Отголоски тишины

– Вот диковинка-то. Посмотри-ка верный мой Пилигрим, кого мы с тобой нашли!

Конь услышал свое имя, шевельнул одним ухом, мельком взглянул на меня, перевел взгляд на хозяина. После, не иначе как, решив, что бессмысленными разговорами сыт не будешь, да и вообще, дальнейшее его не касается, наклонился к траве. Мужчина же сел на край подводы свесил босые ноги и сказал, на этот раз, обращаясь непосредственно ко мне:

– Здравствуй-здравствуй, уважаемый! Какими такими путями в наши края?

– Здравствуйте, я монастырь ищу.

– Пилигрим, ты слышал, монастырь ищет! Прямо-таки здесь в траве? – он громко засмеялся. – Тогда поищи еще во-о-он там, под деревом. Там трава гуще, может он меж стеблями притаился!

– Я хотел сказать, в монастырь иду, в Спасовский…

– Оно и понятно, что в Спасовский. Тут на сотню верст иного нет, да и не было никогда. Я просто подумал, что если будешь идти именно так, лежа, то и до ночи не дойдешь. А вот я лично как раз в ту сторону и направляюсь. Залезай, подвезем. Все ж быстрее будет!

Не дожидаясь повторного предложения, я взобрался на телегу и устроился рядом с возницей. Тот прикрикнул на коня, и мы потихоньку двинулись. Мужчина же продолжал:

– Вот сколько лет живу на свете, удобнее транспортного средства не встречал. Просто нет, не бывает, такого транспорта, который бы ехал сам по себе. Неважно, спит водитель, бодрствует, а он едет. И что особенно приятно, никогда не заблудишься! Взять, к примеру, моего Пилигрима, мы с ним, сколько лет уже по дорогам колесим. Страшно подумать. Он хоть и животное, а все маршруты знает. Скажу ему, куда ехать надо, сам в сено и спать. Проснусь и вот, прибыли. И каждый раз туда, куда собирался. Красота! Кстати, меня Панасом зовут, – он еще раз посмотрел на меня, наверное, решил, что я еще не дорос до того, чтобы обращаться к нему со столь явной фамильярностью, добавил: – Афанасий Никитич я, вот как!

– Я Сергей, очень прият… – я вдруг понял, что именно в этой ситуации меня не устраивало – мы ехали в том направлении, откуда я недавно пришел. – А вы, собственно, куда направляетесь?

– Ну, ты даешь, такой молодой, а память! Решето, а не память. Или нет, дуршлаг, вот! Дырки у того крупнее. Я же сказал, да пару минут назад сказал, в Спасовку!

– Но Спасовка там, – я указал рукой в противоположную сторону.

Возница посмотрел на меня с выражением лукавой снисходительности на лице, мол, мало ли вас тут бродит, меня же собрались учить! Но вдруг резко отвернулся, мотнул головой в одну сторону, затем в другую. Остановил взгляд на крупе коня. Посмотрел на меня. Снова на коня. Видел он плохо, не помогали и толстые линзы очков. Он их снимал, щурился, снова одевал. Опять снимал, тер глаза, надевал. Искал аргументы в свою пользу, но только убеждался в моей правоте. И моя правота, смешавшись с его пониманием, вылилась на голову ни в чем не повинному животному. Вылилась потоком отборной брани.

Словарного запаса вознице хватило минут на десять. Не меньше. Говорил он громко четко и практически без интонации. Если сократить его речь до нескольких предложений, да убрать ряд специфических выражений, сводилась она примерно к следующему:

– Ты куда завезти меня решил, старый мерин? Я же тебе по-человечески сказал, домой! А ты…

Похоже, из всей кажущейся бесконечной тирады коню было понятно только слово «домой». Услышав его, он обреченно кивнул головой, развернул телегу и направился в противоположном направлении.

Возница умолк, но молчание – не его добродетель.

– А вот скажи мне добрый человек. Я вижу – человек ты грамотный, а поскольку идешь в монастырь, верующий…

Еще раньше, до того как выяснилось, что мы не туда едем, я успел заметить, что новый мой знакомый просто места себе не нагреет. Казалось, говорил он одно, а думал о чем-то другом. О чем-то, что занимало его, пыталось овладеть ним полностью. Будто он спросить о чем-то хотел, о чем-то очень важном для него лично, но все не решался. Так и в этот раз, он оборвал речь, внимательно посмотрел на меня, не иначе как собирался с духом и вдруг скороговоркой выпалил:

– Слушай, ты мне прямо скажи. Есть Бог, ели нету его? Я к чему веду, вот взять меня, я родился и вырос, что называется, в стране развитого социализма. В дни моей молодости, да что там молодости, до недавнего времени в моем материалистическом сознании не было места Богу. А вот сейчас ума не приложу, что делать, о чем думать. Года у меня уже не те. Словом, сам понимаешь, пора бы и о душе подумать. Вот только не могу решить, стоит ли о ней думать. Ведь если бога нет, то все бессмысленно, но если он есть…

– Вы так говорите, будто историю КПСС в институте преподавали. Социализм, материалистическое сознание! Где вы учились?

Не то чтобы мне действительно было интересно, но что поделаешь! Беседа на то и беседа, чтобы ее поддерживать. Кроме того, меня везут, надо хоть как-то расплачиваться. Пусть лишь одними только разговорами. Надеюсь, он исповедоваться не собирается?

– Да куда там! – мужчина грустно улыбнулся. – Какое там, преподавал! У меня и образования никакого, так школа с грехом пополам и все тут. Ну, еще телевизор, как без него-то! Там, – он показал пальцем правее от дороги, – в Спасовке родился, там учился, там проработал всю жизнь, там и умру. И вот сейчас, так сказать, на пороге смерти…

Он снова замолчал, низко склонил голову, казалось, вот-вот заплачет, я же решил воспользоваться паузой и быстро ответил:

– Мне жаль, но, увы! Я практически ничего не могу сказать по вашему вопросу. Я ведь не священник вовсе, а если совсем честно, то не такой уж и верующий. Я всего лишь историк, и иду в монастырь исключительно по делам науки.

Про себя с гордостью отметил – вру так убедительно, что еще чуточку и сам поверю. Хотя, повод для гордости весьма сомнительный.

Возница отвел взгляд, потупил глаза и внимательно посмотрел на свои босые ноги, выглядывающие из-под коротких потертых брючин.

– Правду говоришь, жаль! Но у вас, у историков, очень даже интересная профессия. Наверняка здорово так жить. Путешествовать, изучать документы. Вот только ковыряться в земле, раскапывать чьи-то могилы, я бы не смог!

Он опять замолчал, несколько раз чуть заметно кивнул, прищурил глаза, зашевелил губами, похоже, что-то вспоминал. Вдруг резко распрямился, подпрыгнул, чуть не свалившись с телеги, и выпалил, почему-то перейдя на «Вы»:

– А вот как историк, скажите мне на милость следующее: вы ведь должны знать наши края, так вот, лет сто пятьдесят тому назад была в нашем селе мануфактура, а правда ли, что…

– Извините, но я занимаюсь несколько другим периодом истории и касательно вашей мануфактуры ничего мне доподлинно не известно…

В ответ собеседник печально пожал плечами.

– Какая-то странная у тебя история! Вот агроном наш Колька, сразу видно – человек образованный! Он, как ученый, знает все, что только на земле растет. К примеру, Тамаре, соседке моей, сын откуда-то из-за границы пальму привез, так Коля тут же выдал что за фрукт, как называется, где растет, еще что-то по-иностранному загнул, даже я бы так не смог! А уже вдобавок совет дал, как правильно посадить, как растить, чем удобрять. Сразу видно – специалист! А тебя чему учили? Про Бога – не знаю, про мануфактуру – не тот период, что же ты за историк такой? Ни рассказать чего интересного, ни дельный совет дать…

Последние слова сильно задели меня. Дать совет! Нет, конечно же, я много чего мог на это ответить новому знакомому. Легко бы нашел, что сказать, как сказать. Мог бы пояснить, что его логика – верх кощунства. Как иначе! Разве можно так размышлять?! Получается, ежели Бог есть, надо вести себя подобающе, а если нет, тогда зачем напрягаться? Так получается? А если еще добавить… вот это я бы разошелся! Хотя нет, ничего такого не сказал бы, разве что посоветовал обратиться с подобного рода вопросами к кому-нибудь из священников. У кого как не у них должен быть достаточный запас правильных слов, которые помогут в подобной ситуации! Я уже почти собрался озвучить свою мысль, но не успел. Не пришлось.

Как только конь, а за ним и наша подвода повернули за очередной лесополосой, левее показались крайние строения села. Конь, чувствуя близость дома, прибавил ходу и скоро мы проезжали мимо высокого деревянного креста с мастерски вырезанной на нем надписью «Спаси и сохрани». Еще две-три минуты все учащающегося цокота копыт и мы поравнялись с дорожным указателем: «Спасовка». Афанасий Никитич потянул на себя вожжи.

– Вот, собственно, мы и приехали. Мне направо, я тут неподалеку живу, а тебе прямо, вот по этой дороге. Минуешь село, там и будет твой монастырь. Счастливого пути, так сказать, и мой тебе совет на будущее – ты учись лучше. Если так и дальше пойдет с тобой и поговорить не о чем будет, – он поднял указательный палец вверх и громко вымолвил: – А еще поучать меня вздумал!

Не успел я ни задуматься, ни обидеться, как он прикрикнул на коня, тот резво зашагал дальше. Нет, если разобраться, есть ли у меня причины обижаться? Никаких. Подвезли, и на том спасибо! А какой из меня историк, так это я лучше кого-либо другого знаю. Кроме того, понимал я, у меня своих дел полно. Идти надо, а не с местными жителями отношения выяснять.

Казалось, все просто. Сказали мне, русским языком сказали – иди прямо через село. Вот только одно «но» – в указанном направлении вели две дороги. Одна чуть-чуть уходила направо, а если присмотреться, то в нескольких сотнях метров заворачивала еще правее. Вторая же шла прямо и, кажется, упиралась в густые заросли сирени. Обе одинаковые, никакого существенного отличия. Хоть бы указатель какой-нибудь поставили, желающих податься в монахи, мол, туда просим…

Я решил узнать дорогу у первого, кто повстречается на пути, минуту посомневался, глядя то на одну улочку, то на другую и в результате пошел правой дорогой.

Далеко идти не пришлось. За деревянным заборчиком первой же усадьбы я увидел молодую полнотелую женщину. Она энергично боролась с сорняками, облюбовавшими ее двор. Высоко поднимала увесистого вида тяпку и с силой вонзала ее в засохшую почву. Методично, так, размеренно, с упоением. Не женщина, а культиватор…

Я нерешительно подошел к калитке, заглянул поверх нее и спросил:

– Хозяйка, а не подскажете, как к монастырю пройти? День добрый!

– Так и у вас пусть будет добрый! – она выпрямилась, поправила волосы и взглядом оценщика осмотрела меня с головы до ног (насколько позволяла решетчатая калитка). – Что-то на послушника вы не очень похожи. Так оно и правильно, зачем прятаться от жизни за высокими стенами. Что там делать! Одни мужики, да и те монахи. А разве мало молодок на свете? Вот на меня гляньте, ничего, а? Так я еще и незамужняя!

Выставив вперед свои пышные формы, она направилась к воротам. Я растерялся, пробормотал что-то невразумительное и непроизвольно отступил на шаг назад. Нет, не то чтобы я боялся женщин. Не страшные они… как правило. Просто я представил, что останется от тщедушного меня, если такая вот придавит своим бюстом к калитке, так сразу инстинкт пробудился, тот, который за самосохранение в ответе.

– Да не бойтесь вы, – она громко, но совершенно ненатурально рассмеялась. – Прямо идите. Вон там за холмом ваш монастырь. А если вдруг передумаете, так я здесь живу… одна…

Мое «спасибо» совсем не удалось. Пытаться его исправить совершенно не хотелось, потому я просто пошел в указанном направлении. Шел не спеша, часто оглядывался, прикидывая как бы на обратном пути обойти ее дом, желательно десятой дорогой. А может я и не прикидывал ничего, может это обычное проявление самого заурядного страха. Может, я подсознательно боялся что догонит, да придавит к какой-нибудь калитке…

Неважно все это.

Спасовка оказалась очень даже большим селом. С трех сторон его окружали живописные холмы, с четвертой, откуда я и пришел, простилалась сплошная равнина. Как я узнал позже, эти холмы были тем, что осталось от укреплений, некогда служивших для защиты монастыря. Давно это было. В те времена существовала сложная система высоких валов и глубоких рвов, наверняка заполненных водой, с переброшенными через них подъемными мостиками. Вот только много воды утекло с тех пор. Рвы давно высохли. Природа понемногу сравнивала с землей плоды трудов монахов древности.

Может оттого, что я почти всю свою жизнь прожил в городах, даже моя малая родина и та мало напоминала деревню, Спасовка удивляла и по-настоящему нравилась мне. Я даже специально свернул с прямого пути, с одной из двух асфальтированных улиц, чтобы несколько минут поплутать среди маленьких аккуратных домиков. Побродил по пыльным дорогам, полюбовался свежей зеленью.

Первое впечатление от села было смешанным. С одной стороны, оно действительно мне импонировало, радовало подлинной сельской красотой, а вот с другой – смущало тонким налетом фальши. Почему-то сразу выплыло из недр памяти, услышанное когда-то давно в школе на уроках истории «Потемкинские деревни». Уж очень все выглядело показным, вычурным, я бы сказал, чрезмерно нарядным. Просто-таки образцовое село. Ни единого заброшенного дома. Везде чистота, а с ней порядок. Красивые ухоженные деревья, старые они, разные, но большей частью вишни. Густая зелень, дополненная побеленными стволами, подчеркивала общую красоту села, поднимала настроение, привлекала внимание.

В окружении садов виднелись совершенно разные, но одинаково аккуратные домики, окруженные одинаковыми, одинаково ровными заборчиками, одинаково выкрашенными в одинаковый зеленый цвет. Настолько близкие оттенки, что, кажется, их даже красили одновременно. Может и вправду все сельчане собирали деньги, покупали краску и в один день (в день покраски) приводили свое село в торжественный вид? Может, но в любом случае одинаковое все, разнообразия мало, индивидуальности не хватает, вот оттуда и эфемерное ощущение обмана.

Дорога круто пошла под гору и впереди начала вырисовываться цель моего путешествия. Первой над верхушкой холма выглянула высокая выкрашенная в темно-зеленый цвет крыша. Острый угол ската, навевал на мысли о готике. Как-то подобный стиль в моем понимании больше ассоциировался с католицизмом. Раньше, да, собственно, и сейчас. Но это мое мнение, а в вопросах церковной архитектуры я далеко не эксперт, да что там эксперт, даже и не любитель. Так что я лишь отметил про себя этот очевидный факт, мысленно пожал плечами и продолжил подъем.

Вершина холма. Передо мной во всей красе предстала не только одинокая крыша с примечательными скатами, но и весь архитектурный ансамбль. Поднимаясь, я больше смотрел себе под ноги, потому лишь одолев подъем, разом впустил в себя всю картину целиком. Там, внизу, не столько защищенное, сколько отделенное оградой высилось многоэтажное строение, окруженное множеством простеньких одноэтажных домиков, амбаров, просто сараев. На первый взгляд ничего особенного, ни выдающейся красоты, ни какой-либо оригинальности, но это лишь на первый взгляд. Чем дольше я смотрел, тем больше мне нравилось то, что видели глаза, все без исключения, от каменной ограды, до флюгера с розой ветров на крыше. Нет, это не уникальное явление, да и не замедленное восприятие тому виной, думаю, передо мной предстал один из тех архитектурных шедевров, постигать красоту которых нужно не спеша, пропуская через себя каждую деталь, видеть в ней задумку автора, следить за ходом его мысли…

Честно говоря, единственным монастырем, который мне доводилось видеть ранее, был «мой», тот самый, из видений. Он выглядел, как это? Мощно, надежно, несокрушимо, крепость, одним словом. Даже в призрачной полудреме видения, его очертания навевали суеверный страх, как минимум, внушали уважение. Правда, времена были не те, что ныне. Цели другие, заботы.

Спасовский же также выглядел величественно, но по-иному, по-своему. Без излишнего пафоса неприступной твердыни, так, наверное. Словом, если тот, «мой», выглядел крепостью божьей, то этот был скорее домом господним. Просто домом, исповедующим силу слова, без красноречивых намеков на силу оружия.

Неожиданно для самого себя я осознал, что стою на месте. Да, остановился и все тут. Непроизвольно. Зачем, почему, не понять. Стою, не могу пошевелиться, не могу отвести глаз, более того, не могу даже мигнуть, любуюсь…

Нет, тут не возразишь, посмотреть действительно есть на что! Прекрасная картина и в целом и по деталям. Вот хотя бы ограда. Стена. Довольно высокая она, метра два, никак не меньше. Аккуратные кирпичные столбики, все пространство между которыми заложено природным камнем. Казалось, должен быть эффект монолита, крепости, но нет. Камни уложены неплотно, между ними зияют широкие щели, благодаря чему вся ограждающая монастырский двор конструкция кажется легкой, ажурной, а то и вовсе кружевной. Пустоты между камнями более всего обрадовали растительность. Плющ, переплетаясь с лозами дикого винограда, проник в каждую щелочку, оплел каждый камешек, отчего простая и обыденная деталь архитектурного ансамбля стала удивительно веселой и почти сказочной.

Оградой великолепие не ограничивалось. За зеленой с редкими каменно-кирпичными просветами стеной виднелся монастырский двор, в дальнем от ворот конце которого возвышалось сооружение, то самое, увенчанное островерхой крышей с флюгером. Высокое здание, если считать по рядам окон – четыре этажа. Стены выглядели совершенно новыми, по всему видно, их недавно обложили декоративным кирпичом. Но и вполне современный материал не мог скрыть очертаний, свойственных архитектуре древности. Простая кладка – совершенство без излишеств. Нет лепнины, прочих декоративных элементов, которые делают строение уникальным и непохожим на другие здания на свете. Занимательно на общем фоне выглядели окна. Узкие и высокие, просто бойницы старинной оборонительной башни, они буквально утопали в глубине стен. Удивительный контраст старины и современности.

Многочисленные вьющиеся растения облюбовали и его. Пусть я и остановился достаточно далеко, да и ботаника не мой конек, я почему-то сразу решил, что на стене здания в отличие от ограды преобладает дикий виноград. Трудно объяснить причину такой уверенности, просто глядя на насыщенную зелень, я отчетливо видел характерный лист и бедные грозди мелких чернильного цвета ягод. Позже оказалось, что я прав, но ведь не в этом суть. Важно то, что выглядело все это как-то к месту, дополнял пейзаж мои мысли, успокаивал, если не сказать убаюкивал.

Вообще-то я всегда считал, что самым высоким сооружением на монастырском подворье должна быть церковь. Не могу сказать, откуда такая информация, может, прочел где, может, сам выдумал, неважно. Как бы там ни было, куполов я не видел. Ни на том высоком здании, которое больше напоминало казарму, а то и вовсе общежитие, ни около него, а что это за монастырь, без церкви, и что за церковь, без купола?! Не бывает такого. Конечно, это мое мнение, так, навеяло…

Мысль о винограде, что покачивается у окна, заставила меня улыбнуться. С улыбкой ушла нерешительность, вернулась способность двигаться. Я прошел с десяток метров, физически ощущая умиротворение, что волнами расходится от этого места, чувствуя, как растворяется наш суетливый мир, как я сам погружаюсь в те давние времена, где нет места спешке, где все просто и понятно. Еще совсем немного и я бы поддался общему очарованию окружающего меня пейзажа, но тут из-под листвы блеснула отраженным светом тарелка спутниковой антенны, возвращая меня к реальности. Вот до чего же обидно!

Почему-то я снова растерялся. Растерял уверенность, с ней и решительность. Нет, мне все-таки удалось заставить себя спуститься с холма. Более того, я даже подошел к кованым воротам с красивым растительным орнаментом, что на удивление органично дополнял стену, украшенную живым плющом. Постоял у нее и почему-то пошел дальше. Ноги сами понесли меня мимо ворот, затем правее, еще правее, я медленно побрел по узкой дорожке вдоль монастырской ограды. Шел, сам не понимая, почему, куда, зачем!

С другой стороны стены слышались крики, доносился неимоверно громкий грохот, заглушал все шум работы какого-то мощного двигателя. Отвратительный звук. Нарастал он, достигал пика, взрывался облаком черной гари, вздымавшейся над оградой, умолкал на минуту. Снова рычал, выбрасывал в небо клубы дыма, несколько раз прерывался, стихал, снова взрывался мощным рокотом и снова стихал, будто давал возможность перекрикивающим его голосам разнестись по округе, позволяя словам достичь ушей тех, кому они адресовались.

Не скажу зачем, сам того не ведаю, но я обошел по кругу (наверняка чтобы ничего не приснилось!) территорию монастыря и снова оказался у ворот. Быстро, словно страшась передумать, поднял блестящий медью дверной молоток, который заменял собой кнопку звонка, и с силой отпустил его на медный же «пятачок». Ничего не случилось, не было даже звука удара. Я тут же решил, что это бутафория, что где-то должна быть обычная кнопка и принялся внимательно разглядывать завитушки кованого металла.

Увлекся. Так увлекся, что когда окошко, спрятанное в металлической листве, отворилось, подскочил на месте и испуганно отпрянул. В образовавшемся прямоугольнике света показалось лицо. Любопытные глаза несколько раз мигнули, разглядывая меня. Я уже собрался было поздороваться, но человек с той стороны ворот исчез, оставив лишь сомнения в своей реальности. В тот же миг металлическое окошко тихо скрипнуло петлями и практически беззвучно захлопнулось.

Озадаченный столь «радушным» приемом я растерялся окончательно. Стучать еще? Пробовать докричаться? Просто уйти? Определиться мне не дали. Прошло лишь несколько секунд, створка ворот звякнула и отошла на полметра. Ко мне вышел молодой монах. Пожалуй, нормальный вид как для человека его статуса – длинная черная ряса, подпоясан веревкой. Юношеское лицо, жидкая бородка на нем выглядела несколько комично, особенно в контрасте с гротескно серьезным выражением и удивительно печальными глазами.

Паренек внимательно осмотрел меня, ступил шаг в сторону, жестом предложил зайти во двор. Я кивнул, прошел через ворота, тот же час они бесшумно закрылись. Послышался отчетливый щелчок замка, за ним шорох шагов моего провожатого. Я обернулся, попытался с ним заговорить, начал с того, что представился, но он только кивнул в ответ на мои слова, чуть заметно развел руками и пошел вперед. Мне же ничего не оставалось кроме как просто следовать за ним.

Юноша явно был не расположен к беседе, что несколько озадачивало, но в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят, потому я оставил попытки заговорить и просто разглядывать окрестности. Все-таки в подобном месте я впервые, чем не повод все детально рассмотреть.

Двор монастыря походил на тракторный стан, свалку и строительную площадку одновременно. Прямо, ближе к противоположной стене и несколько правее, если смотреть от ворот, высилось то самое эффектное сооружение, которое я несколько минут тому назад рассматривал с вершины холма. Направо от него отходило длинное одноэтажное крыло – множество дверей и окон, каждый проем наверху переходил в арку, которая никак не гармонировала с плоской крышей. Левее, выстроившись под стеной, теснились приземистые строения еще более мрачной архитектуры. Хозяйственные постройки. Разные они: старые покосившиеся, крытые шифером, на котором густо разросся мох сараи, совершенно новые, блестящие оцинкованным железом ангары, гаражи, сложенные из почерневших бревен и какие-то амбары, более всего похожие на вкопанные до половины в землю цистерны. Даже странно, что с высоты холма мне все это нравилось!

За строем приземистых построек, в тени высокого здания громко рычал, выбрасывая в небо густые клубы черного дыма, комбайн. Судя по внешнему виду, ему место не в поле и даже не на монастырском дворе, а где-нибудь на сельскохозяйственной выставке, на самом почетном месте, под вывеской: «Так зарождалось сельское хозяйство».

На площадке возле работающего двигателя подкатив рясу выше колен и закатав рукава, наклонившись, стоял человек, само собой, монах. Он что-то внимательно разглядывал в работающем механизме и правой рукой со здоровенным ключом в ней, задумчиво чесал затылок. Чувствуя, предательски пробивающуюся улыбку, я быстро отвернулся, не хватало только расхохотаться…

Пока я вертел головой, мы подошли к тому, что от ворот казалось кучей строительного мусора. Вокруг нее сновали люди, человек двадцать, они что-то носили, приносили, относили, энергично махали кувалдами, копали лопатами, о чем-то громко спорили. Как оказалось, это рабочие выкладывали фундамент.

В центре строительства, на высоком камне, просто памятник на постаменте, стоял человек, точь-в-точь великан из моего сна. Статная фигура, волевое лицо. Достаточно лишь сменить его потертые джинсы и черную испачканную рубаху на сияющие доспехи, вручить двуручный меч, тогда и вовсе не отличить. Не помню, у того из видений была борода? Нет, кажется. У этого же была, густая черная, ее дополняли длинные такие же черные волосы. Нет, ну точно былинный витязь, как ни смотри. Что лицо, что стать, что голос, а борода, бороду и сбрить можно…