Метаморфоза Остапа Бендера

Утром Бендер принял предложение Андрея Андреевича погостить у него несколько дней. Такое решение командора было явным нарушением его графика, но он чувствовал настоятельную потребность получить дополнительное образование.

Целую неделю Остап читал политическую литературу, которой у Листопадова было предостаточно. Произведения Маркса, Энгельса и Ленина Бендеру нравились. Когда он чего-то не понимал, Андрей Андреевич растолковывал ему.

В частности, Листопадову пришлось разъяснять командору такие понятия, как «диктатура пролетариата», «троцкизм», «отзовисты», «ликвидаторы», «ренегаты»… Многие же другие термины Остап понимал и без разъяснений своего старшего товарища.

Неделя обучения пошла Бендеру на пользу. Он чувствовал себя намного умнее, соответственно и увереннее. Великий комбинатор уже и представить себе не мог, как бы он жил дальше без политики и вне политики. Желание борьбы, интриганства и обмана огромным потоком вселилось в его душу. Командор чувствовал свое новое возрождение и радовался этому. И когда Остап думал о политике и о себе в ней, у него учащался пульс.

Пришел день расставания. Андрей Андреевич был полон печали. Ему не хотелось отпускать гостя, но Бендер все уже решил, и уговорить его было невозможно. Жажда власти не давала ему покоя, терзала его, влекла на бой, а может, и на смерть. Да, Остап не знал, что ждет его в непроглядном будущем, но он считал, что иного пути у него нет. Великий комбинатор принял для себя важное решение: «Власть или смерть! Третьего не дано».

Остап присел на дорожку. Листопадов сел рядом.

– Как вы думаете, товарищ Бендер, удастся ли вам попасть к товарищу Сталину?

Задав этот вопрос, старик как-то стеснительно отвел глаза. Было видно, что он готовится о чем-то попросить командора.

– Конечно, – не подумав, ответил великий комбинатор, – а как же иначе. Не буду же я там, в Москве, общаться с политической мелочью. Бендер не любит летать низко.

Эти слова новоиспеченного политика и озаботили, и обрадовали Андрея Андреевича. Озабоченность его была вызвана тем, что в словах своего младшего товарища он почувствовал чрезмерную самоуверенность, соседствовавшую с детской легкомысленностью. Обрадовался же он потому, что мог озвучить заранее подготовленную просьбу.

– Не могли бы вы, товарищ Остап, – как-то тихо сказал старик, – исполнить мою просьбу. Я вот написал письмо, адресованное Иосифу Виссарионовичу, и хотел бы, чтобы вы лично передали его ему, коли вам действительно посчастливится увидеть Сталина.

Великий комбинатор немедленно согласился исполнить просьбу Андрея Андреевича и еще раз подтвердил свою уверенность в том, что встретится со Сталиным.

Листопадов извлек из чемодана, стоявшего под кроватью, серый бумажный конверт и протянул его Остапу.

– Прочтите письмо, – предложил старик.

В Бендере проснулось любопытство. Надо сказать, он всегда любил читать чужие записи и документы.

Достав письмо из конверта и бегло осмотрев его, великий комбинатор сразу понял, что оно было свежим – написано пару дней назад, то есть во время его пребывания в этом доме.

На удивление Остапа почерк у Андрея Андреевича был весьма ровный и красивый. Каждая буква выглядела как произведение искусства. В письме не было ни одной помарки.

Прочитав письмо, великий комбинатор еще раз убедился в том, что Листопадов – политик.

«Но он не великий политик, – думал командор. – Какой великий политик доверит такой важный документ, можно сказать, первому попавшемуся человеку?!»

Право, уважаемый читатель, я не знаю, можно ли вообще считать это письмо документом. Решение прими сам. А я лишь, пользуясь своим «служебным положением», приведу его полный текст.

«Отцу всех времен и народов товарищу И. В. Сталину

Многоуважаемый Иосиф Виссарионович! Пишет Вам большой ценитель и поклонник Вашей гениальности товарищ Листопадов Андрей Андреевич…

Сразу же хочу попросить у Вас прощения за то, что прочтение письма отнимет время, в течение которого Вы имели бы возможность решить несколько государственных дел.

Надо сказать, товарищ Сталин, что в своей жизни мне посчастливилось дважды говорить с Вами. Хотя эти встречи длились всего несколько минут, я с гордостью и честью вспоминаю их. Вы же, наверное, меня не помните, ибо я, говоря словами П. И. Чичикова (из Гоголя), «ничего не незначащий червь» и недостоин того, чтобы обо мне помнил такой политический титан, как Вы. Может показаться, что я злостный льстец, но это, поверьте мне, далеко не так. Просто я люблю называть вещи своими именами.

Я хотел бы подробно рассказать о себе.

С самого начала революционного движения в России я примкнул к наиболее передовой его части. Надо непременно отметить, что мне довольно-таки продолжительное время довелось работать с величайшим пролетарским революционером и мыслителем, продолжателем дела К. Маркса и Ф. Энгельса, основателем Советского государства, учителем и вождем трудящихся всего мира товарищем В. И. Лениным.

Уже в конце 1893 года я развернул в Петербурге работу по подготовке к созданию революционной марксистской партии, участвовал в организации рабочих кружков. А в апреле 1895 года вступил в первую социал-демократическую пролетарскую партию – Союз борьбы за освобождение рабочего класса.

Я был участником первого и второго съездов РСДРП, чем горжусь и по сей день.

Активно участвовал во всех трех русских революциях.

Я присутствовал на VII (апрельской) Всероссийской конференции РСДРП (б), где Вы, товарищ Сталин, выступили с блестящим докладом по национальному вопросу, после чего Вас избрали членом ЦК… Я голосовал за Вас.

Таким образом, я вел революционный образ жизни. Всегда считал, что решающим условием победы трудящихся над эксплуататорскими классами и условием успешного построения коммунизма является руководство марксистской партии, во главе которой стоит такой великий революционер, как Вы, товарищ Сталин, верный преемник товарища Ленина…

Но в моей биографии, к сожалению, есть и отрицательное. Так, в начале нэпа меня вдруг охватило мелкобуржуазное желание обогатиться – инстинкт, несовместимый, как я сейчас отчетливо понимаю, с высоким званием революционера. По этой причине (и это было справедливо) я был немедленно исключен из партии, лишен своего поста… Ареста удалось избежать…

С тех пор прошло немало времени, но с каждым днем все сильнее я осознаю ошибочность своих взглядов и действий. Хочу исправиться. Понимание того, что я уже никому не нужен, терзает меня, делает неспособным к существованию.

Исходя из изложенного и руководствуясь революционными намерениями, прошу Вас, товарищ Сталин, дать мне возможность исправить свои ошибки, реабилитироваться. Клянусь, что, борясь за высшие идеалы коммунизма и будучи преданным Вам лично, я отдам все свои силы за торжество нашей революции и за борьбу против ее врагов, все чаще и чаще поднимающих ныне свои паршивые головы…

Заранее благодарю Вас. Желаю Вам здоровья и всяческих успехов в Вашей политической жизни.

С уважением,

тов. А. А. Листопадов»

Остап поинтересовался, нет ли у Листопадова фотографической карточки.

– А может, он вас вспомнит по фотографии, – пояснил великий комбинатор.

Старик немедленно согласился с правильностью поставленного вопроса и стал рыться в чемодане.

Из трех найденных Андреем Андреевичем снимков великий комбинатор отобрал один и приклеил его в верхнем левом углу первой страницы письма.

– Теперь уж, думается, все будет нормально, – сказал Остап, а про себя подумал:

«Ишь ты, старикашка, второй жизни захотел! Здесь есть более молодые, энергичные люди, а он, видите ли, готов бороться с врагами революции… Сами поборемся…»

Бендер демонстративно аккуратно положил письмо Листопадова в конверт и стал прощаться, намереваясь пуститься в путь.

Андрей Андреевич не смог сдержать слезы. Он крепко обнял своего молодого друга и ладонью постучал по его спине. Сцена прощания продолжалась всего три минуты. Великий комбинатор поблагодарил Листопадова за все, что тот для него сделал, и пошел своей дорогой.

Надо сказать, что, несмотря на огромные преобразования, которые произошли за последнюю неделю во внутреннем мире великого комбинатора, внешний вид его почти не изменился. Командор был одет в ту же одежду и был так же небрит и лохмат. Но в данный момент это его не беспокоило…

Бендер был охвачен великой радостью и великим счастьем. Эмоции захлестывали его.

– Лед тронулся! – временами повторял он. – Москва ждет меня!

§2. Неожиданная встреча

Столица встретила великого комбинатора без излишней праздничности и торжественности, без цветов, шаров и транспарантов. Какая-то знакомая до боли монотонность царила в великом городе великого государства. Как обычно, много людей на улицах и много транспорта.

Командор, добираясь до Москвы, прошел пешком в общей сложности около пятисот километров. В столице его никто не встретил, не радовался ему, не подбрасывал вверх как победителя.

Решение добираться до Москвы без использования транспорта Бендер принял осознанно. Остап считал, что одолевая дорогу, он должен очиститься от прошлого и в идеологическом, и в практическом плане и прийти к будущему без груза сожалений о прошлой жизни.

И вот цель достигнута. Великий комбинатор в столице и при этом чувствует себя политиком. Но что конкретно надо делать, он пока не знает.

Добравшись до Красной площади, Бендер провел там около двух часов. От голода у него стала кружиться голова.

«Надо что-то делать, – размышлял он, – иначе упаду прямо здесь. Необходимо как-то заработать денег на еду…»

Тут он вспомнил один из своих способов, которому некогда обучал гражданина Воробьянинова. Но для этого ему пришлось добираться до другого исторического места Москвы.

И вот посреди многолюдного Арбата с соломенной шляпой перед собой сидел лохматый молодой человек в помятой и грязной одежде.

Если бы кто-нибудь еще совсем недавно сказал товарищу Бендеру, что придет, мол, время, когда тот пойдет по миру с протянутой рукой, великий комбинатор безо всякого промедления обильно плюнул бы ему в лицо. А теперь? Теперь не кто иной, как Остап Бендер, стоял на исторической улице Москвы, жалобно выкрикивая трогательные выражения:

– Подайте нищему монету!

– Помогите, чем можете, ветерану мировой войны!

– Смилуйтесь над несчастным активистом трех русских революций…

Провозглашая просьбы и мольбы подобного рода, Бендер не придавал ни малейшего значения своему возрасту, не задумывался над тем, мог ли он вообще по объективным причинам быть участником тех или иных исторических событий или занимать ту или иную должность в государственных органах. Это казалось ему не столь значительным.

А тем временем, несмотря на дрожащий, очень жалобный голос просителя и действительно несчастный внешний вид, шляпа его была абсолютно пуста. Великий комбинатор, изо всех сил щурившийся, чтобы придать своему лицу более страдальческое выражение, время от времени опускал руку в шляпу, но каждый раз не обнаруживал в ней ровным счетом ничего.

Так продолжалось до тех пор, пока Бендер не осознал ошибочность избранной тактики.

«Нужно менять политическую маску», – догадался он и, подняв шляпу с земли, встал во весь рост и уже господским басом стал произносить следующие фразы:

– Господа, не дайте умереть бывшему члену Сената!

– Помогите внебрачному сыну царя!

– Подайте, кто сколько может, невинной жертве революции!

И эти фразы нашли отклик в душах граждан. Монета за монетой полетели в протянутую Остапом шляпу, постепенно покрывая ее дно.

«Есть еще добрые люди на свете», – весело подумал великий комбинатор и вслух добавил:

– Все, пора закругляться. На эти деньги можно прожить пару недель. В конце концов, я ведь не попрошайка какой-нибудь.

Когда же Остап снова решил, что он не попрошайка, и хотел уже действительно закругляться, чья-то рука в белой манжете потянулась к его шляпе и опустила в нее десятирублевую бумажку.

Великий комбинатор чуть не упал в обморок от удивления и радости. Он резко поднял глаза, но увидел лишь спину уходящего быстрым шагом мужчины, походка которого Бендеру показалась знакомой. Командор быстро сообразил, что надо немедленно догнать столь щедрого человека и поблагодарить его за такую милость.

– Минутку, минутку, уважаемый! – крикнул командор хриплым голосом. – Прошу вас, остановитесь!

Таинственный благодетель с недовольством обернулся. У него было весьма приятное лицо. Хрустально-чистые пенсне придавали великодушному мужчине необыкновенный шарм. А вот редкие усики делали его несколько смешным.

Одет мужчина был солидно: черный костюм-тройка, белая сорочка, черный галстук, черные лакированные туфли, черный котелок.

Но Остапу, который уже приблизился к щедрому прохожему на расстояние двух метров, не было дела до одежды этого гражданина. В глазах великого комбинатора горела злость, и они наливались кровью. Еще бы! В этом мужчине он узнал не кого-нибудь, а самого Ипполита Матвеевича Воробьянинова!!!

– Здравствуй, Киса, – демонстративно нежно сказал Бендер, с усилием подавляя в себе жажду мести.

– Здравствуйте, молодой человек, – резко ответил прохожий, опознанный Остапом. – Только зовут меня не Кисой, а Ипполитом Матвеевичем Воробьяниновым.

С этим словами мужчина, не понимавший, почему он назвал свои анкетные данные попрошайке, машинально отвернулся от Бендера и стал уходить быстрыми шагами. В его походке чувствовалась нервность – он был явно встревожен.

Ипполит Матвеевич за свою долгую жизнь навидался многого. Могло показаться, что его уже невозможно ничем удивить, обидеть или испугать. На самом же деле это было не так. При наличии любой, пусть даже самой ничтожной угрозы он пугался.

Трудно сказать, какое именно чувство испытал Воробьянинов, когда в попрошайке узнал своего старого знакомого – им же убитого гражданина Остапа Бендера. Было ли это чувство удивления или страха, я не решусь ответить. Скорее всего эти чувства возникли в нем одновременно. Об этом, надеюсь, мы узнаем позднее.

Остап же был переполнен вполне определенным чувством.

– Куда же ты, Киса? – следовал он за Воробьяниновым.

Когда расстояние между бывшими соучредителями концессии сократилось буквально до одного метра, Ипполит Матвеевич, подключив дополнительные мощности, сделал рывок вперед, увеличив дистанцию до трех метров.

Он, конечно, понимал, что встреча с Бендером ничего хорошего не сулит. Жирный пот обильно выступил на его лице, но он готов был бежать еще долго. Однако этого ему делать не пришлось. Остап, догнав беглеца, схватил его за руку. Ипполит Матвеевич остановился, почувствовав железную хватку великого комбинатора. В который уже раз молодость победила!

– Ну, вот и хорошо, – ласково произнес Бендер, немного отдышавшись после пробежки.

Воробьянинов все еще не желал сдаваться.

– Молодой человек, чего вы от меня хотите? – вскрикнул он неожиданно, сделав такое выражение лица, будто никогда ранее не видел стоявшего перед ним. – Отпустите меня. Подите прочь! Я буду кричать, я позову милицию!

Остап освободил руку Ипполита Матвеевича, мило улыбнулся, но угрожающе промолвил:

– Милицию звать не надо. Это не в ваших интересах. Наша милиция охраняет порядочных людей, а не убийц. Когда придет время, я сам позову ее.

Великий комбинатор приблизил свой лоб ко лбу Воробьянинова.

– Слышите, – произнес он шепотом, – я ее сам позову.

Ипполит Матвеевич потупил взгляд. Он дрожал всем телом и был сильно напуган. На его глазах проступили слезы. Казалось, еще немного – и он заплачет.

Остап, осознавая, что такой поворот событий сейчас ни к чему, сказал мягким голосом:

– Ну, ладно, Киса, не бойся. Убивать я тебя сейчас не буду. Властям тоже не выдам, хотя ты и особо опасен для общества. Думаю, если будешь себя хорошо вести, ты мне пока можешь быть полезен.

Командор резко изменил тональность и уже приказным голосом сказал:

– Вытри свое лицо, спортсмен-неудачник. И не стыдно тебе в твои-то годы так бегать? А люди что могли подумать? Ты и впрямь неисправим.

– Что вам от меня нужно? – процедил сквозь зубы Воробьянинов. – Не желаю иметь с вами никаких дел! Если я виноват в чем-либо, так убейте меня. Исполнять же ваши приказы и поручения я не намерен!

– Хо-хо-хо, – медленно произнес Остап. – Вы хотите умереть? Боже мой, как вы мужественны! Слушайте, а может, ваши предки были казаками или турками?

Великий комбинатор гордо поднял голову и добавил:

– Убивать вас у меня нет желания. Я в жизни никого не убивал, хотя меня убивали…

С этими словами Бендер многозначительно посмотрел на полуживого собеседника, если, конечно, в данный момент Воробьянинова вообще можно было так назвать, и философски продолжил:

– Я не намерен брать грех на душу – не положено. Мне почему-то не хочется совершать тяжкое преступление. Если же ты, пользуясь моей добротой, будешь плохо себя вести, возникнет основание заявить властям о совершенном тобою некогда деянии. Тебя упрячут в тюрьму, изолируют от общества.

– Чего вы от меня хотите? Что я должен делать? – чуть слышно пролепетал Ипполит Матвеевич, как бы подписывая акт о своей капитуляции.

– Вот это уже несколько иной разговор, – довольно заявил великий комбинатор, сверкая глазами победителя. – Это разговор между двумя джентльменами, Высокими Договаривающимися Сторонами. Только, думаю, здесь не место для подобных церемоний.

Командор вопросительно посмотрел на Ипполита Матвеевича, желая услышать от него предложение о месте переговоров, но тот молчал.

– Киса, может, ты пригласишь к себе своего старого знакомого? Кстати, где ты сейчас живешь? В Москве? Или куда-то ехать придется? Ты не волнуйся, за дорогу плачу я.

Остап вынул из кармана десятирублевую бумажку, недавно полученную в виде подачки от Ипполита Матвеевича, и ударил ею по носу ее предыдущего владельца. Тот нервно фыркнул и резко ответил, что свои деньги Бендер может оставить себе, а ехать никуда не придется – живет он в Москве, причем здесь недалеко.

– Пешком можно пройтись, – сказал Ипполит Матвеевич. – У меня четырехкомнатная квартира. Живу один. И слава богу. Будь я женат, я бы вас в таком виде к себе не пустил, поскольку жена испугалась бы.

Было заметно, что Воробьянинов немного успокоился. Мысли его стали более упорядоченными. Он уже не дрожал и не вздрагивал. Черный, удушающий страх, еще недавно сидевший в его душе, постепенно вытеснялся чувством вины и ответственности, которые в свою очередь порождали всепроникающую жалость, не поддающуюся осмыслению.

Нам, уважаемый читатель, будет трудно понять состояние Ипполита Матвеевича в данный момент, если мы не выясним, какова же была его судьба после того, как он, избавившись от Остапа, не нашел искомых бриллиантов.

А было следующее.

Сразу после того, как Воробьянинов обнаружил отсутствие в последнем стуле бриллиантов и понял, что их до него нашли другие, он вдруг с невероятной силой пожалел великого комбинатора. С этого момента его безжалостно стала угнетать еще сохранившаяся в нем совесть. Ему постоянно снились кошмарные сны, мерещились призраки и ведьмы. Доходило до того, что несколько раз Ипполит Матвеевич пытался покончить жизнь самоубийством, но ничего не выходило: то веревка обрывалась, то в последнее мгновение малодушие брало верх над желанием восстановить справедливость.

Воробьянинов действительно горевал. В какой-то момент он даже ушел с головой в религию. Ежедневно ходил в церковь, ставил свечи за упокой души Бендера, жертвовал для церкви деньги.

Время шло, но оно не лечило.

Ипполит Матвеевич хотел начать обычную стариковскую жизнь – обзавестись женой, купить домик в деревне и заняться домашним хозяйством. Но из этого ничего не выходило.

Когда он после долгих поисков, наконец, нашел подходящую спутницу жизни, та как-то вечером за ужином неожиданно (по непонятным причинам, без всяких к тому оснований) возьми да ляпни:

– У тебя такие глаза сверкающие, как у убийцы впрямь.

Ипполит Матвеевич немедленно порвал с этой дамой отношения и уже не предпринимал попыток жениться.

Что с ним случилось дальше, уважаемый читатель, я думаю, мы узнаем позднее из его же уст.

Теперь понятно, что он действительно раскаивался в содеянном и постоянно переживал о невинно убиенном Остапе Бендере.

И вдруг оказалось, что великий комбинатор совсем не мертвец, а довольно-таки живой человек. С одной стороны, конечно, Ипполит Матвеевич боялся мести Остапа. С другой же – он был невероятно рад видеть бывшего концессионера живым, поскольку это означало, что он, Воробьянинов, больше не убийца…

Через некоторое время старые знакомые уже пребывали в роскошной квартире Ипполита Матвеевича.

Пользуясь возможностью, Бендер решил привести себя в порядок, избавиться от образа бродяги и попрошайки. Воробьянинов любезно предложил свои парикмахерские услуги. Когда же Остап залез в ванну «отмокать» от всего, накопившегося на его теле, Воробьянинов решил сходить в магазин с целью приобретения одежды для своего гостя.

Спустя час великий комбинатор уже любовался собой у зеркала. Он был чисто (без оставления усов) выбрит, аккуратно подстрижен, на нем были классический серый костюм-тройка и белая сорочка. От галстука Бендер отказался.

Как ему казалось, теперь он стал похож на политика.

– Прошу к столу, – любезно пригласил Воробьянинов своего гостя в соседнее помещение. – Отпробуйте, пожалуйста, кушанья.

Бывшие концессионеры сели за стол, который был полон разнообразной снедью. Ипполит Матвеевич потрудился на славу. Как оказалось, у него имелись не только парикмахерские, но и кулинарные способности.

– Прекрасный обед – пальчики оближешь! – торжественно заявил Бендер, вытирая жирные руки английской салфеткой. – Спасибо, дружище. Было очень вкусно.

– На здоровье, – ответил Воробьянинов и спросил гостя, какую выпивку ему предложить: коньяк, виски или бренди.

– Ого! Так это же великолепно, Ипполит Матвеевич.

Великий комбинатор поймал себя на мысли, что неспроста назвал Воробьянинова по имени и отчеству. Бендер почувствовал, что его бывший компаньон изменился – стал серьезнее, солиднее. В его глазах уже не горел тот низменный огонь корысти. Кроме того, ощущалось, что Ипполит Матвеевич относится к Остапу с какой-то нежной, отцовской теплотой. Все это требовало и соответствующего отношения к нему самому.

– Я вообще-то пить бросил, – соврал Бендер, – но ради такой встречи… Давайте-ка пятьдесят граммов коньяка. Исключительно во имя встречи со старым другом.

Великий комбинатор чувствовал себя не совсем уверенно, и причиной тому была несколько аристократичная обстановка в квартире Воробьянинова. Но он понимал, что надо привыкать к подобной обстановке, поскольку все политики – аристократы.

– Киса… – Остап вновь назвал Воробьянинова этим именем и при этом снова перешел на «ты». – Кстати, ты не возражаешь против того, что я иногда буду тебя так называть?

Ипполит Матвеевич не возражал.

– Так вот, Киса, расскажи, пожалуйста, о себе. Чем ты занимался, как жил, ну и так далее. Сам понимаешь. – Бендер закинул ногу на ногу. – Сытный обед, хорошая обстановка – разве что-нибудь еще надо для беседы друзей, которые так давно не виделись?

Воробьянинов не знал с чего начать. Они сидели молча около пяти минут.

– Как хорошо с высоты сегодняшних дней взглянуть на прошлое, – произнес, наконец, Ипполит Матвеевич.

– Красиво сказано, – с искусственным восторгом оценил начало выступления собеседника Остап. – Стук молотка… Граждане, заседание начинается.

Видя некоторую неуверенность своего товарища, Бендер предложил изменить повестку «заседания» и согласился выступить первым.

Великий комбинатор удивительно правдиво и очень подробно рассказал обо всем, что с ним случилось после последнего «контакта» с Воробьяниновым.

Он всегда был великолепным рассказчиком, но сегодня особого рода вдохновение посетило его. В процессе описания своей истории Остап иногда вставал, прохаживался по комнате. Его руки и выражение лица так живо обрисовывали ситуацию, о которой шла речь, что слушатель должен был не только улавливать слова, но и внимательно следить за каждым движением, жестом и мимикой великого комбинатора. Бендер, видя, что его рассказ имеет успех, с большим удовольствием изложил историю с миллионом.

Ипполит Матвеевич был внимателен как никогда. Его эмоции не знали границ. Он то глубоко вздыхал и охал, то вскакивал со своего места, хлопая в ладоши. Воробьянинов восторгался своим великим товарищем.

– Ну, вот, пожалуй, и все, – закончил командор и тяжело вздохнул.