Близкая даль. Мистический роман

– Прости меня, Всемогущий Боже! – воззвал к Небесам поседевший Степан. – Прости меня за неверие мое, за то, что будучи крещенным, прожил жизнь как нехристь…

Услышав слова сердечного раскаяния своего земляка, отец Никодим прервал пламенную молитву и посмотрел на Степана.

– Слава Тебе, Боже, и благодаренье за все! – восторженно воскликнул старый священник. – Еще одно чудо явил Ты мне – воскрешение к жизни заблудшей христианской души… – отец Никодим встал с коленей и подошел к Степану.

Погладив его, будто малое дитя, по белым, словно снег, волосам, старец по-отечески ласково произнес:

– Великое счастье послал мне сегодня Господь: прекрасного спутника и незабываемый вечер. Благодарю тебя, сынок, что разделил со мной эту радость. В начале нашего совместного пути только я был седовласым, а к завершению пути и ты сединой убелился…

– Простите меня, отец Никодим, за назойливость, но как вы думаете, кого в образе этого древнего витязя явил нам Господь? – поинтересовался Степан.

– Точно не скажу… – ответил старик. – Мало ли доблестных витязей, презревших смерть и являя чудеса удивительной воинской доблести, бесстрашно сражались за свободу Отечества на протяжении долгого исторического периода… Взять, к примеру, легендарного воеводу, великого благоверного князя Александра Ярославича, который с дружиной и частью ополчения в рукопашном бою победил войско шведов, явившихся на нашу землю на 100 судах с пятьютысячным десантом… За победу над превосходящим противником в знаменитой Невской битве Александр Ярославич получил прозвище Александра Невского. На протяжении всей жизни его отличали христианское благодушие, благородство, высокая мудрость и смирение перед волей Божьей. Даже те, кто причиняли ему обиды и страдания, испросив прощения, немедленно получали его. Это редчайшее качество… По великому своему смирению великий князь приписывал все, что ему удавалось совершить, Небесной помощи. Каждое из своих достохвальных дел князь возводил в достоинство жертвы и служения Богу. На протяжении всей своей недолгой жизни (он не дожил и до сорокапятилетнего возраста) святой Александр превозмогал своих врагов и врагов Отечества превосходством своей нравственной силы и мощью духа. А ведь он участвовал более чем в 20-ти битвах и был свидетелем того, как величайшее множество доблестных русских воинов пало смертью героев за свободу Родины.

– А почему, говоря об Александре Невском, вы называете его святым? Он ведь из знатного рода, жил, как обычный человек, имел семью и детей… – полюбопытствовал Степан.

Ему хотелось как можно больше узнать о жизни этого удивительного человека.

– Это был не простой князь… – ответил отец Никодим. – Вся его жизнь была посвящена отстаиванию свободы и интересов Отечества. Много раз он ездил к ханам в далекую Монголию и татарскую Орду, чтобы испросить милость и пощаду родной земле. Скольким опасностям подвергал себя во время этих путешествий! Бог, видя его веру и благочестие, во всех путях и сражениях хранил его, но здоровье свое он все же подорвал. Изнуренный последним странствием в Орду, по дороге домой князь занемог и понял, что приблизился его смертный час. Перед смертью он попросил постричь его в иночество и схиму. Приняв причастие пречистых тайн, великий князь предал свою душу в руки Господа… – старый священник замолчал.

Слезы скорби, любви и благоговения текли по его впалым морщинистым щекам. В какой-то момент путникам показалось, что время остановилось – прошлое, настоящее и будущее слились воедино, не было древней и современной Руси – было одно любимое сердцу Отечество, которому грозила опасность. Молчание прервал старец:

– А может, в образе представшего пред нами всадника Господь явил нам Илью Муромца…

– Это же просто вымысел, сказочный персонаж, – ухмыльнулся Степан. – Я о нем и Соловье-разбойнике детям сказки рассказываю…

– Да простит тебя Господь! – помолился за заблудшую душу земляка старик. – Принимая одного из самых удивительных героев древней Руси, народного заступника, за вымышленного персонажа сказок, ты глубоко ошибаешься…

– Что вы хотите этим сказать? – Степан с недоверием посмотрел на собеседника.

– А то, сынок, что упомянутый Илья Муромец жил во времена Киевской Руси и был реальной исторической личностью. От природы он был наделен большой силой, отличался храбростью, воинской доблестью и исключительной преданностью Вере отцов. В зрелом возрасте Преподобный принял монашеский постриг в Киево-Печерской Лавре и был наречен Ильей, а погиб как настоящий герой – о чем свидетельствуют пробитое копьем сердце и многие другие тяжелые раны, сохранившиеся на его нетленных мощах.

– Откуда вам это известно? – полюбопытствовал Степан.

– В молодости я бывал в Киево-Печерской лавре, там от иноков услышал рассказ об этом удивительном человеке, который заслуженно почитается святым русской Православной Церкви.

– То есть Илья Муромец был ревнителем Православной Веры – я правильно вас понял?

– И был, и остается на все времена, – кивнул священник. – Русский народ испокон веков почитал Илью Муромца небесным покровителем и редчайшим образцом беззаветного служения Родине.

Степан внимал каждому слову старца, он настолько проникся почтением к доблестным воинам и святым, что на глазах у мужчины выступили слезы. Видя состояние своего спутника, священник выждал минуту-другую и продолжил:

– Сегодня Божественное Провидение сподобило нас быть свидетелями того, как горнее войско под предводительством избранного Богом воеводы устремилось на защиту западных рубежей нашей Родины. Божье войско собралось на решительную битву за свободу Отечества, а мы, грешные, продолжаем пребывать в слепоте и беспечности.

– Так что же нам делать? – растерялся Степан. – Никто не поверит нам, если мы расскажем о том, чему стали свидетелями, за сумасшедших примут.

– Все может быть, только, я полагаю, что Отец Небесный для чего-то нам это открыл. Не знаю, почему Бог избрал нас: священника, потерявшего паству, и безбожника… Ясно одно – молчать о том, чему мы стали свидетелями, не имеем права!

– Верно, для чего-то нам это было попущено, слишком все успокоились, забыв, в каком враждебном окружении пребывает наше социалистическое Отечество…

– Ну вот, в тебе опять проснулся атеист, – с досадой произнес старик. – Крепко в твоем сердце засела коммунистическая пропаганда… И кто ты теперь?

– Не знаю… – пожал плечами Степан. – Я и партию не могу предать, и от веры в Бога не могу отказаться – собственными глазами все видел, да и свидетель у меня есть…

– Ну, свидетель я тебе никакой… У меня с нынешней властью отношения сложные, НКВД уже не первый год за мной охотится… Что, коли арестуют? Чем докажешь, что не выдумал эту историю? А будешь стоять на своем – обвинят в религиозной пропаганде…

– Мне все равно, – махнул рукой Степан. – После того, что я только что видел – земные власти мне не указ. Теперь я понимаю, почему истинные христиане ради Веры претерпевают мученичество и предпочитают смерть, нежели отречение от Бога…

Пока отец Никодим и Степан размышляли о том, как им поступить, туман рассеялся, дорога стала видна отчетливей, и мужчины смогли продолжить свой путь. Когда до деревни оставалось недалеко, путники расстались. Степан отправился домой, а старый священник – в свою лесную хижину.

Расставшись с мудрым старцем, Степан ощутил духовное одиночество. Ему казалось невероятным, что за столь короткое время служитель Церкви стал столь близок его сердцу. Речи священника, наполненные любовью к Богу и людям, оставили в душе мужчины неизгладимый след. «Отец родной не сделал для меня того, что этот седовласый старец за столь короткое время, – признался себе Степан. – Бывший поп, которого советская власть считает мракобесом, в считанные часы стал ближе родни. Воистину – ни от чего в жизни не следует зарекаться. Многие годы я проявлял нетерпимость к верующим, а сейчас то, что совсем недавно казалось ересью, наполнилось глубоким смыслом».

Открыв калитку, Степан поймал себя на мысли, что не хочет заходить в дом. Подчиняясь душевному импульсу, мужчина сел на лавку под окном и посмотрел на усыпанное звездами небо. Мысли его стали постепенно путаться, и он не заметил, как заснул. Ему приснился странный сон: война, ожесточенный бой за какой-то зарубежный город, в конце улицы возвышается полуразрушенный костел, откуда гитлеровцы ведут непрестанную стрельбу. Командир воинского подразделения, бойцом которого являлся Степан, дает ему и двум его товарищам задание – во что бы то ни стало уничтожить огневую точку противника. Мужчина видит, как он обходит костел сзади, проникает в полуразрушенное здание и, застав противника врасплох, уничтожает гранатами вражескую огневую точку. Продвижение по улице советским войскам обеспечено… «Живы, хлопцы, живы!..» – не помня себя от радости, кричит во сне Степан, стоя на верхней площадке костела, победоносно размахивая над головой винтовкой…

– Папа, проснитесь! – сквозь сон донесся до мужчины голос падчерицы.

Степан открыл глаза и не мог сообразить, где он находится – настолько реальным было его видение.

– Вы что-то кричали, я услышала и выбежала на улицу – думала, с вами что-то случилось… – встревожено произнесла Анастасия.

– Прости, дочка, присел отдохнуть и, видимо, заснул… – смутился мужчина.

– Что вы так поздно? – поинтересовалась девушка.

– Так вышло… Мать дома?

– На работе.

– Опять вторая смена?

– Приходила, поужинала и пошла молотить лен, – Настя взяла сапоги отчима и пошла в избу.

«Хорошо, что она меня разбудила, – подумал Степан, – я либо устал, либо схожу с ума – войну только что во сне увидел…»

– Папа, вы идете? – обернувшись, спросила Анастасия.

– Иду… – кивнул Степан.

«Нужно успокоиться и постараться обо всем забыть», – решил мужчина.

«Живи и помни!» – пронеслось в голове Степана. Он с опаской осмотрелся по сторонам. «Никак, брежу…» – подумал мужчина.

«Живи и помни!» – снова прозвучал в его голове чей-то приказ.

«Это уже чересчур…» – подумал мужчина и перед тем, как войти в дом, взглянул на небо – прямо над головой, словно Божье Благословение, сиял звездный Крест. Степан, словно зачарованный, смотрел на Созвездие и не мог оторвать от него глаз.

– Боже, спаси и сохрани! – прошептал мужчина и, закрыв глаза, осенил себя крестным знамением, затем выждал какое-то время и снова глянул на небо – на усыпанном звездами небосводе сиял серебристый диск луны.

Мужчина всмотрелся в небесную высь, стараясь отыскать Небесный Крест, но его не было. Степан не знал, что думать… «Но не померещился же мне этот Крест…» – разволновался Степан, открыл дверь дома и вошел в избу. У печи хлопотала Анастасия. Девушка посмотрела на отчима и поняла, что его что-то тревожит. Степан обмыл над тазом руки, сел за стол, пододвинул тарелку со щами, взял с общего блюда пирожок с картошкой и стал есть. Настя в изумлении смотрела на отчима. «Какой-то он странный… – отметила девушка. – Наверное, на работе что-то случилось…» Заметив, что отчим съел щи, Настя убрала пустую тарелку и, налив в таз теплой воды, стала мыть посуду. «Ох, уж эти взрослые… – мысленно заметила девушка. – Вечно у них проблемы…» Настя вытерла рушником вымытую посуду и, пожелав отчиму спокойной ночи, отправилась спать. «Надо было повторить параграф по истории…» – подумала девушка и не заметила, как уснула.

ГЛАВА 14

ПЕТР ИВАНОВИЧ Дубов дал секретарю правления нужные распоряжения и вышел из конторы. На душе у председателя было неспокойно. «Нужно убрать лен до начала дождя…» – с тревогой подумал мужчина и посмотрел на небо – черно-фиолетовая туча нависала над лесом, угрожая разразиться дождем. Петр Иванович достал из кармана галифе коробку папирос, закурил и стал дожидаться Бортникова. Время шло, а счетовода все не было…

«Куда он подевался? – недоумевал председатель. – Сказал же, чтоб нигде не задерживался…» Дубов вышел на дорогу и всмотрелся вдаль. «Надо было идти пешком…» – посетовал мужчина, и в этот момент в конце улицы он заметил посыльного. «Наконец-то!» – обрадовался Петр и, затушив кирзовым сапогом окурок папиросы, стал дожидаться счетовода. Епифан увидел председателя, прибавил шагу и вскоре был у здания правления колхоза.

– Тебя только за смертью посылать… – укорил друга Дубов. – Где тебя носило?

– Пока пешком туда, пока – оттуда… – стал оправдываться Епифан.

– На словах у тебя все гладко выходит, а на деле – не очень… Был на конюшне?

– А как же!

– Где Буян?

– Занят…

– Что значит – занят? Докладывай, как положено…

Епифан вытянулся по струнке и по-армейски отрапортовал:

– Товарищ председатель, все числящиеся на балансе колхоза кони заняты на уборке льна.

– И Буян?

– Так точно!

– Вот видишь, если хочешь, то можешь… – заметил Петр. – Трудный ты человек, Епифан… Чего я с тобой нянькаюсь? Давай сюда отчет, будем разбираться…

Бортников протянул председателю сложенные вчетверо листки бумаги.

– Мне советскую власть обманывать незачем, – с обидой произнес счетовод, – как сработали, так и показываю…

– Посмотрим, – недовольно произнес Петр и, взяв отчет, направился к амбару.

Епифан последовал за ним. «Перегорит…» – мысленно успокаивал себя счетовод. Он не первый год знал Дубова и хорошо изучил его нрав. Петр был человеком справедливым, ответственным, но страсти кипели в его душе, словно взвар в котле, подогреваемом дровами. В деревне знали эту черту мужчины, потому, видя его не в лучшем расположении духа, предпочитали не лезть на рожон. Дубов умел принимать правильные решения, добиваться поставленных целей, поэтому сельчане избрали его главой колхоза. Это доверие он оправдывал многие годы. Бортников искоса поглядывал на председателя и понимал, что нужно набраться терпения и ждать, когда глава колхоза все проверит и убедится, что цифры не врут.

Петр укорял себя, что отчитал помощника, он прекрасно сознавал, что пора стоит горячая, каждый конь – на счету и то, что Буяна приобщили к делу – вполне логично…

«Ничего – пешком пройдемся, не впервой… – успокаивал себя председатель. – На коне объехать объекты было бы быстрее, но и так управимся». Дубов остановился, глянул на счетовода и произнес:

– Ты, Епифан, не серчай – не хотел я тебя обидеть, знаешь мой характер – вспылю, потом сам не рад… Откуда это во мне? Мать – женщина тихая, отец – человек уравновешенный, а я – словно вулкан…

– Ладно, Петр, забудь! – махнул рукой Бортников. – С такой жизнью – не удивительно, сам другой раз едва сдерживаюсь…

Дубов с благодарностью посмотрел на друга:

– Спасибо.

– За что?

– За понимание…

Мужчины не заметили, как дошли до бывших панских складов, где располагался колхозный амбар. Темнело, усилившийся ветер усугубил недобрые предчувствия председателя. Петр взглянул на затянутое тучей небо и понял, что ненастья не избежать. «Очень некстати…» – расстроился мужчина и вошел в помещение. Работа по обмолоту льна была в самом разгаре. Бригада Пелагеи Устиненко совместно с трактористами МТС четко выполняла операции.

– Добрый вечер! – поздоровался с земляками председатель. – Как дела?..

– Нормально, – улыбнулась Пелагея.

При виде главы колхоза люди заметно оживились, женщины закивали головой в сторону Дубова и стали шутить.

– Глядите-ка – наше начальство пожаловало, будут со счетоводом нашу производительность труда повышать… – съязвила Екатерина Шульга.

– А что – надо? – улыбнулся Епифан. – Вроде вы справляетесь…

– Справляться-то мы справляемся, только трудовой дух в нас поддержать некому, – заметила Ольга Щедрова.

– А мы с Ленькой на что? – улыбнулся Иван Варенков. – Мы в этом вопросе без помощи председателя обойдемся…

– Не боитесь силенки надорвать? Вон нас сколько… – кивнув на работавших рядом женщин, рассмеялась Наталья Дропегина, проворно выгребая льняной ворох из-под агрегата. – Бригада у нас передовая – мы что в поле, что у молотилки, что в ином деле усердие проявляем… – женщина вызывающе глянула на парня.

– Сдюжим, – не сдавался механизатор. – Если мы к железу подход нашли, то уж с женщинами как-нибудь справимся…

В этот момент в амбар с масленкой в одной руке и ведром чистой воды в другой вошел Леонид Баренцев. Услышав, о чем речь, парень счел своим долгом придти другу на помощь.

– Держись, Иван, я с тобой! Эмтээсовцы не сдаются! – выпалил парень.

Механизатор поставил на дощатый стол у окна масленку и ведро, взял кружку, зачерпнул воды и протянул Ивану, затем игриво глянул на Кружавину, подававшую лен подругам, и произнес:

– Степанида, готовься…

– Ах ты, бесстыдник! – обрушилась на него пожилая женщина. – Что ты себе позволяешь? А ну, отойди, не то я за себя не ручаюсь… – женщина оторвалась от работы и пригрозила парню кулаком.

– А я что? Я ничего… – ответил Баренцев и на всякий случай отошел в сторонку.

Не заметив в темноте стоявшие у стены грабли, Леонид наступил на них и, потеряв равновесие, упал. Грабли ударили ему древком поперек ребер.

– Тоже мне, ухажер нашелся, – хихикнула Дропегина. – На ногах научись стоять, а потом уж в ухажеры лезь…

Баренцев отбросил в сторону грабли и под перекрестным огнем женских шуток стал отряхивать брюки от льняной трухи.

– Ты там, случаем, себе ничего не отшиб? – подколол коллегу Варенков.

– Все наше при нас… – ответил Ленька, поправил сбившуюся набок кепку и направился к молотилке. – Ладно, давай подменю…

Иван вытер ветошью руки и уступил место другу.

– Агрегат в исправности, вот тебе инструмент, а я пойду покурю… – произнес парень, засунул руки в карманы галифе и направился к выходу.

Проходя мимо Дубова, механизатор остановился, вытянулся по струнке и, улыбаясь, заявил:

– Товарищ председатель, разрешите отбыть в увольнение!

– Давай, а то, я смотрю, тебе неймется. Пойди, освежись… – ответил глава колхоза, прервав разговор с агрономом Градовым.

– Есть! – выпалил Варенков и вышел из амбара.

– Извини, Игнатий Степанович, отвлекся. Так ты говоришь – с дальнего поля лен не вывезли…

– Нет.

– Плохо, гроза надвигается…

– Вижу, планировали завтра закончить, но теперь как уж будет…

– А что с убранным льном?

– Немного отстаем с переработкой, но при таком графике работы в ближайшие дни наверстаем.

– До заморозков закончим?

– Если и дальше будем соблюдать такой темп работы, то должны. Меня другое тревожит – качество обмолота льна и потери при обработке.

Градов глянул на бригадира.

– Думаю, нужно в воскресенье привлечь к работе комсомольцев. Вы бы поговорили… – произнесла Пелагея.

– С этим проблем не будет, – заверил председатель. – Как показали себя в работе механизаторы?

– Пока к ним претензий нет: за техникой смотрят, если что выходит из строя – стараются сразу же починить…

– Прогулы или опоздания на работу у них были?

– Нет, ребята ответственные, работу свою знают, а то, что шутят – так все же люди, целый день друг у друга на глазах…

– Ничего… Вы у нас женщины надежные, постоять за себя умеете… – улыбнулся Дубов.

В этот момент вернулся Варенков. Парень подошел к председателю и деловито произнес:

– Хотел поговорить с вами на счет льномолотилки…

– А чем она тебе не приглянулась? Два года, как мы ее получили…

– Работать-то она – работает, только эксплуатационные показатели у нее не очень высокие, – пояснил парень. – Конструкция сложная, да и громоздкая… Слышал, что сейчас выпускают двухсекционные – у них эксплуатационные показатели выше, может, походатайствовали бы, чтоб к следующему году современную молотилку выделили…

– Какой ты прыткий, – ухмыльнулся председатель. – Вот так приеду в райком и попрошу выдать новую… Это же не ящик гвоздей выпросить… У районного начальства, кроме нас, знаешь, сколько нуждающихся?.. К тому же у нас хоть односекционная есть, а в других колхозах и той нет. Так что будем считать, что этот вопрос на какое-то время закрыли…

– Я, как специалист, свое мнение высказал, вы – власть, вам решать… – ответил Иван.

Парень поправил кепку и пошел к молотилке.

– Какие еще проблемы? – поинтересовался Дубов.

Елена Голованова отложила в сторону охапку льна и заметила:

– Для обмолота влажных снопов требуется делать 14—16 пропусков через вальцы молотилки – это большая трата сил и времени, если бы лен, попавший под дождь, предварительно просушивали – обмолачивали бы значительно быстрее…

– Верно, – кивнула Пелагея, – не хватает помещения для просушки льна.

– Если б только этого… – вздохнул председатель. – Ладно, к следующему году что-нибудь придумаем. Что еще?

– Очесывающий аппарат у нас двухбарабанный, его производительность небольшая, да и подшипники для вальцов надо заменять… – оторвавшись от работы, посетовал Баренцев.

– При первой же возможности постараемся заменить, пока работайте на том, что есть.

Дубов с опаской глянул на небо – тяжелые свинцово-черные тучи, словно пузатые бурдюки, нависли над деревней, готовые в любую минуту обрушить на землю потоки дождя. Порывы ветра усилились, раскрытые двери амбара надрывно заскрежетали и с грохотом захлопнулись.

– Ну и ветерок… – покачал головой председатель. – Надо закрыть двери: не ровен час – сорвет с петель.

Двери амбара открылись, и в помещение, стряхивая с пиджаков капли дождя, вбежали Илья Николайчук и Егор Гужель, до этого ремонтировавшие во дворе телегу.

– Двери закройте! – наказал Градов. – Я думал, вы уже дома…

– Не успели, – пояснил Николайчук.

– На улице кто-нибудь еще остался? – поинтересовался Дубов.

– Нет.

Сильный порыв ветра ударил в двери, распахнул их и хлопнул о стену здания. От удара одна из половин дверей перекосилась и села на землю, ураганный ветер ворвался в помещение и поднял вверх частицы льняной трухи и опавших семян. Пламя огня в керосиновых лампах, освещавших амбар, задергалось и погасло. В считанные минуты место обмолота льна превратилось в царство хаоса и мрака. Илья Николайчук и Егор Гужель подбежали к двери и попытались ее закрыть, однако им это не удавалось.

– Держите крепче, сейчас помогу! – крикнул счетовод.

Льняная пыль, поднятая ветром, попала Епифану в глаза, он зажмурил их и схватился рукой за стену. Пелагея зачерпнула в ведре воду, подбежала к счетоводу и обмыла ему лицо.

– Легче? – поинтересовалась женщина.

– Кажется, прошло… – поморгав, ответил счетовод.

Илья Николайчук и Егор Гужель пытались удержать дверь амбара, ходившую ходуном под порывами ураганного ветра. Сначала им на помощь пришел председатель колхоза, затем – счетовод, агроном и двое молодых механизаторов. Общими усилиями мужчины закрепили створки двери, подперли их изнутри деревянными кольями, но мощный воздушный вихрь вновь раскрыл их и занес в амбар воронов.

– Откуда они взялись? – отмахиваясь от обезумевших птиц, растерялся Дубов.

Появление воронов сопровождалось грозными раскатами грома и яркими вспышками молнии. Люди, словно завороженные, следили за полетом птиц.

– Держите дверь, не то вырвет с петлями!.. – опомнившись, прокричал Дубов.

Мужчины налегли разом, и створки двери, скрежеща, закрылись. Поднятая вихрем льняная труха осела на пол, выбившиеся из сил вороны уселись на массивных деревянных балках под крышей здания, и на какое-то время наступила тишина.

– Принесла ж их нелегкая… – с опаской поглядывая на мокрых птиц, произнес Николайчук. – Ничего хорошего это не предвещает…

Вороны, нахохлившись, смотрели с высоты на людей, сверкая черными, словно пуговицы, глазами.

– Птица как птица, только крупная, – с интересом разглядывая пернатых, произнес Гужель. – Певчие птицы услаждают слух человека, домашние – служат ему пропитанием, а хищные – являются санитарами природы, учат других представителей своего семейства быть не такими беспечными. Чем они тебе не угодили?

– А чего мне ими любоваться? – недовольно буркнул Николайчук, закрывая изнутри дверь на засов. – Посмотри, какие они черные и страшные – один клюв чего стоит… Таким клювом можно орехи колоть…

Вороны захлопали крыльями и стали рассматривать, что происходит внизу…

Используя временное затишье, люди приводили в порядок рабочее место. Женщины поднимали с пола амбара разбросанный ветром лен и рабочий инвентарь, подметали глиняный пол, механизаторы очищали от сора и льняной трухи льномолотилку, а Епифан и конюхи пытались закрепить дверь. Едва мужчины закончили работу, как новый, еще более мощный порыв ветра ударил снаружи в дверь, отчего обе ее половины сорвались с петель и рухнули внутрь амбара. В то же мгновение огонь в фонарях, которыми освещалось помещение, погас, и от восстановленного порядка в считанные секунды ничего не осталось. Вороны слетели с балок и стали метаться и истошно кричать, клюя людей и засыпая помещение мокрыми перьями. Вой ветра, падение находившихся в помещении предметов, холодящее кровь карканье воронов, скрежет дерева вперемешку с одиночными возгласами людей создавали впечатление наступившего конца света…