Невеста палача

– Ну, конечно же, я права, – продолжала венария, глядя в побледневшее лицо пленницы, – Эта особа соткана из мрака и отчаяния. Одного только не пойму, как прислужник ведьмы, может пойти против своей повелительницы. Ведь Темный Князь служит Каллиде, не так ли?

– Нет, это не правда, – пробормотала девушка, поборов оцепенение, сердце заколотилось быстрее.

– А вот лгать нехорошо!

– Но я не лгу, – крик избранницы выдал отчаяние, желание защитить, не дать оклеветать, – Князь больше не служит ведьме!

– Да тише ты, – скривилось существо, – не надо так орать, верю я тебе, верю, чистая твоя душонка.

– Ты боишься ведьмы? – вопрос Дарины сложился сам по себе, на что венария надула губки, насупилась, сморщив маленький нос.

– С чего решала? – спросила она с напускной обидой.

– Ты же удрала от Князя, узнав кто он…

– Не надо преувеличивать, – венария махнула ручонкой, затем покачала головой, – хотя отрицать не стану, Каллида могущественна.

– Тебе приходилось с ней сталкиваться?

– Не только сталкиваться, – печально выдохнуло существо, лицо погрустнело, плечики осунулись. – Дело в том, что эту ведьму породили мы – венарии.

Девушка подалась вперед, удивленная признанием, холод каменных стен, не смотря на золотые огоньки, проник сквозь одежду, отчего легкая дрожь сотрясала юное тело.

– Зачем говорю тебе об этом? – скорее себе задала вопрос венария, и тут же ответила, – видимо кристальная чистота души внушает доверие. Уйми дрожь, девочка, тебе ничего не угрожает, сегодня я добрая.

Избранница слабо улыбнулась, озноб поутих, невзирая на холод, но тяжесть в груди усилилась.

– Если хочешь, я расскажу тебе, как Каллида стала ведьмой, – ирония, прозвучавшая в мурлыкающем голосе разоткровенничавшегося существа, не укрылась от внимания Дарины.

– Хочу, – просто и честно ответила она.

– Что ж, – хмыкнула венария, – слушай. Как я уже говорила, мы существуем в лабиринтах пещеры Каменного Плодородия, порядка семи-восьми тысяч лет. Сотворил нас величий бог Омнис, прародитель и хранитель всей магии мира. Создал он нас по той простой причине, что хранение магии с течением времени стало его сильно обременять, поэтому он спрессовал большую ее часть в маленькие чешуйки, и поместил на наши спины, прямо между крыльев.

В доказательство, венария приподнялась с золотой кучки, зашуршав потревоженными монетами и, повернувшись спиной к Дарине, блеснула маленькими, еле заметными, золотистыми чешуйками. Девушка ойкнула, подавила желание прикоснуться к невероятному чуду.

– Так значит, они у тебя есть?!

– Понятное дело, – венария снова поудобнее устроилась на золоте, – Да только те, кто их видел, долго не живут.

На лице пленницы промелькнул испуг, существо хохотнуло:

– Да не бойся, тебя не трону, сказала же, добрая сегодня.

Неожиданно Дарина низко поклонилась, выказав благодарность, удивив венарию. Та передернула плечиками, ощутив тепло, давно покинувшее ее маленькое сердечко.

– Ты действительно уникальное создание, – тихим шепотом промурлыкала она, нетерпеливо добавила, – но слушай дальше. Бог Омнис, знающий алчность созданий мира сего, сотворил лабиринт в самой отдаленной части земли, в темной и глубокой пещере, которую назвал пещерой Каменного Плодородия, ибо магия теперь рождалась и существовала среди камней. Поместив нас в сохранное место, как он считал, Омнис решил забыть о нашем существовании до тех пор, пока не понадобится больше магии для его деяний.

Нас не беспокоило подобное решение Создателя, ведь мы пока не знали жизни, и любое решение Великого, принимали как должное. Так мы просуществовали полвека. Со временем, обвыкнувшись в коридорах лабиринта, изучив их вдоль и поперек, в наших сердцах стало зарождаться любопытство. Проявлялся интерес к тому, что снаружи, какая там обстановка, есть ли вообще это «снаружи» или мир весь состоит из лабиринтов пещеры? Но долго гадать не пришлось, в один из судьбоносных дней, наша сестра наткнулась на странное свечение вдали одного из коридоров. Подобравшись ближе, она обнаружила выход в совершенно иное пространство, совсем не походившее на наше обитание. Зачарованная столь великим открытием, она поведала о нем сестрам, и мы, ведомые любопытством, впервые покинули пещеру Каменного Плодородия. Какой восторг вызвало это действие невозможно описать словами. Восхищало все, что попадалось на глаза: облака, деревья, цветы, насекомые. Конечно, тогда мы не знали всех причудливых названий, просто любовались созерцанием чего-то нового. Так, увлеченно разглядывая, изучая странный непознанный мир, не заметили, что за нами тоже наблюдают…

Скрываясь за кронами деревьев, за появлением странных существ, следил человек. Это был мужчина средних лет, волосы которого уже посеребрило время и печаль. Он пришел в лес собрать хвороста для растопки печи, но нашел гораздо больше. Существа, представшие пред ним, могли принести ему неслыханные богатства, но не это привлекало путника. У одной из тварей, находившейся совсем рядом с наблюдателем, оказалось лицо, столь сильно напомнившее личико его покойной дочери, что он решил изловить ее.

Подпустив неведомое создание поближе, он накинул на нее, припасенный для хвороста, мешок, и прижал к груди, чтобы заглушить протестующий вопль. Увлеченные исследованиями нового мира, никто из венарий не обнаружил пропажи, и все вернулись в пещеру без одной из соратниц.

Мужчина, радуясь удачной поимке, принес существо в дом, располагавшийся на опушке леса, запер дверь, закрыл окна и выпустил из мешка. Взметнувшись к потолку, венария стала лихорадочно искать выход, измотавшись, забилась в ближайший угол, ожидая последующей участи. Видя удручающую картину, похититель стал ласково уговаривать перепуганное существо, попытался убедить в том, что вреда не причинит, и в знак доброй воли, налил немного молока в глиняную миску, поставил рядом с пленницей. Та подняла на него перепуганные глаза, а затем уставилась на преподнесенный дар.

– Пей, – предложил мужчина, сделав показательный жест, поднеся ладони к губам и опрокинув их так, словно сам что-то выпил.

Венария помедлила, затем взяла миску в тоненькие ручонки, глотнула содержимое. Белая жидкость понравилась ей, быстро допила остатки и протянула опустевший сосуд хозяину дома, молчаливо прося добавки. Не удивительно, что ей хотелось еще, ведь за пять сотен лет, есть доводилось лишь пещерных жучков, да пить капающую со сталактитов воду.

Мужчина с улыбкой на устах наполнил миску. Осушив и ее до дна, венария осмелела, принялась рассматривать человека, убранство комнаты, вытягивать шею для обзора. Созерцаемых предметов она не знала, но все, что попадалось на глаза, нравилось ей, поэтому, выбравшись из угла, стала подходить к вещам и указывать на них пальчиком, при этом, в красноречивом молчании приподнимая брови, словно спрашивая, что же перед ней. И похититель с радостью отвечал:

– Стол, стул, тумба…

Венария указала на него, и мужчина расплылся в более широкой улыбке.

– Я? – шутливо спросил он, хлопнул ладонью по груди, и, дождавшись подтверждающего кивка, ответил, – Я – Урсус.

Но когда загадочное существо указало на квадратный предмет, висевший на стене, лицо мужчины переменилось, помрачнело, а глаза наполнились слезами печали, и он тихо прошептал:

– Портрет.

Небольшая миниатюра, с изображением лика покойной дочери, запечатленного одним бродячим мастером живописных дел, в благодарность за спасение от волков в лесу, располагалась на самом видном месте. Девочка на картинке выглядела словно живая, поэтому венария снова указала на стену, в попытке узнать, кто же это. Понимая без слов, что от него требуют, мужчина ответил:

– Это портрет моей дочери. Ее жизнь, и жизнь ее матери, унесла болезнь, и теперь я остался совсем один. Но ты так похожа на мою милую маленькую Флорию…

Он не смог закончить начатую фразу, голос дрогнул, по щеке покатилась скупая мужская слеза. Венария словно почувствовала боль и страдания мужчины, внимательно вгляделась в портрет и промурлыкала:

– Флория.

Мужчина в недоумении уставился на существо, и на мгновение, позабыв о печали, выпалил:

– Ты говоришь!

– Говоришь, – просто повторила венария.

– Тогда скажи, останешься ли ты со мной, не покинешь?

– Останешься со мной? – эхом вторило существо, склонив голову на бок.

Время шло, венария прижилась у одинокого мужчины, тот бережно заботился, охранял, оберегал ее, называл именем покойной дочери. И все же, иногда, вечерами он подходил к портрету истинного дитя, подолгу глядел на милое родное личико, наполнявшее сердце болью и горем. Позже усталость брала верх, и тогда он отправлялся в постель, изможденный, усталый, потерянный.

Новоявленная Флория, поначалу спокойно наблюдала мрачное поведение Урсуса в моменты печальной скорби о покойной. Но постепенно, по мере привыкания к человеку, опекавшему ее, в сердечке венарии зарождалось новое чувство – жалость. С каждым разом, видя терзания благодетеля, ей все больше хотелось облегчить ему невыносимые душевные страдания. И наконец, забыв об осторожности, существо решилось на опрометчивый шаг.

Густой вечерний сумрак накинул темное покрывало на землю, Урсус в очередной раз печально глядел на портрет покойной дочери, венария приблизилась к нему, дотронулась до крупной грубой руки, стараясь привлечь внимания.

– Моя маленькая Флория, – натянуто улыбнулся мужчина, – ты единственная радость, оставшаяся в моей жизни.

Венария склонила голову на бок, пристально глядя на опекуна, не произнеся ни слова, завела руку за спину, что-то соскребла с кожи. Протянув ладошку вперед, показала поблескивающую золотую чешуйку.

– Что это? – спросил Урсус.

Венария не ответила на вопрос, указала на портрет:

– Подай!

– Зачем? – удивился мужчина, но словно зачарованный, снял картинку со стены, протянул к вытянутой маленькой ручонке.

Портрет оказался в цепких пальцах существа. Венария растерла волшебную чешуйку в порошок, посыпала изображение, аккуратным движением уложила на пол и отступила. Через мгновение легкая вибрация заполнила комнату, дрожащий портрет скакнул на месте, образовалось странное облачко прямо над ним, принялось расти. Достигнув метра в высоту, замерло, колыхнулось, затрепетало сильнее, вырисовалась отчетливая форма детского человеческого тельца. На узнавание не потребовалось времени, перед горюющим отцом предстало умершее дитя в любимом стареньком платьице зеленого цвета, тряпичных башмачках и с зачесанными назад каштановыми локонами, заплетенными в тоненькую косичку. Девочка могла показаться вполне живой, если бы не легкая прозрачность, выдававшая ее возвращение из потустороннего мира.

– Папочка, – детский голосок зазвенел в ушах Урсуса, стоявшего в оцепенении, не понимавшего, спит он или бредит наяву. – Папочка, мне холодно.

Мужчина вздрогнул, словно от резкого удара, бросился к ребенку желая обнять, согреть, протянул сильные руки и тут же отпрянул. В теле девочки не ощущалось ни твердости, ни гибкости, образ, призрак, вот чем являлось дитя, призванное магией чешуи из мира теней.

– Что же это? – простонал Урсус.

– Это душа, – тихо ответила венария, – ты тосковал, я позвала, она пришла.

– Но я даже не могу ее обнять, – голос мужчины сорвался на хрип, и он в отчаянии закрыл лицо руками.

Существо вздохнуло, отскребло еще одну чешуйку со спины, и, растерев в порошок, осыпало золотой пыльцой фантом ребенка. Результата не потребовалось долго ждать, прозрачность духа исчезла, плоть окрепла и малышка, сделав шаг в сторону мужчины, радостно захлопала в ладоши, закричала:

– Папочка, смотри!

Урсус поднял красные глаза, полные слез, руки его дрожали, потянулся к дочери, осторожно тронул подол зеленого платья, не сдержавшись, схватил дитя в охапку и зарыдал.

– Папочка, почему ты плачешь? – голосок малышки звучал приглушенно, она уткнулась личиком в горячее отцовское плечо.

– Ох, милая, вы с мамой очень рано покинули меня, сделав таким одиноким.

– Но ты не пошел с нами! Почему? Мы с мамочкой скучали по тебе. Там, где мы сейчас живем очень красиво…

– Доченька, – хрипел мужчина, сдерживая рыдания, крепче прижимая к могучей груди худенькую родную фигурку, – мне хотелось уйти, хотелось больше всего на свете…

– Тогда пойдем сейчас, – просто сказало дитя.

– Нет, – предостерегла венария, – его время не пришло.

– Но почему? – в осипшем голосе Урсуса звучало страдание.

– Мир теней принимает каждого в свое время, – ответ казался простым и сложным одновременно. -

– Это жестоко!

– Урсус, – позвала венария, растерянная и расстроенная поведением опекуна, – пора прощаться с детенышем.

– Нет! Нет! – закричал Урсус, крепче сжимая в объятиях дочь, – я не могу снова потерять ее!

– Но так надо, – нежно потребовало существо, склонив голову на бок. – Время вашего свидания истекло.

– Зачем ты это делаешь? – взмолился несчастный. – Зачем снова заставляешь переживать боль утраты?

– Я не думала, что так будет, – прошептала венария, ее маленькое сердечко обрело новое чувство боли, защемило, сжалось от горечи, – хотела порадовать…

Договорить она не смогла, горло перехватило, глаза невыносимо защипало. Две горячие дорожки увлажнили щеки, венария потрогала прозрачную капельку, та переместилась на кончики ее пальцев, блеснула в тусклом свете прогоревших свечей. Слезы существа тронули сердце Урсуса, горечь разочарования уступила место жалости.

– Не надо плакать! Прости меня!

Он вытянул одну руку в молчаливом призыве, другой продолжая крепко прижимать родное дитя. Но как ни старался, ребенка удержать не смог. Физическая оболочка девочки исчезала, фигурка делалась прозрачной, гибкой. Одно мгновение Урсус еще смотрел в милое личико дочери, но образ поблек, растаял, подобно крохотной снежинке на разгоряченной ладони.

Часть свечей погасла, полумрак и тишина окутали помещение, тяжелой ношей легли на плечи мужчины, не желавшего подниматься с колен. Слезы его иссякли, пустой взгляд устремился на портрет, лежавший на полу, тяжелое горячее дыхание толчками вырывалось из груди. Венария приблизилась к замершему в удручающей позе опекуну, быстро прильнула так, как недавно льнула его ненадолго воскресшая дочь.

– Прости, – услышала она горький шепот мужчины. – Ты старалась сделать меня немного счастливее, и я благодарен за это.

Больше в этот вечер Урсус не произнес ни слова. Поднятое с пола изображение девочки обрело прежнее место, дрема сморила мужчину, и он, оставив существо в одиночестве, не разоблачаясь, рухнул на постель, уносясь в мир спасительного сна.

Следующим утром венария не узнала опекуна, бодрый, радостный, он улыбался искренней улыбкой, старевшей печаль с лица. Хотелось верить, что с этого момента жизнь потекла по новому руслу, увы, судьба любит преподносить сюрпризы, и чаще они не приходятся по душе.

Мирному существованию уготовано было прекратиться по велению случая, приведшего заплутавшего в чаще дровосека к домику на опушке леса, ставшего случайным свидетелем магии венарии. Долго скитался тот по чащобе, знакомой с юных лет, словно нечто водило его за руку кругами. Под вечер, уставший, голодный, наконец, заметил редеющие деревья, выбрался на опушку. Небольшой домик из сруба вырос перед ним подобно чуду, на шатающихся ногах подошел ближе, заглянул в крохотное оконце. Именно в этот момент венария оторвала золотую чешуйку от спины, растерев, развеяла пыльцу над портретом. Дальнейшие события повергли дровосека одновременно в ужас и благоговение. Он уже не думал о помощи, сердце бешено колотилось, чувство страха овладело рассудком, заставило рвануться прочь, бежать обратно в лес, не разбирая дороги.

Ноги, обретшие силу, мчали дровосека вперед, пока дыхание в груди ни сперло, в глазах потемнело. Он резко остановился, со свистом выталкивая из легких воздух, пот струился по смуглому с жесткими чертами лицу, черные кудри сбились на голове, прилипли к вискам. Постарался прийти в себя, огляделся. Сумрак подступил незаметно, окутал чащу, верного пути, казалось, найти невозможно. Но случай услужливо направил взгляд дровосека, тот увидел знакомую пометку на стволе могучего дуба, сделанную им ранее, это помогло сориентироваться на местности.

Ночь тяжелое время для одинокого путника, дровосек смог добраться до дома лишь к полудню нового дня. Поведав об увиденном чуде жителям поселения, пообещал показать дорогу смельчакам, желающим отправиться на другой конец леса, чтобы присвоить сказочное диво. Но с условием, что добычей с ним поделятся.

Многие приняли слова дровосека за бред, чего ни привидится до смерти перепуганному человеку, ночь блуждавшему в лесу, но сыскались и те, кто не остался равнодушным, ведь собственное чудо, так заманчиво.

На сборы понадобилось двое суток, на третьи двинулись в путь.

Урсус не подозревал о набеге, он как обычно отправился на охоту ранним утром. Его маленькой венарии полюбилась жареное мясо, опекун не мог отказать ей в простом удовольствии, полакомиться свежатиной. Лес загадочно шумел, приветствуя частого гостя, птицы щебетали, умостившись на кроны вековых деревьев, но зверьки, так часто шнырявшие по кустарникам, в этот раз усердно прятались от опытного лесника. Время охоты затянулось, добыча обнаружилась лишь к полудню, утомленный поисками, но счастливый, что возвращается не с пустыми руками, мужчина направился к дому. Чем ближе он подходил к опушке, тем стремительней увеличивал шаги, неизвестная тревога спирала грудь.

На краю леса он понял, что беспокоился не напрасно, подле его дома сновали пятеро чужаков. Двое из них держали схваченную венарию за тоненькие ручонки, раздирали в сторону крылья, третий беспощадно драл, с изгибавшейся от боли спины, золотые чешуйки, складывал добычу в тряпичный мешочек, остальные бесстыдно наблюдали за истязанием несчастного существа.

Венария резко дернулась, очередная попытка вырваться не увенчалась успехом.

– Держите крепче, – гаркнул дровосек, очередная чешуйка выскользнула из его крючковатых пальцев из-за трепыхания жертвы, – тварь может вырваться!

– Почему просто ни запихнуть ее в мешок, и дело с концом, – огрызнулся сообщник, поборов желание почесать густую рыжую бороду.

– Чешуя важнее, тварь пользовалась ею. Сначала возьмем то, что наверняка не ускользнет от нас, а уж потом и бестию в мешок…

Дровосек не окончил фразу, с ужасом распахнул глаза, уставился на огромного мужика, походившего на разъяренного медведя, надвигавшегося из леса. Венария неистово закричала, заметив опекуна, лицо Урсуса исказила гримаса боли и гнева, он, бросив добычу, мчался к ней на помощь, размахивая тонкой деревянной рогатиной. Первый удар пришелся по голове рыжебородого, он не успел увернуться от палки, бесчувственной массой рухнул на землю. Его тощий напарник с вытянутым лицом, державший существо, бросился наутек, едва не сбив с ног дровосека. Венария больно ударилась при падении, отползла в сторону, волоча пачкающиеся в пыли крылья. Лесник уловил ее движение, в бешенстве кинулся на стоявшего в оцепенении обидчика, но путь ему преградили двое сподвижников врага, до этого момента находившихся в стороне. Завязалась жестокая драка, Урсус, выронивший рогатину, махал кулачищами, раздавал тумаки, выкрикивая бранные слова.

Внезапная резкая боль под лопаткой выгнула спину дугой, заставила вскрикнуть. Обернувшись, он увидел жесткую насмешливую ухмылку на лице нападавшего, блеснувшее в руке, окровавленное лезвие кинжала. Потянувшись к убийце, не устоял на ногах, рухнул на колени, тяжелая голова повисла, густые каштановые волосы упали на лицо. Ухмылка дровосека превратилась в торжествующую улыбку, ему нравился вид поверженного умирающего лесника, единственного препятствия на пути к цели.

Венария с ужасом наблюдала падение опекуна, до этого она не сталкивалась со смертью так близко. Тонкая тягучая струйка крови, потекла из его рта, оросила землю, вызвав у существа сначала чувство отчаяния, быстро сменившегося гневом и яростью. Дотянувшись до остатков золотых чешуек, она оторвала одну, растерла, подула на ладонь. Крохотная пыльца, подхваченная горячим дыханием, понеслась в направлении зеленой чащи, сопровождаемая просьбой:

– Защити!

Душераздирающий вопль послышался из леса, сменился треском, грохотом и скрежетанием. Трое соучастников одновременно повернули головы в сторону кошмарных звуков.

– Что это? – осипшим голосом выговорил дровосек.

В ответ минутную тишину заполнило грозное рычание, из-за стволов деревьев замелькали страшные волчьи морды, перепачканные свежей кровью. Стало ясно, звери расправились с тощим соучастником, трусливо убежавшим в лес.

Медленно, словно присматриваясь к добыче, дикие хищные животные выходили из укрытия, их было не меньше десятка. Волки имели не свойственные им размеры, в высоту достигали не менее полутора метров, густая черная шерсть вздыблена, мощные лапы напряжены, острые клыки белели в голодном угрожающем оскале.

Ледяной озноб прошиб одновременно троих участников нападения, холодный пот выступил на их лбах, сердца сжались в комки от страха и предчувствия неизбежного наказания за сотворенное зло. Инстинкт самосохранения заставил тела бывших смельчаков, скованных ужасом, сбросить оковы оцепенения, пуститься наутек, в надежде сохранить жизни.

Дровосек бежал впереди, сжимая в руке тряпичный мешочек с золотыми чешуйками, даже чувство смертельной опасности не заставило его расстаться с добычей. Он слышал, как раздраженные запахом крови звери достигли сперва одного из его спутников, под жуткие вопли разодрали в клочья, затем другого постигла та же участь. Но дровосек продолжал бежать, не оглядываясь, не смея перевести дыхание. Внезапно в мозгу вспыхнула мысль, что уйти от свирепых хищников не удастся, резко остановившись, он крутанулся, упал на колени, сунул руку в мешочек, извлек чешуйку, растер и швырнул пыльцу в сторону приближающихся волков с отчаянным криком:

– Стойте! Остановитесь!

Магия подействовала, животные не стали набрасываться на него, но запах добычи не давал им покоя, звери с перепачканными багровыми мордами принялись описывать круги возле трясущегося от страха мужчины, не отходя дальше, чем на пару метров.

– Что же это! – стон сорвался на рыдания, лицо исказила гримаса безумия.

Сквозь пелену слез дровосек разглядывал окровавленные растерзанные тела погибших, горько сожалея теперь о решении явиться сюда.

Венария тоже разглядывала бездыханные трупы бывших мучителей, не чувствуя ни радости, ни удовлетворения. Гнев продолжал ускорять биение сердечка, пока она не услышала стон опекуна, инстинктивно поняла, близилась кончина Урсуса. Ярость сменилась тревогой и страданием, попыталась встать, приблизиться к мужчине, но резкое жгучее нестерпимое чувство боли между крыльев, сковало движения, заставило вскрикнуть.

– Флория, – прохрипел Урсус, лежавший на пропитанной кровью земле, тонкая струйка алой жидкости продолжала вытекать изо рта.

– Я здесь… я иду, – сдавленно простонала та, превозмогая мучения поползла к опекуну.

– Прости… прости… не уберег, – бормотал мужчина, сквозь пелену тумана, застилавшего взор, наблюдая за трудными движениями приближающегося существа.

– Тише, береги силы, – доползши, венария положила голову на едва вздымающуюся грудь Урсуса, прислушалась к угасающему биению сердца.

– Кто теперь защитит тебя?

– Не уходи, – горькая слезинка покатилась по щеке существа, тонкие пальчики вцепились в мужскую рубашку, сжались в кулачок, скомкали ткань.

– Время, – выдохнул Урсус. – Посмотри Флория… они пришли за мной… время настало…

Голова Урсуса завалилась набок, венария проследила за его тускнеющим взглядом. Неподалеку, в окружении теплого белого света, с мягкими улыбками на устах, стоили красивая женщина с вьющимися светлыми волосами в бледно-голубом легком платье и маленькая девочка в зеленом, жена и дочь лесника. Они заждались его в царстве мертвых.

– Время настало, – горестно прошептала венария, не в силах помешать неизбежному.

Последний тяжелый вздох возвестил о кончине Урсуса, бывшая подопечная заглянула в ставшие стеклянными глаза мужчины, снова положила голову ему на грудь, отдалась печали. Плакала она долго, не замечая, как день близится к исходу.

С наступлением вечера пришло странное чувство покоя. Слезы венарии иссякли, она приняла решение вернуться в Пещеру Каменного Плодородия, ничего другого не оставалось. Тяжело вздохнув, она бросила мрачный взгляд на белое, словно погребальный саван, лицо опекуна. Нельзя оставлять его здесь в таком виде! В ход пошла очередная чешуйка, испачканная запекшейся кровью на расцарапанной спине, растертая в мелкий порошок. Золотая пыльца окутала тело Урсуса, заволокла шелковой паутинкой, обернув в кокон, и земля медленно поглотила странный дар, преподнесенный случаем. Теперь он надежно спрятан, никто, и ничто не сможет потревожить его!