Одесские каникулы следователя Железманова

– Хирургом? – переспросил отставной офицер. – Вы знаете, я, когда с турками воевал, то встречал женщин в госпиталях, некоторые из них специально даже учебу отставили, чтобы помогать раненым.

– И что?

– Я с восхищением вспоминаю этих девушек. Хрупкие, изящные, они так самоотверженно ухаживали за ранеными. И знаете, они приносили в госпиталь, вообще на театр военных действий какое-то необыкновенно домашнее тепло. Раненые сразу приободрялись, когда такие девушки в косынке и фартуке с красным крестом заходили в палату. Вот только я плохо себе представляю женщину у хирургического стола. Как она будет делать ампутацию? Для этого нужна элементарная физическая сила. Лучше бы ваша сестренка стала акушеркой.

– Не знаю, я тоже беспокоюсь за нее, но убедить мне ее очень трудно. Она так загорелась идей, что должна быть полезной, хочет служить людям, что мне трудно ее от чего-либо отговорить.

* * *

После выходного дня наступили рабочие будни и Петр Андреевич поехал в Потапово, где первым делом пошел искать сапожника Стаса. Им оказался живой молодой парень лет двадцати двух.

– Что, барин, желаете? Сапоги пошить? Так, пожалуйста! Вам из своего материала или желаете посмотреть, что есть у меня?

– А ты хорошие сапоги шьешь?

– Не обижайте, барин. Товар у меня качественный. Кожу беру у надежных поставщиков, лекала свои, под ногу их подправляю. Будете ходить несколько лет и меня вспоминать.

– И много у тебя заказчиков?

– Есть, грех обижаться!

– Небось хочешь стать самым известным сапожником уезда, а то и губернии?

– Так я бы не отказался, – с готовностью откликнулся парень.

– Ты потому и клеймо свое ставишь на своих изделиях? – следователь протянул сапожнику листок с рисунком.

– Какое клеймо? А, это! Да я давеча попросил кузнеца нашего такие подковки-то мне сделать, вот и шлепаю их на свою обувку. А что в этом плохого? Пусть люди знают, кто хорошо обувь шьет, еще потом придут, – парень немного даже обиделся.

– Да, нет в этом ничего плохого. Если товар хороший, так его не грех пометить. Ты мне лучше вот что скажи. У тебя обувку шьют только местные, деревенские, или бывает, что приезжают посторонние и делают заказы?

– Больше всего, конечно, заказывают те, кого я знаю, то есть наши деревенские или из соседних сел приезжают. Но, бывает и новенькие клиенты появляются. Ко мне даже из Касимова приезжают заказы делать. Я же мастер умелый, – не без гордости ответил парень.

– Это хорошо, – кивнул головой Петр Андреевич. – Тогда еще один вопрос. Не было ли у тебя недавно таких клиентов: оба в возрасте, один высокий, другой пониже, высокий – худощавый, седой, нос большой с горбинкой? Второй среднего роста, чернявый, то есть черные волосы, смуглая кожа, на цыгана похож?

Парень задумался. Стал теребить рыжий чуб, а потом спросил:

– А как недавно? Неделю, месяц, год?

– Я думаю неделю или максимум две, – подсказал Железманов. Он был уверен, что клюквенники, будучи гастролерами, на некоторое время осели в деревне, потом выбрали место кражи и уехали. На все приготовления нужно не так уж много времени, поэтому вряд ли эти двое жили в Потапово более двух недель. К тому же буковки на подковке были так хорошо видны, что возникало предположение, что набиты они были не так уж давно: совсем не стерлись. Если бы сапог чинили давно, то подкова стерлась и буквы тоже.

Парень думал-думал, а потом радостно улыбнулся:

– Был такой один заказчик, как раз недавно приходил. Высокий, сутулый, седой. Вот именно такой, как вы описали.

– Лет ему сколько?

– Да в возрасте уже, лет пятьдесят будет. Это точно.

– Ты его знаешь?

– Нет, он мне незнаком. Приехал откуда-то. Он еще меня спрашивал, как долго я буду шить сапоги. Ну жаловался, что напоролся на какой-то гвоздь, порвал сапог, хорошо, что ногу почти не зацепило. Я ему сказал, что могу за пять дней сделать. Он меня спросил, а нельзя ли пораньше, а потом пояснил, что он тут проездом, ему скоро уезжать надо будет и, следовательно, за это время надо успеть получить новые сапоги, а то его обувь совсем в негодность пришла. Он сказал, что готов платить двойную цену. Не босиком же ему ходить. Хорошо у меня заготовка была нужная, я ему быстро новые сапоги смастерил.

– То есть он был приезжий?

– Точно, приезжий. У него и приятель был, которого вы описали.

– А ты откуда знаешь? Они что, вместе приходили?

– Нет, приходил он один, но я их вместе видел.

– Где? – встрепенулся Петр Андреевич.

– Так у нас же в Потапове. Я понял, что они здесь жили некоторое время, угол, возможно, снимали у кого-то.

А вот уже совсем хорошо. Можно найти хозяина избы, где жили эти двое, а этот хозяин может поведать что-то интересное. Как бы не шифровался человек, какие личины себе не придумывал бы, не может он полностью от себя абстрагироваться, обязательно что-то про себя расскажет. Осталось только одно: найти старосту и вместе с ним обходить дома, спрашивать, не сдавал ли кто недавно комнату или хотя бы угол двум незнакомцам. Искать долго не пришлось. Уже минут через сорок крестьянка, которую староста кликал бабкой Агриппиной, подтвердила, что действительно недавно жили у нее два незнакомца, подходящих под описание.

– А что тут такого, барин? Разве есть указ такой, что комнату сдавать нельзя? И людям хорошо, им приютиться есть где, и мне, старой, доход небольшой, – насторожилась женщина.

– Нет, такого указа нет. Нам просто любопытно узнать все про твоих жильцов. Долго они жили, давно ли приехали?

– Жили они недолго, днев осемь будет.

– Ты не знаешь, почему они именно у тебя решили остановиться? Может они знакомые твои, ранее ты с ними встречалась?

– Нет, барин, не встречалась, – пожала плечами женщина, – а почему именно у меня, так кто же знает? Они по деревне ходили, спрашивали, не сдаст ли кто угол, вот им и посоветовали ко мне постучаться, мол, у меня места много. А у меня его действительно много, дочки у меня были, так я их замуж выдала, сын в город на заработки ушел, а муж мой умер. Одна я в целой избе. Вот места и хватает.

– Скажи, они вот у тебя комнату сняли и что делали? Я в том смысле, что они вот так постоянно в этой комнате находились, чем занимались? Может водку пили, может в картишки играли?

– Я за ними не следила, но они больше только ночевать приезжали, если приезжали.

– А что, было так, что даже не ночевали?

– Было такое. Только мне что с этого? Мне деньги уплачены.

– И то верно. А вот ты не помнишь, когда они не ночевали?

Железманов назвал дату, когда была совершена кража из церкви.

Крестьянка долго думала, а потом сказала:

– А ты ведь верно, барин, говоришь. Не было их этой ночью.

Петр Андреевич ликовал: это точно были те личности, которых он искал. Он напал на след! Теперь надо максимально разговорить эту свидетельницу.

– Ладно, ты мне скажи, как они представились, может, слышала, как они друг друга называли. Имена, фамилии, может клички. Вспомни. Это очень важно.

Женщина задумалась:

– Конечно, не безымянные же они были. Вот тот, который седой был, он Савелием представился. А чернявый сказал, что его Арсением зовут. Так к ним я обращалась, – пожала плечами крестьянка.

– А между собой они именно так обращались, как они друг друга называли? Может, какие другие имена проскальзывали или прозвища? – настаивал следователь.

– Нет, других имен я не припомню. Они вообще мало общались, и со мной, и друг с дружкой. Я даже не могу вспомнить, чтобы они друг друга по имени называли. Просто один подходил к другому и говорил, что хотел сказать. Вот и все, – слова женщины выглядели убедительно.

– А о чем они говорили? Может, упоминали, что хотят сделать что-то, поехать куда-то. Может, еще какие-то имена назывались? – Петр Андреевич изо всех сил пытался нащупать хоть какие-то ниточки, но пока у него ничего не получались.

– Да они почти ничего не рассказывали. Мы мало говорили друг с другом, я ведь деньги за кров беру, а не за разговоры, – опять стала отбиваться женщина.

– Да не может быть такого, чтобы они за все дни совсем ничего не сказали. Вот, может быть, можно было по их поведению понять местные они или приехали издалека?

– А ведь верно, – всполохнулась женщина, – этот чернявый явно приезжий.

– Почему ты так решила? Может он называл город какой, деревню? – горячо начал допытываться Железманов, понимая, что сейчас может получить важную информацию.

– Так говорил он как-то странно, у нас так не говорят, – ответила свидетельница.

– Странно – это как?

– Ну, словно не по-нашему, – ответила крестьянка.

– Не по-нашему, это он слова говорил непонятные? Скажи, какие слова ты не поняла, – опять допытывался следователь, в глубине души понимая, что речь идет скорее всего о профессиональном сленге или местных выражениях и оборотах. Вот говорят же в ярославской губернии «очахните», то есть отдохните. Кто так сказал, то сразу ясно, что жил хотя бы некоторое время в Ярославской губернии. Вот, она зацепка, только никак не идет ему в руки.

– Слова он произносил все нашенские. Я все слова поняла, – гордо подняла голову крестьянка.

– Так что же тогда было не нашенское? – недоумевал Петр Андреевич.

– Говорил он их как-то странно. Вот: мы обычно говорим «поговорим о цене», а он говорил: «скажи за цену», «поговорим за цену». Потом этого седого сапог развалился, он на гвоздь где-то напоролся, так ему этот черный сказал, мол, спроси у местных за сапожника.

– То есть он вместо «о» или «про» говорил «за»? – медленно переспросил Петр Андреевич.

– Точно тебе говорю, – утвердительно закачала головой женщина.

– А он не говорил что-то типа «делать договор», «делать согласие»?

– Говорил. Одни раз он мне так и сказал, типа того, что я делаю довольный вид от нашего согласия, – опять согласилась свидетельница.

Петр встрепенулся. Говорить «за» вместо «о» или «про», например, «поговорить за цену», делать все, что угодно – базар, согласие, сон и прочее… Так могли говорить только в одном городе на земле. Город, который он знал и любил, в котором несколько лет подряд проводил свои гимназические каникулы и мечтал вернуться снова – город Одесса. Южная Пальмира, жемчужина у моря, как называли этот удивительный город, которому была уготовлена участь стать южными воротами страны. Город уютно расположился на берегу Черного моря, строился лучшими архитекторами мира и дал приют множеству национальностей. Неслучайно улица Греческая соседствует с улицей Еврейской и Итальянской. Здесь селились и комфортно существовали представители самых различных национальностей – евреи, греки, армяне, грузины, татары, немцы. У многих национальностей были свои общины, храмы, улицы. Однако им всем надо было общаться, в том числе и для урегулирования своих торговых дел. А это невозможно без непосредственных визуальных и вербальных переговоров. Следовательно, должен быть какой-то общий язык. Логично, что этим языком стал русский, так как на территории Российской империи именно он был признан государственным языком. Тем более надо общаться с представителями власти, которые порой принципиально отказывались понимать и говорить на каком-либо языке, кроме русского. В данном случае достаточно хотя бы просто произносить русские слова, не особо заботясь о правильной грамматике. Порядок слов в некоторых случаях заимствовался из иноземной речи, впрочем, сами некоторые иностранные слова тоже прочно вошли в обиход и использовались всеми жителями Одессы. Так из смеси различных языков, коктейля разнообразной лексики и грамматики, речевых культур стал возникать этот уникальный одесский говор. Говорить «за» вместо «о» или «про» – это чисто по-одесски. Это так же по-одесски, как готовить форшмак или фаршированную рыбу. И так же по-одесски было все «делать». В Одессе глагол «делать» был универсальным, делать можно было что угодно: делать базар, т.е. совершать покупки, делать нервы, т.е. раздражать своим поведением, делать бардак, т.е. устраивать беспорядок, делать невинность на лице, т.е. изображать непонимание, даже делать сон стоя, т.е. замешкаться на улице, мешая другим людям.

Тут свидетельница выдала новую порцию информации:

– Я вспомнила еще одну вещь. Он, то есть чернявый, с юга к нам приехал.

– Почему ты так решила? – спросил следователь, ловя себя на мысли, что с трудом сдерживается, чтобы не спросить на одесский манер – «за шо ты так решила». Уж больно бурные воспоминания нахлынули у него из-за этого «за».

– Так он мне сказал, что скоро будет опять греться на берегу теплого моря.

– Так и сказал: «на берегу теплого моря?».

– Так и сказал. Дождь однажды полил, а этот чернявый стал ворчать, что тепла у нас так и нет. Я ему возразила, что как это нет, у нас и снег уже растаял, и листья распустились. Мы сев уже закончили. А он начал смеяться и говорить: «Шо разве это тепло. У нас урожай скоро будут собирать, а вы его только посадили». А потом сказал: «Ну ладно, я все равно скоро буду опять у теплого моря греться».

– А с чего он так сказал? Почему вообще разговор о погоде пошел?

– Так инфлюэнция у него была. Простуда. Вот он и кашлял все время.

– Кашлял?

– Да, кашлял, я ему предложила к нашей знахарке сходить, она травы от всяких хворей собирает, и от кашля тоже.

– А он что?

– Сказал, что не будет себя травить, ему доктур микстуру выписал. Он ее и пил из такой красивой бутылочки, я ее даже потом выбрасывать не стала.

– Сохранила бутылочку?

– Сохранила, может, в хозяйстве и пригодится.

– Покажи мне ее, – потребовал следователь, – вообще, покажи мне комнату, где они жили, может, от этих незнакомцев какие еще вещи остались.

Женщина повела следователя в дом, привела их в комнату, которую сдавала. По большому счету, это был скорее закуток с двумя кроватями и небольшим подвесным шкафчиком, от стенки до стенки можно чуть ли не рукой достать. Следователь внимательно осмотрел комнату: заглянул под кровать, отогнул занавеску, убедился, что на подоконнике нет забытых вещей, открыл шкафчик. Однако и тот был пуст.

– Ладно, где эта бутылочка? Неси сюда, – приказал он женщине.

Старуха скрылась в глубине дома и вынесла небольшую склянку. В такие обычно в аптеках разливали микстуры. Об этом говорил и запах, которых шел от остатков жидкости на дне, – пахло лекарством. Однако о предназначении пузырька говорила не только форма склянки и запах: к горлышку была привязана этикетка. Прибрав понравившуюся вещь, женщина не поспешила ее вымыть. А вот это было следователю на руку. Он внимательно прочитал надписи на этикетке и с радостью убедился, что его предположение о городе, из которого прибыли неизвестные, оказались верными: хоть от влаги надпись сильно расплылась, все же можно было четко прочитать: …есса, улица Ришельев…

«Одесса, улица Ришельевская», – догадался Петр. Есть такая улица в Одессе. Можно даже сказать, что это самая одесская улица. Театральная или Зеленая могла быть в любом городе, а Ришельевская могла быть только в Одессе. Названа улица была в честь Дюка Ришелье – человека, который фактически создал Одессу именно такой, какой она известна, – жемчужиной у моря. Улица Ришельевская, длинная и тенистая, шла от здания знаменитого театра до самого вокзала. На ней, кроме жилых домов (ближе к театру – весьма дорогих), было немало магазинов, мастерских, в том числе – знаменитая аптека Биллига.

– А вот это уже что-то, – заключил Железманов. – Так, давай еще вспоминай, что еще интересное можешь сказать про своих постояльцев. Может, еще что-то упоминали, имена какие-то, что делать собирались? Может, что-то из вещей необычное заметила?

– Так что же такого необычного у них могло быть? – недоумевала женщина.

– Мало ли что? Мелочь какая-нибудь. Подумай.

Крестьянка растерянно теребила конец платка, которым была повязана ее голова. Что от нее хотят? Подумаешь, пустила двоих человек пожить. Ей деньги нужны, а вот с какой целью они прибыли, какие вещи у них были, куда ехать собрались – ей до этого дела нет. Хотя кое-что она вспомнила:

– У этого чернявого шкатулка была интересная.

– Какая шкатулку? – не понял Петр.

– Маленькая такая. На табакерку похожая.

– На табакерку?

– Да, на нее самую.

– А что в ней такого необыкновенного? Опиши ее.

– Маленькая такая, круглая.

– Я уже понял, что она маленькая. Насколько маленькая, покажи пальцами примерно, какая она была.

Женщина показала пальцами размер. Действительно, по размеру тянуло на табакерку.

– Так может это табакерка и есть?

– Нет, не табакерка это была, – решительно не согласилась Агриппина.

– А что же?

– Я же сказал, что он хворал, так вот в этой шкатулки у него пилюльки были какие-то.

Не табакерка, а таблетница. В начале ХХ века таблетки в блистерах, то есть в современной упаковке из фольги, не выпускали. Часто они были насыпаны прямо в коробку. И вот для удобства людей, вынужденных постоянно принимать лекарства, выпускали маленькие шкатулочки-таблетницы, куда очень удобно было насыпать таблетки. По виду часто они были похожи на табакерки и изготовлялись со старанием всех возможностей прикладного искусства. Многие таблетницы, как и табакерки, были настоящим произведением искусства.

– Так, с размером определились, – выдохнул следователь. – Теперь дальше поехали. Из чего она была сделана? Из металла, камня, кожи?

– Вроде металлическая.

– А рисунок там на ней был какой-то?

– Был. Там на крышке ящерица лежала, глазки у нее камешками зелеными выложены, один глазик отсутствовал.

«Зеленый камешек – может быть нефрит или даже малахит, тогда это эксклюзивная вещь, но может быть просто зеленое стекло в дешевой поделке», – подумал Петр. Таблетница с ящерицей, где-то потерявшей один глазик, – это конечно примета слабая. Трудно сказать, что это. Вещь может быть уникальной, выполненной на заказ одним из многочисленных ювелиров Одессы. А может быть вещь ординарная, из тех, что на Малой Арнаутской клепают десятками. А может вообще не в Одессе эту таблетницу сделали. Ее могли завезти из другого города, даже страны. Одесса – город портовый. В нем иностранцев пруд пруди. Иностранного товара тоже. Ясно одно: гости приехали из Одессы. И, скорее всего, туда уже отбыли. Значит надо и ему, Железманову, ехать в этот город.

Просто так сорваться и ехать в другую часть Российской империи следователь не мог. Надо было урегулировать вопрос командировки с начальством. Неплохо было бы перед отъездом переговорить с Анисимовым. Может, совет даст. А еще лучше решить вопрос так, чтобы ехать вместе. Такой помощник будет очень кстати. Да перед отъездом еще раз можно будет повидаться с другом Зазнаевым. Поэтому отправился вначале Петр Андреевич в Рязань.

* * *

Перед отъездом он попрощался с Прасковьей и Тимофеем.

– Тёмка, я уезжаю! Без меня остаетесь.

Тимофей повел мордой, он не понял, что сказал ему двуногий.

– И уезжаю надолго.

«И что с того?» – вопрошал взгляд зеленых глаз.

– А то, что я теперь долго не смогу тебе потакать. Прасковья тебе шалить не даст.

Зеленые глаза дали понять, что коту все равно. Что он себе пропитание не добудет? Охотник он знатный! Крыс и мышей на его век хватит. Вот по комнате, пожалуй, не очень-то поносишься. Прасковья в отсутствие хозяина вообще иногда закрывала двери его комнат и кот дальше прихожей пройти не мог. А если отлучка случалась летом, то порой и пускала-то только в маленькую прихожую, которая следовала за входной дверью. Там же ставилась плошка с молоком. В такие дни зверь превращался в настоящее уличное свободное животное. Впрочем, страдал он от этого мало. Он и так любил порой отлучиться на несколько дней, совершая длительные прогулки, вступая в противоборство с котами с других улиц, покоряя сердца тамошних пушистых красавиц. Однако Петр о своем любимце позаботился.

– Прасковья, – обратился он к прислуге, – я, наверное, долго буду отсутствовать, ты про кота не забывай. Обязательно наливай ему молока. Если уж не хочешь в комнате за ним следить, то хотя бы в прихожую его пускай. Пусть на сундуке спит. А то я боюсь, что, если меня долго не будет, он совсем от дома отобьется, одичает. Я животного лишусь.

– Да ладно, что с ним сделается, – попыталась возразить Прасковья. В ее глазах явно читалась простая мысль: «Нашли, по какому поводу переживать, ну убежит, и что с того? Этот убежит, вы же нового притащите, такого же нахального».

– Прасковья, я тебя очень прошу, – строго произнес Петр.

– Да, ладно, поняла я, поняла, буду кормить, что мне миски молока жалко? – бурчала она. – Вы там себя берегите, кто же вам там готовить-то будет?

– А вот за это можешь не переживать. Я же в Одессу еду. Там знают толк в еде, умеют хорошо покушать, готовят замечательно. Голодным не останусь, это точно.

В Рязани Петр переговорил с начальством. Прокурор Рязанского окружного суда внимательно выслушал рассказ про ограбление церкви, про имеющиеся улики и предположения.

– И вы теперь хотите ехать в Одессу? – спросил он следователя.

– Да, я думаю, что дальнейшие следственные действия надо вести в этом городе.

– Хорошо, что вам удалось обнаружить этот аптечный пузырек с адресом аптеки, все же это более крепкая зацепка, чем особенности говора. Я бы не стал только по одному выражению «рассказать за сапожника» делать вывод о происхождении преступника, – покачал головой прокурор.

– А я вот уверен. Вы поймите, я этот город хорошо знаю. Знаю, как там говорят. Уникальная речь!

– Да? Вы там родились? Вы же говорили, что ваша родина Тверь?

– Да, моя родина Тверь. Но так получилось, что я несколько лет проводил свои гимназические каникулы в Одессе. У нашей матушки не было денег, чтобы снимать дачу на лето. Так вот, сестер она отправляла со знакомыми на их дачу, а мне повезло. У меня в классе был товарищ Миша, его родственники были из Одессы. Они туда на каждое лето ездили, и Миша стал просить маму, чтобы мы вместе ездили, расставаться не хотелось. Он и сейчас живет в Одессе.

Конечно, тут в кабинете прокурора Петр не стал уточнять всех подробностей. Инициатива брать мальчика Петю летом в Одессу исходила не совсем от Миши, хотя мальчики и в самом деле дружили. За поездку в Одессу гимназического приятеля сына ратовала, прежде всего, мама одноклассника. Дело в том, что Миша, обладая неплохим умом и цепкой памятью, был несколько ленив и не организован. Большой проблемой было заставить его вовремя выучить уроки. И нельзя сказать, что мальчик бездельничал. Он прилежно садился за стол, брал в руки книги, и казалось, что он занимается. Однако в руках мальчика оказывался не учебник, а очередной приключенческий роман: «Дети капитана Гранта» Жюля Верна или «Робинзон Крузо» Дефо. Двойка на следующий день была закономерным итогом неразумного увлечения приключенческой литературой. Петя тоже был поклонником описания морских или каких-либо иных приключений. Однако он умел организовать себя – вначале уроки, потом художественные книги. Так же он умел организовывать и других: если мальчики готовили уроки вместе, успеваемость Миши сильно повышалась. Поэтому мама мальчика, которая с одной стороны искренне желала, чтобы сын нормально учился, но с другой совсем не имела терпения последовательно следить, чтобы ее ребенок прилежно учил уроки, была искренне заинтересована поддерживать эту дружбу. Впрочем, сами дети не возражали, им было интересно друг с другом. И перспектива проводить лето вместе, да еще в таком уникальном месте, только обрадовала их.

– Конечно, хорошо, что вы этот город знаете, но все же одних детских впечатлений мало. Очень советую там установить контакты с местным уголовным сыском. У них большая криминальная картотека. Может, там и найдете этих клюквенников, – напомнил прокурор.

– Я бы еще взял с собой Анисимова, – поделился намерением Петр.

– Это хорошая идея. А остановиться планируете у своего друга?

– Да, конечно, он меня не раз звал к себе, но все было некогда. Он сейчас учится в Одесском коммерческом училище. Хочет продолжить дело семьи. Он еще в гимназии говорил, что будет учиться коммерции. Это семейная традиция. Только вначале его родные планировали, что мой приятель поступит в Московское коммерческое училище. Но Миша в последнем классе сильно заболел: подхватил пневмонию. Едва выкарабкался. Ему даже пришлось на время оставить учебу. Его родители отправили в Крым для окончательного выздоровления. Он потом занимался сам, сдал за последний класс экстерном. Поэтому родственники решили, что в теплой Одессе ему будет лучше для здоровья, чем в Москве.

– Понятно, хорошо, отправляйтесь в Одессу. С Анисимовым поговорите вначале сами, а если будут трудности – скажите мне, я свяжусь с его начальством. Пусть поможет вам.

Впрочем, опасения насчет Анисимова оказались напрасными. Он встретил следователя радушно.

– Рад вас видеть, молодой человек. Как поживаете? Как ваш рыжий зверь?