Мир до и после дня рождения

Занявшись перед ужином приготовлением традиционного попкорна, Ирина испытывала благодарность за другую процедуру, обеспечивающую вариации в пределах монотонности. Она выверила точную пропорцию масла и зерен, позволяющую увеличить степень раскрытия и минимизировать количество жира; а после длительного экспериментирования с попкорном разных производителей остановилась на «Дане ривер» как на наименее пересушенном. На полке в шкафу были собраны всевозможные специи – каджунские, креольские, мексиканские, – позволяющие каждый день в течение месяца придавать блюду разный вкус. Сегодня Ирина выбрала черный перец, пармезан и молотый чеснок – любимая комбинация, радующая ее до конца съеденной порцией и возможностью накормить человека одной лишь закуской.

Перемешивая и кончиками пальцев поднимая со дна миски сыр, Ирина думала о том, что, слава богу, они оба вполне здоровы, а ведь иногда отличная физическая форма может крыться в темных пустотах между недугами и маленькими вольностями.

Лоренс, ворчащий, что репортаж о коровьем бешенстве никогда не закончится, был явно жив. Ужин – курица в невероятно сложном индонезийском соусе – будет для него приятной неожиданностью.

Она все сделала правильно. Прежде всего, в их отношениях осталась ясность и чистота. Конечно, она умолчала о некоторых моментах, касающихся ее и Рэмси, сегодня днем она позволила себе скрыть карты, незаметно прижав к груди. Если субботним вечером в эту квартиру и проникли флюиды напряжения, то сейчас атмосфера в ней опять была спокойной. Конечно, наивно было полагать, что ни она, ни Лоренс ничего друг от друга не скрывают. Однако Лоренс не спустил тайно свои сбережения в ОТБ. Если он сказал, что ходил в обеденный перерыв в тренажерный зал, значит, там и был, и не в его привычке было каждое утро говорить, что отправляется на работу, будучи уволенным месяц назад. Да, Ирина стащила из спрятанной пачки пару сигарет, но не кололась же она в то время, как Лоренс сидел за столом в «Блю скай», у нее не было привычки пить по утрам херес или зависимости от валиума. У Лоренса нет второй семьи, например в Риме, которую он навещал бы под предлогом отъезда в командировку в Сараево. В их дверь может позвонить по ошибке разносчик пиццы, но никак не угрюмый подросток, которого Лоренс отказался признать, много лет назад способствовав его рождению. Слушая вполуха новости, Ирина не ломала голову над тем, как сказать Лоренсу о том, что у ее эгоцентричной матери не осталось денег на содержание дома на Брайтон-Бич и на следующей неделе она перебирается в их гостевую спальню. А Лоренс спокойно смотрел на экран и не думал о том, как признаться Ирине в своих гомосексуальных наклонностях, которые скрывал многие годы. В субботу вечером Ирина не целовала другого мужчину.

Бывают годы, когда День благодарения выпадает и на июль.

4

В один из августовских дней, пребывая в раздраженном настроении, Ирина пролистывала иллюстрации к книге «Увидеть Красный мир» до пылающего огнем Красного путешественника и вырывала их из альбома. Не позволяя себе пересмотреть их, она рвала пополам и выбрасывала скучные синие рисунки в мусорное ведро. Только новым работам она сохранила жизнь. Только новые иллюстрации не тяготили ее: те, на которых высокая, вселяющая ужас фигура появлялась из незнакомого мира, поражая обилием диковинных красок от оттенка ночи до небесно-голубого. Как она могла девять дней работать над этими иллюстрациями, не создав красного? Ничего, она еще раз сотворит синий мир. Рисунок должен рассказать о тоске и лишениях, о боли эмоциональной и душевной, испытываемой людьми в Голубом царстве. Она убеждала себя, что поступила как настоящий профессионал, но собственная нервозность раздражала. Сколько еще рисунков, результатов ее кропотливого труда, могут оказаться в мусорной корзине, поскольку выполнены «буднично» и «без вдохновения»?

Между тем она добилась высочайшего мастерства предоставлять объяснения Лоренсу по поводу ее отсутствия во время его звонков, и постепенно он перестал их требовать. Когда в конце месяца Ирина едва не столкнулась с ним в дверях квартиры, никаких фраз «Пожалуйста, положите трубку и попробуйте снова» не услышала. Лоренс не хотел знать, была она дома или нет, как не хотел знать и о причине ее отсутствия.

Его общество стало для нее невыносимым.

Всегда казавшееся ей чрезмерным, увлечение Лоренса просмотром телевизионных передач превратилось в зависимость.

Вечер за вечером они в оцепенении сидели на своих местах, оба довольные существованием столь чудесного объекта, способствующего многочасовому нахождению в одной комнате без необходимости подыскивать оправдания кататоническому ступору и позволяющего их поведению казаться со стороны совершенно нормальным.

Дабы избежать нервного перенапряжения и череды программ, способных пробудить желание выключить телевизор, – например, полицейский сериал, «Мир садовода», «Домашний доктор», – Лоренс стал возвращаться с работы с видеокассетами.

Ирина с трудом следила за сюжетом принесенных им фильмов. Видения фантасмагорического воскресенья множились в настоящем, заставляя столбенеть от ужаса и преуменьшая значение разворачивающихся на экране событий. И видения эти, в отличие от фантазий сценаристов, были реальны. Она не придумывала их, как баснописец, а сама находилась под их воздействием, как Алекс в фильме «Заводной апельсин». Она сомневалась, что смогла бы запретить им появляться, если бы даже захотела. Но она не хотела.

Поздний вечер. Стук в дверь. Они не ждали гостей. Ирина морщится от предположений, кто бы это мог быть и что этому человеку нужно. Она тяжело встает с кресла и медленно идет за Лоренсом в холл. На площадке стоит Рэмси Эктон, застывший, вытянувшийся в струнку. Он никогда не выходил из дома с кием в руке, предпочитая скрывать самое ценное в жизни от посторонних глаз, сейчас же упирается им в линолеум, как посохом. В черном одеянии он походит на одного из пророков из Ветхого Завета. Взгляд его серо-голубых глаз будоражит душу. Он смотрит не на стоящего перед ним Лоренса, а над его плечом прямо на Ирину. Отказ Рэмси признать присутствие ее партнера не оскорбителен. Подспудно – какова бы ни была причина его странного визита к ним в том городе, где люди нечасто заходят в гости без приглашения, – становится ясно, что он появился здесь не ради Лоренса. Ирина перехватывает взгляд Рэмси. Он кажется ей неуступчивым и твердым. Рэмси молчит. В словах нет необходимости. Это вызов. Стоит ли ей обращать на это внимание? Прохладный воздух лондонского летнего вечера холодит кожу. Она снимает с вешалки в шкафу куртку. Проследив за взглядом Рэмси, Лоренс поворачивается к Прине.

Он смущен и сбит с толку. С Рэмси они не виделись больше года. Лоренс растерян и не понимает, почему этот человек появился у их двери без предупреждения. Однако уже поздно требовать объяснений. Ей очень жаль, но все происходящее не касается Лоренса. Ирина берет сумку. Больше ей ничего не нужно. Вероятно, она никогда не вернется в эту милую квартиру. Молча пройдя мимо Лоренса, она останавливается рядом с Рэмси. Его холодная, сухая рука обвивает ее за талию. Наконец Рэмси поднимает глаза на Лоренса. В одном взгляде есть все. Все, из-за чего несколько недель она сидела, словно окаменевшая, рядом с Лоренсом, боясь случайно выболтать то, что он больше всего боялся услышать. Страх признания уже не будет преследовать ее. Он все знает. Пошатнулся, узнав так внезапно столь многое. Ему никто не поможет. Придется самому стараться привести мысли и чувства в порядок, понять, почему столь незначительная причина, как тост, привела к таким последствиям.

Рэмси легко подбрасывает кий и ловит, ухватив посередине. Кий мгновенно превращается из библейского атрибута в тросточку, с которой бил чечетку Фред Астер. Изящным движением Рэмси приглашает ее пройти вперед, и они спускаются по лестнице.

Остальные видения были еще более странными. В них не было исхода событий. Они просто существовали.

Рэмси и Лоренс сидят за обеденным столом в их квартире в Боро. Тем самым столом, за которым они с Лоренсом вынесли в прошлом году несколько резолюций – Лоренс вынес, – в том числе и о том, что, хотя их четверка и распалась с разводом Джуд и ее мужа, Рэмси по-прежнему остается их другом. И самое главное: только благодаря настойчивости Лоренса Рэмси не был исключен из круга их друзей. Ирина не стала бы дорожить этим знакомством. Она словно предвидела, что ведет себя к искушению, что у нее появится желание погрузиться в водоворот неосознанного желания и позволить себе плыть по течению. Лоренс будто бы знал, что делает подарок Ирине, уподобившись сутенеру собственной эрзац-жены.

Жены. Слово, выплывшее из центра миража, похожее на букет посредине стола. Лоренс и Рэмси сидят друг напротив друга в боевой готовности. В фантазии у дверей присутствие Лоренса казалось неуместным. В этом же случае напротив. Она сама стоит поодаль в коридоре. Разговору предстоит быть исключительно мужским. Впрочем, сцена разыгрывается во вполне цивилизованном интерьере – Викторианской эпохи обеденный стол, шторы ручной работы, – но создается впечатление, что все происходит на Диком Западе. На столе вполне можно представить брошенную перчатку и пару пистолетов.

Лоренс исполнен терпения. Что бы то ни было, он готов услышать это от Рэмси. Выражение лица Рэмси открытое.

– Я влюблен в твою жену, – без предисловий признается он.

Одна строка, таково видение. В ней нет ни вопроса, ни решения. Констатация затруднительного положения. На этом действие прекращается, не предоставляя развития событий. Если предположить дальнейшую конфронтацию, Лоренс мог бы сказать:

– Вот не повезло.

– Кому? – коротко спросил бы Рэмси.

Поскольку все происходящее имеет отношение только к ней, она одна, Ирина, имеет право решать, каким будет дальнейшее развитие сюжета.

Второе видение было весьма банальным, и это должно было смутить ее. Однако не смутило. Все казалось ей чрезвычайно интересным. «Я влюблен в вашу жену». Ирина не жена Лоренса. Слово возникло в ее подсознании лишь потому, что выражало верное положение вещей. Что бы ни гласил закон, она была ему женой.

В течение дня она была способна сосредоточиться лишь на собственных страданиях, но смогла заметить, что драмы и триллеры, которыми Лоренс истязал их домашнюю приставку, были схожи по теме. Герои оказывались в сложной жизненной ситуации или стремились проверить силу своего характера огнем. Однако мало кто из зрителей сталкивался с подобными кинематографическими проблемами в реальной жизни. Большинство людей не участвуют в правительственных заговорах, сумев избежать при этом гибели. Большинство людей не защищают своей грудью президента. Вторая мировая война окончена, и простой матери не приходится выбирать, кому из двоих детей постараться сохранить жизнь в концентрационном лагере.

Однако существует область, в которой каждый рано или поздно получает главную роль – героя, героини или злодея. Действо в этой области сводится к ожесточенному испытанию характера, схожему с искушением продать ядерные секреты страны Пекину. В отличие от незначительных последствий, с которыми сталкивается каждый рядовой гражданин в других сферах жизни – скажем, подача налоговой декларации, – ставка в этой области неизмеримо выше. В какой-то момент вы понимаете, что держите в своих руках сердце другого человека. На планете нет сферы большей ответственности. И вы боретесь за этот хрупкий орган, способный биться сильнее или медленнее по вашему желанию.

Ирине нравилось думать о себе как о порядочном человеке. И в свете размышлений об этих областях собственное поведение казалось все более постыдным. Предпочитая считать его «несвойственным ее характеру», все же не могла с полной уверенностью утверждать, что она не тот человек, который позволяет делать то, что в результате делает. Таким образом, проведенный с Рэмси день являлся «свойственным ее характеру». Если уж на то пошло, за исключением случаев заражения таким заболеванием мозга, как болезнь Крейцфельда– Якоба, поступки человека всегда характерны для него. Видение самого себя, по обыкновению, неточное (как правило, более оптимистическое) и отличается от того, что есть на самом деле. И следовательно, Ирина была не «порядочным человеком», а двуличным, предательницей, не способной на верность, чьи слова, высказанные или подразумевающиеся, не значили ничего, человеком, одержимым осквернением всего самого лучшего в жизни и в себе.

Тем не менее каждый раз, когда глаза ее находили лицо Рэмси, обладавшее удивительной способностью менять возраст в зависимости от освещения, ее согревало нежное чувство, похожее на мягкий шоколад. За пять минут его лицо могло пройти путь от бесшабашного подростка до обремененного житейскими тяготами мужчины среднего возраста, и в конце на нем появлялся намек на выражение старческой фатальности. На ее глазах этот человек проделывал путь от колыбели до могилы. Когда он дотрагивался до нее – ему не надо было касаться голой груди или проникать под юбку, достаточно контакта пальцев или прижатого к виску лба, – на нее словно сходило откровение, способное порадовать физиков, считающих, что они уже доказали эфемерную теорию о возникновении всего сущего. В такие моменты невозможно было назвать эти чувства греховными. В объятиях Рэмси ее влечение к этому выдающемуся игроку в снукер (кроме всего прочего) не только казалось «добропорядочным», но и заставляло чувствовать себя «добропорядочной», Ирину влекло ко всему добропорядочному, вносило смысл в существование, отказ от которого был бы предосудительным и несвойственным человеку. Только возвращаясь в свою квартиру в Боро и сталкиваясь с человеком, щедро ее одаривавшим и не заслужившим за свою преданность холодности и коварства, она ощущала себя нечистой.

Утром 31 августа Ирина, как всегда, оправилась в киоск за «Санди телеграф», по дороге укоряя себя за то, что приписывает внутреннюю подавленность окружающим, отчего все ее собратья-пешеходы выглядели пораженными горем или болезнью. Она даже позволила себе легкое раздражение по поводу необходимости вливаться в ряды унылых людей, проходящих мимо по тротуару, словно в наркотическом дурмане. Удивляло то, что в очереди в газетный киоск покупатели переговаривались друг с другом, словно в один день все решили нарушить неписаные правила этого города.

Заголовки показались ей неубедительными, большую часть первой полосы занимали фотографии.

Сдвинув брови, Ирина поспешила обратно и в подъезде дома увидела девушку из квартиры на первом этаже, сидящую на лестнице опустив голову на сложенные на коленях руки. Ирина не знала ее имени, но еще не настолько прониклась равнодушием, ставшим почти этикетом городской жизни, не очерствела окончательно от погруженности в себя, чтобы пройти мимо, не обращая внимания на разрывающие душу рыдания.

Ирина положила руку на плечо девушки:

– Что-то случилось? Вам не нужна помощь?

Похоже, в этот день даже лондонский протокол решил измениться, словно на то было указание Вестминстера, но девушка не ответила привычным: «Спасибо, все в порядке». Слова хлынули ПОТОКОМ:

– Мой парень ничего не понимает! Он зол на меня! Он говорит, что так я не плакала, даже когда умерла его мать. Но я просто не могу поверить! Я раздавлена! Мне так плохо!

Ирина смущенно развернула газету, которую сложила пополам не от неуважения, а лишь для удобства.

– Извините, – смущенно пробормотала Ирина, – я недавно проснулась и газету вот только…

Девушка смогла только кивнуть:

– Оба. Они оба.

Событие не равное по значимости распаду Советского Союза, но Британии оно ближе.

– Невероятно. – Закрыв дверь, она прижала газету к груди. – Диана!

– Что там с ней?

Ирина знала, что Лоренс готов к язвительным нападкам.

– «О! – наигранно вскрикнул он, чуть наклоняя голову и прикрывая глаза. – Я была бы рада помочь обездоленным, но только что съела пять упаковок зефира, и меня тошнит! Пока я буду засовывать пальцы в рот, не могли бы вы объяснить тем милым людям, что у меня нет целлюлита на бедрах! Я просто сидела на синелевом покрывале. Потом я могу рассказать историю о том, как Чарльз сказал: «А что такое любовь?» С таким количеством платьев, надетых лишь однажды, просто необходимо, чтобы народ испытывал ко мне жалость!»

– Ты закончил?

– Нет, только начал!

– Она умерла, – отчетливо произнесла Ирина.

– Да ладно…

– Она и Доди аль-Файед были засняты фотографами в момент аварии в тоннеле. – Ирина торжествовала. Не часто она видела Лоренса с открытым от удивления ртом. Единственное, что он смог произнести, было: «Ого! Ничего себе».

Пошатываясь, он удалился, оставив ее переполненной чувством удовлетворения.

– Возможно, в следующий раз, когда станешь язвить в чей-то адрес, подумай, как будешь чувствовать себя, когда узнаешь, что человека не стало.

Вместе со всей нацией следующую неделю Ирина переживала кончину «народной принцессы», как личную трагедию. Образно говоря, жизнь Дианы, изменяясь, переходила от жанра к жанру. Как некогда романтические отношения Ирины и Лоренса Трейнера, сказка вскоре стала походить на «мыльную оперу», затем и вовсе превратилась в трагедию.

– Ты сказала, что хочешь поговорить со мной. Только, умоляю тебя, не об очередной девушке, убивающейся по принцессе Ди. – Бокал с мерло глухо стукнул о стол рядом с бутылкой вина «Зинфандель», которое пила Ирина. – Не хотелось бы думать, что я проделала такой путь ради болтовни об этом скандале.

Некоторых приятно будоражит мысль о необходимости хранить секреты, но Ирину она сжигала; к сентябрю ей казалось, что она вот-вот взорвется. За отсутствием психотерапевта, лучшим вариантом представлялась немногословная Бетси Филпот. Они договорились встретиться в «Бест оф Индия» – ресторанчике на Роман-Роуд. Бетси и Лео жили на западе, в Илинге, и Бетси отказалась тащиться через весь Лондон, тогда как поблизости расположены пять индийских ресторанов. Ирина настояла на «Бест оф Индия», поскольку здесь подавали отличную еду по разумным ценам; из-за отсутствия лицензии в заведении не предлагали алкоголь, но и не взимали штраф с приносящих выпивку с собой. Исполнительный директор «Универсал» – недавно приобретенной «Сигрем», – Лео смирился с сокращением жалованья ради сохранения места в компании, поэтому Бетси, довольная возможностью сэкономить несколько фунтов на вине, с радостью приняла предложение Ирины. Кроме того, как и большинство приятных в общении людей, Бетси обожала посплетничать и встретилась бы с Ириной и в Сибири, если бы было «о чем поболтать».

С обычной услужливостью индийских официантов, ставшей легким покрывалом для презрения, молодой мужчина поставил на стол поппадум и поднос с разнообразными закусками. Ирина мысленно напомнила себе, что стоит избегать сырого лука.

– Ну, выкладывай, – начала Бетси. – Жизнь коротка, а сегодняшний вечер еще короче.

Ирина колебалась. Опасно открывать душу человеку, симпатизирующему Лоренсу. Но если она все же хочет поведать миру свою историю, то предстоит отказаться от собственнического к ней отношения. Посвящая людей в свои проблемы, приходится допускать возможность возникновения у них не вполне благодушного мнения о ситуации. Как только она откроет рот, ее проступки станут достоянием общественности. Каждый шаг назад оставит за собой смердящий след.

– Ты не одобришь, – произнесла Ирина.

– Я же не судья.

– Ты можешь посмотреть на это с точки зрения моралиста.

Бетси много лет была редактором Ирины, и в их отношениях оставалась тень иерархического превосходства. При этом Бетси никогда не оглядывалась со страхом на мнение Ирины.

– Прости, но я не думала, что мы собираемся критиковать мой характер.

– Не собираемся. – Ирина сделала глоток вина. – Извини. Мне не следовало сразу переходить к обороне, не дав тебе высказаться.

– Полагаю, ты не тот человек, что говорит о себе гадости.

– Ты права – именно гадости. – Еще глоток. – В июле… со мной кое-что произошло…

– Ирина, если пришла на занятия в тренажерный зал, не надо постоянно ходить пить воду и перевязывать шнурки. Лучше сразу приступить к серии упражнений. Отсрочка не облегчит задачу.

Отщипывая кусочки поппадума, Ирина старалась не смотреть Бетси в глаза.

– Я встретила мужчину. Впрочем, мы общались много лет, но по-настоящему познакомились только тем вечером. – «Как ни построй фразу, – подумала она, – все равно прозвучит глупо». – Кажется, я в него влюбилась.

– А мне казалось, ты была влюблена, – сурово заявила Бетси. Ее собственный брак напоминал скорее взаимовыгодное сотрудничество, и подруга всегда относилась к более теплым партнерским отношениям Ирины и Лоренса с легкой завистью.

– Была, – уныло призналась Ирина. – Но в данный момент я не испытываю к Лоренсу ничего, кроме жалости и сочувствия. Я кажусь тебе чудовищем?

– С тех пор ты начала курить? – Бетси была из породы настоящих янки. С таким же успехом Ирина могла вытащить не только пачку «Голуаза», но и пакетик белого порошка, ложку и шприц.

– Очень редко. – Ирина старалась не выдыхать дым в сторону Бетси, но он невольно попадал на нее. – Не говори Лоренсу. Он придет в ярость.

– Уверена, он и так все знает.

– Я пользуюсь мятным освежителем, хотя да, пожалуй.

– Он определенно знает о сигаретах, но, думаю, проблема гораздо серьезнее. Готова поспорить, он знает о твоем романе.

Ирина подняла на подругу напряженный взгляд:

– Нет.

Бетси скептически скривилась:

– У тебя платоническая страсть? Посещаешь музей и приходишь в экстаз от картины?

– Я никогда не понимала, что на самом деле означает слово «платоническая». Мы… нет, влечение вполне физическое. Но мы еще не… не перешли черту. Мне казалось это важным. – Она вовсе не была уверена в том, что это важно. В сдержанности таится определенный эротизм, соединение после нескольких недель отсрочки наделено особенной сладостью. Если считать это верностью, то что же тогда предательство?

– Интимная жизнь с Лоренсом настолько плоха? Он уже не боец?

– Плоха? С Лоренсом никогда не было плохо. Мы занимались сексом три-четыре раза в неделю, но он стал… пресным.

– Три-четыре раза в неделю? И ты жалуешься? Мы с Лео трахаемся не чаще, чем переворачиваем матрас с летней стороны на зимнюю.

– Я никогда не представляла, что творится у него в голове.

– Почему же ты не спросишь?

– Боюсь, он поинтересуется, что происходит в моей.

– И что?

Заметив подошедшего официанта, Ирина покраснела. Азиаты наверняка уверены, что порочные западные женщины всегда ведут такие беседы, поглощая поппадум.

– Я постоянно думаю о другом мужчине, – пролепетала Ирина, когда официант принял заказ и удалился. – Сначала это было способом отвлечься на время, теперь превратилось в привычку. Он вытеснил все остальные мысли. Я не могу закончить работу.

– А кто он? Чем занимается?

– Если я отвечу, ты сразу поймешь, о ком я говорю.

– Ты предполагаешь справиться с ягненком «корма», курицей «виндалу» с гарниром из шпината и нута и утаить от меня имя этого парня?

Ирина подцепила немного чатни.

– Ты сочтешь меня дурой.

– Не уходи от сути. Или ты сама себя такой считаешь?

– Я еще не сошла с ума. На первый взгляд у иллюстратора детских книг и сотрудника «мозгового центра» тоже мало общего.

– Этот парень садовник или рабочий?

– Лучше бы так и было, но у него полно денег.

– Слушай, я не собираюсь играть в «Двадцать вопросов».

Ирина покачала головой:

– Если бы нас увидели в обществе, Джуд заявила бы, что мы крутили роман за ее спиной, когда они еще были женаты.

– Рэмси Эктон? – Елаза Бетси округлились. – Ну что ж, он симпатичный.

– Раньше я так не считала; возможно, лишь неосознанно.

– Вся страна еще с 70-х знает, что твой парень очень привлекательный мужчина.

Принесли их заказ. Ирина взяла по кусочку с каждого блюда, и на тарелке образовались лужицы красного масла.

– Ты заметила, что похудела? – В словах послышалась обида. Бетси была из тех женщин, которых называют «ширококостными», правда, она была красива, но Ирина никогда не знала, как сказать ей об этом. – Тебе идет, вся светишься, честно, только не переусердствуй. Еще немного – и будешь походить на голодающую нищенку.

– Я не на диете, просто не могу есть.

– Ты на любовной диете. Минус десять фунтов гарантированы. Не переживай, когда все закончится, они вернутся.

– Кто сказал, что это закончится?

– Ирина, не выпадай из реальности. Ты же не намерена сбежать с Рэмси Эктоном? Джуд уже совершила эту ошибку; учись на ее опыте. Не теряй голову. Если ты рассказала мне правду, надо скорее покончить с этим и переспать с ним. И не стоит придавать этому слишком много значения, ведь секс всего лишь секс. Все мужчины в большей степени похожи. И поспеши привести в порядок отношения с Лоренсом. Тебе выбирать, говорить ему и нарываться на большой скандал или скрыть. Рэмси в любом случае не долгосрочный проект.