Воин мрака

Вверх по реке Олег шагал, пока не начало смеркаться. Вечером, как советовал Тарагупту, остановился, поел рыбы, пока еще можно было в сумерках различить косточки, потом снова двинулся вперед, в темноту, пока доставало сил. Заблудиться ведун не боялся – куда путнику с реки деться? Прибрежные заросли завсегда на верную дорогу подправят.

Устав, Середин снова сделал так, как советовал шаман: отступил к саням, снял лыжи, накинул на голову капюшон, стянув завязки вокруг лица, и плашмя упал в снег, глубоко в него провалившись. Подтянул лыжи, сдвинул наверху над головой, чтобы не засыпало, и закрыл глаза.

Постель оказалась теплой, уютной и рыхлой, как перина – ведун выспался на диво сладко. На рассвете он обнаружил, что засыпан в своей яме свежим снегом почти на две ладони, выбрался на лыжи и сразу двинулся дальше, благо на ночь даже лямок с себя не снимал.

На обед он остановился только около полудня, доев теплую рыбу из-за пазухи. Сунул к себе на грудь взамен несколько пухлых коричневых тушек из мерзлого заснеженного мешка с саней – и опять двинулся вдаль, шаг за шагом, сажень за саженью, верста за верстой.

Впереди, в снежной кружащейся пелене, показалось что-то белое и высокое. Очень высокое.

– Никак гора? – вслух удивился Олег. – Неужели так скоро? – Он поднял руку в пухлой рукавице, прикрывая глаза от падающих сверху хлопьев, прищурился. – Что за?..

Гора двигалась! Она смещалась то вправо, то влево, покачивалась на месте, словно в медленном танце.

«Надеюсь, это не один из великанов? – Середин отер лицо. – Завалить такую махину будет непросто… Тут и заклятие Сварога не поможет…»

И вдруг гора рванулась прямо к нему, накатываясь со скоростью падающего «Боинга». Послышался громкий стремительный вой и свист, снегопад разметался в стороны – Олег увидел перед собой огромный белый вихрь и, не успев даже охнуть, получил сильнейший удар спереди по всему телу. Его швырнуло к лесу и дернуло вверх. Постромки на миг задержали движение – но смерч тут же сорвал с места и сани, сматывая в одно целое с путником, утягивая в небеса, облепляя сугробами, хорошенько раскрутил – и швырнул куда-то вдаль, подобно огромному снежку, пущенному великаном.

В наступившей невесомости Середин попытался освободиться от постромков. Но тут в него с размаху ударил уже весь земной мир – и Олега окружила темнота…

* * *

Полная, абсолютная тишина, темнота, отсутствие тепла и холода, невесомость, неподвижность. Небытие… Небытие, полное страшной боли во всем теле и удушья, рвущего легкие.

Мысль о том, что такой отныне и станет его вечность, заставила молодого человека дернуться – и тут же закричать от нестерпимой боли. Крик ударил по ушам, голова с легким похрустыванием качнулась назад, острейшая резь пронзила все тело от головы до пят – и ведун горько рассмеялся:

– Если вы проснулись и у вас ничего не болит, значит, вы умерли…

Мысль о том, что он еще жив, Середина приободрила. Он еще раз откинул голову, потом с силой ударил вперед, покачал плечами, подергал руками, чуть согнул и разогнул ноги. Мир вокруг поддался, стал слегка расступаться в тех местах, куда приходились толчки… Впрочем, судя по прохладе, которую ощутил лоб, мир вокруг был отнюдь не вселенским небытием, а просто снегом. Похоже, смерч поднял путника, жахнул о землю и засыпал сверху всем, что прихватил по дороге.

– Надо мной, наверное, этого снега целая гора! – произнес Олег, разгоняя безмолвие. – Странно, что не раздавило. И не задохнулся. По совести, я уже давно достоин золоченой чаши, которую приносит павшим прекрасная богиня Мара…

Сказал – и вспомнил слова своей неповторимой избранницы. Богиня пообещала, что больше никогда не придет на его зов. А если так, то даже переломай он все кости, задохнись и будь раздавлен – смертной чаши ему не видать.

– У меня есть для тебя два известия, Олежка, – опять в голос произнес ведун. – Одно хорошее и одно плохое. Хорошее в том, что здесь ты не умрешь. А плохое в том, что ты не умрешь, даже если не сможешь выбраться, и останешься погребенным заживо навсегда.

Это известие заставило Середина снова забрыкаться, сминая и утрамбовывая окружающий снег. Вскоре вокруг образовалась полость уже вполне изрядных размеров, после чего дело застопорилось: уплотнившаяся корка ударам больше не поддавалась. Впрочем, руки к этому времени успели освободиться вполне достаточно, чтобы нащупать и вытянуть из ножен косарь. Перед клинком снег устоять не смог – Олег стал резать его ломтями, расчищая место вокруг груди, распихивая получившиеся куски к ногам и вниз.

Низ, по воле смерча, оказался у путника под левым боком.

Отвоевав еще немного свободного пространства, Середин скинул с плеч упряжь, после чего подтянул ноги и, борясь с болью, стал прорезать и пробивать лаз в сторону и вверх под острым углом.

Сколько ушло времени на работу – он не знал. Может, час, а может, и несколько дней. Замурованный в снежной горе ведун оказался наедине с вечностью. И только когда после очередного удара ножом вперед в конце норы блеснули звезды, молодой человек неожиданно понял, что смертельно устал, а еще сильнее – голоден.

Присев на краю норы, на высоте примерно трех саженей над лесом, Олег достал из-за пазухи рыбешки. Не торопясь съел, благо после недавнего смертного мрака даже звездный свет казался ярким. Отер ладони о наст и забрался обратно в нору, в которой было куда теплее.

Еще два дня у него ушло на выкапывание саней. Дело оказалось муторным: сперва найти их по длинным постромкам, потом обкопать и утрамбовать вокруг достаточно большую пещеру, разобрать вещи…

Сами сани смерч изрядно переломал – полопались и полозья, и борта, вырвало и унесло мешок с запасной одеждой и кошмой для сна, попоной и прочими обиходными мелочами, изрядной частью провианта, собранными в пути немудреными заготовками для колдовских зелий. Зато уцелел заплечный мешок с котелком, кольчугой, деньгами и зеркалом, мешочек с вяленым мясом и две промороженные заячьи тушки.

«Ну, теперь не пропаду», – решил ведун, складывая спасенные вещи в заплечный мешок, а набив под завязку – полез из своей горы.

Отправляться в путь Середин не торопился. Тело по-прежнему болело каждой косточкой, желудок чуть не прилип к спине от голода, во рту давно пересохло. Да и лыжи смерч куда-то унес – а как обойтись без них, Олег еще не придумал. Наверное, придется плести из подручных веток широкие «снегоступы». Или попытаться приспособить на ноги обломки от полозьев нарт.

– Какие чудесные запахи разносятся по лесу от сего места! – со стороны горы мерно заскрипел снег, над краем укрытия появился дряхлый старик, седобородый и сгорбившийся, с бледным лицом и бесцветными глазами, одетый в коричневые лохмотья. Правда, ветхого тряпья было много, толстый неровный слой обнимал все тело – рубище свое старик носил в зимнем, утепленном варианте. На голове гостя сидела поеденная молью лисья шапка, руками он опирался на высокий посох из жилистого соснового корня. – Дозволь, мил человек, у костра погреться?

Крестик на запястье ведуна моментально нагрелся, пламя костра слегка присело, словно в испуге, окрест затих ветер. Однако Олег, чуть пожав плечами, кивнул:

– Садись, сделай милость. Места в достатке. Коли время есть, так и ужином угощу. Вода сейчас закипит, мяса наварим.

Старик, обойдя укрытие, оперся на дно ямы посохом, неуклюже спустился вниз. Середин длинным косарем вырубил в стене несколько кубиков, отбросил наружу, указал гостю на получившуюся ступеньку:

– Садись сюда с размаху. Снег примнется, сиденье как раз по телу получится.

– Благодарствую, мил человек, – старик последовал совету, зажал посох между коленями, протянул ладони к огню.

– Коли голоден, отец, могу зайчатины настрогать, – предложил Олег. – Чтобы не ждать, пока сварится.

– Мне не к спеху, сын мой, – сказал гость. – Коли не погонишь, так и подожду…

Крест отчаянно пульсировал теплом, аккуратные лохмотья, ровные и чистые, розовели от света костра, бледные глаза незнакомца немигающе смотрели в пламя. По всем признакам – нежить. Но нежить – она холоднокровная, зимой спит.

Тогда кто?

– Хорошее здесь место, отец… – ведун поворошил палкой дрова в костре. – Тихое, спокойное. До ближайшего жилья верст этак двести будет. Ни стежек, ни дорожек никем не протоптано, а уж в чаще живой души и вовсе не сыскать. Уютные края, нетронутые. Приятно встретить здесь случайного прохожего, с коим можно словом перемолвиться длинными зимними сумерками. Тебя как звать-то, отец? О чем беседу завести желаешь?

– Стало быть, каликой перехожим мне назваться не получится? – криво усмехнулся старик.

– Ты бы хоть охотником здешним прикинулся, что ли, – посоветовал Середин. – А то в путника случайного здесь поверить как-то трудно. Да еще чтоб без котомки за спиной…

– Странно… – старик встал, стащил с головы шапку и зашвырнул в лес. – Раньше все всегда верили.

Шапка, сделав по снегу несколько кувырков, развернулась и помчалась в чащу, заметая следы пушистым рыжим хвостом. Гость сел обратно в снежное кресло – но уже развернув широкие плечи. Лохмотья обернулись курткой, украшенной тремя рядами горностаевых и соболиных хвостов, и пухлыми кожаными штанами, заправленными в вышитые валенки. Ладони старика стали мясистыми и широкими, розоватыми. Прежними остались только посох, словно слепленный из коротких костей с суставами, седая борода да белая кожа на лице.

– Зачем же морок на людей напускать? Может, проще сразу имя истинное назвать?

– Когда сказываешь смертным, что к ним Карачун пришел, – густым низким басом ответил гость, – они на сие зело странно реагируют.

– У смертных даже есть про тебя особая присказка, – улыбнулся Середин. – Так ты разделишь со мной трапезу али тебя в чертогах личных пир богатый ждет?

– Отчего не разделить? – пожал плечами Карачун. – Некогда мне ныне по чертогам прохлаждаться. Хлопот много.

– Вот и славно. Одному тоже скучно. Недолго и одичать, – ведун еще раз помешал угли, подбросил в огонь сучьев.

– Что ты морщишься так, мил человек? – поинтересовался гость.

– Да кости чего-то разболелись… – скривился Олег.

– Странно, что вообще ходишь, ведун…

Старик полез за пазуху, достал маленький замшевый мешочек, отпустил узелок, протянул руку и высыпал все содержимое в котелок, в котором как раз начала закипать вода.

– Что это? – настороженно поинтересовался молодой человек.

– Трава бессмертия.

– Омела?

– Омела, черная соль, рог индрика, панты первогодка, чешуя гадюки, слюна жабы и заговор исцеления, сотворенный пречистой Даной в утро весеннего равноденствия на руках Макоши и Велеса, – Карачун спрятал мешочек обратно. – Не знаю, к чему нужны слюна с чешуей, но трава и соль делают любое угощение зело чище, а сотворенный богами заговор исцеляет любые раны.

– Так это приправа или лекарство?

– Коли цел, то первое. А коли поломан весь, то второе. Тебе сейчас что интереснее?

– Мне интересно, кто меня так на Печоре приветил, – Олег, примерившись, порубил заячью тушку на четыре куска, один за другим отправил их в котелок. – Первый раз в жизни встречаю смерч среди зимы. Да еще таковой, что именно меня дождался, сгреб, поломал да в неведомые леса забросил. Насколько я помню, зима – это время Карачуна, черного бога мрака, смерти и холода?

– Со смертью мои возможности сильно преувеличены, смертный, – Карачун задумчиво пристукнул посохом о землю. – Нашлась богиня, что под себя всю силу сию подгрести сумела. Однако же с зимой ты прав, вся она суть моя вотчина.

– Значит, смерч был приветом именно от тебя? – поднял глаза на черного бога ведун.

– Ветра не смерть, ими повелевают многие, – пожал плечами бог. – Ветер и Похвист поднять способен, и Стрибог, и Немиза, и Перун, и сам Сварог. Даже Догода беспечный, несмотря на юность, чуток этой силы себе урвал! И из них из всех токмо Похвисту веселому ты симпатичен. Он за тебя заступался.

– С Похвистом мы подружились, было дело, – признал ведун. – Чем же я всех прочих разгневал так, Карачун?

Гость громко хмыкнул:

– Видано ли дело, чтобы букашка смертная, однодневка-мотылек равной богам себя возомнила, на любовь древней властительницы покусилась! Ты захотел сделать богиню смерти своей женой, словно простую женщину. Полагаешь, равные ей вседержители не сочтут себя оскорбленными?

– Что им за дело? – повел плечом Олег. – Разве это не только ее выбор?

– Ты так наивен или смеешься надо мной, смертный? – прищурился на него старик, пригладив седую бороду. – Разве среди вас, смертных, невеста на выданье не спрашивает разрешения родителей? Разве не беспокоятся за нее братья? Разве не пытаются помешать, коли сочтут выбор ошибкой, разве не прогонят нищего приблуду, что покусится на честь и достоинство родственницы?

– Небесно-восхитительная Мара, Карачун, уже давно не глупая девочка, чтобы искать чужого разрешения для своих поступков.

– «Небесно-восхитительная», – расплылся в широкой ухмылке властитель мрака. – Я понимаю, отчего госпожа так любит слушать твои молитвы. Обычно ее проклинают и отпугивают, величают свирепой и неумолимой, мрачной и ледяной. Мыслю, ты стал ее первой отдушиной за много, много веков. Чтобы слушать тебя и дальше, она способна совершить глупость…

– Что ты называешь глупостью, Карачун?! – ведун скрипнул зубами и опустил ладонь на рукоять сабли.

Гость ухмыльнулся, подул на его оружие и предложил:

– Достань!

Середин рванул рукоять – но она не сдвинулась ни на волосок. Клинок намертво вмерз в ножны.

– Ты затеял войну с богами, жалкий смертный, – покачал головой старик. – Неужели ты надеешься победить?

– Я не привык сдаваться, Карачун!

– Знаю, знаю, храбрец, – брезгливо поморщился властелин мрака. – Но ведь сказывали, ты еще и умен?

– Ты пришел меня запугать?

– А если подумать еще?

В этот раз Середин торопиться с ответом не стал, в задумчивости перевел взгляд на костер, на котел над ним, уже начавший пахнуть мясом и едкой Карачуновой приправой.

А ведь бог зимы и мрака принес ему лекарство! Почему?..

И тут ведуна осенило:

– Если прекрасная Мара уйдет со мной, став смертной женщиной, власть над смертью перейдет к тебе, хозяин мрака и холода! – он поднял голову. – Ты станешь много сильнее, нежели сейчас. Сильнейшим среди богов!

– Кричать о сем не надобно, – тихо посоветовал старик. – Дичь распугаешь.

– Для меня найдутся еще покровители среди богов?

– Нет, смертный. Но не все враждебны к тебе одинаково. Велес с Макошью отнеслись к слухам сим с безразличием. С высоты их могущества нет большой разницы меж тобой и Перуном. Для Сварога что ты, что Мара или Хорс – равно его потомки, посему он тоже особо не гневался. Любовь меж детьми его ему приятнее злобы. Лада только повеселилась. Ей страсть как захотелось увидеть, как мрачная ледяная богиня станет кланяться ей за благополучие в семье. Полель, наоборот, окрысился на то, что без воли его любовь столь громкая случилась. Похвист за тебя, ведун, Лед тоже отчаянностью твоей восхитился. Но станут ли они вступаться, не знаю. Троян снисходить до борьбы со смертным одиноким побрезговал – то для тебя удача. Хорс и Даждбог тоже отмахнулись. Превыше прочих Перун, Ярило, Магура возмутились. И наглостью твоей поражены, и богини смерти лишиться не желают, и к порядкам заведенным привыкли. А они, смертный, боги-воители, в одиночку армии целые побеждают. Стрибог тоже смерти твоей жаждал. Они с Похвистом завсегда по разные стороны в деле любом расходятся.

– Четверо, – загнул пальцы Середин.

– Четверо богов! – напомнил Карачун. – А с ними Додола и Параскева, Семаргл и Белбог, Доброгост и Древобог… Ты задумал разрушить привычные устои мира, а это мало кому понравится. Против Мары выступить никто из богов не рискнет, а супротив тебя – с легкостью.

– Неужто положиться вовсе не на кого!

– Чуру ты по душе. Видать, часто ты ему в странствиях кланялся. Но он бог межи и домашнего очага, силы у него немного. Богиня ночи Среча, подруга Мары, тоже вредить не станет. Вот и вся твоя надежда, ведун.

– Хорошо… – Середин потыкал ножом мясо в котле.

– Чего же хорошего, смертный?

– Хорошо, что скоро мясо сварится, – ведун откинулся на снежную стенку убежища. – Скажи лучше, Карачун, как можно остаться в живых, обняв ненаглядную Мару?

– Остаться в живых, обняв богиню смерти?! – Владыка мрака расхохотался. – Да за такую тайну любой из богов тебя сразу побратимом нарек бы и половину своей силы отдал! Уцелеть в руках богини смерти… Этот секрет неведом никому под земным небом. Может статься, хотя бы тебя «Голубиная книга» сочтет достойным ответа на этот вопрос? Тогда ты воистину станешь равным владыкам мира. Вот только не пропустят тебя боги к святилищу на горе великанов. О том Стрибог, Перун и Ярило еще месяц тому назад сговорились. Ныне Стрибог сторожит, он тебя и заметил. Понравилось?

– Я еще жив!

– Каждый из богов во первую голову пользуется той силой, что досталась ему при дележе мира. Стрибог владеет ветрами, вот смерчем тебя и встретил. Перун с Ярилом владеют мечами. Остаться живым с отрубленной головой, смертный, куда хуже, чем умереть.

– Разве Перун не бог грозы, а Ярило не бог весны?

– Где ты видел зимой грозу али весну, смертный? – Карачун, расплывшись в ухмылке, пригладил бороду. – Зима мое время, чужому баловству тут не место. Ныне им токмо на меч свой надежда и остается.

– Смерча зимой я тоже никогда не видел.

– Ветра дуют всегда. А вот гроз и оттепелей я не попущу!

– Тогда все не так плохо.

– Экий ты, однако, самоуверенный! – пристукнул посохом Карачун. – Кабы самому успех твой важен не был, так бы и отпустил в бурях и под мечами гибнуть, дурной голове на вразумление! Но коли ума у тебя не хватает о помощи попросить, так и быть, сам одарю.

Властелин мрака поднялся, пристукнул посохом, поежился, повел плечами, словно сдирая с себя что-то невидимое, и протянул Середину тонкую сеть, похожую на рыболовную путанку:

– Вот, возьми мой плащ. В нем ты будешь невидим не только для смертных, но и для богов. Незримым, неуязвимым, несуществующим. Иначе тебе до «Голубиной книги» не дойти. Но токмо не забывай: его сила – это моя сила, сила темноты. Плащ действует только в тени. На свету ты сразу обретешь плоть.

– Спасибо тебе, великий бог. Век благодарен буду.

– Запомни эту свою клятву, ведун, – кивнул в ответ Карачун. – Ибо любой долг платежом красен. Кроме плаща, прими еще и подарок, змеиный камень.

Властелин мрака достал и протянул молодому человеку небольшой мешочек.

Середин восхищенно охнул:

– Это тот, от которого любое живое существо в камень обращается?

– Так-то оно так, – подтвердил Карачун, – но и недостатков камень тоже не лишен. Света он боится сильно. Коли порошок из него на солнце попадет – за четверть часа весь выгорит. В тени подольше выдержит, но если днем… Все едино надолго не хватит. А сверх того, каменеет не тот, до кого ты камнем прикоснешься, а тот, которому камень в кровь попадает.

– Обидно… – Ведун все же заглянул в мешочек, и подарок его не впечатлил. Размером с половину кулака, формой похож на обычную серую речную гальку. – Почему у любого супероружия всегда такие жестокие ограничения?

– Потому что законы мироздания требуют равновесия, – назидательно ответил бог мрака. – Где есть свет, там всегда появится тьма. Где есть жар, там родится и холод. Где есть могущество, найдется и узда, что удержит силу на месте. Но сила всегда останется силой, холод холодом, а мрак мраком. Нужно лишь суметь ими воспользоваться.

– А с помощью жалкого смертного можно стать сильнейшим из богов?

– Не подведи меня, смертный, – положил посох ему на плечо Карачун. – Награду обещать не стану, ибо моя победа станет для тебя величайшей из наград. Пугать тоже – ибо твое поражение для тебя будет страшнее любой моей кары. Но могу что-нибудь сделать, если это приблизит нас к цели.

– Отнести меня на гору великанов можешь?

– Пойти к «Голубиной книге» открыто? – Старик покачал головой: – Нет, нас заметят и перехватят на полпути. Тебе придется красться серой мышкой, плоской уховерткой, гибкой змеей…

– Тогда хотя бы лыжи.

– Чего? – вроде даже не понял столь приземленной просьбы Карачун.

– Сотвори мне лыжи. А то старые потерялись.

– Где ты видел, смертный, чтобы тени катались на лыжах? – рассмеялся бог мрака и холода. – Так доберешься, плащ поможет. И помни: на свет не показывайся! Хочешь уцелеть – всегда оставайся в тени.

– Тогда укажи направление на гору.

– Плащ знает, – сказал Карачун.

Бог мрака ударил посохом о землю, рассыпался снежными хлопьями и легким облаком умчался верхом на поднявшемся ветре.

– Ну вот, – вздохнул Середин. – А ведь мяса я положил на двоих. Придется есть двойную порцию.

Достав из чехла ложку, он зачерпнул на пробу немного бульона, сделал глоток… И вдруг пронизывающая все тело боль ослабла, словно тысячи иголочек затупились и теперь кололи вполсилы. Молодой человек торопливо сделал сразу несколько глотков – и тело словно отгородили от игл толстым ватным одеялом.

– Вот это приправа!

Не дожидаясь, пока мясо доварится, ведун снял котелок, поставил его в снег, чтобы быстрее остыл, и стал есть, явственно ощущая прилив свежих сил.

Когда последняя обглоданная косточка улетела в кусты, он чувствовал себя уже совершенно здоровым и таким сильным, что мышцы, казалось, вот-вот порвут малицу и вырвутся из нее.

Вот только страшно хотелось спать.

Снова взявшись за косарь, Середин вырезал в стене узкую нору с себя ростом, нырнул в нее ногами вперед и стянул завязку капюшона вокруг лица…

Воин мрака

Новое утро выдалось еще более морозным, чем накануне, и развести огонь стоило немалого труда. Однако остатки ужина смерзлись в котелке в такой прочный ком, что откусить хоть кусочек, не разогревая, было невозможно. К счастью, от вечернего костра уцелело еще много углей и веток, а потому вскоре варево опять закипело. Ведун дохлебал остатки целебного угощения, тщательно отер пока горячий котелок снегом, спрятал в мешок, огляделся.

Разумеется, снежная гора высотой с трехэтажный дом никуда за ночь не исчезла. Ее макушка находилась на уровне сосновых вершин, и была надежда, что, забравшись наверх, можно осмотреться и прикинуть, в какой стороне горы, где река, а если повезет – то и увидеть святилище, в котором хранится «Голубиная книга».

С этими мыслями Середин оправил малицу, нащупал за пазухой сверток, достал. Это была тонкая сетка – «плащ теней» Карачуна. В голове сразу всплыло предупреждение бога мрака о том, что за ведуном охотятся, и мысль забраться на гору перестала казаться столь уж удачной. Если первый удар могучих недоброжелателей Середин выдержал, то второй вполне может оказаться роковым.

«Ладно, давай попробуем, что ты за чудо…» – ведун развернул сетку и набросил на плечи.

И тотчас взвыл от боли в руке – освещенный крест близости столь мощного языческого колдовства не стерпел, буквально ошпарив запястье. Тихо ругаясь, Олег снял крестик, замотал в тряпку, спрятал в поясную сумку, стянул на груди завязки плаща.

«Так, и что теперь? – Он посмотрел на руки, на ноги. – Интересно, как его включать на невидимость? Ах да, Карачун говорил, он действует только в тени…»

Ближайшая тень была прямо здесь, под ногами, под стенкой выкопанного укрытия. Ведун присел, наклонился, бочком толкнулся в нижний край ямы, где места в тени имелось побольше, и… И нырнул в нее! То есть – не спрятался, не укрылся, не стал невидимым, а буквально нырнул, словно в омут, в темную воду, скрывшись под ней, исчезнув, растворившись в полумраке, вполне даже вольготно расположившись в ставшем чуть ли не бесконечным пространстве…

Но в первый миг ведун не обрадовался – испугался, как пугается человек, ступивший ногой на твердый с виду мост и внезапно провалившийся в пропасть. Спасаясь, Олег прыгнул обратно и… И вполне даже успешно распрямился возле костра.

Вот это да!

Середин облизнул холодные губы, ступил в тень снова.

И ничего не случилось! Возможно, из-за того, что грудь и голова оставались освещенными солнцем. Присел – и тут же ощутил уже знакомое чувство падения, легкой невесомости. Растворения в безразмерном полумраке. Ведун попробовал пошевелить руками, ощупать себя. Но, похоже, плащ скрывал своего владельца даже от него самого. Тогда Середин попытался встать и… И оказался на ногах у края своего укрытия.

«Надо же, как интересно… Получается, стоит выглянуть на свет – и ты опять реален? Нужно будет потренироваться. Но для начала попробовать пройти в таком растворенном состоянии хоть несколько шагов».

Ведун поднял собранный мешок, вскинул его на спину, выбрался из ямы и пополз в сторону густой ели, тень от которой падала в двух десятках шагах от него. Встать на ноги молодой человек даже не пытался – проваливаться по пояс ему не хотелось, замучишься потом обратно на наст вылезать. Полминуты пыхтения – и Олег соскользнул в тень, словно лодка в русло реки, без труда промчался почти до самого комля, и здесь остановился, оглядываясь. Высмотрел чуть в стороне ровную линию от ствола одинокой сосны, аккуратно пробрался до нее, стремительно взмыл до самой кроны, которая смыкалась с тенью какого-то лиственного дерева с обширной, но полупрозрачной по зиме кроной. К удивлению Середина, скользить по этой паутине оказалось так же легко, как и по плотному еловому сумраку. А от корня дерева начался плотно облепленный кустарник с тенью почти на две сотни саженей…