Павлик

– Сон этот, второй который, он – как бы первого продолжение. Я сейчас вам рассказываю – так один в один выходит, а на деле дольше все было. Будто пленку чуть дальше промотали с фильмом, – он тяжело вздохнул. – Ее мотает кто-то, пленку эту, а мне – смотреть. После грохота того и глаз Серегиных я с ужасом одного только и жду – крика «В атаку!». И знаю: еще минута, может, две, а конец – один. Ну, если только старшина удумает что-то, хотя… – Павлик хмыкнул. – Там и думать-то нечего – брать нужно колокольню эту! Перебежками, цепью, россыпью… А нам – ни назад не сдвинуться, ни вперед. От опушки-то мы ушли метров сто, считай. Этот, на колокольне, как продумал все. Подпустил, и на тебе – как мишени в тире. А давит!.. – он прищелкнул пальцами. – Ощущение это… Несправедливости. Я сейчас опять, наверное, сбивчиво говорить могу, но штука в том, что каким-то макаром я знаю, что всю войну без царапины единой прошел. Хотя, если разбираться начать, ничего странного в этом и нет. Любой нормальный человек про себя все знает, хоть во сне, хоть наяву. Так вот там мысли такие в голове и роятся: всю войну – ни ранения, ни контузии, и – вот оно, бинго! Сейчас, как памятник, встанешь и примешь на грудь все эти граммы свинцовые. И понимаю я, – он снова ковырнул вилкой из тарелки, без аппетита прожевал и продолжил, – что команды-то и нет вот по этой как раз причине! И Егору Кузьмичу, и остальным всем, им, как и мне сейчас, те же мысли в голову лезут: «Все!.. Баста!.. Кончилось все, и никто больше умирать не должен! И колокольня эта, она вообще ничего решить не может, и ганс тот обмороженный – откуда взялся-то он? Нам бы только отсюда выползти, а дальше…» – Павлик махнул рукой. – Только вот знаю я уже, что кому как, а мне ничего такого не светит. Я тогда, – он мотнул головой, – он, вернее, парень тот на поле, как будто умер сразу. Знаете, как оно бывает? Ты еще живой лежишь, дышишь, на теле – ни царапинки, а на деле – все уже. А то, что живой ты пока, так это отсрочка просто, – Павлик залпом махнул свой бокал. – Игорь Смирнов, – он мягко улыбнулся, – так зовут меня. Вспомнил, – он тряхнул головой. – Да и не вспомнил я, само это имя всплыло. И странного тут ничего и нет, как я сейчас понимаю. Мы же всегда знаем, кто мы такие? Или думаем, что знаем, – он подчеркнул интонацией слово «думаем». – А потом – хлоп! Как вспышка какая-то, как будто переключили что-то – и я опять у себя в комнате!

Игорь Сергеевич, напряженно слушавший каждое слово, крякнул и взял со стола маленький колокольчик, который Павлик раньше не замечал, коротко звякнул – и на пороге возник Рамзан.

– Я, Павел, с вашего позволения, рюмочку покрепче чего закажу. Уж больно, – он покрутил головой, – рассказ ваш впечатляет. – Граппы, Рамзан, пожалуйста, граммов сто, – официант коротко кивнул и вопросительно посмотрел на Павлика.

– А я бы текилы, если можно.

Напитки появились на столе буквально через несколько минут. Павлик в очередной раз подивился скорости, с которой Рамзан умудрялся их обслуживать. Разлив выпивку по стопкам официант исчез в своей фирменной манере – незаметно. Собеседник Павлика отсалютовал ему рюмкой:

– За рассказ! Впечатлили, признаюсь, – он махом выпил и одобрительно заухал. – Я, кстати, кальян попросил. А то обещал ведь – кальян, оазис!

– Кальян – хорошо! – Павлик отпил текилы. – Вещь!

– У Азиза все первосортное, – Игорь Сергеевич согласно кивнул. – И еда, и напитки. Продолжение-то будет?

– А то! – Павлик тяжело вздохнул. – Это ж начало только самое, преамбула, можно сказать. Вершок! За ним и корешки пойдут, – заверил бизнесмена Павлик и с минуту молчаливо помешивал соломинкой в пустом бокале. – В общем, проснулся я опять. Но еще хуже, я вам скажу, чем в первый раз: аж подлетел с постели мокрый насквозь! А самое страшное – я вообще понять сначала не мог: где я и что со мной. Мысль первая была: «Что за хрень вокруг?» Как будто выдернули меня – Игоря Смирнова этого, в смысле, – с поля того. Выдернули и на кровать непонятную уложили в комнате незнакомой, – он снова надолго замолк, потом пригубил из рюмки и продолжил. – Ощущение нереальности – двойное. Минут пять, думаю, я в ступоре полном был. Как раздвоился… С одной стороны, я – Игорь Смирнов, красноармеец этот, с другой – Павлик. И сразу не врубиться, кто на самом деле-то я. Вроде один, но в двух лицах сразу. Сложно объяснить, что я тогда ощущал. Кто не любил – тот не поймет, как в народе говорят. Только кто пережил такое, тому хоть что-то ясно быть может. Когда немного в себя пришел и комната меня пугать перестала, я к шкафчику на кухне ломанулся. Была там у меня нычка… – Павлик чуть заметно усмехнулся, – Бутыль вискаря ирландского. Так я два стакана залпом махнул, как воду из-под крана. Без запивки, без закуси… Я так-то слаб на это дело, – он улыбнулся, – хмелею быстро очень, а тут – ни в одном глазу! Сижу на кухне, свет везде поврубал. Стакан отставил, сигарета дымится, а в голове – поле, грохот от пулемета, глаза Сережки того, который в руку подранен. Я ведь только имя свое вспомнил… Да и не вспомнил даже, правильнее сказать, а всплыло имя само как-то – Игорь Смирнов, как мне Серега справа-то шепчет: «Игорек, больно как!», – Павлик снова пригубил из рюмки и затянулся, – а мне ему заорать хочется в ответ: «Куй ли там больно-то! Вот сейчас старшина «В атаку!» проорет – вот там, действительно, больно будет!». Как будто он виноват в чем…

Павлик обвел глазами дворик: на улице уже окончательно стемнело, и по всей его территории зажглись массивные светильники. Подсвечивался и пруд. Лазоревая вода переливалась разноцветными бликами, маленькие рыбешки по-прежнему весело сновали возле камней.

– В общем, шиза полная, – продолжил он. – Но недаром мудрые люди говорят: время все лечит. Через час я вискарь добил, вроде брать он меня даже начал чуть-чуть. Только спать я идти не могу. Физически не могу! Думаю: лучше теперь вообще спать не буду, – Павлик саркастически хмыкнул, – чем еще раз такое кино про себя смотреть. Вырубился уже под утро, считай. Работу проспал, встречу, – он махнул рукой, – все, что можно только! Одна радость – как убитый спал. Темнота спасительная – как будто в яму какую-то черную провалился. Я вот тогда впервые, наверное, про небытие подумал, что же это за такое. И Гамлета, кстати, вспомнил… Не знаю уж, – Павлик досадливо потер переносицу, – правильно ли я думал тогда, но мысль пришла сразу: есть такое бытие, что после него любое небытие сказкой покажется! Вот после поля того жизнь отдашь, чтобы ничего такого отродясь в жизни твоей больше не было! А если уж по-другому никак, – он на миг задумался, – лучше уж вообще пусть ничего не будет, чем такое…

Игорь Сергеевич воспользовался паузой и протянул Павлику тарелку с кусками мяса.

– Вы хоть пару кусочков попробуйте, пока теплое. Это гордость Азиза, – он усмехнулся, – если так сказать можно. А-са-до. Аргентинская кухня. Азиз его где-то попробовал и рассказывал, что год потом успокоиться не мог: все рецепт искал. Потом кардинально вопрос решил: на пару месяцев в Аргентину уехал, – он расхохотался. – Там стажировку и прошел. Но результат, – Игорь Сергеевич причмокнул языком, – впечатляет!

– Спасибо, – Павлик ковырнул мясо, положил кусочек в рот и принялся жевать. Глаза его широко раскрылись, а его большой палец вверх тут же взмыл вверх в недвусмысленном жесте восторженного одобрения. – Ни фига себе! Пальчики оближешь! Ни разу я ничего подобного не ел! Чтобы из мяса такое сделать, м-м-м!.. Фокусник ваш Азиз!

– Фокусник, – гастрономический гид, довольный реакцией своего подопечного, кивнул, соглашаясь, и добавил с усмешкой, – только рецепт не выдает. Смеется. Нужно, говорит, – сам разбирайся! Ищи, пробуй, а так – с чужих слов да на чужом опыте – никакой радости для души нет. Как будто я для радости души рецепт спрашиваю, – Игорь Сергеевич шутливо развел руки в стороны. – Оригинал, одно слово…

– Может, и прав он, – Павлик отправил в рот еще кусочек. – С одной стороны, конечно, так и есть. Когда сам все пройдешь, сам все тонкие моменты раскроешь, оно, ясен пень, вдвойне ценнее становится. С другой стороны, – он пожал плечами, – так можно никогда и не попробовать асадо это ваше. Где рецепт искать, где – мясо? В Аргентину на месяц свалить не каждый может, чтоб живот порадовать…

В беседке появился кальянщик. Несколько минут умелых манипуляций – и оба гостя уже выпускали струи ароматного дыма под развеселое бульканье.

– Ну а дальше-то что? – Игорь Сергеевич отложил кальян и подался вперед к собеседнику.

– Если попросту, думал, крыша поехала. Причем, именно так в тот момент и подумал. Один-то раз – ну ладно, мало ли, как говорится, что присниться может, а второй-то раз на случайность уже не спишешь! Я ведь не только про Кришну с Иеговой тогда не думал, но и про сны себе никаких вопросов не задавал…

Павлик задумчиво рассматривал дворик, украшенный горящими уже светильниками. Все беседки были заняты, но вокруг стояла непривычная для ресторанов тишина, удивившая его больше всего. Складывалось ощущение, что все посетители разговаривали исключительно вполголоса, чтобы не мешать друг другу. Официантов не было видно, но стоило только возникнуть какой-либо нужде, Рамзан мигом возникал в беседке, как черт из коробочки, молниеносно доставляя все необходимое.

– Я, Игорь Сергеевич, тогда себе почти никаких вопросов вовсе не задавал, – вздохнул молодой человек, – ни лишних, ни вообще… Шло все по накатанной и шло себе. А что именно шло, почему по такой накатанной шло, а не по другой какой-то, с кем все это шло или случалось – вот уж эти подробности меня вообще никак не парили, – Павлик мрачно усмехнулся и кивнул собеседнику, – до поры до времени, как выяснилось. Правильно Будда сказал: все хорошее когда-нибудь заканчивается! Да и плохое тоже, – он тряхнул головой – Вот и у меня закончилось все и сразу. До этого-то как сыр в масле катался, как потом уже понял… Терки из-за бизнеса копеечного моего, разборки местечковые – все таким детским лепетом показалось… Проблемы разом исчезли, точнее, ясно стало, что и не проблемы это, а так, семечки. Да и созданы все эти вопросы и проблемы тобой самолично, если разбираться начать. А сон этот – вот настоящая проблема, как выяснилось, – он невесело хохотнул. – Это потом уже было, год спустя, наверное… Я на тренинг как-то попал к коучу одному, как сейчас говорят. Модный, сцуко, дорогой, – Павлик искоса посмотрел на Игоря Сергеевича. – На вас, кстати, чем-то похож, вы уж не обижайтесь, только помоложе. А так – чистый успех, а не человек! Этот хрен нам восемь часов про позитивное мышление втолковывал: как важно оно да как развить его, да какие потом преференции можно получить. Ему верить – не жизнь, а сказка начнется, когда голову свою с негатива на позитив перестроишь!

Он с сомнением посмотрел на пустую рюмку. Игорь Сергеевич опередил его и подлил из маленького графинчика текилы. Павлик благодарно кивнул и взял ее.

– Тут ведь и коучем быть не обязательно, ослу последнему посыл этот ясен: когда все хорошо у тебя, то все хорошо, и по-другому быть не может. В таком-то случае позитивное мышление формировать проще репы пареной. Да и чего его формировать-то тогда? – он разгорячился. – Встал с утра, а у тебя все «в шоколаде»! Оно, разумеется, само собой и сформируется, мышление это позитивное. А вот когда у тебя крыша течь начинает, тогда откуда позитивное мышление взять? – Павлик залпом осушил рюмку. – Так этот коуч нам еще, знаете, что втирал? Что проблем не бывает! Вообще, говорит, нет проблем – ни как класса, ни как явления. Главное, мол, это самое позитивное мышление сформировать – и все проблемы исчезнут разом! А так, в действительности, проблем нет! Их, проблемы свои, люди сами, мол, себе же придумывают и создают. Слушал я его и сон тот вспоминал. Так-то я с этим коучем согласен, – Павлик утвердительно покивал, – проблем, действительно, нет. Сон тот разве можно проблемой назвать? Да нет, конечно! Это ж не проблема, а пиздец натуральный, простите уж за прямоту, кромешный к тому же. Ясен пень, пиздец – это же не проблема никакая! Пиздец, – он начал постукивать кулаком по столу, – это просто пиздец! И его ни проблемой не назовешь, ни еще как… Этому баобабу-коучу такую бы пляску в жизни устроить, а потом посмотреть, как его метод работать будет, на практике, я имею в виду! Встал с утра, а ты – хрен знает кто такой: то ли Игорь Смирнов на поле под пулями, то ли Павлик, у которого крыша отъезжать начинает! Впрочем, – он выдохнул и махнул рукой, – бог с ним, с коучем с этим! Вот тогда-то у меня полный алллес и начался. Первое – это, конечно, страх с катушек слететь. Только страх этот, он человеческий очень. Это первая реакция такая. А вот дальше – все хуже…

Он забулькал кальяном, выпустил струйку дыма в направлении неба и продолжил:

– Я же тогда впервые о смерти задумался, если начистоту говорить… Потом-то много мыслей было по этому поводу, а тогда – впервые. Мы ведь как живем? – он вопросительно посмотрел на собеседника. – Вроде бы каждый знает, что мир вокруг нас – временное, так сказать, явление. Вроде ж и знаем, что умрем, что закончится жизнь, сколько бы там тебе отпущено не было. Но ведь не живем мы этим знанием! Это же как будто мертвая информация какая-то: что есть она, что нет ее… И знаем, казалось бы, что для каждого свой срок придет, свой черед, а живем, как бессмертные, как будто никогда нам отсюда уходить не придется. Далеко смерть-то от нас – вот и видится она нам абстракцией туманной. И рядом, опять же, и люди мрут, а по телику так и вообще чего только не показывают, но ведь не верит никто, что его та же учесть коснется, – Павлик оживился. – Вот ведь парадокс забавный! Все всё знают вроде бы, а вот по-настоящему не верят! «Со мной, – каждый про себя думает, – чтоб такое – да ни в жисть! Со мною – потом, когда-нибудь!» И это, я думаю, почти у всех так. А на поле том, – он зябко поежился, – там сразу все по своим местам расставлено. И отсрочек никаких… Пару минут разве что – старшине на команду, а потом – яйца зубами зажать, и – вперед! Встать, руки раскинуть, чтобы красоту эту в себя в последний раз впустить без остатка, и – вот она, родимая!.. Небытие гамлетовское… И не абстракция это, не поллюция умственная, а грозная реальность, за которой – хрен его знает, что такое.

Он замолчал и надолго погрузился в себя. Игорь Сергеевич задумчиво булькал кальяном и терпеливо ждал. Наконец, он не выдержал и нарушил затянувшееся молчание:

– И как вы разбираться с этим начали?

– С трудом, – криво усмехнулся Павлик. – Это сейчас все проще. И в сети с каждым днем информации больше и больше, сайты разные специализированные, форумы… Да и в книжный зайдешь – глаза разбегаются! Одно слово – бум эзотерический. А тогда, в четвертом году, еще поменьше всего было. А так ведь и не знаешь, куда сунуться-то! – он покачал головой. – В мозгу один вариант только рабочий – в психушку сразу сдаваться идти! А первая мысль тогда, кстати, такая и была: идти туда и все как на духу эскулапам выложить. Я ведь от чего в шоке-то настоящем был? Да от того, что я ведь реально на поле том оказался… – он понизил голос и чуть подался вперед. – Звучит дико, сам понимаю, но из песни слов ведь не выкинешь! И как бы оно сейчас ни звучало, а тогда я точно знал, чутьем каким-то внутренним, что я на поле том в действительности был! – он отрицательно помотал головой на невысказанное возражение. – Знаю, все знаю, что вы мне сейчас говорить будете. Сознание – штука темная, сны – вопрос неизученный! Все это проходили! Но я, Игорь Сергеевич, вам так скажу: после сна этого у вас у самого никаких сомнений не осталось бы. И я же не сумасшедший! Я ведь все понимаю, – он похлопал себя по груди, – вот он я, Павлик-то! Это, конечно, кто бы спорить стал? Только одновременно я еще и тот Игорь Смирнов, который на поле весеннем перед кирхой лежит. Под небом синим и пронзительным… Вот в двух лицах я и получаюсь, и какое из них настоящее – поди разберись еще. С одной стороны, вот он я, Павлик Андреев, тридцати четырех лет отроду, а с другой – Игорь Смирнов, двадцати шести. С одной стороны, я в «Армагеддоне» с аллигатором текилу пью, а с другой – сейчас вот команда Ивана Кузьмича раздастся – и все, финиш. Только и успеешь, что руки в стороны широко раскинуть да принять прямо на грудь граммы те горячие, – губы Павлика задрожали. Он словно осунулся лицом, и его новый знакомый в который уже раз подумал, что выглядит этот молодой человек теперь куда старше обозначенных тридцати четырех.

Неслышно подошел кальянщик, вопросительно посмотрел на Игоря Сергеевича и, быстро совершив требуемые манипуляции с углями, также незаметно исчез.

– В психушку я, разумеется, не пошел. Хотя там бы, полагаю, с распростертыми объятьями меня приняли. Как услышали бы эссе мое, сразу бы в уютное и ограниченное пространство определили бы, с желтыми стенами. А из эссе еще, поди, пару докторских скроили б добрые эскулапы, – он потер макушку. – Начал сам разбираться. А как разбираться-то? Поговорить особо не с кем, да и не знаешь, с чего начать толком, – Павлик ковырнул вилкой кусок остывшего мяса в тарелке. – Вот и начал, как мог. И в Интернете копал, и в книжных рылся, чтобы хоть за что-то уцепиться, хоть какой-то вектор для поисков дальнейших наметить. А снов этих и нет в помине! Я и нарыть-то толком ничего особенного не успел – думал, все, конец кошмара, как бабка отшептала! Рано радовался, – он тяжело вздохнул. – Может, недели три перерыв-то и был. Потом – один в один! Рассказывать по третьему разу – смысла нет особого. Все как под копирку! Словно кино кто-то крутит для меня. И мысли – один в один, и эмоции, – Павлик нахмурился. – Хотя, вру: какие там эмоции особенные? Всех эмоций – ужас только животный да мысли, что не должно так быть, что не бывает на свете несправедливости такой! А еще я вам скажу: из раза в раз все сильнее чувство это, что не выйду я с поля, никак не выйду. Безнадега эта все сильнее и сильнее, обреченность… Вот, разве что, и разница вся. Хотя, – он наморщил лоб, – именно в тот, третий раз, я и испытал чувство это, что делать мне что-то нужно. Срочно, причем, нужно, и прямо сейчас. И как будто мысль в голове застряла: если вот немедленно не пойму, что делать надо, так до скончания века и буду на поле том лежать в вечном ужасе адском. Правда, тут не поручусь: может быть, и потом это уже всплыло. Но третий сон – как и второй, точно. И ощущение потом было, что это словно кольцо какое-то.

Павлик прищелкнул пальцами, оживляя память:

– Помните, фильм такой был – «День сурка»? Смотрели? – его собеседник улыбнулся и кивнул. – Один в один ситуация! Там же герой главный, которого Билл Мюррей играет, когда понял, что как по кругу ходит, он же выход искать начал! Пытался придумать что-то, чтобы из колеса этого вырваться, проклятого и заколдованного. И тоже ведь поначалу понять не мог, что делать ему нужно, чтобы кошмар тот прекратить. Вот и у меня во сне, видимо, ощущение похожее крепнуть начало. Но это я отвлекся уже, – он махнул рукой. – Короче, проснулся я. До утра глаз не сомкнул. Мыслей уже – что попустило, и кончилось все – нет и в помине. Сидел, курил, трясся. В мозгу только и крутится: «За что мне все это?» Впервые про Бога подумал! Ну не то чтобы серьезно там, но подумал! Наутро опять в Сеть полез. Теперь стимул был настоящий: понимать начал, что добром дело уже не кончится. Да еще загон все сильнее и сильнее, что с катушек слечу окончательно! Так и буду дурачком жить: в реальности нашей, а сознанием – навечно на поле том застряну, в ужасе да безнадеге кромешной. Не поверите: «День сурка» раз пять пересматривал, особенно по ночам, чтобы спать не ложиться только. Как почувствую, что уже все, тогда только и откидывался… Спать, я имею в виду, откидывался. Как засыпал – толком и не помню… Несколько дней так и прошло. Рыться продолжал и в Интернете, и в книгах. Но со снами вопрос темный оказался, а информация – однобокая какая-то. Народ все больше толкованиями занимался: что значат сны да к чему они привести могут. А тут дураком нужно быть, чтобы не понять, к чему это привести может. Ясень пень, только к персональной палате, в которой стены мягким обиты, а более ни к чему. Вот за этими занятиями неделя и прошла, ну, может, дней пять-шесть… И опять…

Павлик снова поковырял вилкой в тарелке, зацепил кусок мяса, но есть не стал.

– И опять – двадцать пять, за рыбу деньги! Повторяться смысла нет: все то же самое. Грохот очереди пулеметной, ужас животный, глаза Серегины, «Больно!» его. Запах с ума сводит земли свежей. И от контраста такого, я думаю, еще нереальнее и страшнее все. Вокруг – весна ведь, птички поют, травка зеленая, природа воскресает и радуется. Этому всему – жизнь, а нам – смерть… Да и не в смерти вопрос-то…. Я ж всю войну прошел, смерти-то повидал в достатке, – он искоса взглянул на собеседника и виновато улыбнулся. – Я – это тот, Игорь Смирнов который, двадцати шести лет, мордой в землю весеннюю впечатанный. Самое страшное тут – именно контраст этот да несправедливость. Чтобы покороче немного, сразу скажу: пятый, шестой сны – они один за другим пошли, может, в несколько дней разница… Вот тут я взвыл по-настоящему, – Павлик осунулся лицом, – по-взрослому, что называется. Вам показаться может: привыкнуть был должен, а на деле – наоборот. Я на пару дней в зажигалово жесткое ушел – надеялся, поможет. С утра и начал, как раз после последнего сна… Шестой это был, как сейчас помню… Я им счет-то вел, да и потом такое не забудешь, если уж честно. И хоть сон – как под копирку, но нет никакой разницы для тебя, в смысле, нет привычки к нему, воспоминаний там, что было это уже все. Все – как в первый раз. И накал один и тот же. А тут уже, наверное, система нервная уставать стала, сдавать. Я, если честно, – он в упор посмотрел на собеседника, – чего греха таить, про небытие это всерьез задумался. Не то чтобы о суициде конкретно, но появились мысли нехорошие тогда… Пару дней пробухал – снов нет вроде, да и умом-то понимаю, что в запой вечный не уйти ведь! Начал с удвоенной силой в Сети рыться… И тут я впервые про сновидения и услышал, – Павлик выделил ударением второй слог. – Если коротко совсем, насколько возможно, то сновидение – это совсем другая штука, нежели сон обычный.

– А разница в чем? – Игорь Сергеевич смотрел с интересом.

– Так я же про это и начал, – кивнул Павлик. – Совсем коротко не выйдет, конечно, но попробую, как смогу. Со снами, Игорь Сергеевич, вообще не совсем просто. Или, лучше будет сказать, вообще все запутано. Если по классике научной, так там – проще пареной репы, конечно. У ученых – у них все проще пареной репы. Если им верить, так сны – это результат мозга работы. Дескать, мозг, когда в другой режим переходит, в ночной то есть, то и начинает картинки всякие выдавать, на основе впечатлений дневных. И сны, собственно, мозг из дневных переживаний и конструирует.

– Ну да, – бизнесмен понятливо кивнул. – А что не так?

– Если коротко, вообще все не так, – хмыкнул Павлик. – А если подробно, тут литр нужен, и история моя никогда не кончится. Если по сути, то, что такое сны, никто толком не знает. Некоторые думают, что знают, ученые вон, к примеру. Хотя, – он почесал нос, – ученые тоже разные бывают. Но есть такие товарищи, кто эти сны исследовать начинает. Обживаться в них, управлять ими…

– Что значит «обживаться»? И как это снами управлять можно?

– Тут история сложная вырисовывается. Сначала надо обязательно понять, что ты спишь. Осознать, что все, происходящее сейчас, – сон. У вас такое было когда-нибудь?

– Было, – Игорь Сергеевич с улыбкой кивнул. – В детстве самом, несколько раз. Но это давно очень было, я сейчас и не вспомню уже толком, когда. Совсем еще ребенком маленьким был. Только помню, – тут он улыбнулся мягко и неожиданно тепло, – что, как понял я, что сплю, так радость – аж до слез, восторг! Но это мгновения какие-то длилось – узнавание, а потом проснулся сразу. Надо же… Я уж и забыл про это! Если бы вы сейчас не напомнили…

– Вот, короче, и ключ, – Павлик показал большой палец. – Если не проснуться, а помнить, что это все вокруг – сон, то снами управлять можно! И еще много чего…

– А зачем снами управлять-то? Смысл в этом какой? С практической точки зрения?

– С практической – прямой. С практической точки зрения тут один сплошной смысл и есть. Мой случай – лучший пример, кстати. Если бы я во время кошмара этого, когда от ужаса на поле корчусь, осознал, что все происходящее – не реальность, а сон, разве я бы дальше мучился от страхов своих? Разве мрак этот кромешный продолжался бы? Да нет, конечно! Если бы я понимал тогда, что проснусь через минуту, весь кошмар сразу бы одним махом и закончился! Но это одна сторона медали только. Я же вам про управление снами говорить начал, а это уже вообще другой коленкор. Вначале осознать нужно, что все происходящее – сон, а дальше, как только вы это осознали, можно уже и сценарий менять. Это же реальность наша повседневная – жесткая и статичная, а в снах ведь совсем другие законы. Там, если навыки должные иметь, можно и ход событий менять, и на реальность сна воздействовать! Как люди знающие утверждают, много чего можно, хоть бы и колокольню с пулеметчиком этим мысленно уничтожить! Законы сна, они ведь другие совсем, там даже ограничения мира нашего физического не работают. Кто-то летает во снах, кто-то по воде ходит…