Павлик

– А чего ты паришься-то?

– Ты охренел, что ли? Как это – что паришься?! Его сюда кто привез?! Я привез! Значит мне же теперь за него и отвечать! Увозили кого? Владельца заводов и пароходов увозили, а привезем кого? Очередную жертву психоделического террора? Хорошо еще, если целым и живым останется… А если нет?! А машина его? А Танюша эта, Андрей водитель?.. А тетушка? – Павлик буквально взвыл и снова взвился со своего места, но тут же бессильно обрушился назад, очевидно, осознав бесперспективность затеи. – Это же кранты полные!.. – только и смог выдавить из себя он.

– Да что ты орешь, как баба в критические дни? Ты его что, насильно сюда тащил и грибами пичкал? Товарищ же сам приключений и открытий искал? На кого жаловаться? Вот тебе и приключения, пожалуйста, а там, глядишь, и откроется чего гражданину аллигатору…

– Да какие, в задницу, приключения?! Он проблемы свои решить хотел!

– А откуда ты знаешь, какие у него проблемы? – Василий материализовал в пальцах очередную аккуратную недвусмысленную папироску, жестом предложил ее приятелю, но, не дождавшись ответа, с удовольствием раскурил ее сам.

– Так он же мне сам говорил!

– Да мало ли, кто там кому чего говорил. Люди всякое разное говорят, а потом совсем другое выясняется. И почему это, кстати, жертву психоделического террора?

– А как это еще назвать? – немного успокоившийся Павлик отобрал папиросу у товарища, затянулся и обреченно махнул рукой, словно отпуская разгулявшуюся ситуацию на произвол судьбы и полностью дистанцируясь от участия в происходящем. – Террор и есть, если со стороны посмотреть… Сколько раз себе зарок давал: никого с собой не таскать больше! Помощник хренов!.. От помощи моей – одна разруха у людей в жизни…

– У кого? – Василий вернул себе папиросу, сделал очередную мощную затяжку и аккуратным щелчком отправил остатки косяка в костер.

– А отца Фармазона забыл?

– Охренеть! Тоже мне, нашел жертву террора! – выбравшись из кресла, Василий уже принялся рыскать по поляне, что-то сосредоточенно выглядывая в высокой траве. Через минуту он протянул Павлику термос и кружку, но тот лишь вяло отмахнулся. – Он, кстати, звонил тут на днях. Тобой, между прочим, интересовался: как ты, что ты… А потом опять начал песню петь: у меня, говорит, сейчас как вторая молодость началась! Раньше, говорит, мрак кромешный был один, пока свет не воссиял мне в безднах этих! Спасибо вам еще раз, дорогие граждане, от всей моей измученной души вас благодарю! Каково, а?

– Правильно, а что тебе еще жертва психоделического террора сказать может после того, как ее в бездну уронили? Помнишь, как у Цветаевой: «Уж сколько их упало в эту бездну!» Вот мне периодически кажется, что это она про нас писала, а уж к отцу Иммануилу это со всей определенностью относится.

– Почему?

– По кочану! – раздраженный Павлик подобрал с земли ветку и потихоньку принялся помешивать угли, вызвав к жизни целый сноп искр, праздничным фейерверком взмывший над догорающим костром. – Свет ему воссиял, видите ли, сердешному! Бездны ему открылись! Главное, чтобы эти бездны еще и закрылись вовремя, а вот этого святой отец ни фига пока не понимает! Тетушка мне, знаешь, что по этому поводу говорит?

– Тетушку твою тоже надо сюда. Глядишь, и у нее тоже что-нибудь полезное откроется. Бездна та же, а может, и еще что…

– Не надо.

– Почему?

– Да потому, что если у тетушки что-то там этакое откроется, потом проблемы большие могут начаться.

– У кого?

– Не знаю… Внутренний голос подсказывает, что у всех. А если не у всех, то у очень многих – точно, – Павлик скорбно вздохнул, и оба надолго замолчали.

Василий, похоже, вообще задремал, в то время как его беспокойный приятель время от времени встряхивал головой и настороженно прислушивался к долетавшим со стороны ночного поля звукам: он продолжал пребывать в беспокойстве по поводу судьбы исчезнувшего в ночи хозяина жизни. Затем он встрепенулся и, видимо, что-то вспомнив, подергал товарища за плечо. – Слушай, а что у тебя на поле-то этом было?

– На поле? – Василий зябко поежился и протянул к костру озябшие от предрассветной свежести пальцы. – Да хрен его знает, что там было на поле на этом…

– Не понял?..

– Я сам ничего не понял, честно-то говоря… Я же как ушел от вас, метров пятьсот и прошел всего, а потом сел себе тихонько и сижу. Не поверишь, даже грибов съесть не успел. Развернул сверточек, что ты дал, посмотрел – нет, не хочу. Ну и сижу себе, втыкаю в ночное великолепие. А тут меня реально накрывать начало, как будто я тот сверток не просто приговорить успел, а еще и косяком сдобрил. Кроет – и все тут! Я уж в траву завалиться хотел, а тут – он.

– Кто?!

– Да пес его знает, кто… – Василий снова поежился и придвинулся к самому огню, а потом пожал плечами и посмотрел приятелю прямо в глаза, отчего Павлик внезапно испытал чувство острой, пусть и ничем немотивированной пока ничем конкретным тревоги. – Хрень какая-то из тумана вышла и встала прямо передо мной. Как сгусток какой тумана того самого, только живой… Стоит, собака страшная, и тихонько так качается…

– Охренеть!

– Охренел я потом. В первый момент я обгадиться сразу хотел, одно спасло – неагрессивная штука это была. Не скажешь, что мирная шибко, но и агрессии в ней особо не ощущалось. Так и сидели. Точнее, сидел я, а оно стояло. А потом – как голос тихий у меня в башке: вы какого хрена лысого тут забыли? Я в камень, реально, превратился тогда – сижу, молчу, а оно опять: чего делать-то собрались, вопрошает, граждане-психонавты? Я тогда в ответ: с товарищем одним поработать, мол, приехали. И ведь не словами говорю, а тоже мыслями как бы. Там, говорю, у костра товарищ, а мы типа сопровождающие просто, в помощь. Говорю, а у самого одна мысль: в край рехнулся, раз с туманом в беседы вступать начал. А этот сгусток мне ласково так, как с подъёбкой: «А тебе, сукиному сыну, может быть, вначале самому с собой разобраться не помешает? Тебе-то самому что нужно?» Я сижу молчу… Ни одной же мысли в голове, что мне тут, действительно, нужно!.. Да и вообще, – Василий задумчиво посмотрел на товарища и опять зябко поежился, – я тогда как потерялся напрочь… А ну как, думаю, реально с катушек слетел? Но с другой же стороны – так вот оно! Стоит, качается, сукин сын… А потом будто волна такая по телу прошла… От головы и до пяток до самых. И не поверишь, точно сканером каким-то меня насквозь просветили. И не просто – по телу, а явно по чакрам пробивали. Вначале – копчик, потом – пах, потом сплетение солнечное, ну и дальше по списку… А как до сердца дошло, так и вообще дрожь пробрала, но, благо, страшного-то вроде и нет ничего… Потом – снова голос в башке: бери, мол, мил человек, свой инструмент в руки и давай хуячь в него без передышки. Ты про катализатор меня спросил давеча, а мне эта штуковина так и заявила: «Катализатор вам сейчас нужен! Так что не сомневайся, хреначь от всей души!»

– И?!

– А что – и? Дальше-то ты сам все знаешь… – Василий на мгновение замялся и с сомнением посмотрел на Павлика, а потом махнул рукой и придвинулся к нему, склонившись почти к самому его уху. – Я ни жив, ни мертв, но делать-то не хрена! Вот я бубен взял, ну и дал жару, как товарищ этот велел.

– А он?

– Этот-то? Растаял.

– Как?!

– Да пес его знает, как. С первым ударом и растаял, – Василий потянулся к термосу, плеснул в кружку чаю и с удовольствием сделал несколько глотков, после чего протянул кружку и Павлику. Тот отмахнулся и нетерпеливо кивнул, прося продолжать. – А дальше полный амбец случился. Я, как первый раз по бубну вдарил, у меня внутри будто снаряд взорвался. Причем в самом прямом смысле и взорвался. В самом сердце. Будто вспышка какая-то, а потом вдруг такое… – Василий замолчал, бездумно глядя в костер, потом тряхнул головой и снова посмотрел Павлику прямо в глаза. – Словами не передать… Но я тебе одно скажу: реально сердце в тот момент у меня и взорвалось. Причем так взорвалось, что ничего от меня и не осталось. Как будто до краев вошло в меня что-то, и как исчез я в этом самом, что вошло.

– А что вошло-то?

– Что вошло? – Василий задумчиво посмотрел на товарища и неуверенно пожал плечами. – Любовь… Любовь и вошла, а по-другому тут, наверное, и не скажешь.

– В каком смысле «любовь»?

– В прямом. Я ж говорю, тут по-другому и не скажешь. Как взорвалось в сердце что-то, так враз картинки перед глазами пошли, и все – лица, лица, лица… Родные, родственники всякие, ну а потом уж кого только не было. И не поверишь: кого ни увижу – сердце на части рвется. И не от боли там, не от еще чего-то, а именно что от любви. Ну, пока родня была, там всяко понятно хоть что-то еще было: пусть и спорили когда, ругались, но одно слово – родня. А вот после и вовсе разные персонажи потянулись. И опять не поверишь: каких только засранцев ни вижу, а кроме любви этой, и нет ничего… Потом-то уж совсем неприятные типы замаячили: один кинул меня, второй – еще хуже, а я вместо злобы опять на части рвусь. Вроде как конченные пидоры передо мной, а я люблю – и все!.. Сколько сидел так, не знаю. Ну, в себя пришел, в руках – бубен, этого, туманного, нет, в поле зябко, а тут еще внутри как горит все, вот я к вам потихоньку и пошел.

– Охренеть! – Павлик покрутил головой и начал шарить по карманам в поисках сигарет. Прикурив, он выпустил несколько дымных колец и некоторое время наблюдал, как те медленно и печально тают в предрассветном воздухе, после чего положил руку на плечо неподвижно сидящего Василия. – Слушай, а ведь это анахата у тебя открылась! Точняк, она! Так ты бубен перед грудью поэтому всю дорогу держал?

– Да пес его знает… Может, поэтому, может, нет… Одного хотел – сохранить все это подольше.

– Что – это?

– Чувство…

Василий слез с креслица и улегся рядом с костром на траву, уставившись в заметно посветлевший небосвод. Звезды исчезли, по небу плыли легкие облачка – все предвещало скорый восход.

– Чувство это я сохранить хотел на подольше. Если честно, давай завяжем с разговором этим? Я вообще рассказывать не собирался – уж больно личное это все…

– Давай, – согласился Павлик и направился к своему рюкзачку. Порывшись в нем, он достал небольшой походный котелок и несколько железных коробочек. Присев возле костра, налил в него воды из прихваченной по пути канистры, пристроил его над огнем и стал колдовать с железным баночками, пересыпая что-то из одной в другую и тихо бормоча себе под нос. Получалось вполне в духе прошедшей ночи, то есть в должной степени таинственно.

– Ты что там?..

– Чайку с травками… Будешь?

– Буду, – Василий со вздохом встал с травы и переместился в кресло, поближе к товарищу. – Чудная церемония вышла, как ни крути…

– Чудная, – согласился Павлик, затем привстал, сделал несколько шагов к костру и вдруг замер, вытянув шею и напряженно прислушиваясь к какому-то странному звуку, долетевшему со стороны поля.

– Чу! Слышу пушек звук! – Василий встрепенулся и повернул голову в ту же сторону, а через мгновение щелкнул пальцами и радостно хлопнул в ладоши. – Товарищ аллигатор чешет!

Звук работающего двигателя приближался с каждой секундой, и вскоре из предрассветного сумрака на поляну выскочил до неузнаваемости заляпанный грязью джип. Он резко затормозил, выбросив из-под колес комки дерна, дернулся и затих. Хлопнула дверь, и не успели приятели опомниться, как перед капотом показалась темная фигура. Сделав несколько неуверенных шагов, она с шумом обрушилась на землю.

– Ну вот и все, а ты боялась! – Василий с радостным гоготом хлопнул себя по ляжке, выбрался из кресла и присел рядом с неподвижным телом, которое, разумеется, было Игорем Сергеевичем. – Ну что, живой и здоровый твой Игорь Сергеевич вроде, – он ощупал доставленное не иначе как Провидением туловище и повернулся к застывшему в ступоре Павлику. – Чего стоишь? Иди сюда, поднять надо товарища аллигатора, чего хорошему человеку на земле валяться!..

Павлик с шумом выдохнул, прогоняя оцепенение, и принял деятельное участие в попытках Василия – надо сказать, бесперспективных – привести хозяина жизни в чувство. Ничто в бренном мире не волновало ночного лихача, даже несколько звонких пощечин не вызвали у него ни малейшего отклика.

– На спальник давай перетащим, – Павлик с тревогой прислушался дыханию и облегченно отмахнулся. – Да не, вроде в норме все… Слышишь, дышит как?

Со всем возможным в подобной ситуации почтением приятели шустро определили ночного странника на спальный мешок рядом с костром и уселись на свои места.

– Успокоился теперь?

– Теперь да, – заверил его Павлик, хотя сразу после этих слов подорвался с места и принялся шарить в своем рюкзаке, напрочь игнорируя удивленные взгляды напарника. – Фонарь ведь где-то был!

– На, – Василий извлек из кармана куртки небольшой налобный фонарик. – Совсем забыл про него… А зачем он тебе сейчас? Товарища аллигатора просветить хочешь?

– Машина! – Павлик с зажженным фонарем несколько раз обошел внедорожник, внимательно обследовав покрытый слоем качественной грязи кузов. – Охренеть! Утром виднее будет, но, по-моему, – ни царапины! Ночью!.. Без фар! – он присел напротив Василия и восхищенно покрутил головой. – Это не мистика уже, сударь, а чертовщина натуральная!

– Нормальное явление, – Василий утомленно откинулся в кресле и уставился в костер, пребывая в достойном уважения спокойствии. – Я удивился бы, если б он въехал куда. Ты хоть раз на церемонии несчастные случаи видел?

– Все когда-то случается в первый раз, – философски заметил Павлик, пожимая плечами. Однако он и вправду успокоился и теперь, присев возле котелка, спокойно помешивал в нем веточкой закипающий чай. – Я вот сейчас, знаешь, о чем думаю?

– О чем же?

– Мне вот одно интересно: решил товарищ аллигатор свой вопрос или как? Уж больно ночь у него беспокойная была…

– Пару часов потерпи, – Василий выбрался из кресла и раскатал на траве свой спальник, пристраивая его поближе к догорающему костру.

– А чай?!

– Передумал.

Василий уже закутался, а еще через несколько минут послышалось его ровное и тихое посапывание, и Павлик понял, что остался один. Верхушки деревьев понемногу подсвечивало восходящее солнце, а еще минут через десять оно показалось во всей своей красе, возвестив о начале нового дня. Как по сигналу, заорали всякие лесные и полевые птахи, а ровное сопение типичного московского аллигатора сменил мощный храп. Еще какое-то время Павлик просто пил ароматный чай, прислушивался к звукам наступившего дня и созерцал откровенно магические по красоте узоры в затухающих углях, а потом совершенно незаметно для себя самого и он погрузился в легкую дрему. Он то выныривал на поверхность, цепляясь краешком сознания за детали утреннего пейзажа, то вновь погружался в небытие, пока окончательно не сдался на милость сладкой дремы. Заснул он с тихой и счастливой улыбкой под лучами восходящего над миром солнца.

Когда он открыл глаза, солнце уже вовсю заливало лучами утреннюю поляну. Тело затекло и ныло. В первый момент Павлик вообще не мог сообразить, где он и что с ним. Буквально миг спустя воспоминания о прошедшей ночи обрушились на него, и он, хлопая глазами, начал с кряхтеньем выбираться из кресла, в котором его сморил сон.

– С добрым утром!

Павлик растерянно закрутил головой и тут же обнаружил Игоря Сергеевича, который с улыбкой наблюдал за ним, сидя на стульчике в паре метров от горящего костра. Крепкая фигура хозяина жизни прямо таки лучилась энергией и довольством. Утренний он являл такой разительный контраст с собой вчерашним, потерянным и раздавленным грузом аллигаторских забот, что Павлик на какой-то момент почувствовал легкую зависть, впрочем, через мгновение он тоже широко улыбнулся. Оба поднялись и сделали пару шагов навстречу друг другу.

– Доброе! Ну как вы, Игорь Сергеевич?

– Отлично! Не поверите, молодой человек, но просто отлично! Как будто лет на десять помолодел!

– Почему не поверю? Поверю, – Павлик пожал протянутую руку и начал разминать затекшее тело. – Давно встали?

– Да часа полтора уже. Смотрю, а у вас тут сонное царство! – хозяин жизни кивнул куда-то в сторону, где Павлик и обнаружил тело третьего участника событий. Завернутый с головой в спальный мешок Василий дрых без задних ног метрах в пятнадцати от костра, свернувшись калачиком под стволом здоровенной сосны, рядом с ним стоял аккуратно прислоненный к сосне бубен. – Я уже и по полю прогулялся, и до речки дошел. Все жду, когда вы из царства Морфея выберетесь, расскажете, как все прошло…

– В каком смысле – как прошло?

– Ну, как церемония-то наша?

– Охренеть!.. – Павлик присел на корточки возле костра, с изумлением разглядывая счастливое лицо владельца газет и пароходов, и недоверчиво покрутил головой. – Это вы меня спрашиваете, как все прошло?

– Ну да, вас, конечно.

– Так это я вас спрашивать должен, как оно у вас все прошло!

– Не поверите, молодой человек, но я вообще почти ничего не помню, – Игорь Сергеевич смущенно развел руками, демонстрируя полную беспомощность, и присел на свое место напротив Павлика, немного напряженно глядя на него. – Помните, как в фильме старом? Тут – помню, а тут – не помню!

– Не может быть!..

– Может, – хозяин жизни взял от костра котелок и налил Павлику в кружку дымящегося чая. – В самом деле, Павел, не помню почти ничего.

– Во-о-бще? – на всякий случай по слогам, чтобы было яснее, уточнил озадаченный Павлик.

– Да нет, что-то помню, конечно, – Игорь Сергеевич наморщил лоб и с сомнением уставился в сторону поля, будто собирался подглядеть там подробности прошедшей ночи. – Но, честно говоря, немного. Начало только и помню, если уж руку на сердце положить, как вы говорить любите, так что – на вас вся надежда!..

– Охренеть! – молодой человек покачал головой, постучал по карманам, выискивая пачку сигарет, и, прикурив от веточки, которую неспешно извлек из костра, недоверчиво уставился на хозяина жизни. – Первый раз такое вижу! Вам с какого момента начинать? Вы последнее-то что помните?

– Последнее? – Игорь Сергеевич отхлебнул чая и неопределенно пожал плечами, продолжая с легкой улыбкой смотреть куда-то вдаль, за спину собеседника. – Наверное, как вы Василия в поле выгнали.

– Ага! Помните, значит!

– Помню. До этого момента помню, а потом – как провал какой-то…

– А союзника помните?

– Кого?!

– Как союзник приходил, помните?

– Чей союзник? Куда приходил?

– Понятно, – Павлик удовлетворенно кивнул и, отставив кружку в сторону, посмотрел с легким прищуром. – Ну вы даете, если честно!

– В каком смысле – даю?

– Да в прямом, Игорь Сергеевич! Я думал, такое в принципе забыть невозможно!.. Вы бубен-то хоть Васин помните? Мы у костра сидели, а Вася в поле на бубне играть начал…

– Бубен?.. Точно… Помню! – бизнесмен широко улыбнулся и с облегчением закивал. – Бубен помню. Красиво очень было: ночь, костер, и тут – звуки эти…

– Отлично. А что потом было, помните?

– Потом? – типичный московский аллигатор наморщил лоб, болезненно скривился и некоторое время интенсивно о чем-то размышлял, но вскоре обреченно махнул рукой и со смесью недоумения и надежды уставился на своего молодого наставника. – Нет, Павел… Потом – как провал какой. Яма черная, если хотите…

– Мдя, – Павлик отхлебнул из своей кружки и с интересом изучал старшего товарища, помахивая в воздухе дымящейся сигаретой, как дирижерской палочкой, – интересно у вас память устроена. Такое забыть!

– Да что я забыл-то?

– Вы, Игорь Сергеевич, судя по всему, почти все забыли. Я вот, кстати, эту ночь в век не забуду, за что, между прочим, вам отдельное и большое человеческое спасибо…

– Мне? – хозяин жизни с искренним удивлением посмотрел на Павлика и опять смущенно улыбнулся. – А мне-то за что?

– За все, Игорь Сергеевич. Я такого шоу, честно сказать, давно уже не припомню!

– Да что вы все загадками-то говорите? Что было-то на самом деле? Союзник какой-то, шоу… Вы бы по порядку рассказали, что и как, а?..

– А порядка, Игорь Сергеевич, никакого как раз и не было. Один сплошной беспорядок, – Павлик с улыбкой подмигнул растерянному собеседнику и, не выдержав, громко прыснул. – По порядку, Игорь Сергеевич, слишком долго получится. Но я вам одно скажу: вы вчера тут такой кипиш устроили, что любо-дорого смотреть было!

– Что?! – типичный московский аллигатор с недоверием в упор глядел на своего визави, периодически хмурясь и встряхивая головой. – Что я устроил?!

– Кипиш, как говорят в народе, – Павлик снова прыснул, но потом резко посерьезнел, отставил кружку в сторону и продолжил становившуюся все более увлекательной утреннюю беседу. – Я, честно говоря, думал, что такое в принципе забыть невозможно, а оно вот как, оказывается, выходит… А если серьезно, Игорь Сергеевич, то вы реально вчера форменное шоу нам устроили, безо всяких преувеличений вам говорю. Во-первых, всех союзников окрестных тут собрали…

– Господи! Да что за союзники еще такие?!

– «Союзник», Игорь Сергеевич, – это термин такой. Сущность такая энергетическая. Или, если хотите, другая форма жизни, как многие бы, наверное, сказали. Вот к нам вчера со всей окрестности эти товарищи и пришли…

– Вы шутите, Павел?

– Да какие уж тут шутки… Я вам откровенно заявляю: я хоть многое уже в жизни видел, но такого, как вчера… – Павлик некоторое время помолчал, погрузившись в воспоминания, зябко пожал плечами и немного придвинулся к костру. – Как Вася на бубне играть закончил, так эта хрень к нам с вами и пришла…

– Какая хрень?!

Игорь Сергеевич смотрел на него с плохо скрываемым недоверием, на что Павлик только улыбнулся и покачал головой:

– Да кто ж его знает, какая. Но деревья в лесу, как спички, ломало. Ходило оно, деревья ломало, ругалось на нас всячески…

– Вы надо мной издеваетесь?

– Ни разу, – Павлик отрицательно замотал головой и удивленно пожал плечами. – Ни разу, Игорь Сергеевич! Но вы не парьтесь, если что. Не помните – значит не помните. Хотя вы, наверное, и другого ничего тоже не помните? Что потом было?

– А что потом было?

– Потом вы сами в какую-то хрень превратились. Да мало того – превратились, вы же еще нас с Васей сожрать пытались!

– Я?! Я вас сожрать?!

– Вы, Игорь Сергеевич. Именно вы и превратились. И сожрать именно вы и пытались. Точнее, – Павлик слегка нахмурился, но тут же широко улыбнулся потрясенному собеседнику и даже подмигнул для ободрения, – вас там, разумеется, уже не было. Вы в тот момент, реально непонятно где находились, а на вашем месте какая-то хрень образовалась. Вот… Вы нам с Васей жару и задали: вначале на четвереньках по поляне носились, потом кидаться на нас стали. Не поверите, пришлось поленом вас отгонять, чтобы беды не вышло…

Недоверие смешалось с ужасом, и весь этот микс страстей проступил на враз побледневшем лице Игоря Сергеевича во всей красе, поэтому неудивительно, что он уронил кружку с чаем, хотя даже и не заметил этого.

– Я?! На четвереньках?! На вас кидался?!

– Если коротко совсем, то да. И на четвереньках носились, и кидались. Причем реально кидались, – Павлик с улыбкой покивал головой и, закурив очередную сигарету, успокаивающе положил руку на плечо потрясенному его рассказом хозяину жизни. – Но вы не парьтесь особо, если что… Во-первых, живы все, как видите, во-вторых, вас там реально не было, если уж со всей космической прямотой говорить. Там вместо вас именно что хрень была. Или сущность какая-то, если вам так приятнее…

– Павел, – губы типичного хозяина жизни тряслись, а лицо приобрело совсем неприлично белый цвет, – признайтесь, вы меня разыгрываете сейчас? Это шутка такая, да?

– Да нет, какие уж тут шутки… Как рассказываю, так реально и было все. Вася проснется сейчас – у него спросите.

– Так что было со мной?!

– С вами? – Павлик задумчиво посмотрел на старшего товарища, пребывающего в крайней степени потрясения, и неопределенно пожал плечами. – Да кто же знает, что с вами было-то? Если по науке, Игорь Сергеевич, то сознание вы собственное слишком сильно вчера изменили. Как дон Хуан бы, наверное, сказал, точку сборки свою вы вчера чересчур расшатали. Вот в какие-то животные слои на время и погрузились. Но это, повторюсь, если в теории… А как там на практике дело было, вам, скорее, самому разбираться нужно.

– Так я же не помню вообще ничего почти! – Игорь Сергеевич схватился за голову обеими руками и буквально взвыл, начав раскачиваться на своем креслице. – Это же кошмар какой-то! Сон дурной!

– Да бросьте! – Павлик пренебрежительно махнул рукой, поднял с травы упавшую кружку, налил в нее чаю и почти насильно всучил ее собеседнику. – Вы слишком к сердцу близко-то не принимайте… Вы что думаете, один такой? Не поверите, что народ на церемониях творит иногда! А вы вчера только самую малость и почудили. Если, конечно, поездки вашей этой не считать, – Павлик радостно прищелкнул пальцами и с интересом уставился на ничего не понимающего хозяина жизни. – Как вы на «гелике» в ночь умчались, помните?