Павлик

Некоторое время оба молча курили. Потом Павлик налил себе остывшего чая и жадно его выпил.

– Ну а потом, – усмехнулся он, – я уже не на несколько маленьких осколков распался, а на тысячи и миллионы! И передо мной как будто кино бесконечное потянулось. Лица: мужские, женские, детские… Жизни целые, а проходят перед тобой, как миг единый… Войны снова, крепости, замки… Стены, дым столбом стоит… Рев людей, кровь льется… И я на стену лезу с ревом этим, чтобы страх свой подальше загнать… Я, все я, все эти жизни мои! Я и крал, и лгал, и убивал кого-то. И меня убивали, и у меня последний кусок отбирали, словно статус кво какой восстанавливая… Я и самым великим святым был, и мразью страшной самой… И обычным человеком… И необычным… Все это, как сны какие-то, передо мной проходит. Вроде бы сны, а так-то самая настоящая реальность и есть. То, что это сон такой, только после того, как просыпаешься, понимаешь! И начал этих, и концов – меньше песчинок на берегу, чем их у меня было, чем передо мной прошло… При желании я мог каждую жизнь от начала до конца перед собой прокрутить, во всех подробностях… Одно запомнилось, – Павлик посерьезнел лицом, – наверное, больше остального – как будто из ряда общего выпадает! В каждой жизни той, что прошли передо мной, и имя у меня было, и история, и даже воспоминания… А тут, – он прикрыл глаза, – ничего похожего… Утро раннее, двор незнакомый… Только солнце вставать стало… Деревья вокруг, солнцем утренним залитые… Слуга заходит, чай передо мной ставит. Я беру чашку, а она шершавая маленько, теплая… Чай с горчинкой с такой, терпкий! И ни мыслей у меня никаких, ни воспоминаний… Ничего этого нет. Ум – как пустой мешок каменный! И меня, если так разобраться-то, и нет! Есть цветок на дереве, ствол корявый и узловатый, плиты каменные выщербленные… Тепло от чашки в моих руках… И ощущение покоя – невероятное! А еще красотой наполнено все до предела просто! Наверное, так и сказать-то неправильно, лучше – кроме красоты, уже ничего для меня и не осталось. А потом – еще двор, люди опять незнакомые, факелы… Много людей. И я посередине двора… Циновка… В руках – малый меч, – губы Павлика снова начали дрожать. – На нем солнца лучи играют, и смотреть на это вечность можно! Нет совершеннее ничего, а если в тот момент, так для меня вообще ничего, кроме этого, нет. Только клинок в руках да порог вечности. Тишина такая, как будто мир и исчез в одночасье… Вот руки мои этот меч аккуратно сжимают. А я чувствую весь мир как стали кусок, холодной и совершенной до невозможности. И снова – холод, когда я клинок в свой живот ввожу… Ум опять пустой, как будто вымели его от всякого сора… И снова – свет. Снова точно такой же! Все понимающий, примиряющий… Он все позволяет, все видит, и ни укрыться от него, ни спрятаться… А потом, – он слегка прикусил губу, – много там чего было еще. Я, наверное, даже и пяти процентов не запомнил! Вначале вроде бы все знакомое, если так выразиться можно, а потом такие картины пошли – на Земле нашей и не увидишь ничего похожего! Города какие-то, грандиозные! Как будто другая это цивилизация, не наша… Вроде и ясно все, но в то же время все будто бы из другого мира совсем, – он снова надолго замолк.

Собеседник терпеливо ждал, но вскоре все же не выдержал:

– А дальше?

– Дальше, Игорь Сергеевич, утро наступило, – Павлик поднял на Игоря Сергеевича абсолютно спокойный, но очень усталый взгляд. – Хотите – верьте, хотите – нет. Только ничего я больше и не помню, как отключило меня, когда я по этим кинофильмам скользить куда-то вглубь начал. Анатолий одно сказал: «Просто выключился ты». А времени прошло с начала церемонии четыре часа, по словам Анатолия. У него-то тоже, как оказалось, грандиозная церемония была. Но там что-то свое такое, мне и спрашивать-то неудобно было. А шаман этот – дон Крескеньсио – как морской бриз, свежий! Возле костра сидит, чай пьет. Меня увидел – заулыбался. Вчера еще, как скала, неприступный был, а сегодня лыбится сидит, подмигивает! Дядька-то оказался веселый и живой себе вполне. Рукой похлопал рядом, чашку с чаем протянул. Так и сидели молча. Он Анатолию только что-то сказал, на меня поглядев, а тот как-то странно смотреть после этого на меня начал, – Павлик помотал головой и улыбнулся. – Но мне тогда все это, если честно, до фонаря было! Я словно пустой весь был, будто бы и не я это вовсе, а пространство пустое. Ни мыслей, ни желаний – вообще ничего! Одна красота вокруг, – он задумчиво покачал головой. – Краски такие, как будто прозрел я, звуки разные… Как на поле том, на котором Игорь Смирнов навсегда остался. Как там, перед лицом смерти, расцвело все и заиграло, так и тут. Только тут – перед лицом жизни – сказать правильно будет. Так и сидели с час, наверное. Чай пили, молчали. Потом шаман Анатолию кивнул – собираться, мол, пора. Собрались, вещи сложили, а шаман перед отъездом мне через Анатолия и говорит: поблагодари место, дескать, мил человек! Я не понял, конечно, сначала, как благодарить-то нужно место, а потом и сам сообразил: отошел в сторонку, сел, помолчал, ну и от всей души благодарность всему и высказал, – Павлик хмыкнул. – И месту, и обитателям его, и Духу, конечно, главное! Вам вот рассказывал, как молиться пробовал и воротило меня от этого, а тут – как будто всю жизнь только этим и занимался. Спасибо, говорю, папа, тебе за все! И – не поверите – словно волна по мне прокатилась! Как будто кто-то обнял меня да по голове ласково так гладит, – он смущенно тряхнул головой. – Смейтесь, не смейтесь, а все как на духу выкладываю вам. И знаете, что я тогда понял? Я ведь, как сирота ебанутый, до момента этого жил! Почему, вы спросите? А просто все очень – я же не знал, кто я такой! Я же себя мяса кусом считал вот этим, – Павлик похлопал себя по груди и горестно скривил губы. – По-другому и не скажешь ведь: сирота полоумный, дурачок деревенский… А тогда – как родителей враз нашел, двоих в одном лице! И папа, и мама – все он! Благодарю, а у меня слезы из глаз текут… И на душе – как праздник светлый! Опять не передать мне словами-то всего. Пошел и к дону Крескеньсио – так мне его не отблагодарить, а обнять хочется! Так не поверите: посмотрел он на меня – и сам обнял! Обнял, по спине похлопал, говорить что-то стал. Анатолий мне переводит: запомни, мол, парень, эту ночь навсегда! И добавил: молодец, дескать, ты. Настоящий джедай, как отец Олексий со Змеюгой бы сказали. Сели в машину только, а меня вырубило опять. Всю дорогу до дома: все пробки и километры эти – проспал! Ну а у дома разбудили меня Анатолий с шаманом, обнялись еще раз с ними напоследок, и один я остался. Стою возле подъезда, на двор свой привычный смотрю – и у меня чувство такое, что я один и есть! И был я всегда один, и буду один! – губы Павлика снова задрожали, а глаза подозрительно заблестели. – Я потом не раз слышал: вечное космическое одиночество! Кто не испытывал того чувства, так за абстракцию это считать будет да красивыми словами просто. А кто был в этой шкуре, знает, что так оно все и есть! И не успел я еще толком впасть в депресняк, что уже накатывался на меня, – звонок! Анатолий. Вызов принял, а он мне: дон Крескеньсио, мол, тебе привет передает и еще добавить хочет… Ты, парень, конечно, один только и есть, но это только одна сторона медали. А вторая ее сторона в том, что все остальные тоже, мол, есть! Помни, говорит, об этом, и не грусти! Еще раз удачи пожелал и трубку бросил. А я как глянул, – Павлик широко улыбнулся, – и точно! Вроде как один я только и есть на свете, а с другой стороны – вот же они все! С улыбкой этой домой и пошел. А там как подкошенный опять рухнул. Спал будто в перине мягкой и комфортной – ни снов, ничего! Встал утром – как заново родился. И ночь прошлая – воспоминание уже. Только такое воспоминание, что его забыть в принципе невозможно. Да, пеплом все подернется, заботы разные набегут, повседневность эта наша, но забыть нереально все это! Вот, Игорь Сергеевич, история моя и закончилась, – Павлик широко улыбнулся и подмигнул притихшему собеседнику. – Не разочаровал я вас? Ужин отработал?

– С лихвой! Боюсь, – бизнесмен с усмешкой повел широкими плечами, – что я вам еще и должен остался пяток таких ужинов! Ну, если что, за мной не заржавеет! Слушайте, – он некоторое время помолчал, поглядывая на своего гостя, а потом, видимо решившись, тряхнул головой и подмигнул рассказчику. – Спросить вот хочу вас… После истории всей этой… Кто же вы теперь? Как ощущаете себя? Кем считаете, если не секрет, конечно?

– Я-то? – Павлик вздохнул и пожал плечами. – Я же вам сразу сказал: пес его знает, кто я такой… То ли пулеметчик немецкий, Фриц Хаманн который, то ли Игорь Смирнов, который по полю тому бежит, руки широко в стороны раскинув… То ли бабушка я Сережи Логинова, которая своего внука дождется… А может быть, тот самый, который по очереди всеми нами становится… Но вот кто это, я вам ничего внятного сказать-то и не могу. Хотите – тайна, хотите – душа, нравится – свет. Только от названий этих вам ведь яснее ничего не станет? Я и обозначил сразу: этим стать нужно, чтобы все вопросы исчезли и сомнения. Быть этим, если хотите… Увидеть все не через стекло мутное, как тезка мой предлагал, апостол который, а лицом к лицу. И тут уже умствовать-то и не нужно будет. Тут все – как на ладони, как на блюдечке с голубой каемочкой – просто, понятно и незамысловато… Это конструкции умственные сложные, за которыми и нет ничего, а истина, она проста ведь и ни в каких конструкциях вовсе и не нуждается… Лучше всего, наверное, – Павлик посмотрел вверх, – свет, как мне кажется, сказать. А можно и просто: да пес его знает, товарищ майор, кто я такой…

– И что, так и закончилась история на этом?

– Да вы что! – Павлик возмущенно махнул рукой, а потом широко улыбнулся. – Закончилась? Она началась только, по большому счету. Я же потом как с цепи сорвался. Да и понять можно: жил себе мальчик-одуванчик, не тужил, бизнесом своим грошовым занимался да процесс бытия личного обустроить пытался в меру сил и возможностей. И мир вокруг – привычный и понятный почти. Нет, возникали, конечно, вопросы всякие разные, но, – он с улыбкой подмигнул, – в целом-то ясно и понятно все было. Вот он ты, вот он мир. А тут – как рухнуло все в одночасье. Разрушился мирок привычный до самого основания, как в песне революционной пелось. И знания все, с которыми вырос, – коту под хвост… Тут любой на моем месте, как мне кажется, с цепи сорвался бы…

– А в чем выразилось-то это?

– Как – в чем? Поиск начался, – Павлик пожал плечами и устало усмехнулся. – Поэтому и говорю: началась только история-то, если уж начистоту. В этот самый поиск я с головой и окунулся.

– А церемонии еще были у вас?

– О! Церемоний, Игорь Сергеевич, потом столько было, что на пару потомственных шаманов еще с избытком бы хватило. А может быть, и не на пару…

– Так шамана больше не было?! Как же вы без него?

– А что – шаман? Дон Крескеньсио ведь дорогу-то показал? А там уже – сам.

– Без шамана?! – Игорь Сергеевич с улыбкой покачал головой. – Отчаянный вы, однако, молодой человек.

– Да тут не в отчаянности дело. Как раз наоборот. Тут отчаяние от того, что ты к тайне прикоснуться больше не можешь. Я же говорю вам: чувство было, как будто родителя враз обрел. Но это же прошло все. Чувство-то прошло, зато воспоминания остались! И их не денешь уже никуда. А от воспоминаний этих – тоска смертная. Вчера еще – благость и лепость, а сегодня – все, ушел поезд, как говорят в народе. Богооставленность – термин есть такой, если слышали. Вот это именно она и есть. И если бы раньше сказал кто, смеяться бы начал, а тут на стенку лезть впору от этой самой богооставленности. А чтобы заново все ощутить и пережить, путь-то уже известный! Вот и начались мои поиски во вполне понятном и известном направлении. Я же не в курсе был, как в эти пространства по-другому попасть можно, а тут дорогу, как говорится, знаю. Вот и понеслись церемонии одна за одной…

– И что, неужели сами? – владелец заводов и пароходов недоверчиво покачал головой.

– Ну почему – сам? И Олексий подключился, и Змей… Да и Анатолий помог здорово, и другие добрые люди нашлись. А когда такая помощь со всех сторон, толчок только нужен, а дальше – только сам. Кроме тебя-то самого, это ведь и не нужно никому, если уж начистоту рассуждать. Так что да, сам и начал разбираться во всей этой истории. Вначале мне товарищи помогали, а потом – и в самостоятельное плавание. Позже уже и сам начал страждущих на церемонии такие водить. Тут точь-в-точь как цепной процесс прямо…

– Да вы сами – шаман, оказывается, молодой человек!

– Я, Игорь Сергеевич, джедай пока. А вот стану ли я шаманом, это очень большой вопрос пока. Если голову не сверну свою раньше времени, может быть, и дорасту, – Павлик скупо улыбнулся и тряхнул головой. – Сложно это все, можете мне на слово поверить…

Игорь Сергеевич с Павликом медленно брели по набережной Москвы-реки. Оба молчали. Машин еще было мало, где-то позади неспешно полз черный «Гелендваген» с водителем Андреем.

– Слушайте, – вдруг встрепенулся Игорь Сергеевич. – А чем история с вашей машиной-то закончилась?

– Да ничем, – пожал плечами Павлик. – Откуда она закончиться-то может? – он как-то неопределенно покрутил головой. – Выспались мы тогда, с утра масштаб бедствия еще раз оценили, и – пешкодралом по домам двинули.

– Как – пешкодралом?!

– Элементарно. Вначале ногами своими, потом – попутка, электрички. Там полноценная экспедиция нужна, чтобы моего «гелика»-то спасти можно было. Трактор, да не один, как я прикидываю… А дальше –эвакуатор искать до города, потом – до Москвы. Там и денег мешок нужен для организации. А ехали мы – в обрез у меня в кармане было. Только на бензин и на пожрать, – он усмехнулся. – Без бабла, зато на «гелике»! Собирался, конечно, сразу же экспедицию спасательную собрать, но как добрались до Москвы, у меня такое закрутилось… Пиздец, какой врагу не пожелаешь!

– Так он что, – недоумевал Игорь Сергеевич, – так и стоит в болоте?

– Надеюсь, – со вздохом предположил Павлик. – Но мы оттуда пять часов пешком шли, и людей там особо не видели. Так что, надеюсь, жив он, конь мой боевой, в болоте том. Ждет своего часа…

– Ну вы даете! – владелец заводов и пароходов озадаченно крякнул.

– Да говорю же: такое началось – не до жиру уже, а живу бы быть…

– А что случилось-то у вас?

– Личное, – отмахнулся молодой человек, похоже, надеясь свернуть разговор.

– Ну и ладно, – согласился его спутник. – Личное – значит, личное. А город-то хоть как называется, рядом который?

– Сокол, – Павлик хмыкнул. – Век не забуду!

– Что-что?! Сокол? Это не Вологодская ли область, случаем?

– Она! А вы откуда знаете?

– А озеро рядом большое есть? – допытывался бизнесмен и о чем-то попутно размышлял.

– Купецкое озеро. Огромное оно…

– М-да, молодой человек, – Игорь Сергеевич смотрел на Павлика с веселым интересом. – Везучий вы, однако.

Он глянул на часы, несколько секунд прикидывал что-то в уме, решительно махнул рукой и полез в свою планшетку за мобильным. Павлик ничего не успел даже сказать. Невидимый абонент ответил почти сразу.

– Здоровеньки булы! – Игорь Сергеевич расплылся в улыбке. – Не спишь? – он радостно закивал. – Подает, подает! И мне вот подал тоже! Как сам, как хозяйство? – несколько минут он слушал бульканье в трубке, а потом, усмехнувшись, прервал его. – Слушай, как говорят в народе, лучше один раз увидеть, чем сто раз прослушать! Ты мне вот что скажи, дружище… Трактор нужен мне будет да вездеход твой на несколько часов. А потом еще эвакуатор найти… Где? Да у тебя там в окрестностях, можно сказать, товарищ мой один машину похоронил в болоте. Неисправную… Так там и торчит. Не вопрос? Ну и отлично! Как далеко? Я тебе сейчас не скажу, перезвоню попозже. Хоп? – он несколько раз кивнул голосу в трубке и отбил звонок. – Ну вот, Павел, считайте, чудо! Егерь у меня знакомый там живет, мы к нему на охоту ездим с друзьями частенько. Вы же вначале про Архангельскую область сказали, вот я и не придал значения-то. А как Сокол назвали, тут уж решил про озеро уточнить. Озеро там, действительно, огромное, ошибиться сложно. Так что, считайте, в шляпе дело!

– Да мне с ним расплатиться-то нечем! – Павлик досадливо потряс головой, – С егерем вашим.

– С ума не сходите, – усмехнулся Игорь Сергеевич и покачал головой. – Должны же люди-человеки друг друга выручать в ситуациях сложных? – он с хитрецой посмотрел на Павлика. – Не все ж деньгами меряется!

– Не все, – вздохнул тот. – Только один пес – неловко, – он смущенно улыбнулся. – Я к вам на собеседование шел, а сам только голову вам морочил! Вы мне – ресторан, сейчас вот еще – помощь, а я…

Игорь Сергеевич поднял руку:

– Довольно, Павел, не перегибайте палку! Это же я вам помощь предлагаю, а не вы у меня просите? Так, когда вы готовы в экспедицию отправляться?

– Хоть завтра! – тот благодарно улыбнулся. – Я-то, как лист одинокий, свободен!

– Как лист одинокий? Если не против, давайте в субботу с утречка и рванем. В воскресенье – назад. Заночуем там же, у Иваныча моего.

– Согласен! – договорить Павлик не успел – мобильник Игоря Сергеевича коротко тренькнул.

– Однако, как рано в народе просыпается тяга к созидательному труду! – тот удивленно посмотрел на номер и посерьезнел лицом. – Да, доброго! – он несколько минут слушал, а лицо его менялось до неузнаваемости. Казалось, что Игорь Сергеевич разом постарел лет на десять. – Теперь понял, – его голос звучал глухо. – Он вчера звонил, я отказался от встречи, сказал, может быть, на следующей неделе… Он вроде бы и не против был, а теперь вот, значит, как оно все складывается… Ладно, – он прервал собеседника, – По телефону не нужно! Давай после двенадцати сразу и подъеду. В порядок только сейчас себя приведу и – сразу к тебе, – Игорь Сергеевич убрал телефон в карман и невидящим взглядом посмотрел на солнечные блики на утренней Москве-реке.

– Однако, – Павлик решился нарушить молчание. – Раннее у вас утро аллигатора получается!

– Раннее, – встрепенулся тот и посмотрел на него. – И разное, – он без улыбки кивнул ему. – Утро аллигатора, Павел, оно всякое бывает, как сейчас выясняется, и раннее очень, и разное. Вас куда подвезти?

– Не, – тот помотал головой. – Меня – никуда! Я пешком пройдусь, все равно не засну сейчас. А прогуляться после ночи такой – самое то!

– Точно? – казалось, хозяин жизни вообще не слышал собеседника. – Ну, воля ваша. Вы тогда на субботу ориентируйтесь, а я вас завтра наберу, все детали и нюансы согласуем, – он кивнул, пожал Павлику руку и двинулся к притормозившему рядом черному вездеходу. У дверцы остановился, повернулся и еще раз кивнул. На губах Игоря Сергеевича застыла улыбка, но Павлику снова показалось, что тот находится где-то очень и очень далеко.

Часть 3

Путь

1

Утро выдалось тихим и солнечным. Павлик встал около девяти, выпил кофе и некоторое время бесцельно слонялся по квартире. Мобильник молчал, ни срочных, ни каких-либо еще дел не намечалось. Он попробовал почитать, но вскоре поймал себя на том, что пробегает взглядом страницу за страницей, абсолютно не вникая в смысл текста. Тихо ругнувшись, он захлопнул книгу и подошел к окну.

Типичный московский двор жил своей типичной утренней жизнью. Бабушки и дедушки гонялись за внуками по игровой площадке, их подопечные демонстрировали впечатляющее превосходство в двигательной активности, но опыт и сноровка рано или поздно брали свое. То здесь, то там слышался раздосадованный вой малышей, которых силком уводили на непременный тихий час. Несколько владельцев собак вели беседы, пока их любимцы выясняли отношения между собой и щедро окропляли подступы к детской площадке следами своей жизнедеятельности. «Тишь да гладь», – прошептал себе под нос Павлик и на некоторое время почти растворился в умиротворяющей картине. Потом встряхнулся от сонного наваждения обыденности и начал одеваться – почему-то захотелось в центр. «На Чистые пруды», – решил Павлик. Пройтись, на рыбаков посмотреть, зайти в «Белые облака» – план действий созрел мгновенно. Он вприпрыжку сбежал по лестнице и вскоре уже разглядывал улицу из окон автобуса.

До пункта назначения Павлик добрался без происшествий, если не считать таковым проверку документов, которую ему учинил на «Щукинской» весьма странный милиционер. Наш герой уже подходил ко входу в метро, когда тот резко метнулся ему навстречу. Страж порядка был юн, свеж и напорист, но Павлик сразу отметил несколько потерянное выражение его лица.

– Лейтенант милиции … ! – фамилию блюстителя закона Павлик так и не разобрал: то ли Смирнов, то ли Семенов. – Ваши документы, пожалуйста.

Взгляд милиционера был одновременно требовательным и ищущим, а одна рука зачем-то придерживала кобуру. Павлик тяжело вздохнул и принялся рыться в рюкзачке, ища затерявшийся в его недрах бумажник с документами. Представитель милиции переминался с ноги на ногу и терпеливо ждал. Наконец паспорт перекочевал ему в руки, однако он не спешил его раскрывать, а продолжал изучать лицо своего подозреваемого.

– Откуда?

– Что – откуда? – несколько опешил молодой человек. Его снова озадачила та странная неуверенность, что явственно проступала на лице блюстителя порядка.

– Вы откуда? – милиционер продолжал смотреть на него, затем шмыгнул носом и все-таки раскрыл паспорт.

– Сейчас или вообще? – Павлик снова тяжело вздохнул: он не любил милиционеров, тем более горящих служебным рвением.

– Вообще, – пока милиционер разглядывал паспорт, Павлика не покидало ощущение, что сознание у того пребывает категорически в другом месте.

– Из чрева, – он почесал нос и уставился на лейтенанта.

– Из какого? – не поднимая глаз, тот продолжал что-то напряженно разглядывать в паспорте.

– Из маминого, – Павлик хмыкнул.

– В смысле? – лейтенант таки оторвался от созерцания документа и поднял слегка ошалелый взгляд, и Павлик не без удивления обнаружил, что милиционер все это время с интересом разглядывал в паспорте пустую страницу.

– В прямом, – он пожал плечами. – Вы же сами спросили, откуда я. А я уточнил: сейчас или вообще? Вы сказали: вообще, так я и отвечаю, что из чрева я, из маминого… Ну из живота, если хотите… И давно, кстати. Как в паспорте вот написано, тридцать четыре года уже…

– Ага…

Милиционер завороженным взглядом сканировал пустую страницу, игнорируя удивленное лицо Павлика, а потом перевел задумчиво-неуверенный взгляд куда-то вдаль и снова немного по-детски шмыгнул носом:

– А зачем?

Внезапно Павлик испытал острое чувство нереальности происходящего. Он некоторое время изумленно изучал отрешенное лицо виновника своего беспокойства, а затем неуверенно пожал плечами:

– Для опыта.

– Какого? – лейтенант снова уставился в паспорт: коварная пустота страницы заворожила его. Он то отводил паспорт чуть от себя, то приближал его, что-то напряженно разглядывая.

– Опыта жизни, – Павлик чуть пожал плечами, с интересом наблюдая за действиями лейтенанта.

– И как? – тот внезапно потерял к паспорту интерес, захлопнул его и протянул хозяину.

– По-разному.

Милиционер невидящим взглядом обводил поток спешащих к метро пассажиров.

– Не видели ничего?

– В каком смысле? – Павлик снова пожал плечами.

– Странного, я хочу сказать, ничего не видели? – милиционер снова положил руку на кобуру.

Павлик несколько напрягся. Ощущение нереальности усилилось, а поведение лейтенанта начало внушать смутную тревогу.

– Да тут все странное, – он почесал затылок. – И все странные, ну или через одного.

– Это точно! – оживился лейтенант. – Это вы правильно сказали! Хорошего дня!

Он моментально забыл про Павлика и метнулся к парочке хипповатого вида юнцов, выходящей из перехода. Павлик потряс головой, недоуменно пожал плечами и двинулся ко входу в метро. По дороге он еще несколько раз вспомнил отсутствующий взгляд милиционера. «Как собака, хозяина потерявшая», – решил про себя он, а затем решительно вычеркнул его из жизни.

На Чистых прудах накатила странная благодать. Впрочем, он любил это место, и оно всегда действовало на него умиротворяюще. Он присел на лавочку и принялся наблюдать за одиноким рыбаком, разместившимся на берегу со своим немудреным скарбом. Тот безуспешно пытался выловить из пруда кого-то из его обитателей. Рыба, как решил Павлик, была то ли очень мелкая, то ли очень хитрая, и наблюдать за «битвой титанов» было интересно. Поплавок на водной глади начинал медленно ерзать, нехотя плыл вбок, а стоило только рыбаку протянуть руку к удилищу, немедленно замирал, но только лишь затем, чтобы снова начать двигаться, как только мужик убирал руку от удилища. Действо продолжалось достаточно длительное время, потом рыболов не выдерживал и размашисто подсекал – поплавок, леска, грузило и пустой крючок махом вылетали из воды, сам он возился с насадкой, забрасывал снасть в воду, и баталия разворачивалась по новой. Рыболов демонстрировал незаурядное упорство. На его лице не читалось ничего, кроме сосредоточенной решимости довести дело до победного конца: ни возмущения от неспортивного поведения соперника, ни досады от постоянных неудач. «Титан», – подумал Павлик и хотел было уже переместиться поближе к рыболову и завести обычный в таких случаях разговор ни о чем, как в кармане требовательно зазвонил мобильник. Он, не отрывая глаз от поплавка, вытащил трубку и поднес к уху.