Улыбка любви. Сказки для прекрасных дам

– Бабушка, но он же толстый и смешной, а Андрей такой красивый и умный! – возразила я ей.

– Детонька, вот через десять лет и поговорим, – смешно подражая бабушкину голосу, с умилением сказала Катя.

– И, между прочим, мое сочинение по «Войне и миру» заняло второе место в городской олимпиаде по литературе! – совсем уже по-детски похвасталась она, устремив на него сияющие в темноте глаза.

– Смешная ты, Катька! – И с нежностью подумал: – «Неужели такие девушки еще есть! Девятнадцатый век и только! Насколько я помню, девчонки из моего «продвинутого» класса школы для элитных детей называли Наташу Ростову не иначе как «восторженной дурой» или «курицей-наседкой», и уж точно никто не хотел быть на нее похожей! Скорее наши девчонки симпатизировали красавице – Элен, чем «простушке» Наташе. Да и в «девяностые» самой желанной профессией у десятиклассниц была профессия «валютной проститутки». Разумеется, никто из них не занялся столь прибыльным «мастерством», все получили высшее образование, вышли замуж, некоторые уже успели развестись», – думал Веня с явной симпатией о рядом сидевшей девушке. – «А в ней столько искренности, трогательной простоты и детской наивности, но в то же время присутствует и некая изюминка, придающая ей такое женское очарование!»

– А почему ты поступила в медицинский университет, а не пошла на филолога? – после возникшей паузы спросил ее Веня.

– Все очень просто. Во-первых, кроме того, что я люблю читать, еще с раннего детства также очень любила лечить. Залечивала своего кота, который терпеливо принимал воображаемые лекарства, кукол и всех подружек. Хотела стать или ветеринаром, или педиатором. А лет в двенадцать увидела портрет Натальи Гончаровой и была очарована этой женщиной. Кроме неземной красоты меня поразила грусть и отрешенность в ее глазах. А так как меня всегда привлекали красивые люди, то для меня венцом внешней и внутренней красоты стала она – Натали – «чистейшей прелести чистейший образец».

Потом подумав, добавила:

– Восхищаться и ценить красоту меня научила бабушка. Жаль, что я внешне не в маму – красавицу, а скорее в папу, хотя он тоже симпатичный, – с нескрываемым кокетством сказала она. – Вот мне и захотелось помогать женщинам в сохранении их природной красоты.

– А мне не симпатичны женщины с перетянутым лицом, – ответил Веня, вспомнив «неувядаемую» молодость матери. – Лучше уж симпатичные морщины, чем маска.

– Это позиция мужчины, а женщины всегда хотят выглядеть моложе! – с возмущением ответила девушка. – Мама тоже была категорически против моего решения, говоря, что в женщине главное не внешняя красота, а внутренняя.

– Да она абсолютна права!

– Хорошо говорить так, с ее то внешностью! А некоторым не нравится большой нос или уши, что же теперь, всю жизнь мучиться комплексами?

– Ну, если уши как у осла, тогда конечно, нужно отрезать! – со смехом ответил он.

Катя обиженно надула губки, но через секунду также прыснула от смеха. Успокоившись, уже серьезно сказала:

– Ну, красота – это субъективное понятие. Кто-то и с огромным носом счастлив, а кто-то и с кукольным личиком с грустью смотрится в зеркало, – рассуждала девушка. – А помогать людям в осуществлении их мечты, все-таки надо! – добавила она с горячностью.

– Да это я так, Катя, извини. Действительно, если люди хотят быть красивыми при помощи ножа хирурга, то почему бы и нет. Это их право, – согласился Веня. – Главное, чтобы «наводить красоту» нравилось тебе.

– Мой дедушка, мамин отец, которого я видела только на фотографиях, был очень красивый, лучше любого американского актера, – после паузы тихо сказала Катя. Ей хотелось сказать: «Красивый, как ты», – но от этой мысли она в смущении опустила глаза и слегка зарделась, но быстро справившись с эмоциями, с гордостью продолжила:

– Моя бабушка в свои почти семьдесят без вмешательства хирурга выглядит моложе минимум на 10 лет, и никаких засаленных халатов, стоптанных тапочек: прическа, маникюр, прямая спина; и при этом еще сказочно готовит!

– Рыжик, ты описываешь портрет моей бабушки, – засмеялся Веня. Впервые он вслух так назвал Катю.

– Рыжик? – удивилась она. – Хотя мне нравится. В шестнадцать меня в школе называли Белочкой. А мне нравится твое имя – я буду называть тебя только по имени – Венечка. А в детстве как к тебе обращались?

– В школе – Лазарь, бабушка с дедушкой, как и ты – Венечка, а родители – Веня. Правда, отец больше называл Вениамином.

***

В общении и узнавании друг друга время летело незаметно. В пансионат молодые люди возвращались обычно поздно, когда городок уже спал после бурной курортной ночи, и прощались у двери Катиного номера до следующего утра.

Катя, несмотря на юный возраст, очень точно поняла свободолюбивую душу Венечки. К нему, на ее взгляд, вполне можно было применить одно из высказываний Эриха Фромма, которого так любил цитировать папа: «Мы не должны никому давать объяснения и отчитываться…Свободный человек должен объяснять что-либо лишь самому себе – своему уму и сознанию». И это чувство свободы в Венечке ей удивительно нравилось. А еще Кате было лестно внимание такого взрослого мужчины, каким иногда она считала Веню. Ей было приятно, что он внимательно, не перебивая, слушает ее длинные монологи; не называет «книжным червем» в отличие от ее ровесников, интересующихся больше компьютерными играми, чем высказывания какого-то Сенеки, жившему около двух тысячелетий назад, и «высшей добродетелью для которого была верность самому себе». Именно эту мораль Катя стремилась воплотить собственную жизнь, которую, на ее взгляд, демонстрировал Веня.

Наивная, чистая, смешная Катенька, «белая ворона»! Разве Сенека или поэты девятнадцатого века должны интересовать симпатичную девушку в начале 21 века!

Глава вторая

Девушек, подобных Кате, Веня никогда раньше не встречал. Обычно он общался и влюблялся в девушек модельной внешности, внутренний мир которых его мало интересовал: «При таких-то ногах он вроде бы не чему!». Его всегда привлекала больше внешняя красота, чем внутренняя. Миловидная начитанная Катя, при весе чуть больше сорока и росте около 160 см, ну никак не тянула на модель. От ее фигурки веяло детской беспомощностью, а никак не сексуальностью.

Но Веня все чаще ловил себя на том, что постоянно думает о ней. Она занимала все его мысли. Он осознавал, что влюбляется в эту малопонятную, но так манящую к себе девушку! Вене нравилось в Кате все; но особенно притягивала ее нежная сияющая улыбка, которая мгновенно вспыхивала и озаряла светом ее милое лицо. Ему хотелось целовать ее припухшие по-детски губы, прикасаться к чистой, чуть тронутой загаром коже, гладить шелковистые золотистые волосы. Он уже не мог, как прежде, схватить Катю высоко на руки и бросить в воду, визжащую как ребенок от восторга – «Венечка, а-а-а!»; или просто устало лежать вместе с ней на уже остывающем песке после вечернего заплыва «кто дальше и быстрее», слегка соприкасаясь полуобнаженными телами. Но признавшись в своих чувствах себе, он боялся нарушить гармонию, возникшую между ними и так сблизившую их; и поначалу стоически сопротивлялся нарастающему желанию, возникшему помимо его воли.

«Стареешь, Венечка. Тебя уже Лолиты привлекают. Море и солнце способствуют влюбленности, а, старик?» – с ироний думал он о себе, стараясь подавить возникшее чувство. Но с каждым часом делать это было все труднее.

Веня уже не чувствовал себя рядом с Катей этаким московским «мачо», много повидавшим и хорошо познавший этот мир; скорее он ощущал себя четырнадцатилетним подростком, впервые влюбившимся и робеющего в присутствии субъекта своего восхищения. Его переполняли чувства обожания, нежности и преклонения, но при этом он пребывал в растерянности, поскольку впервые не знал, как вести себя с девушкой, которая безумно ему нравится – не мог предвидеть, как поведет себя Катя, если он откроется ей. «Я никогда прежде не испытывал ничего подобного, это как внезапная стихия, от которой невозможно укрыться и спрятаться. Надо только довериться провидению», – думал он в смятении.

Своей только что зарождающейся женской интуицией Катя почувствовала его нарастающее желание. Когда мужчина заинтересован в женщине, проявляет восхищение и симпатию к ней, то она невольно осознает это. В женщине рождается отклик на это восхищение, который постепенно разрастается, и она …влюбляется.

То же происходило и с Катей. Интуитивно уловив чувство, которое Веня питает к ней, она испытывала радость и гордость от впервые появившегося ощущения своей женской власти над ним, но кроме этого, в ней созревало желание сделать счастливым его – Венечку.

Попрощавшись с Веней поздним вечером у двери своего номера, Катя долго лежала без сна на узкой кровати в душном номере, и мысленно восстанавливала мельчайшие подробности, связанные с ним, предаваясь девичьим мечтам и сомнениям:

«Разве может Веня по-настоящему полюбить меня, как папа любит маму? Он – взрослый, состоявшийся и такой красивый! И он старше меня на семь или восемь лет. Хотя папа тоже старше мамы, правда, всего на три года. А я, кажется, по-настоящему влюблена. И влюбилась еще тогда, когда первый раз увидела его на пляже, только сегодня поняла это!»

Первая любовь переполняла ее чистую душу; любовь, у которой нет опыта; любовь, которая полна надежд! Чувство, такое естественное и такое всепоглощающее в юном возрасте. «Веня, Венечка – какое красивое имя. Я такая счастливая!».

«Нет, надо поделиться с кем-то тем, иначе можно задохнуться от счастья!». Она вскочила с кровати и достала тоненькую тетрадку, заботливо положенную бабушкой со словами: – Будешь писать, Катенька, письма раз в пять дней!

Удобно уселась на кровать, подогнув под себя ноги, она стала писать письмо подруге:

«Машка, я такая счастливая! Я влюбилась!

Первый раз и навсегда! Только не смейся, действительно навсегда. Никогда и ни к кому я не буду испытывать то, что сейчас во мне!

Начну все по порядку. Извини, Машка, но и без тебя я отдыхала прекрасно и почти не скучала. Ты не представляешь, какая здесь красота! А море! Сказочное! Самое чистое море, какое я только видела, и народу много меньше, чем в это же время в Сочи; практически я одна доплывала до буйков и там лежала на морской глади в одиночестве, мечтая и смотря в чистое небо. И намечтала!

У него самое красивое имя на свете – Веня, Венечка! Я могу его повторять бесконечно, и оно звучит для меня как самая прекрасная музыка на свете! А познакомились мы на пляже, вернее, это я первая обратила на него внимание. В сердце произошел словно толчок, увидев его, я больше ничего и никого не замечала. Это был как солнечный удар! Он очень красивый, почти как дедушка Николай. Помнишь, как ты зачарованная смотрела на его портрет. Так вот и я, как зачарованная смотрела на этого юношу, но не только потому, что он красивый, а больше он поразил меня своей внутренней свободой, ему было ровным счетом все – равно, что скажут другие, он был в гармонии с собой и окружающими, как свободная гордая птица. Помнишь, как Набокова: «Есть в одиночестве свобода», так это про него, Венечку.

Машка, мы с тобой недавно мечтали, в кого можно влюбиться по-настоящему. Так вот Венечка именно такой, как я тогда описывала в наших мечтах – умный, красивый, внимательный, талантливый. Ты еще тогда посмеялась надо мной, сказал, что я «кисейная барышня и такого принца, о каком я грежу, сейчас в мире не существует. Вымерли как мамонты». Машка – существует!

Познакомились мы с ним только через день, как я его впервые увидела; он сам ко мне подошел. Хотя сейчас мне кажется, что если бы он этого не сделал, то я набралась бы храбрости или наглости, и подошла познакомиться к нему сама. Ему двадцать пять лет, он художник из Москвы. С первых минут нашего знакомства мы с ним общались очень легко и просто. Ни с кем мне не было так хорошо, даже с тобой, Машка. Мне кажется, я с ним могу говорить обо всем, а он будет внимательно слушать и только иногда иронизировать на мои эмоциональные высказывания, охлаждая мой пыл. Даже в самых смелых мечтах я не предполагала, что встречу человека так хорошо меня понимающего и тонко чувствующего. Сегодня прошло только пять дней, как мы знакомы, а мне кажется, что я знаю его всю жизнь. И дальше хочу узнавать – тоже всю жизнь, но уже рядом с ним. Сейчас, когда я влюблена, весь мир кажется мне еще прекрасней: луна, которая диском повисла на небе: и само небо, почти черное, с яркими звездами; и море, «ухающее» вдалеке. Смотрю на звезды и с замиранием сердца жду, а вдруг одна из них начнет падать и надо успеть, не пропустить и загадать желание! А желание у меня одно – быть рядом с Венечкой, дарить ему свою любовь и быть любимой им!

Не знаю, как завтра взгляну на него. Мне, кажется, он все сразу прочтет на моем лице. Ты же мне всегда говорила, что я не обладаю мастерством скрывать свои чувства, таким важным для женщины.

Машка, извини за сумбурное письмо, но я уверена, что ты меня поймешь и порадуешься за меня. Скоро уже ночь закончится, небо посветлело, пора спать. Пока. Твоя влюбленная подруга Катька».

Но рой мыслей еще долго не давал ей заснуть. Изнутри распирало чувство, ранее не испытанное ею, сердце учащенно билось, губы и щеки пылали. Неожиданно для себя она медленно с нежностью провела указательным по шее, набухшим соскам, почувствовав, как дрожь пробежала по всему телу. При этом она испытывала стыд и в тоже время мучительную сладость, разливавшуюся в теле и ранее не известную ей!

Наконец, на рассвете здоровый сон настиг Катю, и она крепко уснула, улыбаясь своим мечтам.

***

На следующее утро девушка, надев свое любимое белое очень простое платье, которое ей удивительно шло, трогательно подчеркивая ее чистоту и грациозность, ждала Веню у выхода из пансионата. За прошедшую «мечтательную» ночь в Кате произошли трогательные перемены превращения милой застенчивой девушки в пленительную, очаровательную юную женщину, как происходит на рассвете превращение бутона в чудесный цветок.

Увидев Веню, она не смогла сдержать смущения и опустила глаза; ей казалось, что в них он увидит то, что чувствовало ночью ее тело и сердце. Когда Веня, как обычно взял ее за руку, то холодные пальчики предательски дрогнули, а на глазах выступили слезы. И не в силах сдержать эмоции, она резко одернула руку и быстрым стремительным шагом полетела вперед. На берегу, одним рывком сбросив платье и, не дожидаясь юноши, она побежала к морю, сразу же окунувшись с головой в его прохладные утренние волны.

Веня догнал ее уже за буйками, расслабленно лежащую на морской глади и улыбнувшуюся ему своей обычной светлой улыбкой. Как будто этим внезапным броском Катя сбросила возникшее в ней напряжение, не позволяющее непринужденно общаться с ним, как прежде. Но через минуту, посмотрев друг другу в глаза, оба поняли, что «как прежде» уже невозможно. Их обоих накрыло волной чувств!

Этим днем они решили пойти в горы, без экскурсий и проводников – вдвоем. Переодевшись в футболки, шорты и кроссовки и узнав у местного жителя дорогу, они смело направились покорять горную вершину. Дорога превратилась в узкую крутую тропинку, петляющую между колючими кустарниками кизила, лавровишни, а иногда и дуба, корни которого служили ступеньками. Чем выше они поднимались, тем труднее был путь; вот за поворотом блеснуло вдалеке море и снова густой кустарник переплетается с хвойными и вечнозелеными деревьями, названия которых они не знали. Веня шел впереди, постоянно оглядываясь и предлагая Кате руку, если была скользкая глиняная тропа или крутой опасный подъем. Преодолев очередной крутой подъем, и видя, что Катя одолела его с усилием, Веня предложил девушке передохнуть недалеко от бегущего тоненькой струйкой горного ручья.

– Ух, как я устала! – вздохнув, сказала она, усаживаясь на упавшее высохшее дерево.

Веня достал из рюкзака купленные в кафе чебуреки и зеленое крупное яблоко и протянул его Кате.

– Осталось последнее, – извиняющим тоном произнес он.

– Спасибо, яблоки мои любимые фрукты, особенно зеленые.

– Надо же! Я тоже больше всего люблю зеленые яблоки! – с удивлением сказал он.

Они с жадностью съели чебуреки и напились ломящей зубы прозрачной горной воды.

Насытившись, долго говорили о своих родных, о доме, о том, что в этом почти первобытном для городского человека месте, где они находились в полном одиночестве, казалось все таким далеким и таким нереальном.

– Веня, а ты боялся чего-то или кого-то в детстве? – неожиданно спросила Катя.

– Не помню, может быть пауков. Но я их и сейчас не очень жалую.

– А я в детстве боялась смерти, – сказала она и увидела удивление в Вениных глазах.

– Почему ты сейчас об этом вспомнила?

– Не знаю, возможно, потому, что мы с тобой сидим в темном прохладном лесу, а если пройти метра два, будут ослепительное солнце, и еще напротив нас красивая южная пихта. Все это напомнило мне другую картину. Когда мне было пять лет, умерла моя прабабушка; а жила она в глубинке в маленьком городке. Когда мы приехали туда и зашли в дом, то сразу наткнулись в коридоре на венок из пихтовых веток; в комнатах было темно и много людей, в основном пожилых и все плакали или говорили шепотом, и все вокруг пропахло пихтой и какой-то безысходностью. Обо мне как-то сразу забыли, и я забилась в угол и боялась зайти в комнату, где стоял гроб, и чувствовала себя такой одинокой и потерянной среди людей. Наконец, меня увидела мама, наверное, мое выражение лица ее испугала, она схватила меня, накинула шубку, и мы вышли на улицу, а там нас сразу ослепило яркое зимнее солнце. Мама меня прижала к себе и очень печально проговорила: «Солнце и темнота». А я тогда спросила: «Мамочка, смерть – это темнота?». Она ничего не ответила, только крепче прижала меня к себе и заплакала. С тех пор я еще года два боялась одна зайти в темную комнату, мне казалось там сидит смерть. Потом это прошло, но до сих пор, если я одна дома, то зажигаю свет во всех комнатах. И вообще – я очень люблю солнце! – воскликнула она.

– Маленькая моя, ты сама как солнышко, – ласково сказал Веня и, положив руку ей на плечо, слегка прижал к себе.

Катя смутилась и от его слов, и от жеста, но руку не убрала, а сидела замерев. «С Венечкой мне ничего не страшно!» – подумала девушка, а вслух сказала:

– Венечка, а я никогда не была в горах, это мой первый поход.

– Рыжик, знаешь, я тоже сегодня сделал это впервые. А в детстве очень мечтал о походах в горы вместе с отцом, только с ним вдвоем, и никого вокруг, как сейчас, – как-то грустно сказал Веня, и, посмотрев на Катю, весело добавил: – Ну, пойдем покорять нашу первую вершину, осталось несколько десятков метров! Вперед, покорительница!

Когда немного запыхавшись, они достигли гористой вершины с одиноко стоящими невысокими кривыми пихтами и чахлой травой, то перед ними отрылся восхитительный вид. Оба «покорителя гор» не смогли сдержать возглас восхищения от этого зрелища. У подножия гор лежал городок, весь утопающий в зелени, скрывающей «покалеченные» войной дома и запустение; по синему небу огромные, величаво плывущие бело-розовые облака, разделяющие море и небо! И все: пихта, трава, воздух было пропитано свежестью лазурного моря!

Веня от такой красоты даже оторопел, он редко рисовал пейзажи, а сейчас ему было жаль, что не взял с собой красок и мольберт. Какая бы получилась картина – тоненькая девушка в белой футболке и шортах на вершине горы, опираясь рукой на одинокую корявую пихту, восторженно смотрит на бескрайний простор морской глади!

«Катя! Ни с одной из своих предыдущих девушек ему никогда не захотелось бы пойти в горы, только в кафе или ночной клуб», – думал он, любуясь ее разгоряченным лицом, слушая восхищенные возгласы. Он встал у самого обрыва, раскинул руки и закричал: «Катюша! Рыжик! Лепота!!!».

Действительно, влюбленное сердце хочет подарить весь мир, всю вселенную своей любимой!

К ужину они вернулись голодные, уставшие, но такие счастливые!

В этот вечер им не хотелось купаться. Они долго сидели на берегу моря, слушая шум его волн, которые ласково касаясь гальки, со вздохом уносили ее за собой.

– Смотри, Веня, – воскликнула Катя, – красная луна!

Действительно, низко над морем на фоне темного неба висел диск огненно-красного цвета, «как будто выросший со дна», и отражающийся в темной воде. Зрелище было восхитительно-фантастическое. Веня положил руку на плечо девушки, слегка прижимая ее к себе, и так они долго сидели, не проронив ни слова – в блаженном молчании родственных душ громко говорили их сердца. И красная луна, свет звезд, шум волн, и все эта красота южной ночи стала только их миром, миром для двоих.

– Пойдем, Катюша, уже становится прохладно, – нежно сказал Веня.

Он встал, протянул Кате руку и, держась за руки, не проронив больше ни слова, они, не спеша, словно оттягивая то, что должно произойти, пошли к пансионату. У двери Катиного номера Веня привлек ее к себе, и она почувствовала биение его сердца. Охватив ладонями ее побледневшее лицо с опущенными веками, он медленно, слегка касаясь, стал покрывать поцелуями ее щеки, виски, глаза. Потом притянув ее к себе, властно коснулся губ. Катя затрепетала в его объятиях, ее захлестнуло ранее неизведанное ей ощущение; и всем своим существом она потянулась к нему и растворилась в нем, чувствуя себя в его руках легкой, как пушинка. Все это время она старалась дышать медленно, словно с каждым последующим вдохом и выдохом боялась выдохнуть, потерять то огромное, прекрасное, что переполняло ее в это мгновенье.

Для этих двоих это была «ночь, полная любви и нежности» как пишут в романах. Она манила, была полная обещаний и любви. Веня был таким трогательным, таким внимательным и терпеливым, каким он себя еще не знал. Он думал, прежде всего, не о своем чувственном наслаждении, а о Кате. Заснули влюбленные только на рассвете, когда первые лучи утреннего солнца, робко проникли в комнату, словно стыдясь коснуться их уставших обнаженных тел.

Проснувшись, Веня долго смотрел на Катю – на полуоткрытый по-детски рот, разметавшиеся по подушке золотистые локоны; и им овладевало необъяснимое чувство удовлетворения и полноты, словно что-то еще до конца не непонятое им, но такое долгожданное и желанное вошло надолго в его жизнь.

«Я хочу каждое утро просыпаться рядом с этой девушкой, моим нежным чудом, «Рыжиком», – внезапно подумал он. – Как так могло произойти, что всего за несколько дней эта девушка стала самым близким, родным и… любимым человеком? Я – эгоист до мозга и костей, как говорит мама, который всегда избегал привязанности, хочу любить и сделать счастливой эту хрупкую прелестную девочку?!».

Он точно вступал в новый и непривычный для себя мир, в котором появляется ответственность не только за свою жизнь, но за жизнь более слабого и любимого существа.

Было уже совсем светло, когда Катя проснулась. Еще не открыв глаза, она почувствовала пьянящий густой запах. Повернув голову, девушка увидела стоящий у кровати гостиничный тазик с розами, блестевшими капельками росы, и наполнившими комнату своим медовым ароматом. На против кровати, удобно устроившись на стуле, сидел Венечка и улыбался, наблюдая ее пробуждение.

– Ты обчистил все местные клумбы, – с сонной улыбкой сказала Катя, – и нас арестуют как нарушителей общественного порядка, – и потянулась к нему тонкими руками.

Впервые она объединила их в одно целое, проговорив – «нас».

– Доброе утро, мое ласковое солнышко, – чувственно сказал Веня.

Он встал, взял в руки самую большую розу и, отрывая ее еще влажные лепестки, стал осыпать ими ее обнаженное юное тело.

– Рыжик, ты чарующая, как эта роза и ты – как «Весна» Боттичелли, – с восхищением сказал он, любуясь девушкой. – Я напишу твой портрет и назову его «Улыбка любви».

– И я навечно останусь в истории как возлюбленная великого художника Венечки Лазарева, – тихо засмеялась Катя, глядя на него снизу светящимися нежностью и любовью глазами.

Слегка дрожащим от волнения голосом, при этом испытывая необъяснимый восторг, Веня встал перед кроватью на колени и торжественно произнес:

– Рыжик, я люблю тебя, я очень тебя люблю. И хочу, чтобы мы были вместе.

Лицо его при этом было серьезным и таким трогательным! Он впервые в жизни произносил эти слова – люблю тебя.

«А разве может быть иначе, после всего, что с нами произошло?» – подумала Катя. Свою дальнейшую жизнь она уже не мыслила без него, он тот – «единственный», который «предназначен ей судьбой», ее Венечка! И сердце ее, готовое выпрыгнуть из груди от счастья, переполняли любовь и нежность к этому красивому и такому родному человеку!

Через три дня Веня улетал в Москву, и все это время они практически не расставались. Настигшее их чувство было подобно внезапному шторму, случившемуся после изнуряющей августовской жары, когда самые рискованные или безрассудные существа, несмотря на запрет, бросаются в пенистые высокие серые волны, чтобы получить дополнительный адреналин. Хорошо подготовленный пловец испытывает ни с чем несравнимый восторг, бросаясь в крутую пенистую волну, играет с ней, наслаждаясь ее качкой. Неумелый пловец, шагнув в штормящее море, может не справиться с первой волной, которая, накрыв его с головой, увлечет в бушующее море, и уже не будет у него сил выбраться из этой стихии.