Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов

– Его дам не я, а вы сами, ваше величество!

– Но ведь вы вождь этой армии!

– Нет, ваше величество, официально этим вождем явитесь вы. Наши роли должны быть распределены. Я человек дела, я руки, но вы должны стать головой!

Королева задумалась, не решаясь дать ответ.

– Поторопитесь, ваше величество! – сурово сказал ей Гиз. – Время не терпит, и я должен покинуть Париж до наступления дня. Если вы не дадите мне положительного согласия, то я буду принужден увезти вас в Лотарингию, чтобы там докончить наш разговор!

– Но, герцог… Ведь вы обещали мне спасти Рене.

– Я спасу его!

Королева увидела, что раздумывать ей не о чем: у нее не было выбора.

– Ну что же, – сказала она, – раз интересы государства требуют этого, то я согласна!

– В таком случае остается только назначить день. Сегодня у нас четырнадцатое августа. Что вы скажете, если мы назначим этот великий день на двадцать четвертое, день святого Варфоломея?

– Мне все равно, – нерешительно ответила королева.

Герцог принес и поставил перед королевой небольшой столик, на котором были заготовлены письменные принадлежности и пергамент, и произнес:

– В таком случае, ваше величество, соблаговолите написать под мою диктовку нижеследующее: «Герцог Гиз действовал в ночь двадцать четвертого августа по моему приказанию».

– Но позвольте, герцог, – сказала Екатерина, – ведь вы можете зайти слишком далеко и потом сослаться на мое приказание!

– Ну что же, если вы боитесь этого, вам остается только последовать за мной в Лотарингию и бросить Рене на потеху палачу, – сказал герцог.

Екатерина взяла перо.

– Что же делать, – сказала она, – приходится покоряться!

Она написала требуемое, подписала и вручила пергамент герцогу Гизу.

XI

В то время как Екатерина Медичи с герцогом Гизом решала участь гугенотов, герцог Крильон после разговора с Кабошем возвращался в Лувр в весьма задумчивом настроении духа.

Его задумчивость объяснялась двумя обстоятельствами. Во-первых, Кабош отказался верить, что Рене действительно будет казнен, и выразил твердую уверенность, что королева Екатерина выкинет какой-нибудь фокус для спасения своего фаворита. Во-вторых, на обратном пути он наткнулся на растрепанную Фаринетту, которая с воплями рассказала ему, что три неизвестных ей дворянина, сопровождавшие замаскированную даму и назвавшиеся друзьями Рене, отбили у нее Паолу.

Крильон сразу подумал, что этой дамой не мог быть никто, кроме королевы-матери. Но почему она отправилась ночью по улицам Парижа, да еще в самом глухом уголке города, в сопровождении каких-то друзей Рене? Явно было, что тут что-то затевалось, и это «что-то» надо было обязательно заранее предупредить и парализовать. Но как предупредить то, чего еще не знаешь?

– Утро вечера мудренее! – решил Крильон и, повалившись одетым на свою постель, сейчас же разразился богатырским храпом.

В этом отношении король был совершенно прав, когда говорил, что любой из его подданных наслаждается большими жизненными благами в смысле сна и аппетита, чем он, монарх. Действительно, в то время как Крильон издавал носом великолепнейшие рулады, король беспокойно метался на своем роскошном ложе. Хоть он и сказал, что хочет спать, но, улегшись, не мог сомкнуть глаз: слова матери произвели свое действие на его подозрительный ум. Правда, под самое утро он задремал, но ему приснился такой страшный сон, что он поспешил проснуться: ему приснилось, что сир де Кот-Гарди вместе с Генрихом Наваррским старается задушить его. С трудом вырвавшись из власти кошмара, король позвонил и приказал вбежавшему пажу позвать Крильона.

– Дорогой герцог, – сказал он, когда тот явился, – я решил покончить с гугенотами!

Крильон удивленно раскрыл глаза и спросил:

– Разве ваше величество изволили еще раз видеться с королевой-матерью?

– Нет, – мрачно ответил король, – но дело не в ней. Дело в том, что гугеноты строят заговоры и наваррский король тоже!

– Ну, за этого-то я ручаюсь, ваше величество! – ответил Крильон.

– А вот поди позови-ка мне его! – приказал король.

Генрих Наваррский в это время еще спал в супружеской кровати, однако Крильон поднял его и повел к Карлу IX. Король тем временем успел встать и пройти в кабинет. Уверенный тон Крильона произвел свое действие на ум этого неустойчивого монарха, и он принял Генриха гораздо ласковее, чем ожидал сам.

– Мой бедный Анри, – обратился к нему король, – нравится ли тебе жить в Лувре?

– Ну конечно, государь!

– Неужели же ты не скучаешь о своем королевстве и о своих подданных? А ведь мне рассказывали, что Нерак прелестное место. К тому же наступает время сбора винограда и оливок, сопровождаемого танцами и празднествами, а это так интересно, говорят!

– Но все, что вы говорите, может означать, что вы, ваше величество, хотите отделаться от меня! – ответил Генрих с тонкой улыбкой.

– Полно, – возразил король. – Просто я подумал, что у тебя здесь могут быть неприятности и что Марго никогда не бывала в Наварре… Тебе следовало бы свозить ее туда!

– О, я не прочь бы, ваше величество, но…

– А, так ты хочешь поставить какие-то условия?

– Только одно, ваше величество: я хочу одновременно увезти с собой и жену, и ее приданое. Таков обычай!

Карл IX подскочил на месте и издал какой-то неопределенный звук.

– Ну да, – улыбаясь, продолжал Генрих, – мне обещали в приданое за Маргаритой город Кагор и сто тысяч экю. Я нуждаюсь в данный момент в деньгах, ну а Кагор округляет мои владения!

Крильон наклонился к уху короля и шепнул:

– Человек, который способен требовать напрямик свои деньги, не может быть заговорщиком, ваше величество!

Наступила минута общего молчания. Наконец король заговорил:

– А, так ты хочешь вступить во владение приданым?

– Но мне кажется, что это вполне естественное желание, ваше величество, тем более что я нуждаюсь в деньгах. У меня имеются долги…

– Когда женишься, всегда имеешь долги, – сентенциозно заметил король.

– Кроме того, – продолжал Генрих, – мне приходилось слышать от покойной матушки, что нам, наваррским королям, Кагор необходим так же, как воздух птицам или вода рыбам!

– Вот как? Ну а если бы ты не женился на моей сестре?

– Тогда мне пришлось бы забрать Кагор с оружием в руках! – ответил Генрих с хитрой улыбкой.

Карл IX покатился со смеху, которому вторил Крильон. Давно уже прошли для Франции те времена, когда какой-нибудь суверенный королишка мог отобрать такую первоклассную крепость, как Кагор…

– А ведь наваррский король действительно способен сделать это, ваше величество! – задыхаясь от смеха, сказал герцог Крильон.

– Ну, по счастью, в этом не представляется никакой надобности, – продолжал Генрих, – так как вы, ваше величество, отдадите мне Кагор добровольно.

– Ты думаешь? – ответил Карл IX. – Гм… Надо тебе сказать, что Кагор нужен мне самому!

– Да, но вы, ваше величество, обещали мне его, – спокойно возразил Генрих, – и я настолько верю монаршему слову, что готов терпеливо ждать здесь, пока вашему величеству будет благоугодно сдержать свое обещание.

С этими словами Генрих простился и ушел.

– Ну-с, – сказал тогда король, обращаясь к Крильону, – что ты думаешь об этом, герцог?

– Я думаю, государь, что наваррскому королю придется долго прожить в Париже и что вы не будете в состоянии уговорить его отправиться восвояси, пока…

– Да что ты мелешь, Крильон! Где же мне, по-твоему, взять те сто тысяч экю, которые ему обещаны?

Крильон не успел ответить, как вошел паж Готье.

– Ваше величество, – сказал он, – ее величество королева-мать просит ваше величество принять ее величество!

– Пусть войдет! – приказал Карл.

– Ах, черт возьми, государь, – сказал тогда Крильон, – а я-то хотел без помехи сообщить вашему величеству кое-что относительно Рене!

– Не беспокойся, герцог, на этот раз я не уступлю!

Екатерина вошла в комнату бледная и грустная. Она ласково поздоровалась с Крильоном, и последний подумал: «Черт возьми! Я предпочел бы взгляд, полный злобы! Когда королева настроена добродушно, значит, она уверена в победе!»

– Ваше величество, – сказала королева, – я очень счастлива, что мне удалось открыть ваши глаза на истинных врагов монархии и трона. Теперь же, когда я не нужна вам более, я пришла просить разрешения вернуться в замок Амбуаз.

– Что такое? – удивился король, заподозривший, что за этим что-то должно крыться.

– Я имела смелость просить ваше величество выслать наваррского короля из Франции. Теперь я вижу, что была не права, и почтительнейше прошу ваше величество не чинить королю Генриху никаких неприятностей!

– Полно, ваше величество, – сказал король, – играйте-ка со мной лучше в открытую! Вы хотите добиться помилования Рене, не так ли?

– Нет, ваше величество, я отказываюсь долее защищать Рене. Мне пришлось случайно убедиться, что, в сущности говоря, я одна только и защищаю его, и я подумала, что, быть может, меня ослепляет личная привязанность. Монарх не может следовать голосу сердца вопреки желанию всего народа. Поэтому-то я и решила предоставить Рене его участи.

– Мне кажется, вы совершенно правы, действуя так, ваше величество, – сказал король. – Значит, решено: Генрих остается в Лувре, а Рене будет колесован!

– Вы единственный хозяин во Франции, ваше величество, – покорно ответила Екатерина.

– Великолепно, – сказал король, – это дает мне экономию в сто тысяч экю плюс еще первоклассную крепость!

Королева не поняла ничего в этом восклицании и хотела попросить объяснения, однако король продолжал:

– Вы же, государыня, останетесь возле меня, так как я нуждаюсь в ваших советах!

«Я был прав! – мрачно подумал Крильон. – Королева что-то затеяла и рассчитывает на успех. Будет произведена отчаянная попытка спасти Рене. Ну, смотри, Крильон, держи ухо востро!»

XII

Мы оставили пажа Рауля запертым в комнате Нанси. Сначала он терпеливо дожидался возвращения девушки, но потом ему стало скучно. От нечего делать он решил понаблюдать за королевой Екатериной и с этой целью вывернул знакомый ему квадратик паркета и лег на пол, чтобы приникнуть глазом к потайному отверстию.

С первого взгляда ему показалось, что комната королевы Екатерины совершенно пуста, но, приглядевшись повнимательнее, он заметил, что в углу съежилась какая-то человеческая фигура. Это была полуобнаженная женщина с распущенными черными волосами и дико блуждающими глазами. Приглядевшись повнимательнее, Рауль узнал Паолу.

– Готов держать пари, что Нанси ничего не знает об этом! – пробормотал он.

Послышался треск отпираемого замка, и в комнату вошла Нанси.

– Вот любопытный! – сказала она.

– Тише! – остановил ее паж.

Нанси засмеялась и сказала:

– Вот и видно, что ты вернулся из провинции! Иначе ты знал бы, что королева Екатерина переселилась в соседнюю комнату, так как ей было слишком жарко в этой летом!

– Очень возможно, а все-таки посмотрите-ка! – ответил Рауль.

Нанси опустилась на колени и посмотрела в отверстие. Хотя она и знала от Крильона, что прошлой ночью три неизвестных кавалера в сопровождении замаскированной дамы вырвали у бродяг дочь Рене Флорентинца, но ее поразила смелость королевы, решившейся припрятать девушку в самом Лувре. Тем не менее она затаила в себе удивление, взяла Рауля за руку, оттащила его от смотрового отверстия, закрыла последнее и важно сказала:

– Рауль, ты просто неопытный паж, маленький мальчишка, и никогда не будешь в курсе политики двора, пока за это дело не возьмется Нанси.

– Но я только и жду, чтобы вы просветили меня! – ответил паж, глядя на девушку влюбленным взором.

– Ну-с, слушай! Я уже сказала тебе, что королева открыла несуществующий заговор, и это помогло ей вернуть прежнюю милость короля. Однако эта милость была недостаточна для спасения Рене, и вчера его величество приказал Крильону распорядиться казнью. Сегодня королева явилась к его величеству и заявила, что согласна на казнь своего фаворита. Теперь подумай: король приказывает, Крильон сгорает желанием исполнить приказание, королева-мать дает свое согласие. Значит, это приказание исполнено не будет и Рене не будет колесован! Ведь это так очевидно! Однако, когда я сообщила об этом наваррскому королю, он рассмеялся мне прямо в лицо. Вообще никто, решительно никто не хочет верить, что Рене будет спасен!

– Вы ошибаетесь, Нанси! – сказал паж.

– Что такое? И ты?

– Вы ошибаетесь, что никто не верит вам: я держусь того же мнения, что и вы!

– Ах ты, льстец! – сказала Нанси, розовея.

– Нет, я просто люблю вас! – ответил паж, набираясь храбрости и обвивая гибкую талию девушки одной рукой, а другой взяв ее за руку.

– Однако! – смеясь, сказала Нанси. – Ты сделал большие успехи во время путешествия! Ты стал смелее, мой мальчик!

– Только потому, что люблю вас! – повторил паж.

– Браво, браво! – не переставая смеяться, воскликнула Нанси.

Тогда паж крепко прижал к себе девушку и запечатлел на ее розовых щечках два сочных поцелуя. Он хотел повторить эту приятную операцию, но Нанси ловко вывернулась из его объятий, подбежала к двери, открыла ее и сказала:

– Эге! Вы становитесь чересчур предприимчивы, сударь! Ну-с, проваливайте!

Ввиду того что Рауль совершенно не выказывал желания расставаться с Нанси на самом интересном месте их разговора, она взяла его за плечи и бесцеремонно вытолкала в коридор.

Рауль отправился восвояси, думая то об очаровательной Нанси, то о Рене, которого, по мнению Нанси, непременно спасут. В этом отношении он был далеко не единственным человеком, думавшим о Рене: весь Лувр был занят мыслями о том, действительно ли королева допустит казнь своего любимца и как она решится пойти наперекор прямому желанию короля.

А тот, о котором думало столько умов, мрачно сидел в подземелье неприступного Шатле. Нам уже приходилось говорить, что губернатор Шатле, сир де Фуррон, был, подобно Крильону, неподкупным служакой и непреклонным рабом долга, которого не удавалось запугать никакими угрозами, что еще более уменьшало шансы Рене на спасение. Тем не менее губернатор с нетерпением ожидал, когда его избавят от такого опасного и беспокойного узника. Нечего и говорить, что он с чувством громадного облегчения прочел нижеследующее письмо короля, врученное ему во время завтрака пажом короля.

«Господин губернатор, – написал Карл IX. – Я назначил казнь Рене на завтрашний день. Ее величество королева-мать согласилась со мной, что эту казнь нельзя отсрочивать на более долгое время, и решила предоставить преступника его судьбе. Но, памятуя о душе несчастного грешника, она просила моего разрешения на передачу осужденному четок, освященных самим папой, в надежде, что эта реликвия поможет преступнику по-христиански встретить искупление за содеянное. Посылаю Вам эти четки для передачи Рене и изъявляю Вам свое монаршее благоволение».

Губернатор взял четки и, кончив завтракать, лично понес их осужденному.

Рене содержался в одном из мрачнейших подземных отделений тюрьмы. Волосы фаворита королевы побелели, и с некоторого времени его члены день и ночь были охвачены нервной дрожью. Немудрено было и совсем лишиться разума в такой ужасающей обстановке. Рене знал, что его казнь решена, и мог каждый момент ожидать, что за ним придут; вот это-то ожидание действовало еще сильнее, чем любые физические мучения, и каждый раз, когда слышалось скрипение заржавленного замка камеры Рене, он впадал чуть не в обморочное состояние, думая: «Боже мой! Неужели пришли за мной?»

И теперь приход губернатора поверг его в бесконечно мучительное состояние мрачного ожидания.

– Рене! – обратился к нему сир де Фуррон. – Я пришел объявить вам, что час вашей расплаты за грехи близок!

Рене ничего не ответил, только его дрожь усилилась.

– Рене! – повторил губернатор. – Завтра в полдень вас поведут к собору Богородицы для публичного покаяния. Сама королева-мать отступилась от вас, но, желая придать вам бодрость, она посылает вам эти четки. Вот, возьмите!

Рене схватил четки и с трудом подавил крик радости. В то же время он сразу перестал дрожать.

Что же это были за четки, способные оказать такое магическое действие?

В первый раз они вторглись в жизнь Рене тогда, когда он еще только начинал свою карьеру придворного парфюмера-отравителя королевы. Однажды к нему явился монах и принес ему четки с просьбой наполнить одно из зерен, имевшее потайное отверстие, ядовитым порошком. Монах не скрыл, для чего ему нужно это: существует особа, завещавшая весь свой громадный капитал монастырю, но зажившаяся на этом свете чересчур долго. Поэтому монастырский капитул и решил ускорить ее соединение с праведниками в раю. Для этой цели ей будут вручены эти четки, и если в тайное отверстие одного из зерен будет насыпан ядовитый порошок, то мало-помалу он войдет через поры в кровь особы и она незаметно умрет. Ввиду того что в награду за помощь монах дал Рене изрядную сумму авансом и такую же обещал после удачного результата, парфюмер не стал долго раздумывать и сейчас же исполнил просьбу. Монах ушел, а Рене весело взялся за приготовление требуемого яда. Как это иногда бывает, с момента появления четок в его руках парфюмеру решительно во всем повезло. Дня через два монах снова явился и получил свой заказ. И словно с четками ушло все счастье: наступила полоса неудач! Рене решил, что эти четки имеют какое-то мистическое влияние на его судьбу, и стал думать, как бы ему завладеть ими. Через некоторое время монах-отравитель явился снова к парфюмеру и заявил, что приготовленный им порошок оказался великолепным; поэтому он принес Рене обещанную половину суммы. «Вот что, ваше преподобие, – сказал Рене монаху. – Лучше возьмите обратно свои деньги, но подарите мне эти четки, которые теперь, наверное, не нужны вам». «Ну что же, – ответил монах, – если ты думаешь, что эти четки принесут тебе счастье, то владей ими!» И с этими словами монах ушел, не взяв, однако, принесенных денег. А через несколько дней четки были вручены парфюмеру при посредстве старика нищего. В то время в Париже гремела гадалка-цыганка, поражавшая точностью своих предсказаний. Рене обратился к ней, и вот что она сказала ему: «Орудие смерти для других станет источником спасения для тебя. Оно – твой амулет! Но благотворная сила амулета будет действовать только до тех пор, пока он будет находиться в твоих руках или в руках человека, искренне преданного тебе!» Выслушав это предсказание, Рене отнес четки королеве-матери и доверил ей тайну полого зерна.

Теперь, получив от губернатора эти четки, Рене сразу проникся уверенностью, что королева нашла средство спасти его и что в полом зерне должно находиться какое-нибудь указание. Едва оставшись один, он развернул известное ему зерно и достал оттуда свернутый в комочек обрывок пергамента. Развернув этот обрывок, Рене увидел там ряд цифр, условленных между ним и королевой для секретной переписки. Расшифровав эти знаки, Рене прочел: «Тебе объявят о близости казни, но не бойся ничего, я спасу тебя!»

Рене окончательно успокоился и стал ждать. Всю ночь он ни на секунду не сомкнул глаз. Вероятно, освобождение состоится ночью, так как днем оно было бы гораздо затруднительнее. Но ночь проходила, забрезжили первые дневные лучи, а спасителей все не было.

Рано утром к узнику пришел монах для исповеди. Рене воспрянул духом, надеясь, что под рясой монаха скрывается истинный спаситель, но оказалось, что монах был самым настоящим, ровно ничего не ведавшим черноризцем, не состоявшим ни в каких отношениях с королевой-матерью. Рене приуныл.

Но вот в одиннадцать часов замок снова заскрипел, и в камеру вошли два человека в красных рубашках. При виде их Рене задрожал всем телом: он узнал помощников Господина Парижского – палача Кабоша.

– Ну-с, – сказал один из них, – поднимайтесь, мессир, и благоволите следовать за нами!

– Куда? – растерянно спросил осужденный.

– На веселую комедию, которая разыграется на Гревской площади и главным актером которой будете вы сами, мессир Рене! – цинично ответил помощник палача.

«Кончено! Королева не смогла ничего сделать!» – подумал Рене и в полной прострации отдался во власти суровых рук палачей.

Те потащили его из тюрьмы.

XIII

Накануне того дня, когда Рене с таким трепетом ждал обещанной ему помощи, через заставу Святого Якова в Париж въехал юный всадник и направился по улице того же имени. Остановившись перед гостиницей, где когда-то проживал сир де Коарасс, всадник, спешившись, сказал выбежавшему к нему навстречу хозяину:

– Я голоден!

– Издалека ли изволили прибыть, ваша честь? – спросил хозяин гостиницы Лестокад, взяв лошадь под уздцы.

– Из Гаскони.

– А в Париж, ваша честь, изволили прибыть для того…

– Чтобы узнать новость об одном из моих предков!

– О том самом, который любил карты? – спросил гасконец, подмигивая с хитрым, знающим видом.

– Я Валет бубен!

– Так-так! – ответил Лестокад. – Вас ждут, мессир!

– А кто здесь?

– Валет пик, приехавший часа два тому назад.

– А Валет треф?

– Он проезжал здесь в полдень и предупредил меня о вашем прибытии.

С этими словами Лестокад передал поводья конюху, а сам почтительно распахнул пред Валетом бубен дверь в зал гостиницы, где за столом восседал Ожье де Левис, с видом знатока потягивавший старое вино.

Молодые люди сердечно пожали руки, затем Гектор де Галяр скинул с себя плащ, положил шпагу на скамейку и уселся против Ожье.

– Ты давно приехал? – спросил Гектор.

– Часа два тому назад.

– Ты уже видел Ноэ?

– Нет еще, я жду его с минуты на минуту!

В этот момент дверь снова открылась.

– Ага! – заметил Гектор. – Когда говорят о волке, он тут и есть!

Действительно, это был Ноэ. Он встретил наших героев следующей фразой:

– Однако, господа, надо согласиться, что вы очень точны!

– Во всяком случае, за исключением нашего друга Лагира!

– Ну, если Лагир прибудет до наступления ночи, то он все же окажется аккуратнее всех нас, – ответил Ноэ. – Ведь вы ехали прямым путем, господа, а Лагиру пришлось ехать через Шартр, что составляет порядочный крюк!

– Так, – сказал Гектор. – А зачем понадобилось посылать его через Шартр?

– Главным образом, чтобы вы приехали в Париж поодиночке, не возбуждая ничьего внимания, – ответил Ноэ. – Ну-с, а теперь поговорим. Эй, Лестокад! У тебя в гостинице сейчас есть кто-нибудь?

– Ровно никого, кроме вас!

– Ну так последи, чтобы нам не помешали. Пусть сюда никто не входит, кроме Червонного валета да еще одного господина… Впрочем, ты должен знать его в лицо: это герцог Крильон!

– Я знаю герцога!

– Ну и отлично. Ступай теперь!

– Как? – в один голос воскликнули молодые люди по уходе Лестокада. – Ты поджидаешь сюда Крильона?

– Да, господа, герцог предан королю Генриху Наваррскому душой и телом, а нам крайне нужны преданные люди. В последнее время дела в Лувре приняли несколько мрачное течение. Не буду пересказывать вам сейчас все, что произошло в последние дни, для этого у нас слишком мало времени. Ограничусь пока следующим. В данный момент речь идет не о том, чтобы обеспечить нашему королю французский трон, а чтобы сохранить ему хотя бы жизнь, которой угрожает опасность со всех сторон. Тем не менее король Генрих упорно не желает уехать из Лувра. Наш король – гугенот, а в данный момент короля Карла стараются изо всех сил восстановить именно против гугенотов, и весьма возможно, что дело не обойдется без кровавой схватки, в которой постараются покончить главным образом с вожаком этой партии – нашим повелителем, Генрихом Наваррским.

– Я католик, – сказал Ожье де Левис, – и религиозные споры совершенно не касаются меня, но я подданный наваррского короля и как таковой готов пролить всю свою кровь за него!

– У короля Генриха, – продолжал Ноэ, – имеются два смертельных врага: королева-мать и герцог Гиз. Этого достаточно, чтобы постоянно была опасность нападения на него из-за угла, и, если мы не будем стоять на страже, это может кончиться печально для нашего повелителя!

– Ну, так мы будем стоять на страже!

– Это не так-то просто, друзья мои: ведь наш король – рыцарь до чертиков, и стоит ему заметить, что его оберегают, как он постарается обратить в ничто все наши усилия. Вот поэтому-то нам предстоит трудная задача: быть постоянно около короля, оставаясь в то же время невидимыми!

В дверь постучали: это вошел Крильон. Пытливо посмотрев на молодых людей, сидевших с Ноэ, герцог сказал:

– Черт возьми! Эти горбатые носы, черные волосы, загорелые лица и белые зубы кажутся мне добрым предзнаменованием! Здравствуйте, господа!

– Ваша светлость, – сказал Амори де Ноэ, – позвольте мне представить вам моих друзей – Ожье де Левиса и Гектора де Галяра!