Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

Повинуется княгиня приказу колдуньи, подходит к сосуду с чудным снадобьем… Тут бросила старуха в сосуд каких-то чудесных кореньев, и, вспыхнувши, зелье взлетело дымком… и влага по-прежнему стала чиста и золотое дно сосуда доступно для глаз… Глядит в сосуд княгиня минуту одну, и слезы блистают на ясных очах; смотрит княгиня другую минуту и в страхе и в ужасе, словно от ветра зеленый листочек, дрожит…

– Что видишь, княгиня! – колдунья спросила, и взор у старухи ужасным огнем заблистал.

– Вижу, – отвечает Рогнеда, – бывшего князя Киевского – Ярополка Святославича, который был когда-то женихом моим… Слышу из уст его страшный упрек: он повторяет мне мои же слова… так точно говорила я: «могу ли разуть рабынича!»[35] Вот просит меня о чем-то Ярополк… и просит он о мщении за смерть свою!..

И брови княгини насупились от гнева, и быстрыми шагами ходит она по терему… а старая колдунья смиренно стоит у дверей.

Долго Рогнеда ходила в раздумье; потом отпустила колдунью домой и приказала ей взять с собою дорогой сосуд с чудесным зельем – она дарила его старухе на память и обещалась жаловать вперед своей милостью… Тем ночь ужасная и кончилась…

Глава седьмая. Преступление

Есть думы о прежнем; их яд роковойВсю жизнь отравляет мертвящей тоской;Ничто не утешит, ничто не страшит… И. Козлов

Сам Бог хранит главы Венценосцев…

Поговорка народная

Спит великий князь Владимир Красное Солнышко в опочивальне своей, и светлая улыбка блуждает на открытом челе, знать, сладкие сны баюкают державного и лелеют воображение его приятными думами; а над теремом великокняжеским что-то недоброе совершается: по черепичной, узорчатой кровле прыгает сорока зловещая, над израсчатою трубою блестят два глаза, словно два раскаленные угля, и сорока щебечет.

«Все уладила, Нелегкой! Все будет по-нашему; есть за что попросить у Набольшева, на шабаше, на сарафан да на душегрейку…»

«Смотри ведьма, – прошептало в трубе, – не ошибись в расчете, не согнул бы тебя Набольшей, за труды за твои, в дугу…»

«А за что так? – прощебетала сорока.

«Да так! – просипел Нелегкой, дело-то ты затеяла не по силам: мастерица ты простого киевлянина с ума свести и приворожить и отворожить и в широкой Днепр, за рыбой, пустить… да ведь здесь ты кутишь, мутишь не у богатого мужика, не у зажиточного купца и не у боярина княжеского, а во дворце самого князя великого. Смотри же, не схлопочи на свою голову, а не то Набольшой велит тебя, как о прошлом году на шабаше: вытянуть в нитку да и заставит старшую ведьму штопать его изношенные чулки…»

Засмеялся Нелегкой, а сорока, обидевшись, щебечет ему в ответ:

«Смейся, смейся, просмеешься! А дело выйдет по-моему: послушай!.. Слышишь княгине не спится и мечется она на ложе пуховом, словно в огневице[36], слышишь, она встает, идет из своей светлицы легонечко, что и фата не шелохнется… вот подходит она к опочивальне великого князя… смотри, что будет дальше!..»

Притихли речи на кровле; пропали Нелегкой с ведьмою.

Спит великий князь Владимир Красное Солнышко… А дверь опочивальни его отворилась: входит Рогнеда робкими шагами и боязливо озирается… луна светит сквозь узорчатое окно и освещает лицо князя великого… но Рогнеде не верится, – склонилась она над ложем державного супруга, начала прислушиваться к его дыханию и наконец уверилась… спит князь Владимир спокойным сном.

«Скоро уснешь ты на веки вечные! – подумала Рогнеда, глядя на князя, и бережно снимает висевший на стене над головою его широкой меч… еще мгновение… и не стало бы великого властителя… уже страшный меч, меч острый блестит в руках мстительницы, уже сверкает он над головою Владимира Красного Солнышка, но внезапно великий властитель Киева пробуждается от сна и видит Рогнеду с подъятым мечом, стоящую у его светлого ложа…

Едва встретила Рогнеда гневный взор своего супруга, как меч выпал из слабой руки и она, упавши к ногам раздраженного князя, умоляет о прощении…

Не молвил Владимир виновной ни слова в ответ и, бросивши на Рогнеду гневный взор, удалился из опочивальни…

Долго виновная стояла недвижимо у ложа, оставленного супругом, долго думала думу горькую и потом побрела в свою светлицу, склонивши головушку… В это время в трубе поднялся и шум и гам, то нелегкой гнал из дворца ведьму зловещую, что хотела думкой-невидимкой прокрасться в светлицу Рогнеды прекрасной… и скоро из трубы порхнула сорока с ощипанным хвостом, и полетела она прямо за широкий Днепр, и грозила она нелегкому ударить на него челом на шабаше…

Глава восьмая. Приговор

Есть песня другая – ужасна она!И мною под бурей ночной сложена;Пою ее ранней и поздней порой;И песня та – бейся, убийца, со мной! В. А. Жуковский

День ясный, день солнечный сменил ночку темную. Проснулся народ киевский вместе с ранними птичками и весело принялся за дела свои; только скучно и тихо в дворце великокняжеском… Сидит сам великий князь Владимир Красное Солнышко в своей гриднице, посреди князей и бояр думных, посреди своих богатырей ратных. Не пир пировать собрались гости почетные, не веселье справлять, не тешиться; не ходит турий рог со сладким медом по рукам гостей, не поет Баян песни в честь ратных витязей… Собрались все они ко Владимиру Красному Солнышку, думу думать крепкую; сказать правду дума, та немалая, – то собрался совет и суд над прекрасною Рогнедою…

Угрюмо и мрачно было чело князя Владимира, угрюмы и мрачны были лица судей!.. вестимо, каково солнце красное, таковы должны быть и звездочки! Долго думали и гадали князевы советники, никто не мог произнести приговора супруге великокняжеской, а кто и мог, тот не смел его вымолвить: «оправдаешь княгиню, не слюбится Князю – и я виноват!..» – думает один; «обвинишь Рогнеду, – прогневается Владимир – и мне беда!» – другой думает; «послушаю, что скажут прежде другие, слюбится приговор великому князю, и я пристану тогда да молвлю: да!» – мыслил третий»; «знайка бежит, а незнайка лежит, – скажу же просто, что не знаю!..» – рассуждает четвертый… Все думали по-своему и все молчали.

Наконец князь, смекнувши, что ему не дождаться голосу от своих собеседников, молвил:

– Вижу, что вы мне плохие советники в кручине моей, пришлось мне самому быть судьею супруги-преступницы, и приговор мой готов – Рогнеда хотела лишить жизни вашего князя, хотела обагрить руки в крови своего супруга… Что же медлить и думать?.. Пусть она будет наказана тем же мечом, который дерзнула поднять рука ее над державною головою Владимира!

– Пусть она будет наказана тем же мечом, который дерзнула поднять рука ее над державною головою Владимира!!! – раздалось вдруг со всех сторон, и все ему поклонились… И Владимир горько улыбнулся…

– Иди, – сказал он, обращаясь к ключнику Вышате, что стоял, подобно истукану, у дверей гридницы, – иди и возвести Рогнеде участь ее, вели, моим именем, одеться в платье цветное, пусть сидит в опочивальне, на ложе своем и ожидает меня, а со мною вместе и судьбы своей. Приготовьте, в той опочивальне, тот самый меч, что сверкал в руках ее над головою супруга-повелителя… я сам сделал приговор преступнице, – сам и исполню его!..

Содрогнулись при этом слове собеседники; всякий думал и рассуждал по-своему, но никто не смел вымолвить перед князем слова противного… Разошлись все молча по домам своим, ожидая вести, чем и как все кончится, а ключник побежал исполнять повеление владыки Киевского…

Глава девятая. Юный князь Изяслав

Уже не видать мне веселия дней;Простилась, простилась я с жизнью моей… В. А. Жуковский

Прохожий, стой! – могила здесь!

Надпись на памятнике

Сидит Рогнеда в опочивальне своей на роскошном ложе, покрытом дорогою камкою; одета Рогнеда в платье цветное, и плачет она, что река течет, что-то будет с ней? Чем-то все кончится?..

Близок час! Поднялся князь из своей гридницы, идет медленно и грустно к светлице супруги своей, и мысль страшная, мысль грозная смежает брови его, словно две тучи темные…

Рогнеда слышит уже раздраженного супруга шаги, замерло сердце преступницы… но ей остается еще последняя надежда… сбудется ли она, нет ли?.. неведомо ей…

При входе в опочивальню Владимир, погруженный в думу страшную, внезапно видит Изяслава – сына своего: смело ожидает пятилетний малютка отца и владыку и верным стражем стоит у дверей опочивальни своей матери; держит Изяслав в слабых ручонках тяжелый бранный меч… и, увидевши Владимира, бежит к нему с невинною улыбкою…

– Ты идешь убить мать мою, – говорить Изяслав, подавая великому князю тяжелый меч, – убей же прежде меня и… по трупу сына иди казнить мать!..

Зарыдал ребенок, проговоривши эти умные слова, и гордо и безбоязненно указал Владимиру на грудь свою.

Выпал тяжелый меч из рук великого князя…

– Я не знал, что ты здесь, – отвечал он, прижимая к груди своей малютку, – я не ведал, что ты имеешь дух отца твоего, и за ум за твой, за хитрые речи твои дарую прощение твоей матери… Иди, возвести ей милость мою!..

Вышел Владимир из светлицы супруги своей, повелел собрать утренних советников и возвестил им, что отменяет он свой грозный приговор, и все великому князю поклонились и молвили:

– Исполать нашему князю великому, Володимиру, свет Красному Солнышку!..

Осталась Рогнеда жива и невредима, обнимала Рогнеда своего сына, малютку, нежила шелк его русых кудрей и величала своим спасителем и обливала алые щечки его слезами горючими…

Долго, долго оплакивала княгиня преступление свое, долго еще жила она в отдалении от дворца великокняжеского, не слушала она более песен Баяна вещего, не звала к себе волхвовать ведьму заднепровскую, плакала да горевала и прослыла в народе Гореславою…[37]

Глава десятая

Чертово урочище

Едет Иван-царевич путем-дорогою и видит избушку на курьих ножках.Сказка об Иване-царевиче

Много прошло времени после этого события; луч веры православной разогнал на Руси тьму идольского служения: крестился в Херсоне великий князь, приняли в Киеве Святое Крещение его слуги верные, потонул перунов истукан в волнах Днепра широкого (и плыл тот истукан, как говорят старинные летописи, против воды[38], а на место идольского капища воссиял в Великом Киеве Крест Православный, Крест Христианский…

В одном месте, за широким Днепром, среди леса непроходимого, стояла немудрая хижинка, и в хижинке той жила колдунья-прорицательница… В этом только месте, которое именовалось Чертовым урочищем, еще было прибежище идолам и приносились жертвы чернобогу страшному. Боялись православные киевляне проходить и днем мимо этого страшного урочища, а в ночное время там и невесть что совершалось… летал над лесом огненный змей, собирались тучи, блистала молния и гром гремел так, что стонала даль и земля тряслась…

По временам, среди дня, видали киевляне старушонку на торгу, и старушонке той было лет чай за сто с хвостиком; ходила старушонка та с каким-то заморским певцом, и напевал тот певец песни негожие, величал он в тех песнях идолов и возмущал народ против князя Владимира Православного; а старушонка рассказывала россказни страшные, загадывала на бобах, нашептывала над водою, продавала легковерному народу коренья приворотные и пугала их страшными предсказаньями.

Проведал великий князь проказы певца и старухи, сведал и то державной, что живут они за широким Днепром, в чертовом урочище, и послал князь отряд храброй дружины своей, повелевши схватить их и представить пред свои очи ясные.

Пошли воины в глухую ночь исполнять волю государеву и видят над урочищем страшное зарево, а когда пришли на самое место, так не нашли и хижинки, а нашли одни обгорелые головни. Воротилась дружина и донесла о том князю Владимиру, а державной махнул рукой да и молвил: «Бог наказал их, пусть над ними это и деется!»

Чрез несколько дней к берегу широкого Днепра прибило волною два безобразные трупа, а у каждого трупа было на шее по пеньковому ожерельицу[39]. Случилось быть тут вместе с прочими молодому киевлянину. Как взглянул тот киевлянин на утопленников, тотчас и молвил:

– Знаете ли, православные, ведь это киевская колдунья, что жила в чертовом урочище и, ходя по городу, пугала народ своими сказаньями; а вот и товарищ ее – заморский певун.

Перекрестились благочестивые киевляне, зарыли те трупы близ чертова урочища, насыпали над ними зеленый бугор, а в бугор в тот вбили осиновый клин…

Носится предание, что долго еще на бугре на том раздавались звуки струмента заморского и пелися песни заветные, а под песни те скакала сорока зловещая да щебетала что-то недоброе… Затем прощайте, люди грамотные, рассказчику слава и сказанию его… вестимо…

Примечания

1

Охабень – верхняя одежда с длинными рукавами, которая обыкновенно надевалась нашими предками сверх полукафтанья.

2

Обыкновение спрыскивать Богоявленскою водой, которая богомольными людьми получается в день Богоявления в храме и хранится вместе с Богоявленскою свечою в продолжение всего года, исполняется и по сие время, употребляясь преимущественно от так называемого сглаза. Едва ли кто будет говорить против сего благочестивого обыкновения.

3

Лихоманкою называли простуду и вообще болезни, от нее происходящие.

4

Что религиозные обряды у нас на Руси, в низшем классе народа, очень часто мешаются с суеверием, также всякому известно и к несчастью справедливо.

5

Обыкновение, забытое в высшем кругу столицы, но до сих пор еще соблюдаемое в провинциях красавицами – особливо в Васильев вечер.

6

Простолюдины и по сие время наши северные метеоры объясняют не иначе как полетом огненных змеев. Всякому, я думаю, известны эти рассказы, но не всякий знает настоящую причину сих видений. Долго еще, кажется, надобно ожидать, пока низший класс наш совершенно сбросит с себя иго суеверия и нелепых сказок.

7

Напиток, бывший в то время в большом употреблении.

8

Ставить на правеж значило: привязавши на площади к позорному столбу, сечь, бить до тех пор, пока виновный не вносил условленной платы или недоимки.

9

Опала – лишение имущества, всего достояния, сопряженное почти всегда со ссылкою.

10

См. Ист. Госуд. Росс. Н. М. Карамзина, царствование Иоанна Грозного.

11

Опричники – дружина государева, учрежденная Иоанном Грозным и им же потом уничтоженная. Опричники были почетная и любимая стража Иоанна, пользовались большим уважением и доверенностью. Жители их боялись. Они носили особую одежду и, разъезжая по городу, имели при седле своем метлу, как говорят, в доказательство того, что они очищают все вредное особе государя. Мы, кажется, не ошибемся, если заметим, что они много походили на турецких янычаров, уничтоженных покойным султаном Махмутом.

12

Мальвазия – также напиток наших предков, любимый, но более дорогой, нежели романея, и употребляемый в случаях более торжественных.

13

См. Ист. Госуд. Росс. Н. М. Карамзина, царств. Иоанна Грозного.

14

Шляхтич – звание, почти равное нашему однодворцу.

15

Едва ли в наше время найдется много таких философов, которые бы не верили так называемым предчувствиям или, по крайней мере не веря, могли бы хладнокровно переносить это чувство.

16

Звание земского ярыжки, если не ошибаемся, соответствовало нынешнему чиновнику полиции, например, квартальному надзирателю. Впрочем, почему им дано было такое неблагозвучное название ярыжек, неизвестно. Они обыкновенно имели на груди отличительный знак своего звания, на коем изображены были две буквы: З, Я.

17

Басурманским зельем в то время обыкновенно называли табак, употребление которого строго было воспрещено и преследовалось законами. Уличенному резали нос, наказывали телесно, иногда все имение брали в опалу; меры сей строгости мы видим даже в Уложении царя Алексея Михайловича. Ввозить табак в Россию и употреблять его разрешено Петром Великим. Нужно ли говорить о нынешнем всеобщем истреблении табака? Кто ныне не курит или по крайней мере не нюхает?

18

В старину открытию какой-нибудь важной тайны или доносу всегда предшествовало слово и дело! Два магических слова, которые очень часто раздавались на площадях и обыкновенно влекли за собою появление стражи. Обыкновение это отменено и строго воспрещено Петром Великим. Не заменилось ли оно другим, почти равносильным возгласом: караул, который нам случается нередко слышать на улицах?

19

Род венгерки, но с длинными рукавами, из которых одни закидывались назад.

20

Так обыкновенно в то время называли все болезни.

21

Священное обыкновение проходить с открытою головою в Спасские ворота (называвшиеся в старину Флоровскими) ведется и исполняется по сие время добрыми москвичами с должным благочестием и неупустительно. Причина этого обыкновения достаточно неизвестна. Историки объясняют по-своему одно, предания говорят другое; старожилы и москвичи выдумывают и рассказывают басни, но ни одному рассказу, ни одному отзыву нельзя дать веры; слушая их, можно припомнить только известную итальянскую пословицу: Se non è cero è ben trocato. Может быть, найдутся читатели, которые заметят мне, что басням не верить можно, но историческим исследованиям не верить нельзя! Не согласен на это, как хотите не согласен, и если в чем сознаюсь, так только в своей непреодолимой страсти, прерывая нить рассказа, пускаться иногда и некстати в многоглаголание. Что же прикажете делать? Это моя привычка, моя страсть, мой конек; итак, несколько слов об исторических исследованиях. В русской истории есть действительно много предметов, которые бы требовали беспристрастного критического розыскания, могущего очистить историческую истину от басни, факт от нелепой выдумки, и мы имеем эти розыскания; но все они большею частью до того разнообразны, несходны и даже неправдоподобны, что воображение читателя теряется в лабиринте догадок, а любопытство по-прежнему остается неудовлетворенным. Притом же очень часто гг. ученые увлекаются не столько сущностью происшествия, сколько одним названием предмета, или тому подобным: например, разве мы не имеем статей, могущих составить целые тома, в которых трактуется и pro и contra o справедливости названия Монголов Татарами, тогда как происхождение этого народа до сих пор для нас темно? Разве бездоказательно не критиковали Историю Государства Российского Н. М. Карамзина? Разве не говорили, что его 25-летний труд не труд? Прибавьте к этому дух литературных партий: результат всех этих споров выйдет чистая полемика, личность – не более. Следуя истине, нельзя здесь кстати не заметить, что в числе добросовестнейших и полезнейших исследований исторических лавра первенства принадлежит в наше время исследованиям известнейших наших историков М. П. Погодина и Н. И. Устрялова. Мнения первого, кроме чтения журнального, мы имели счастие слышать говоренными нам изустно с университетской кафедры, и скажем от души, что, оставляя аудиторию, мы всегда уносили с лекций почтеннейшего Михаила Петровича мысли самые светлые, его чистый патриотизм идет рука об руку с благоразумною критикою, а что всего важнее, всякое слово звучит неподдельною добросовестностию и пламенною любовию к своему предмету. Но обращаемся к своей цели: кем учреждено обыкновение проходить с открытою головою сквозь Спасские ворота и по какому случаю, не известно; по крайней мере, надобно полагать, что какое-нибудь важное, особенное обстоятельство было поводом к учреждению этого обычая, а кто, будучи в душе истинно русским, не почтет за первый долг исполнять обыкновение своих предков? Любопытно смотреть на приезжего провинциала, который, не зная этого обычая, идет к воротам не ломая шапки, и вдруг, предупрежденный каким-нибудь прохожим москвичом, набожно крестится и после этого идет с открытою головою чрез весь Кремль. В заключение нельзя не пожалеть, что подобный обряд почтения не соблюдается при проходе через Никольские ворота, которые со времен незабвенного 1812 года, чудом, происшедшим от иконы Св. Николая, стали слишком драгоценны для каждого русского; это доказывает надпись, сделанная под образом по повелению Благословенного и оканчивающаяся священными словами: «Кто Бог велий, яко Бог наш, Ты ecu Бог, творяй чудеса! Дивен Бог во святых Своих!»

22

Первая супруга Иоанна Грозного.

23

Известно по истории, что Иоанн Грозный, скончавшись 18 марта 1584 г., назначил после себя наследником сына своего Феодора Иоанновича, к которому, как к немощному и слабому государю, приставил пятерых пестунов или дядек: Бельского, Мстиславского, Юрьева, Шуйского и Годунова.

24

Лицо историческое.

25

На небесах – Царь небесный; на земле – бог земной! (Русская пословица.)

26

Баяном назывался в то время музыкант и певец, которой находился при дворце, занимал место почетное и всегда присутствовал при пиршествах великокняжеских. Вероятно, Баян был вместе и сочинителем многих песен, петых им.

27

Гридницею называлась парадная комната в тереме великокняжеском, в которой обыкновенно бывали торжественные заседания и почетные пиршества.

28

Глас народа – глас Божий! – говорит наша пословица. Основываясь на этом, я соглашаюсь с известным литератором нашим, А. Ф. Вельтманом, который говорит, что народ лучше и справедливее, нежели история, может дать название своему государю, ибо в сем случае им руководствует сердце; ошибся ли Русский народ, назвавши Петра Великим, Екатерину – мудрою, Александра – Благословенным. Св. церковь назвала Владимира – святым, и мы следуем ее преданиям, но к чему было истории давать ему имя Великого, когда народ давно уже наименовал его Владимир Красное Солнышко?.. Это название для русского выражает все.

29

Соловей Будимирович, говорят, был первый певец времен Владимира Красного Солнышка.

30

Рог турий был сосуд, сделанный из натурального рога, получивший от того свое название, вмещавший в себя изрядный прием вина и употреблявшийся при торжественных случаях.

31

Опочивальнею и поныне называются, в среднем и низшем классе народа, спальные комнаты.

32

Чтобы впоследствии избегнуть выходок и нападения Гг. Рецензентов, я сознаюсь заранее, что в настоящем сочинении я подражаю А. Ф. Вельтману. Кто читал прекрасные творения этого известного автора, то уже догадался, что я подражаю, но с каким успехом подражаю – это дело другое!..

33

У славян были между прочими два божества: Бельбог – Бог добра и Чернобог или Бог зла.

34

Перун был верховный Бог славян, а дом, где приносились ему жертвы и молитвы, именовался капищем.

35

Из истории известно, что Рогнеда была нареченная невеста Ярополка, сына Святославова, и что Владимир рожден был от рабыни; вот источник этого изречения, которое произнесла Рогнеда, когда Владимир требовал руки ее: могу ли разуть рабынича – это выражение доказывает, что, вероятно, во времена идолопоклонства был обычай молодой жены разувать своего супруга, которой вместе с тем был и ее повелителем.

36

Огневицею называли болезнь, которая ныне именуется горячкою, эти названия как прежде, так и теперь взяты из самого свойства болезни и оба справедливы.

37

Имя Гореславы или Гориславы действительно получила Рогнеда от народа впоследствии, когда она, оплакивая неутешно свое преступление, раскаивалась. Просим Гг. читателей обратить внимание на 3-е примечание и поверить, справедливо ли наше предположение.

38

Смотр. Ист. Госуд. Росс. Н. М. Карамзина.

39

Пеньковое ожерельице есть выражение, и поныне употребляемое русскими, когда говорят об утопленниках и хотят назвать веревку, которою он удавился. Лаконизм – душа русского языка.