Adelante, Гончар, adelante

Потом в душе Глеба наступила слякоть. Она, уже неинтересная ему, досыпала, комментируя сонным голосом: «Еще десять минут… Еще пять…»

Он кивал. Потом встал, надел брюки и долго смотрел в окно, где за ночь с природой произошли перемены. Природа осунулась и была похожа на старуху, под носом которой висит слякотная капля. Хотя понятно, что весна, конечно…

– Глеб, – позвала она его. Глеб обернулся.

Лена повернулась на спину, натянув до подбородка простыню.

– Ты хочешь завтракать? У меня есть бутылка вина.

– А яблок нету? – хмуро осведомился Глеб, почесывая грудь.

Тахта в Лениной комнате занимала половину пространства, и Глеб, чтобы куда-то приютиться, был вынужден сесть на ее краешек.

– Яблок? – переспросила она. – Нет. Есть оливки, – ответила и вдруг засмеялась.

– Ты чего? – не понял Глеб.

Она села на постели, прикрывая простыней обнажившуюся было грудь.

– Ты нахохленный! Голова не болит? – она взяла с прикроватной тумбочки свои тонкие сигареты, прикурила одну. Предложила Глебу.

– Нет, – с отвращением отвернулся он. Она сглотнула дым, подержав, с шумом выпустила длинную струйку.

Потом сделала еще несколько затяжек, затушила длинный окурок в пепельнице.

– Отвернись, я одеваюсь…

Глеб, не ответив, продолжал наблюдать тоскливый заоконный пейзаж. Скользкую тропинку через двор. Блестящие лужи вокруг детской горки.

– Помоги мне прибрать постель, и будем завтракать.

От вина Глеб повеселел. Утро уже не казалось таким ужасным. Лена наделала бутербродов с ветчиной, открыла оливки.

– Ешь, – приговаривала при этом и добавляла: – Если надо – я еще банку оливок открою.

– Надо, – кивал Глеб, жуя.

– Глеб, – вдруг тихо пробормотала она, когда он доел последний бутерброд и отставил бокал, – тебе надо уходить…

– Конечно, – Глеб был к этому готов. С некоторых пор он всегда был готов к худшему.

– Нет, ты не понял. То, что случилось, – это не случайность. Просто я к этому не совсем готова, чтобы вот так…

– Оставить меня у себя? – пошутил Глеб.

– Ну да… Ну давай хоть для начала куда-нибудь сходим, а?

– Ну конечно, – вдруг смилостивился Глеб. Действительно странно, когда люди начинают вести совместную жизнь с первого свидания.

От выпитого вина и вожделенной близости одиночества, которое было просто необходимо ему после подобных утр, Глеб ощутил тепло и даже приятную лень.

Он не торопясь оделся. Выкурил в форточку сигарету. Поцеловав Лену на прощанье, вышел на скользкий двор. Подняв голову, увидел, как она машет ему рукой из окна.

А к вечеру он начал по ней скучать.

На фоне убогого общажного пейзажа – койка, стол, полка с книгами и электроплитка – скучать было естественно. Потом к пейзажу добавился вернувшийся сосед, и от него в комнату добавилась еще и теснота. К грусти по Лене и ее коммунальному уюту добавилось раздражение. К тому же сосед, не будучи болтлив, все время задавал вопросы. Хотя и не ждал ответов на них. Например:

– Ты уже пришел? – спрашивал он сидящего на койке Глеба. Тот не отвечал, вынуждая соседа видеть ответ своими глазами.

– Ну ты сегодня рано, – комментировал сосед и успокаивался.

Или:

– Ты ел? – и не получив ответа: – Ну тогда и я поем.

Все, что Лена знала о Глебе, – имя и фамилия. Он знал ее адрес и телефон. Действительно, это еще не повод для совместного проживания, думал он. И тут же, заметив на противоположной стене насекомое, издалека похожее на подсолнечное семечко, думал, что иногда и сомнительного повода бывает достаточно.

Лена предлагала куда-нибудь сходить. Почему бы и нет? Но куда? Почему-то на родине он не задавал себе таких вопросов. Там, кроме моря, не было ничего. Море было театром и кино, кафе-баром и даже комнатой встреч, если очень хотелось. Здесь же при наличии всего, кроме как раз моря, приходилось внимательно обдумывать любой вариант, и в первую очередь с точки зрения финансовых возможностей. Или, точнее сказать, финансовых невозможностей.

Повести Лену в театр? Не будет ли этот жест выглядеть фальшивым? Словно отработка ее просьбы. Кино – туда же. Пришедший на ум планетарий – тоже…

Снова пойти в кабак? Благосостояние не вынесет такого удара. А главное, не очень понятно зачем!

Сгодился бы любой шаг, но только в том случае, если бы это был шаг вперед!

Постель, как обычно, случилась раньше, чем надо. В стратегическом, конечно, смысле. Потому что спать вдвоем – прекрасно, но неплохо бы попробовать жить в вертикальном положении.

Шагом вперед могла бы стать совместная поездка, на которую не было денег. Рыбалка, которую Глеб не любил. В общем, какое-то общее хозяйство, пусть даже только на пару дней. Тогда им обоим будет что-то понятно…

Будь Глеб немного старше… или лучше – опытнее, он бы сразу отказался от Лены, переведя приключение с ней в ранг милых мимолетных романов.

Он повозился на койке и отвернулся к стенке, чтобы не видеть соседа, лакомившегося все той же жареной гречкой.

– Не хочешь? – осведомился тот и, не услышав ответа, отреагировал: – Дело твое.

Он не позвонил Лене ни в понедельник, ни во вторник. Он не знал причины, по которой он должен был набрать ее номер. Им овладело то чувство, какое испытывает рыболов на зимней рыбалке, поймав не пролезающую в лунку, слишком крупную рыбу. С одной стороны он счастлив: исполинские размеры и блестящая чешуя – предмет гордости среди коллег. Но с другой – эта рыба еще не его рыба, и он не знает, как быть, чтобы заполучить ее сполна. Оттого боится любого неверного шага, бесполезно сидя у лунки и наблюдая рыбу сквозь дырку во льду.

Проще говоря, просто так звонить было незачем, а приглашение он не выдумал. В будущем Глеб узнает, что если мысли движутся в таком направлении – прекращать отношения надо, не задумываясь. Неестественность в отношениях заметна, как нагота. И выглядит она глупо.

Он набрал ее номер вечером в среду. Спустился на вахту, заплатил дежурной. Втайне он надеялся, что Лены не будет дома.

– Алло, – откликнулась на звонок коммунальная соседка. – Лену? Сейчас посмотрю…

Он хотел, чтобы она сказала ему: «Приезжай! Сейчас! Бросай все и приезжай, Глеб!»

– Да, – в трубке послышался ее, как показалось Глебу, взволнованный голос.

– Можешь говорить?

– Да-а! – Лена была чем-то довольна.

– Ну привет, – с облегчением произнес Глеб.

– Ну здравствуй!

– Ты была занята? – поинтересовался Глеб.

– Да так… – она перевела разговор: – Как ты?

– Без тебя? – шутливо продолжил Глеб, косясь на забравшуюся с головой в книгу дежурную. Глядел, не выставлено ли где ухо. – А если скажу, что скучаю?

– А хочешь? – она держала легкий, игривый тон. У нее не было под боком дежурного уха.

– Да, – ухмыльнулся Глеб.

– Что – «да»? Так и скажи: «Я тебя хочу»!

– Да тут… слушатели… – оправдался Глеб.

– А-а… Ну ты подумал над моим предложением?

– Подумал, – подтвердил он, – ты должна выбрать сама.

– Так я и знала. Я подготовилась! Ты хочешь в клуб?

«Только не это», – подумал Глеб, а вслух произнес нейтральное:

– Ну что ж?

– У меня есть два билета на субботу! Ты свободен в субботу? – и игриво понижая голос: – И в воскресенье…

В памяти Глеба всплыли подробности предыдущего пребывания у Лены. Он даже сладко потянулся.

Глеб смял конец разговора, как ненужный трамвайный билетик. Под чужим взглядом отвратительно нежничать.

Они договорились, что он позвонит ей в пятницу, хотя Глеб до самого конца грел мысль о завтрашнем приезде к ней.

Не случилось! Причин могла быть уйма – он не стал перебирать возможные.

В его планах места клубу не находилось. Даже не столько по денежным соображениям. Идти в клуб с девушкой – это примерно так же, как в Тулу со своим… ну понятно. Даже хуже. Попавший в Тулу свой самовар не просит, чтобы его развлекали под невообразимый грохот музыки, и не смотрит на тебя ревниво тогда, когда на сцене подают стриптиз. Еще самовар не пьет очень слабоалкогольные и очень дорогие коктейли за твой счет.

Глеб даже не мог ни с кем поделиться своими опасениями. Он так ничего и не стал рассказывать даже Корнееву. На его вопросы только слишком недоуменно пожимал плечами.

Услышав предложение Корнеева насчет субботы – Музей истории религии, – Глеб, собрав на лбу задумчивую складку, ответил:

– Я не могу, – и, как будто подумав: – Дела!

Слава отошел в сторону. Раньше у Глеба не было тайн.

В пятницу Глеб договорился с Леной о субботе.

Они условились встретиться у входа в клуб, и Глеб, естественно, пришел раньше. С приездом в Петербург он ни разу не посещал местных дискотек – так это называлось на родине.

Там на дискотеку шли пьяные. Чтобы сэкономить на выпивке в баре, выпивали перед тем, как войти, водки в ближайших кустах. Проходили фейс-контроль, дыша перегаром на пружинистых молодых охранников, готовых взорваться ежесекундно. Потом кучками толпились в зале и обжимались с девками в конвульсиях светомузыки. Кто-то из компании непременно блевал в туалете. Кто-то засыпал за стоящими по периметру столами. Нередко дрались. Наутро было плохо. Это так, примерная картина. В следующие выходные все повторялось.

Потом Глеб дискотеки посещать перестал. Слишком они были одинаковые и бесперспективные. Девки, которых там можно было подцепить, были страшные с почти стопроцентной вероятностью. Встречались и другие – блестящие, как конфетные обертки, но их склеить было нельзя. Такие девушки уже были склеены, по большей части богатыми армянами.

За попытки знакомства с подобными красотками Глеб два раза получал по лицу. Причем один раз все могло кончиться хуже, если бы его случайно не узнали приятели воинственных горцев.

В общем, дома это было вот так.

Что могло быть здесь, Глеб даже не представлял. Судя по вывеске и размерам – масштабы дискотеки здесь все же другие. Клуб располагался на берегу Невы. Потом уже Глеб узнал – на берегу Большой Невки. В любом случае – это было дорого!

Он удивился обилию машин перед клубом. Судя по ним, внутри должна быть масса безалкогольных посетителей. Он вспомнил туапсинские дискотеки.

Он уже жалел, что не купил пива возле метро. С его помощью можно было хоть как-то побороться с робостью. И с гадким ощущением, которому он еще не дал имени.

Это было ощущение… неуместности, что ли. Глеб понял, что стесняется даже своей обуви, хотя кто будет смотреть на его ноги в сырых сумерках марта. Ему казалось, что идущие мимо него люди знают, что он дешево одет и у него неважно с деньгами. И смотрят соответственно. Как на голого.

Переминаясь с пятки на носок, он высматривал Лену.

– Глеб! – голос Лены доносился почему-то с автостоянки, находящейся перед клубом. Он обернулся в ту сторону и увидел ее – одна ее нога еще была в автомобиле. Рукой, держащей перчатки, она махала ему. Захлопнула дверцу. Двинулась к нему навстречу. Распахнутые полы шубы демонстрировали несколько интимное для улицы великолепие форм.

Глеб с тоской подумал о своей выходной одежке.

Она подошла к нему, и Глеб неловко наклонился для поцелуя. Позади нее, в нескольких шагах, Глеб увидел владельца доставившего Лену автомобиля.

– Это Глеб, – представила она Глеба водителю. – Это Стасик…

Стасик сделал пару шагов вперед и оказался худощавым чернявым мужиком за тридцать. Трехдневная его щетина отдавала синевой.

Глеб с неохотой потрогал сухую руку.

– Стасик, иди, мы сейчас, – скомандовала Лена. Чернявый повиновался и уверенно пошел ко входу.

– Это кто? – не понял Глеб. Непонимания пока было больше, чем злости.

– Ты меня ревнуешь? Это друзья. То есть друг, но он там будет не один. Это они нас пригласили.

– Нас? – уточнил Глеб.

– Ну я же сказала, что буду с тобой.

– Ладно, – согласился Глеб. – Пойдем?

– Постой! Смотри, что у меня есть! – Лена открыла сумочку, которую держала одной рукой.

Глеб даже не сразу понял, на что надо смотреть. Потом среди Лениной косметики, упаковки влажных салфеток, между кошельком и паспортом он заметил крохотную пятидесятимиллилитровую бутылочку. Потом еще одну. И еще.

– У нас там мини-бар? – удивился Глеб.

– Что-то вроде, – согласилась она.

Оказывается, в Петербурге тоже принято выпивать перед входом. Только из других, более элегантных емкостей.

Разгоряченные содержимым Лениной сумки, они разделись в гардеробе. Под действием бутылочек – а ему досталось три – Глеб уже не чувствовал себя лишним. Когда они прошли в зал, Глеб обомлел. Подобное он, конечно, видел в кино, но экран не передавал всей масштабности события.

Пространство внутри было огромным. Под потолком, теряющимся в темноте, на каких-то сложных конструкциях гроздьями висели световые эффекты, то и дело вспыхивая. В сверкающей полутьме люди угадывались по фрагментам.

– Нам, кажется, туда, – прокричала ему в ухо Лена, протягивая руку в пульсирующую темноту, через долю секунду озаряющуюся холодным зеленым.

Глеб кивнул. По сути, местная дискотека очень напомнила Глебу свою, «деревенскую». Только эта была, конечно, технологически выше на несколько порядков. То есть здесь процесс оглушения и ослепления человеческих существ велся немногим более изощренно и качественно.

Протискиваясь сквозь толпу, они вынырнули у прижавшихся к стене столиков. Лена, придерживая Глеба за край свитера, огляделась. Ее уже окликали, но это можно было понять только по жестам. Звавшие Лену люди открывали рты и были похожи на людей с телеэкрана, у которого выключили назойливый звук.

Улыбчивая, она подставляла щеку под поцелуи и мужчин, и женщин одинаково охотно и при этом убирала свои напомаженные алым губы в сторону. В перерывах между поцелуями представляла своим друзьям Глеба, крича им в ухо. Глеб без разбору пожимал руки.

Все они выглядели одинаково удачливыми, что несколько обескураживало Гончаренко.

Три безупречные пары, пусть и разной степени красоты, излучали духовную сытость и материальный достаток. Причем если второе Глеб понял только по мере знакомства с этими людьми, то первое как-то сразу бросалось в глаза. Читалось в одежде… Как известно, самая дорогая одежда отличается внешней скромностью. При этом сидит как влитая…

Водитель, который привез Лену, был один. Плюс ко всему как-то нехорошо посматривал на Лену. Глеб давно усвоил эти взгляды еще на родине. Такие взгляды кидают либо брошенные любовники, либо несостоявшиеся ухажеры. А ведь и те и другие – существа опасные.

Он хотел получить Ленины комментарии к компании, но разговаривать в зале было определенно невозможно.

– …танцевать… – долетело до него, когда Лена, обдав Глеба яркой волной духов и ментоловой резинки, приблизила губы к его уху.

«…Танцевать…» он был еще не готов. Потому что дрыгаться под выветривающиеся сто пятьдесят было не в его правилах. Угощений и напитков на столе пока что не было. Безупречные пары без аппетита теребили меню.

Он тоже схватился за брошюрованные листы и сразу оказался в категории «Напитки».

Если быть совсем честным, то именно это Глеб и предполагал. Вернее, как всегда, надеялся на худшее, и в этом случае его надежды оправдались.

На свои деньги Глеб, за неимением примитивной водки, мог позволить себе и Лене угоститься бокалом шампанского либо треснуть «Кровавой Мери», где этой водки будет в лучшем случае граммов пятьдесят. Если месяц питаться перловкой – можно еще и повторить.

И как после этого «…танцевать…»?

Лена деликатно взяла меню из его рук и положила на стол. Поманила его рукой и прокричала на ухо:

– Ты с ума сошел? У Стасика день рождения.

Глеб покивал. Это в корне меняло все его планы. Особенно если неторопливый Стасик закажет минеральной воды. Да еще, судя по его вялым движениям, часа через два.

Мини-бар тем временем выветривался. И Глеб подумал о том, как хорошо было бы взять Лену на одну из их с Корнеевым прогулок вместо Корнеева. Пройти с ней, к примеру, по заснеженной набережной черно-белой Мойки, сбивая влажный снег с холодных перил. Свернуть на Пряжку… Выйти на канал Грибоедова в том месте, где он впадает в Фонтанку. На протяжении прогулки пить теплый портвейн из-за пазухи и закусывать его бубликом.

Глеб взглянул на Лениных друзей, подумав о том, что будет, если объяснить им такую романтику.

И вдруг музыка стихла. Плавно сошла на нет. Как будто из зала вынули пробку, державшую давление. Все заговорили. Ведущий провозгласил паузу. Динамики зазвучали тихой романтикой…

А стол вдруг стал покрываться закусками. Вдогонку к закуске в двух больших кувшинах прибыло вино.

Притом что Глеб рассчитывал на водку.

Поняв, что можно наливать и пить без тостов, Глеб зачастил, пару раз чуть не поперхнувшись под взглядами Стасика. Ему хотелось, чтобы пила и Лена. Он не мог отделаться от ощущения, что трезвой Лене он будет неинтересен.

Неторопливые друзья вели неторопливую беседу. Казалось, что музыка им только мешала.

Глеба озадачила фраза:

– А что по вечерам делать? Не только же читать! – можно было подумать, что Ленина подруга только и делает вечерами, что читает.

Стасик в ответ неестественно расхохотался.

«Они тоже не знают, что делать», – понял Глеб, допивая третий стакан.

Теперь можно было танцевать.

Прогнувшись и спружинив несколько раз, Глеб понял, что танцевать он совершенно не умеет.

6

Не отрывая голову от подушки, Глеб нащупал на полу бутылку минералки, которую он предусмотрительно купил накануне. Сделал глоток. Посмотрел в окно, демонстрирующее для лежащего Глеба кусочек неба.

Он резко сел на кровати, спустив на пол босые ноги. На плечи, словно чьи-то тяжелые руки, навалились воспоминания.

Все пошло совсем не так, когда ушел Стасик. Расплатился и исчез, пока Глеб с Леной неумело отплясывали в толпе. Глеб вообще не мог понять побудительных мотивов танца. Даже петухи красуются перед безмозглыми курицами только для того, чтобы этих куриц завоевать. А тут… Курица вроде завоевана. Топчи – не хочу! Однако все как-то запутанней и глупей одновременно. Приехал в Тулу…

Лена же, не смущенная подобными умозаключениями, исполняла одну за другой хореографические фигуры. И надо признать, хорошо справлялась с ролью лучшей куриной самки в курятнике, делая все, чтобы раззадорить своего петуха.

Она же не знала, что ее петух склонен к рефлексии.

Глеб чувствовал себя не на месте, как не на месте ощущали бы себя Ленины друзья, с пренебрежением говорившие о книгах, слушая, например, читающего стихи Корнеева. Притом что Глеб, пока еще не будучи книгочеем и не зная разницы между хорошими и плохими стихами, определенно знал, что книги и стихи – это хорошо и правильно!

И если он, Глеб, не понимает каких-то умных книг, то это его, а не книг проблема.

Они подходили к столу два раза, утоляли жажду и опять возвращались в колышущуюся толчею и тесноту.

Вернувшись в третий раз, в тот момент, когда опять стихла музыка, Стасика они не застали.

Негритят оставалось шесть. Сидели они по парам, словно бы в гнездах. Музыка стихла, и гнезда оживились.

– А где Стас? – запыхавшаяся, спросила Лена так, будто знала ответ.

– Уехал… – с едва заметным сарказмом произнес один из гостей, ковыряя во рту зубочисткой.

Глеб присел на край стула подальше от Лениной своры. Хотел плеснуть себе вина из кувшина, но, заметив такое же движение Лены, осмотрительно не поднял руку. В следующий момент похвалил себя за это. Кувшин был пуст. Лена со смехом потрясла пустой тарой в воздухе.

Потом ушли негритята. Перед этим, правда, заказали себе по коктейлю и дули терпкие алкоголи через соломинки.

Глеб повлек Лену к барной стойке. Отчаянно, пока голос разума не поспел за убежавшими далеко вперед чувствами, заказал что-то из доступного. Вмещающегося в размеры содержимого кошелька. Это что-то было крепкое, и они, удачно перекрикивая музыку, довольно долго и непродуктивно беседовали. Потом Глеб вдруг понял, что можно выйти на улицу. Ему наконец стало весело. Главное было не думать про завтра.

На улице Глебу показалось так комфортно, что он как-то сразу отмел мысли о возвращении. Веселиться можно и вдвоем – для этого не надо привлекать персонал и сотни три посетителей клуба. Но вот только сначала хотелось бы кое-что выяснить.

– И что это было? – как можно небрежнее спросил Глеб, закуривая. Он хотел получить комментарии. Тем более что своим уходом Стасик подтвердил невысокое мнение о себе.

– А… – беспечно махнула рукой Лена. Ее прическа растопырилась в колючий ежик. Щеки раскраснелись. Она безуспешно прикуривала на ветру, длинно чиркая зажигалкой. Облегающее платье ее выше коленок собралось в гармошку, и, одетая, она тем не менее выглядела слишком обнаженной.

– Он в меня влюблен, – слова она выдохнула вместе с дымом.

– Ну это понятно. А я-то здесь при чем? – беззлобно спросил Глеб, ощущая, однако, как непроизвольно натягивается на скулах кожа.

– Глеб… – позвала она его и потянулась к нему губами.

На миг ему показалось, что он ответит. Но тут же вежливо и холодно произнес:

– Эй, я слушаю…

– Глеб… – она нагло обняла его и облизала ему ухо. – Ты ничего не понимаешь…

Скажи она что-нибудь другое – и тема была бы скомкана, как вчерашняя афишка. Невольно напустив тайны, Лена превратила Глеба пусть и в козырного, но валета, которого можно было разыграть при удобном случае.

– Ты весь этот цирк для него устроила? – догадался вдруг Глеб.

Она в замешательстве опустила глаза на кончик сигареты.

– И ты ведь с ним спала? – спросил он, чувствуя, как ему становится легко и пусто. Ему вдруг сделалось стыдно за нее, за стандартное «ты ничего не понимаешь», когда он все понимал теперь. И вдруг стало ясно, что завтра все закончится. И опять стыдно за нее. За то, что с его помощью она решает свои проблемы.

– Ну вот еще, – подтвердила она. В подобной ситуации женщинам можно верить только в том случае, если они говорят «нет».

А Глебом овладела отчаянная смелость. Больше не надо было подбирать слов и действий, не надо бояться и просчитывать каждый шаг. Он без сожаления уйдет от нее после того, как завтра с утра она станет ему неинтересна…

Расставание произошло еще до того, как случилось долгожданное…

Он сидел на постели, понимая, что пока похмельная похоть не будет удовлетворена, до полной тоски еще далековато.

Он не винил ее. В конце концов, она не сделала ему ничего дурного. Кормила его завтраком и предоставляла свое тело. Еще – ничего не обещала. И не видела себя рядом с ним, так же как он не видел рядом с собой ее – Елену Борисовну.

Ни в чем конкретном она ему не призналась.

Глеб пытался выдавить из нее хоть что-нибудь, когда они ехали в такси. Затем – когда пили ненужное уже пиво в квартире и курили в окно. Она говорила: «Я не знаю», когда Глеб спрашивал: «Зачем я тебе?»

Отвечала: «Мне с тобой хорошо» на вопрос: «Зачем я здесь?»

Глеб всячески обходил слово «любовь». А то задал бы вопрос: «Зачем это все?»

Потом на слова уже не хватало губ и языка – губы и язык были заняты делами.

Он еще глотнул воды, повернул голову в ее сторону.

Даже после полубессонной ночи, алкоголя и много еще чего ее лицо во сне выглядело розовым. Молодой организм перегонял и выводил отраву, не оставляя следов. Пока, по крайней мере. Может быть, только чуть запекшиеся губы выдавали, что она провела нездоровую ночь.

Еще вчера выяснилось, что Лена носит контактные линзы. В первую ночь он был так поглощен новизной, что этого не заметил. Вчера же она, отправив линзы плавать в физрастворе, еще долго отбивалась от его вопросов, глядя на него выразительными глазами, беззащитными, как глаза собаки породы хаски.

Вчера ему посчастливилось разделить выяснение отношений и отношения полов. Голодные до постели, они, не сговариваясь, не пустили в постель ссоры и склоки, наслаждались друг другом по-звериному безответственно, в чем обнаружили какую-то необычную пикантность. Позволяли себе даже немного боли…

После, к счастью, сразу уснули. Продолжение ссоры могло быть совсем некрасивым.

Сейчас Глеб не понимал, в каком статусе проснулся.

Существовала вероятность, что ему будет предложено немедленно уйти. Или Лена все же накормит его завтраком? А может быть, бросится на шею, заплачет и попросит остаться. Такие чудеса творит только хороший, очень хороший секс. И чтобы рассуждать холодно и трезво, сейчас Глебу был нужен именно секс.

– Ой! Ой-ой!.. – смеялась она, ловя ладошкой сбегающую с живота на простыню мутную белесую струйку. Смеялась, отчего Глебу стало не по себе.

Она вела себя так, будто вчера ничего и не было. Как будто в его обязанности входило сделать ей хорошо и уйти, позавтракав и забрав с тумбочки причитающиеся ему деньги.

И если утренняя разминка и подняла настроение, то только не Глебу. Он хмуро взял Ленину сигарету, откинул легкую форточку.