Трисказ

Часть, в которой беда не приходит одна

Полоса белая. Полоса черная. Принято раскрашивать жизнь именно в эти два цвета, при этом чертя довольно четкие границы, а не заполняя полотно градиентно. Все наладится, дождь не может идти вечно. Это слышал каждый, хоть раз в своей жизни из уст сочувствующего друга, родителя или близкого, и всегда после этих слов в душе начинает теплиться огонек надежды. Вот-вот, ещё чуть-чуть, и полоса черная закончится. И только Тьма в истинной своей ипостаси лишена этой надежды.

Тяжело дыша, Маруся пыталась привести мысли в порядок. Она вспомнила вчерашний день, что направлялась домой, к тете, но не дошла до нее, свернула в парк и встретила маньяка музыканта, который оказался волком-оборотнем и пытался съесть ее. На этом моменте Маруся засомневалась сначала в реальности происходящего, ущипнула себя несколько раз – ничего не поменялось вокруг, и тогда Маруся засомневалась в том, что она здорова. Мысль о психическом расстройстве и галлюцинациях пугала, но все же меньше, чем мысль о том, что все происходит взаправду. Как бы то ни было, нужно было выбираться, и Маруся начала осматриваться. Вспомнились уроки ОБЖ, та их часть, где рассказывали, как ориентироваться в лесу. Осмотрев несколько деревьев, и выяснив где ветки гуще, Маруся направилась по их направлению в сторону юга, туда, где, по ее мнению, находился выход из парка.

В часе пути от привала, левее тропы, Маруся заметила движение. Она машинально притаилась за ближайшим деревом. Шорохи были похожи на движение животного средних размеров. Желания выяснять, что это за животное, у Маруси не было, и она короткими перебежками от дерева к дереву продолжила путь вперед. Но как бы далеко она ни шла, куда бы ни сворачивала, шорох всегда оказывался у нее слева. Ей это в конце концов надоело, и она решила припугнуть назойливого зверька. Резко прыгнув в сторону звука, Маруся крикнула. Действие возымело результат. Из-за куста испуганно бросилась в сторону маленькая девочка. Маруся от неожиданности отшатнулась, а та, что ее преследовала, спряталась за деревом и осторожно выглянула из укрытия.

– Привет. Меня зовут Маша, а тебя? Ты заблудилась? Где твои родители? – решилась она на контакт.

С опаской выглядывая из-за дерева, девочка ничего не ответила. Она была одета в лохмотья, не слишком потрепанные при внимательном рассмотрении, аккуратно заштопанные и заплатанные. Ее длинные русые волосы доставали до поясницы, а спереди закрывали полностью левую часть ее лица. На вид девочке было около пяти лет, она была чумазая и курносая.

– Не бойся меня, я не обижу. Ты знаешь, в какой стороне выход из этого леса?

Девочка, не ответив, побежала прочь. Маруся не знала, что ей делать, но понимала: это был человек, ребенок, она наверняка побежала к взрослым. Помедлив в нерешительности, рыжеволосая пленница странных обстоятельств, устремилась за ней, надеясь, что ей наконец помогут выбраться из леса. Погоня была недолгой, добежав до небольшого грота, она уселась на голый камень. Маруся сохранила дистанцию, огляделась вокруг: взрослых не было.

– Не бойся! Я хочу выбраться из леса, где твоя мама? Ты умеешь говорить?

– Мама и папа скоро вернутся, – важным голосом заявила девочка.

– Они в городе? Как тебя малютку одну тут оставили? – Маруся не теряла надежды выведать хоть что-нибудь у случайной встречной.

– Я не одна, я с братиками и сестричками.

– Вот как. А где же они? – кто угодно, знающий ответ на этот вопрос, посоветовал бы Марусе его не задавать, но таких не было рядом и в помине.

– Я покажу, пойдем! – девочка побежала дальше по лесу, Маруся пустилась вдогонку.

Вместе они обогнули холм и вышли к пещере. Она уходила в глубь скалистого обрыва. Вход в пещеру преграждал водопад. Увидев воду, Маруся вдруг осознала, насколько сильная жажда мучает ее. Она бросилась под поток и пила, пока вдруг не почувствовала, что может лопнуть. Тогда она остановилась. Девушка дернула ее за подол платья, приглашая войти внутрь. Маруся ступила сквозь воду, вглубь идти долго не пришлось. Недалеко от входа в пещеру, которая оказалась широкой с высоким потолком, но не очень глубокой, была навалена куча камней.

– Пойдем, пойдем! – крикнула девочка и засеменила к камням. – Вот тут мои братики и сестрички, еще не народились. Но те, что внизу, уже скоро увидят свет.

Маруся шла очень медленно. Она не поняла ни слова. Сочла, что ослышалась. Но чем ближе она подходила к камням, тем больше смысла становилось в сказанном.

Верхние камни, были весьма обычны, если не считать того, что форма их была словно сделана под копирку. А вот нижние камни имели явные очертания детского человеческого тела. Личико, ручки, ножки проступали сквозь камень, будто дитя было в нем замуровано. Особенно похожими на детей лет двух были камни, что лежали справа от общей кучи. На них девочка указала со словами:

– Вот эти скоро народятся. Еще годик – другой подождать, – она подбежала к камням и начала их поглаживать. Волосы ее запутались, и она небрежно поправила их, и, прежде чем они вновь упали на лицо, закрыв его левую половину, Маруся увидела, что у девочки нет глаза. Левая часть лица был абсолютно гладкой, не было даже глазницы. Маруся попятилась назад, девочка этого не заметила, отпрянув от камней, лишь когда земля задрожала от сильных толчков. Одноглазое существо пробежало мимо новой знакомой с криками: «Мама! Папа!» Толчки были регулярными и приближались, как не хотелось Марусе этого признавать, она понимала, что это были шаги существ, чьи дети рождаются из камня, шаги настолько тяжелые, что сотрясают твердь, а значит вес, рост, словом, размер существ куда больше человеческих. Новая знакомая бежала им навстречу, Маруся мешкала. За пределы пещеры малышка выбежала со словами: «Мама! Папа! Я привела человека. Не ешьте его, пожалуйста, он мой друг». Маруся услышала это, и сердце ее сразу же ушло в пятки. Тем временем сквозь водопад, пригибаясь, под своды пещеры заглянуло существо ростом с дерево, с одним глазом и длинными руками. Одной из них оно схватило девочку, а второй потянулось за Марусей, но та ловко увернулась и, воспользовавшись неповоротливостью существа, рванула сначала вправо, затем резко влево, тем самым сбив с толку гиганта, и ринулась к выходу. Проскочив водопад, она устремилась к кустам и зарослям, но скрыться ей не удалось, второе существо длинной ручищей сбило ее с ног, больно ударив оземь. Маруся застонала, ни встать, ни бежать она не могла. Гигант достал веревку и туго связал руки добыче, а затем небрежным движением бросил в холщовую сумку. На ночь ее посадили в клетку, когда же на утро следующего дня одноглазые гиганты явились за добычей, обнаружили в клетке лишь маленькое полено.

Часть, в которой другая точка зрения

В чащобе, там, где не ступала нога ни человека, ни животного, потому как болотистая топь завладела этими землями, жила Настасья. В народе говорят, что свято место пусто не бывает, то же можно сказать и о месте проклятом. Зачастую оно кишит куда большей живностью и сущностью, чем место святое. Топь чащобы была местом проклятым, и все, кто ее населял, были созданиями скверными, мерзкими, злобными, опасными для простого люда. Монстры, которым чужда человечность, чужда сама ее природа. Это место забрало все светлые чувства, оставив лишь злобу, хитрость, плутовство и жестокость. Настасья была давним жителем топи, и все плохое было в ней ее природой. Место определяет характер, характер определяет поведение и поступки, а поступки характеризуют любую сущность лучше любых слов.

Как любой конец – начало чего-то, так и смерть – своего рода начало. Со смерти Настеньки, внучки председателя Моссовета, по советской идеологии некрещеной и на свою голову попавшей в беду в парке Сокольники в июле 1951 года, началась жизнь Настасьи, болотной кикиморы, сущности вечно проклятой и голодной. Той, кем она являлась сегодня, Настасья стала не за один день. Топь меняла бедолагу постепенно. Кости ее туловища и рук вытянулись, хотя ноги остались прежних маленьких размеров. Голова болталась на тонкой шее и стала непропорционально большой, на макушке выросли рожки, повылазили глаза, нос стал тонким, длинным и твердым, как клюв, появился хвост, и в довершение образа все тело покрылось шерстью. В ней стал неразличим человек, как во внешности, так и в душе.

Первое время Настасья боролась со своей новой природой. Ее тянуло к людям – она не поддавалась. Если чуяла в лесу или в парке прохожих, старалась скрыться глубже в лесу. Но голод рос и со временем стал невыносим.

В одну июньскую ночь 1956 года она испытала наконец такой голод, который не могла утолить мелкая лесная живность. Настасья вышла из чащи, прошла по парку до его центральных ворот и шагнула в город. Превозмогая себя, она прошла мимо жилых домов с сотнями квартир. Она чуяла людей, чуяла детей, ей хотелось всем им навредить, отомстить за то, что с ней стало. Голод и отчаяние заставили Настасью считать виноватыми в ее участи всех. Преодолев Сокольническую площадь, она перебежала через дорогу в неположенном месте, напугала водителя и стала причиной небольшой аварии. Избегая широких улиц и света фонарей, кикимора дворами пробралась до 2-й Сокольнической улицы, а затем, сквозь 3-ю и 4-ю добралась наконец до 5-й. Здесь Настасья почуяла запах, который вел ее сюда все это время. На 5-й Сокольнической кикимора вдохнула его полной грудью и, забыв об осторожности, свернула налево, двигаясь прямо по улице, освещенной фонарями. Скоро 5-я Сокольническая перешла в другую улицу, название которой знает любой, кто хоть раз преступил закон и оказался в «местах не столь отдаленных». В семнадцати корпусах дома номер 15 по улице Матросская тишина расположилось место, действительно, не отдаленное ни от жилых домов, ни от парка, ни от муниципальных учреждений, школ и детсадов. На табличке у входа в главный корпус здания на золотом фоне черными буквами прямо под гербом, значилось «Тюрьма №1». В простонародье «Матросская Тишина».

К слову, тишина в тюрьме не наступала даже после отбоя. Через КПП Настасья прошмыгнула незамеченной, далее по стенам, словно мышь, отвлекая внимание патрулей звуками или попросту отводя глаза, она достигла третьего режимного корпуса, известного всем как место содержания малолетних преступников. Пробраться внутрь, не привлекая внимания, оказалось проблематично. Входная дверь была плотно закрыта, на всех окнах решетки. Настасья дважды обошла здание по периметру, после чего наконец решилась. Тонкие ее руки ловко зацепились за решетки окон первого этажа, помогая ногами, кикимора вскарабкалась вверх. Снизу она высмотрела одно единственное горящее окно – в той комнате не спали. Капитан милиции Николай Иванович Гусь, по своему обыкновению, засиделся до ночи, закопавшись в бумагах. Звон разбитого стекла за спиной был для него словно гром среди ясного неба. Он обернулся, но его реакции не хватило, чтобы заметить, как вместе со звуком с нечеловеческой скоростью в кабинет прошмыгнуло существо и спряталось за столом с наваленными стопками дел. Кабинет Николая Ивановича был на третьем этаже, и единственное объяснение случившемуся он нашел в хулиганстве.

Но на улице, кроме патрулей, никого не было. Он представил, как кто-то из служащих ниже его званием кидает камень ему в окно. В это верилось с трудом, он начал искать другое объяснение и решил, что окно было разбито, например, птицей. Но все-таки кабинет он решил осмотреть. Едва его нога оказалась в непосредственной близости у стола с делами, черная рука с длинными пальцами, больше напоминающая сучок засохшего дерева, схватилась за нее и потащила на себя, уронив капитана на пол, и сильно ударив головой об угол тумбочки. Больше он ей не мог помешать.

Коридоры с камерами находились на этаж ниже. В «детском» корпусе ночью всегда было тише, чем во всех остальных, малолетние преступники уставали больше взрослых и спали крепче. Настасья шла по коридору мимо камер, где спали дети. Обилие пищи вскружило ей в ту ночь голову. Она еще не могла себе позволить навредить невинным – что-то живое, человеческое в ней не изжило себя полностью. Но взрослым не повезло. Пострадавшая от рук убийцы, преступившего закон, Настасья приговорила любого, кто хоть немного уподобился ему, любого, кто совершил преступление против человека, неважно, малое или большое. Она дошла до карцера, который расположился в конце коридора. Свет ламп дневного освещения замерцал, а потом и вовсе потух. Утром на обходе комиссия в составе трех офицеров милиции Редько В.П., Грюни К.И. и Кобылина М.Ю., открыв карцер, не обнаружила в нем тринадцатилетнего, осужденного за убийство школьной учительницы, Аркаши, вместо него в углу лежало маленькое полено.

Часть, в которой похищения продолжаются

Нет ничего более ценного для существа разумного, чем осознание собственного «я», и веры в то, что решения, принятые им, от шевеления пальца до нажатия этим же пальцем на курок, являются подконтрольными только ему. Другими словами, веры в то, что разум, осознавая себя и реальность, что его окружает, может волей своей влиять на нее, изменяя и давая импульс последующим событиям, причем делать он это может совершенно свободно. Мы уйдем в непроходимые дебри научных и религиозных теорий, версий и мнений, если возьмёмся рассуждать здесь о свободе воли. Но стоит отметить, что 1983 год был примечателен еще и тем, что человек по имени Бенджамин Либет в этот самый год своим экспериментом показал миру, что теория иллюзорности свободы воли не так уж и беспочвенна.

Маруся очнулась в сыром месте, вокруг было темно – хоть глаз коли, она повела рукой по воздуху и повторяла это движения, пока не наткнулась на стену из веток, сплетенных так туго между собой, что между ними не проходил солнечный свет. Измученная, она постаралась встать с колен, но ударилась больно о потолок хижины, и снова повалилась на мокрую землю, коей являлся пол этого странного жилища, больше похожего на нору. От усталости, изнеможения, страха, бессилия и чувства обреченности Маруся заплакала. Она лежала, свернувшись калачиком, и ждала, что из темноты наконец придет монстр и сожрет ее. Смерть для Маруси казалась легким решением, избавлением. Но едва она поняла, что именно она ощущает, какое именно решение готова принять как должное, что повинуется течению и отдает себя всецело в руки судьбы, кричит «на всё воля Всевышнего!», опускает руки, а голову кладет на скамейку гильотины, Маруся стала совсем другой. Бунт проснулся в ней. Бунт яростный, направленный на все, что с ней творилось в этом лесу. Она готова была убивать тех, кто угрожает ей, готова была рубить лес, идя по азимуту к выходу из парка, готова была в щепки разнести убогое жилище неведомой нечисти. Она вскочила на ноги, на полусогнутых обшарила все, но двери не нашла и тогда начала бросаться со всей силы плечом на стены в надежде пробить или хотя бы нащупать слабое место. Так она сделала несколько раз по кругу. Результата это не принесло. Совсем обессилев, Маруся легла на землю. В спину ее больно кольнул спрятанный в грязи толстый сучок. Ругнувшись, Маруся со злости потянула его, с намерением вытащить обидчика и швырнуть в сторону, но к ее удивлению сучок, хоть и поддался, но до конца из земли не вылез, тем временем прямо за спиной уже настрадавшейся девушки ветки разошлись в стороны, открыв широкий проход. Свет заполнил пустую хижину, резанул по глазам и ослепил заточенную.

Щурясь, ползком на коленях, Маруся выбралась на улицу, свежий воздух вскружил голову, она повалилась на землю. Когда глаза привыкли к свету, она поняла, что вокруг не так уж и светло, и вместе с этим откуда-то из-за спины она услышала звук плещущейся воды. Поднявшись с земли, Маруся оглядела местность. Она находилась на узкой полоске суши, а вокруг нее простиралось болото, одна часть его берегов упиралась в глухую чащу, а другая уходила длинным коридором деревьев на запад и там встречалась с горизонтом. Звук плещущейся воды повторился, Маруся присмотрелась – за густым кустом багульника что-то шевельнулось. Она аккуратно обошла его и шагами спугнула то ли жабу внушительных размеров, то ли какое другое животное. Оно юркнуло под куст, затем нырнуло в воду и скрылось из виду. Маруся огляделась, из-за багульника ей было не видно нижнюю часть дерева, стоявшего неподалеку. У его основания прямо на сырой земле, опершись спиной на толстый ствол, а голову попросту уронив вперед, спал человек. Маруся заприметила лишь густую бороду и длинные свалявшиеся волосы до плеч. Разглядывать долго она не стала, приписав свое похищение и заточение этому старику, она вознамерилась бежать в другую сторону, куда глаза глядят, пока похититель не проснулся. Но бежать не получилось – дорогу ей преградило существо куда более страшное, чем спящий волосатый старик. Длинные худые руки и пальцы; волосы короткие, грязные, торчат во все стороны; нос – клюв, острый и длинный; одета в лохмотья, а те части, что оголены, покрыты шерстью. Существо громко завизжало так, что у Маруси заложило уши, она прижала их руками, скривилась, постаралась убежать, бросившись под ноги страшиле, только с места сдвинуться ей не удалось. Ноги ее оплели корни какого-то растения, выросшие внезапно из земли. Она забилась в истерике от ужаса, но тут ее плеча коснулась чья-то рука.

– Тише, тише, это для твоего же блага, – Маруся приоткрыла один глаз и увидела лохматого старика, с дружелюбной улыбкой на лице. – Эка, Настенька, ты и напугала гостью! – обратился старик к страшиле с птичьим клювом. Ты поди пока, съестного чего раздобудь, а я покумекаю с гостьей. Зовут тебя как, милая?

– Маша, – всхлипнув, сказала Маруся.

– Ты, Маша, не бойся. Ноги твои я отпущу, а ты не беги. Поверь, со мной куда безопаснее. И Настеньку ты не пугайся, это судьба ее потрепала нелегкая. На болоте с ее поживешь – и не в такое превратишься! Это, между прочим, она тебя из лап великанов вызволила, так что ты ей спасибо скажи.

– Дяденька, как мне из леса выбраться? Я домой хочу, – Маруся плакала.

– Тише, тише, – старик, погладил ее по голове, – я тебя в свой дом отведу, покормлю сперва, а там разберемся, что к чему, и решим, как тебе выбраться из леса.

– Это же парк, тут недалеко выход должен быть.

– Это только так кажется, только кажется. Но все по порядку, Машенька. Иди за мной.

Дорогой они шли торной, путь им преграждали лишь коренья, торчащие из земли, да густые заросли крапивы. Маруся пару раз едва не упала навзничь, но от падений ее страховал бородач, ловко поймавший хрупкую гостью несколько раз на излете. Он же и шел впереди, приминая крапиву там, где обогнуть ее было никак нельзя и приходилось идти вброд. На одной из опушек старик совершил странное действие – подошел к одинокому дереву, наклонился и потряс бородой. Из нее выскочили несколько белок и устремились вверх по стволу, укрывшись в густой кроне. Дед издал звуки, похожие на щебетание птиц, и Маруся готова была поклясться, что ему ответили. Разговор был коротким, вскоре они вернулись на тропу.

– Мне неловко спрашивать, – Маруся наконец решилась на мучающий ее вопрос. – Я не понимаю, что происходит! Мы идём куда-то, где вы обещаете мне все объяснить и накормить. Но я не хочу есть. Вернее, хочу, да вот только лучше дома, там или там, – Маруся путалась в направлениях, указывая по сторонам света, – в городе. Хоть слово скажите мне, где я?

– В лесу, Маша, в лесу, – дед не сбавил шагу.

– И что это за лес такой? Я хаживала в лес за грибами и в парке здесь в Сокольниках была не раз. Не живут в лесах одноглазые девочки и волки-оборотни.

– В обычном не живут, а у нас необычный.

– Волшебный что ли?

– Волшебства нет здесь. Это для вас, городских, может, и волшебство. А для нас, жителей Леса, это обычное дело – с животными там поговорить, с деревьями да с ветром. И много ещё чего мы умеем, что вам чуждо. Поэтому мы тут живём, а вы – там. И лучше в гости нам друг к другу не хаживать. Но раз ты здесь, то мой долг – о тебе позаботиться.

– И отвести меня домой? – Маруся обогнала проводника и воззрилась на него с надеждой.

– Э-э-эх, Маша-Маша, так и быть, – грустно вздохнул Дед, свернул с тропы вправо и, приминая лаптями жимолость, стал прокладывать дорогу. Спутница ринулась за ним.

Сквозь кустарник они шли долго, солнце уже давно перевалило за полдень и неумолимо приближалось к горизонту. Воздух стал прохладным, стих ветер, заметно прибавилось мошкары. Маруся, беспрестанно махая вокруг себя руками, начала волноваться. Но едва волнение наполнило ее всклень и уже вот-вот готово было выплеснуться наружу вопросами и паникой, они остановились. Перед ними начиналась новая часть леса.

– Глухомань, – дед замер. – Мне дальше дороги нет.

– Глухомань? Это вы так Москву называете? – Маруся засмеялась, над абсурдным сравнением радостно и задорно, но осеклась очень быстро, едва взглянув на спутника. По мрачному его лицу скатилась слеза.

– Знаешь, сколько раз я сюда детей пытался отвести? Хоть ты и постарше, но все равно ведь ребенок. Мало кого удавалось, а кого удавалось, того и не видывал я больше, – Маруся, не дожидаясь продолжения пугающего душеизлияния старика, рванулась вбок в попытке убежать, но ноги ее не сдвинулись с места. Ступни ее держали корни, они росли из земли и, оплетая ноги, туловище и руки, добрались наконец до шеи. Маруся закричала, но грудь сдавило и воздуха не хватило на то, чтобы крик оказался хоть сколь-нибудь громким.

– Там, в глухомани, Маша, живёт настоящее зло. Нам с ним не совладать, уж прости. Мы повинуемся его зову и выполняем все приказы. Не поворачивайся лицом к чаще, смотри на меня.

Даже если б Маруся и хотела, то ни пошевелиться, ни тем более повернуть голову она не могла. Но спиной она почувствовала холод. Из леса приближалось нечто. Маруся не успела задуматься об этом – раздался выстрел. Он прогремел откуда-то справа. Никто не упал замертво, дед и вовсе не шелохнулся, будто бы и не прочь был принять пулю. Выстрел пришелся в кору, что оплела Марусю. Из леса в сопровождении огромного волка вышел охотник.

– Слишком поздно! – прокричал дед, взмахнул рукой, и из-под земли выросла стена непроходимого терновника. А Маруся тем временем спиной почувствовала невыносимый холод.

Дед вертел ладонью и новые колючие кусты неустанно росли из земли ввысь и вширь, но по ту сторону преграды были тоже не лыком шиты. Зазвучал звук топора, и очень скоро в стене наметился прогал – ветви терновника росли медленнее, чем их рубил топор охотника. Дед посмотрел на Марусю и увидел, как скрюченные длинные пальцы худощавых рук существа, выбравшегося на свет из глухомани, безглазого, в серых лохмотьях, оплели тело девушки и вместе с ее клетью из кореньев, приподняв над землёй, потащили в чащу. Бородач облегченно выдохнул и опустил руки. Очень скоро брешь в стене стала достаточно большой, и из нее в два прыжка на хозяина леса прыгнул волк.

– Ах ты, старый колдун! Что ты сделал с моим родом?

– Ты видел все, друг мой.

– Но ты сказал, что это охотник. А он сказал, что не делал этого!

– И ты поверил ему на слово?

– Нет, он доказал делом! Признайся, иначе я перегрызу тебе горло прямо сейчас!

– А если признаюсь, не перегрызешь?

– Ещё подумаю.

Охотник тем временем приставил ружье к голове деда, заметив, что тот положил плашмя на землю ладонь.

– Только дернись, леший!

– А я и не думал. Нам всем конец. И мне, и вам, и Лесу.

– Ты переиграл меня в этот раз, но битва не закончена.

– Ты не знаешь ничего, охотник, – дед повернулся к оборотню. – Я любил твою семью, серый друг мой, ты знаешь. Прости за них.

Волк взвыл и замахнулся когтистой лапой над горлом лешего. Его остановил охотник.

– Одна душа ничего не решит. Не пытайся блефовать.

– Ее решит, – не страшась когтей и зубов, ружья и топора, леший дернул рукой. Из земли вылезли два острых корня, один пронзил ногу охотнику, второй вонзился в пасть волку. Тот взвыл и повалился наземь. Ружье старик ловко отбросил влево, а топор – вправо. Охотник стиснул зубы от боли, но сохранил самообладание.

– Ты понимаешь, что творишь? Придут другие, убьют тебя и всех здешних тварей. Леса твоего не станет!

– Ты не слышал, что я сказал? Его уже нет. Но перед смертью я хочу увидеть две вещи: твою смерть, вредитель, и лик своего хозяина! – леший взмахнул рукой – ещё три острых корня пронзили тело охотника, последний вошёл в бок сквозь сердце, изо рта его потекла тонкая струйка крови, взгляд стал пустым.

Часть, в которой добро не побеждает

Неведомая сила несла Марусю меж плотных рядов деревьев, кроны их полностью скрывали небо так, что даже тоненький луч солнца не добирался до почвы. Запах сырости и тлена въедался в нос, дышать было очень тяжело. Потихоньку корни, что оплетали тело изнеможенной девушки, опали, но ее все еще крепко держали худые руки существа. Холод был жуткий. Им веяло отовсюду, разумеется, ни щебетания птиц, ни каких-либо других звуков живности слышно не было. «Могильник» – подумала про себя Маруся. А ещё она очень хотела заплакать, но была настолько измождена, что сил даже на слезы уже не было. Она смирилась с участью и отдала себя воле течения. А оно все несло и несло ее вперёд. И вот, когда его пленница растворилась в нем полностью, потеряла свое «я» и почувствовала, что она теперь нечто большее, чем просто Маша, девушка из приличной семьи, к несчастью своему рано осиротевшая, удочеренная тетей, но не сломленная горем, ставшая примерной ученицей, комсомолкой и хорошей сестрой двум своим названным братьям, она – это то течение, что несет ее, та холодная сущность, тот запах тлена и сырость, что окружают ее, она – тьма, кромешная и густая. Когда это произошло, в какой именно момент, – Маруся не поняла, но река, что несла ее, остановилась, и ее больше не сковывали костлявые ледяные руки. Она стала всматриваться во тьму, что ее окружала, и постепенно глаза начали привыкать. Сначала она различила впереди что-то, напоминающее холм, потом на нем появились три огромных дерева, вернее, только их стволы, кроны было не различить. Когда же зрение Маруси наконец обрело способность фокусироваться, она увидела, что и «холмы», и «стволы» двигаются, она попятились назад, в этот момент от «холма» отслоилась твердь и раскинулась влево и вправо. Раздался жуткий звериный рык, и из окрестностей кроны «живых» стволов вырвалось пламя. Оно разлилось по земле, раскинутой твердью оказались крылья, Маруся теперь отчетливо видела их в свете пламени. Трехглавое чудовище продолжало изрыгать огонь, но он не достал ее, вернее сказать, обогнул. Пламя бушевало везде, но не у ее ног. Пространство вокруг оказалось пустым. Его наполняли лишь постоянно кружащий в воздухе пепел и запах тлена. Огонь горел островками. Сквозь рокот животного и гул пламени Маруся вдруг различила человеческий голос.