Вракли. Почти правдивые истории, переданные честно и беспристрастно. Ну, почти…

Эти же блюда я готовил тогда, когда у нас собиралась большая богемная компания из актеров, режиссеров, поэтов и прочих технически безграмотных субъектов. В этих сборищах принимал участие и наш самый любимый друг по прозвищу Бухарец. Он действительно был родом из этого славного города. Перебрался в Питер, женился, завел трёх очаровательных детишек, поселился в трехстах метрах от Исаакиевского собора в большой квартире в доме с садиком. Кто не питерец, этого пассажа не поймет. Кто поймет, засохнет от зависти. Бухарец обучил нас потрясающей узбекской кухне, помог с оборудованием в виде казана, мантышницы и различных особенных пряностей. Жена со временем, скажу честно, превзошла его даже в плове, не говоря о шурпе, мантах, лагмане и прочих шедеврах, Бухарец был самым обожаемым и желанным нашим гостем. В Питере он прославился как выдающийся повар, написал несколько роскошно изданных книг по кулинарии, вёл передачи по местному телевидению, а также, не поверите, стал известен как русский писатель. За что был избран мне на зависть членом Союза писателей России. При информации о сборище у меня под девизом ДБЖ – день большой жратвы, подкрепленной сообщением о визите Бухарца, народ валил толпами. Друзья приводили нас в качестве примера строительства коммунизма в одной отдельно взятой квартире. Во многом это было связано еще и с тем, что мы с женой много путешествовали во время отпусков, а я мотался по командировкам в различные почтовые ящики, рассеянные по стране.

Тогда в СССР распределение продуктов не подчинялось никакому здравому смыслу. Очень близок к истине известный анекдот: что такое длинная, зеленая и пахнет колбасой? Ответ: Электричка Москва – Калуга, или Москва – любой другой город. Т.е. в СССР была идеальная система распределения продуктов и товаров – всё доставлялось в Москву, а сами граждане развозили по домам. По этой причине в одном городе не было практически ничего в свободном доступе, но по какой-то причине полки были заставлены жутким дефицитом для соседних городов. Так, например, в Обнинске, куда я часто ездил в знаменитый ФЭИ, консервированный зеленый горошек – главный компонент салата Оливье, был в изобилии. У нас же добыть хотя бы банку, когда его, иногда выбрасывали, можно было с риском членовредительства. Или Димитровград с не менее известным НИИАР. Там гречкой, кажется, только что дороги не посыпали зимой, а у нас – только для диабетиков. Аналогичная картина наблюдалась с одеждой и обувью. По этой причине мои частые командировки позволяли доставлять в семью то, что в нашем городе имели люди приближенные к различного рода кормушкам. Также выгодно было ездить в Москву в Курчатовский институт или ВНИАЭС. Заранее связывался по телефону с коллегами и делал заказ: сервелат финский – одна палка, чай Бодрость – две пачки, кофе Арабика – сколько возможно. А также сыр Виола, красная икра, крабы и прочее. В обмен вез наш лен, косметику и многое другое. Но и дома были лазейки. Мы с женой и сыном были, пожалуй, первой семьей в городе, разъезжавшей везде на велосипедах. В том числе по окраинам, которые в то время были почти деревнями со своим чисто деревенскими по виду магазинчиками. В них постоянно появлялся некий дефицит. На каждом нашем велосипеде сзади были установлены корзинки, куда складывалась добыча. Жена поясняла сыну, что всё это на случай голодной зимы. По прошествии нескольких лет сын пытал меня, ну когда же это самая зима наступит.

Несмотря на решение продовольственной программы в рамках нашей семьи, изучение бессмертной книги о вкусной и здоровой пище показывало, что до изображенного на её страницах изобилия ох как далеко. Но, надежда скорого наступления коммунизма еще оставалась, что заставляло временно смиряться с трудностями расцвета застоя. И тут произошло ужасное. Нам засветила поездка в Чехословакию. Мама завела друзей в Братиславе, съездила туда с моим отчимом, потом чехи гостили у нас. И неожиданно пришло приглашение для меня с женой. Я имел допуск и не надеялся на получение разрешения, но к моему удивлению, все-таки получил. Жена же проблем не имела. И мы собираемся в дорогу. Получить возможность поездки в заграницу по приглашению было неслыханной удачей. Не очень важно в какую. Но, Чехословакия в то время была в особенном положении. Последствия 1968 года сказались на отношениях нашей великой державы с этой страной. Терзаемая легким комплексом вины, КПСС делала все возможное, чтобы как-то исправить ситуацию и вкладывала в ЧССР невероятные средства. Чехи же использовали ситуацию и покупали лицензии на производство массы доселе неизвестной продукции, а также ввозили в страну невероятные для нас вещи. Если учесть что тем, кто ехал по приглашению меняли астрономическую сумму денег, аж 15 рублей в день, а курс обмена рублей на кроны был грабительский для чехов, но крайне привлекательный для нас, то можете себе представить, какие перспективы открывались. Более того, чешские друзья заказали нам массу всяких странных для нас вещей, что в результате компенсации с их стороны увеличивали и без того огромную суммы крон.

Почему же это событие я назвал ужасным. Да потому, что в результате его я был готов перейти из первой стадии диссидентства – идеологический диверсант, на более высокий уровень – внутренний эмигрант и даже в подписант. Прав был мой гениальный дядюшка, когда говорил, что советского человека пускать заграницу надо по особому графику. Первый раз в Болгарию или Польшу, на второй раз – в Венгрию или Румынию, потом в ГДР или Чехословакию, и только потом ему можно доверить посещение настоящей заграницы, западной. Хотя не мешало все-таки ещё перед этим посетить почти Запад – Югославию. Когда-то дядюшка сам прошёл все эти круги, и попал на невероятную халяву в Париж по делу. На целый месяц. В основном он там развлекался самостоятельно, изображая некую научную деятельность, но один раз был вовлечён в нашу делегацию для мини конференции в университете. Опытные организаторы с французской стороны по привычке обеспечили наших обедом и посещением магазина Тати. Этот огромный универмаг торговал всем, что не находило искушенных парижских покупателей. Промтоварами, вышедшими из моды, полу-просроченными продуктами, парфюмерией, не имеющие никакого спроса и прочим великолепием. И все это по смешным, даже по отношению к нашей зарплате, ценам. В группе товарищей была дама райкомовской наружности и той же сущности. Она оглядела полки, сравнила цены с зарплатой её французских коллег, вспомнила политэкономию социализма пополам с научным коммунизмом и… упала в обморок.

Мы не райкомовские работники, политэкономию и прочую белиберду не посещали, сдавая экзамены по шпаргалкам, передаваемым из поколения в поколение. Так что морально были готовы. И зря. Действительность потрясла. У колбасного магазина в Праге я едва не подвинулся рассудком. Книга о вкусной и здоровой пище отдыхала! Я стал считать, после ста сбился. Чего там только не было! Большую часть висевших чудес я даже не знал, как называть. Дальше – больше. В каждой забегаловке, а они в Праге на каждом углу, за смешные наши десять копеек наливали восхитительный апельсиновый сок. При этом он был охлажден, несмотря на летнюю жару. И это контролировалось! В маленьком кафе мы были свидетелями, как в помещение заскочил парень, налил стакан сока, сунул туда термометр, записал в блокнот и умчался. Бармен вытер пот со лба и слабо улыбнулся, что означало, что тест сдан. В тех же забегаловках за наши сорок копеек наливали Мартини, со льдом и лимоном. Тот мартини, о котором только читали и думали, что это сорт коньяка. Первые в жизни восхитительные персики, настоящие греческие, каждый завернутый в гофрированную бумажку, я попробовал именно там. Бананы. На каждом шагу. Я их обожал и мог получить только в Питере, где перед каждым моим приездом бабушка покупала три кило зеленых и заранее укладывала в большую кастрюлю для дозревания. Хот доги, цыплята на гриле и это конец семидесятых.

В самом центре на Старомястской площади в ресторане мы заказали такого целого цыпленка и по пол-литра потрясающего темного чешского пива. Абсолютно удовлетворенные желудочно и разомлевшие мы вышли на площадь. Жара. Я плюнул на все, разделся до пояса, снял туфли и носки, закатал штанины и улегся прямо под памятником Яну Гусу среди таких же то ли местных, то ли западных туристов. Жена примостилась рядом. Мимо строем шла группа соотечественников. Мы с женой при встрече с ними всегда старались поиздеваться. Вот и сейчас, я громко сказал ей, что опять эти советские шастают, нигде нет от них покоя, ни в Париже, ни здесь. Наши тут же подтянулись, перешли на строевой шаг, а старший прошипел: Внимание! Возможна провокация, удвоить бдительность!

И, наконец, настоящий кофе плюс невероятные пирожные. Точнее не пирожные, а просто нарезанные куски тортов с волшебными именами: торт Брюссель, торт Париж. Ну, куда там наш торт Мухосранск! Что же говорить про обувь, одежду. Джинсы, любые. В том числе мои любимые, т.н. штроксы, вельветовые в мелкий рубчик – Lee Cuper. С Ли Купер – лайф супер! Кроссовки бывшей фирмы Батя. Сапоги любые и прочее, прочее, прочее. Главное же перевезти через таможню, где наши всегда зверствовали. Но провозили. Что делать, если при взгляде в мои честные глаза у них ни на мгновение не закрадывалось подозрение, что мы везли в этих скромных баулах. Самое удивительное, что мы не думали о кроссовках, джинсах, других шмотках. Волновались за килограммы специй, редких и мало кому известных у нас в стране, за исключением может быть только Похлебкина. В Праге рядом со знаменитым Карловым мостом был магазинчик «У Сальвадора». О том, чем они торговали, можно было определить по запаху метров за сто. Пряности. Любые. Потом настоящее салями. Не то, что сейчас мы имеем под этим названием, а то самое. С добавлением ослиного мяса из единственного района Венгрии, где трава, воздух и вода дают этому чуду неповторимый вкус, шпикачки, настоящие, с десяток бутылок пива… В общем грубо говоря – жратва!