Вракли. Почти правдивые истории, переданные честно и беспристрастно. Ну, почти…

Не буду рассказывать про волшебный Дамаск, курсы и прочее. Скажу лишь, что к своему огорчению я выяснил, что вожделенная Пальмира, а также не менее интересное место – Маалюля, где сохранился арамейский язык (считается, что именно на нем говорил Христос) и икона богоматери, которую по легенде нарисовал Св. Лука, находятся далеко от Дамаска и попасть туда не представляется возможным. Я, было, отчаялся, но тут произошло следующее. В рамках учебы мы посетили границу с Иорданией, где было установлено оборудование знакомое мне так, как знаком автомат Калашникова заслуженному старшине. И надо же случиться такому, что оно сработало в тот момент, когда мы стояли рядом. Пограничники остановили фуру и засуетились вокруг неё с ручными приборами, стараясь обнаружить место, где должен был находиться радиоактивный источник. Тут на сцену весь в ослепительно белом вышел я и спел арию корифея из оперы «Радиационный контроль на границах государств». Потрясенные слушатели, включая толпу пограничников с обеих сторон границы, потребовали продолжения банкета, т.е. специальной лекции на следующий же день. Что и было организовано.

Обрадованные таким интересом к предмету организаторы в качестве поощрения предложили исполнить любые мои в рамках разумного желания. Их было у нас – целых три. Первое – сменить дату вылета на два дня позже. Второе – обеспечить доставку в Пальмиру (один день) и Маалюлю (второй день). И, наконец, третье, обеспечить переводчиком. Все три были с блеском выполнены. По первому желанию билеты сменили, а второе и третье смешали в одном стакане: дали легковой автомобиль с водителем и с его дочкой в качестве переводчика. Описывать Пальмиру именно сейчас, когда от того великолепия, что нам удалось увидеть, ничего не осталось грустно и больно. Скажу лишь, что никакие римские и греческие развалины не могли сравниться с тем чудом в пустыне. Понять же идиотов, разрушивших это, я не в силах. После длительной прогулки по самой Пальмире, я попросил водителя заехать в огромный замок-цитадель на высоком холме, который возвышался над всей равниной. Мы поехали, но вдруг, перед последним поворотом к замку нас остановила группа военных. Они сказали, что проезд закрыт и чтобы мы поворачивали обратно. Тут, моя разъяренная непредвиденным препятствием жена, высунулась из окошка и на ясном очень непечатном русском языке выразила сомнения в их происхождении, а также происхождении их близких и далеких родственников, пояснила в куда и на что им всем направиться толпой, пожелав при этом такое, что даже я испугался. Военные среди всего непечатного потока уловили пару слов, которые идентифицировали как русские и, отдав честь, пропустили. Уже на подъезде к замку мы увидели шеренгу очень черных лимузинов. И здесь требуется небольшое пояснение.

Жили мы в прекрасном пятизвездочном отеле недалеко от центра Дамаска. Все там было замечательно, и номер, и завтраки и удивительный кофе в вестибюле бесплатный для всех постояльцев. Было лишь два недостатка. Первый – вопли муэдзина по утрам такой силы, что их не глушил даже двойной стеклопакет. Второй – телевидение только на местном языке, все 100 каналов. И вот, как-то утром, бездумно щелкая переключателем каналов, я вдруг услышал русскую речь. Уставился на экран – ба! Каменская! Хоть я этот сериал и не люблю, но для меня и жены это было как дождь в пустыне. Сгоряча, я подумал, что это организовано в честь нас. Но, как оказалось, в честь, но не нас. Первые сомнения о том в чью же честь, меня обуяли, когда мы спустились к завтраку. При входе в отель были установлены металл детекторы. Неужели, Путин! Я мысленно начал составлять план по нечаянной встрече с ним, но тут же с огорчением понял, что поймать его будет невозможно. Российское ФСО это сила. Тем не менее, в глубине сознания этот факт зафиксировался.

И вот, мы вышли из машины и по тропинке, что шла над дорогой, двинулись к замку. Из-за поворота показался толпа людей в черном. Чуть впереди шел мужчина. – Неужели все-таки Путин, – пронеслось в голове. Нет, оказалось, почти. Т.е. совсем не Путин, а Президент Таджикистана Рахмон. Я всегда отличался мгновенной реакцией. Дождавшись, когда Рахмон поравнялся с нами, я довольно громко обратился к нему:

– Господин Президент! Привет из дружественной Белоруссии!

Рахмон остановился и удивленно уставился на меня. Потом также громко вдруг спросил:

– А вы тут как?

Я немедленно воспользовался ситуацией, скатился на дорогу, прошипел жене – Снимай скорее, бля!

Подошел и мы обменялись рукопожатиями. Жена шныряла вокруг, щелкая фотоаппаратом. Толпа и охрана замерла в недоумении. Я рассказал Рахмону про курсы. МАГАТЭ и что-то еще. Плел все подряд, стараясь потянуть время. Тут Президент очнулся и грозно спросил, указывая пальцем на жену:

– А это кто, такая шустрая?

– Жена, – гордо ответил я.

– Ну, раз жена, то можно.

Мы еще раз пожали руки друг другу и разошлись. Делегация отбыла, а мы валялись на траве, давясь от хохота. Жена же долго меня пытала, знал ли я или нет заранее. Не верила в мою исключительную реакцию. Позже мы выбрали из всех снимков один, с моей точки зрения, наиболее выразительный. Мы стоим с Рахмоном рядом. Я, подняв руку, указываю куда-то вдаль, а Президент, чуть наклонив голову, почтительно внимает. Сопроводили подписью: «Правильной дорогой идет Таджикистан под Вашим мудрым руководством, господин Президент!». Этот снимок с подписью разослали друзьям и просто знакомым. Ответов было три варианта. Первый. Враки, фотошоп – меньшинство. Второй – Президент-то прилично одет, а ты, в какой-то кацавейке, бомж, позор – чуть больше. И, наконец, третий – подавляющее большинство – Вот же, проныра! Везет гаду!

Лечу в Штаты в очередную командировку. Пересадка во Франкфурте. Благодать, у меня серебряная карточка, что служит пропуском в вип-зал. Там тихо, мягкие кресла, бесплатная выпивка и закуска. Сажусь в кресло за круглым столиком. Набрал фруктов, бокал виски. Дремлю. Шорох, открываю глаза, напротив усаживается мужчина в летах. С ним два сопровождающих, помоложе. Вокруг стада свободных кресел и столов. Смотрю на мужика и… Да это же наш главный враг – сенатор Мак-Кейн. Эх, жаль, что пистолет не провезти в ручной клади. Тем не менее, изображаю улыбку на лице и спрашиваю вежливо, дескать не Вы ли этот самый сенатор. Да, кивает вежливо гад. Представляюсь, потом, набравшись нахальства, прошу разрешения сфотографироваться вместе. Получив согласие, сую свой фотоаппарат в руки одному из сопровождающих сенатора, и мы становимся рядом, принимая разные позы и выражения лиц. Благодарю и делаю вид, что мне пора, допиваю и доедаю на ходу, удаляюсь к выходу. Выбрал фото с выражением типа, да мы тебя сукин сын, насквозь видим, и оправил тем же адресатам. Реакция аналогичная, тем более, что и в тот раз я был в той же самой серой кацавейке, что с Рахмоном.

До и потом были многочисленные неожиданные по времени и месту встречи с мелкотой в виде министров, генсков МАГАТЭ и прочих. Или совсем смешные типа семинара в Париже. Вообще-то, мы туда и не собирались. Должны были на встречу с представителями фирмы в Кельне. Жена уже и чемодан собрала, и план составила, и отель мы заказали. Собирались выкупить билеты, как вдруг позвонил один из партнеров и сообщил с прискорбием, что встреча отменяется, так как они должны в это время присутствовать на важном семинаре в Париже. А дело было накануне Рождества. Зная взгляды моей жены на заграничные поездки особенно накануне такого праздника и, тем более, на неожиданную отмену таких поездок, я, скуля, испросил можно ли и нам там. В смысле встретиться в Париже. Да, это отличный выход и превосходное решение прокомментировал партнер мой скулеж. Хлопнула входная дверь, жена вернулась после набега на магазины. Я зашел к ней и трагическим голосом известил об отмене Кельна. Пока она принимала соответствующее выражение на лице и искала подходящие определения моей сущности, я попытался выступить по Жванецкому и произнес, как мне казалось, естественным тоном.

– Но, дорогая, планы, конечно, изменились, и поэтому нам надо в другое место. Нам в Париж. По делу.

Несколько минут жена переваривала информацию, оценивая степень её достоверности. Видимо моя интонация оказалась правильной, и жена прерывисто вздохнула и молча склонилась над уже полностью собранным чемоданом. Париж требовал другого. Я ретировался и две недели до отъезда жил как в раю. В Париже мы поселились недалеко от Триумфальной арки. С утра мы с коллегой на семинаре, счастливые жены в городе. Семинар четыре дня. Времени на общение достаточно. Организация превосходная. Обедаем там же. Круглые столы, белые скатерти. Официанты во фраках, вино. Сижу и недоумеваю, и с чего такая щедрость. Нас с коллегой и партнерами по переговорам разлучили. Меня усадили за стол в самой средине зала. Отмечу, что семинар сопровождался выставкой и проходил в старинном особняке. На столе против каждого стула карточка с фамилией. Справа и слева от меня ничего не говорящие фамилии похожие на испанские или португальские. Садимся, здороваемся. Тут начинается обмен визитками. Получаю от каждого из пяти сидящих со мной, раздаю свою. У меня все просто – доктор такой-то, научный консультант по этому, эксперт в том. Сложив стопкой полученные, начинаю читать. Первая, матерь божья! Вице-президент республики Парагвай, далее Премьер Министр Гондураса, потом вице-премьер правительства Бразилии, министр энергетики Аргентины и, наконец, министр обороны Уругвая. И я, тут же…

Все вежливы, ко мне с вопросами. Я же перед обедом как раз врал со сцены минут сорок, хотя всем давали по двадцать. Отвечал, даже шутил. Итак, все четыре дня. В последний день одностоловники фотографировались только со мной, приглашали к себе, обещали, хвалили. Коллега и партнеры, просидевшие все обеды за столом с мелкотой из различных Мухосраний извелись от зависти. Переговорам, впрочем, это не помешало. Фото я в этот раз рассылать не рискнул.

Вот я и думаю. Вряд ли мне удастся когда-нибудь безнаказанно совершить настоящее преступление. В процессе подготовки алиби я обязательно нарвусь на подобную встречу и попадусь. А показания на суде такой значительной личности не оставят шанса на мое оправдание даже самому замечательному адвокату.

Смерть актера

(Qualis artifex pereo!)

В. Смирнов. Смерть Нерона. 1888. СПБ, ГРМ

Посвящается мне

В детстве я был косноязычным и невероятно боялся публичных выступлений. Частично я мог преодолеть себя в классе у доски, где за такое запросто можно было схватить пару, а более или менее нормально общался в компании таких же пацанов. Кто меня не знал в те времена, не верят, а кто знал, уже позабыли. Только мама могла бы подтвердить, но её давно уж нет. Стоило мне поручить прочитать стихотворение на каком-нибудь мероприятии, как я не спал ночь накануне от волнения и обязательно забывал текст. Иногда в самом начале выступления, иногда в конце. Но ни разу не смог завершить. На меня махнули рукой и перестали привлекать. Мама, спросив о фильме по моему возвращению из кинотеатра, кроме мало понятных междометий, типа: и тут он, бах, а они, значит, тоже, и тут вжик из-за угла…. Размахивание руками и попытки изобразить лицом действие лишь усложняли понимание.

– Да, говорила мама, – неужели в роддоме подменили!

А на улице, когда меня о чём-то спрашивали, я краснел, заикался, размахивал руками и показывал направо, когда сам говорил, что налево. Перелом произошел в девятом классе. Причин были две: первая, очевидная, девочки. Проснувшиеся гормоны требовали хоть какого-нибудь выхода и общение с противоположным полом могло быть успешным, как говорил О’Генри, только через уши. Вторая причина заключалось в том, что придурковатая учительница математики Мария Максимовна в очередной раз отправилась в декрет и у нас появилась новая, Людмила Сергеевна, по прозвищу Красная Смерть. Красная, потому что всегда ходила в ярко красной кофте, а смерть потому что….

Зайдя впервые в наш несчастный класс, она села, раскрыла журнал, представилась и сказала, что теперь два последних года она будет вести у нас математику, а в придачу будет нашей классной. Затем подошла к доске, расчертила её на три части, написала на каждой из них задания. Потом вернулась за стол, открыла журнал, ткнула пальцем и вызвала трёх осужденных, по одному на задание. Далее села в пол-оборота, чтобы одним глазом следить за мучениями, другим же пресекать помощь зала. Не успел первый, Вовка, написать и половину решения, как она прервала его:

– Садись, два. Кто не знает, почему два?

Известная учительская подлиза Светка подняла руку и пропищала:

– Я!

Смерть глянула на нее из-под очков и:

– Как фамилия? Ясно. Садись, два. Кто ещё не знает, почему два?

В корриде негромко чесалась муха. Затем КС так же застрелила оставшихся у доски двух невинных, и обратилась к классу:

– Итак, кто может решить эти задачи?

Ответом была могильная тишина, похоже, что все прислушивались к мухе на коридоре. Так, продолжила Смерть и опять открыла журнал. Я понял, что подвиг Матросова единственное, что могло предотвратить поголовное истребление девятого А и поднял руку. Смерть передернула затвор, подняла автомат на уровень моей груди и навела прицел. Потом сказала с явным сомнением:

– Выходи!

А всё было просто. Накануне я от нечего делать решал задачки из дополнительного задачника Шахно. И эти все три были именно оттуда. Я вышел к доске и быстро написал решения, потом добавил еще по одному, другим способом. Людмила Сергеевна уставилась на доску, потом отвела прицел от меня, клацнул затвор, неиспользованный патрон упал на пол.

– Фамилия, неожиданно подобревшим голосом, – спросила она.

Я ответил.

– Садись, пять.

Эти экзекуции продолжались два года. В журнале против каждой фамилии стояло до сорока отметок за четверть. Тройка считалась за счастье, четверка за манну небесную Пятерки получали только двое, я и будущая медалистка Ленка. Меня же к доске практически не требовали, и отметок в журнале против моей фамилии было как у нормальных учителей – пять-шесть. Меня Красная Смерть вызывала только тогда, когда на полу валялись трупы почти всего личного состава класса. Тогда она, лениво растягивая слова произносила:

– Ну, ну иди, покажи этим, как решается эта простейшая задача.

Благодаря ей я до сих пор знаю математику с геометрией и тригонометрией, как святой отшельник знает Отче наш. Но, к концу десятого класса, когда исходя из отметок по математическим дисциплинам девять десятых класса даже мечтать не могли об аттестате и справка о среднем образовании была едва достижимой мечтой, на выпускных экзаменах Людмила Сергеевна поставила всем не менее четверки. А тем, кто двигался далее в технические ВУЗы – пятерки и вывела такие же отметки в аттестате. Причём же здесь мое косноязычие, спросите вы. Когда я решил лечь на амбразуру в её первый приход в класс, я чудесным образом излечился на промежутке между доской и моей предпоследней партой в крайнем правом ряду. И меня прорвало и так понесло, что моя мама говорила подругам:

– И в кого это он, такой говорливый? Наверное, в роддоме подменили.

Ах, если бы я ограничивался говорливостью. Но тогда, по дороге к доске, где-то там наверху, что-то перепутали и воткнули в меня буйное воображение. Куда оно меня заводит, я не знаю и, что самое неудобное, не могу этот процесс контролировать. Вот, например. Мы на машине возвращаемся с дачи. Жена предложила сделать крюк и зарулить к её институту. Учитывая свой дачный вид, попросила подняться на кафедру и забрать какие-то документы. Я поднялся, представился и попросил эти самые, будь они неладны, документы. Одна из сидящих там дам передала мне папку. И мне бы развернуться и уйти, но я застрял и нарвался на вопрос:

– А что же она сама не забежала?

В течение получаса я излагал следующую историю. Оказалось, что вчера вечером жене позвонила близкая подруга и, рыдая в трубку телефона, сказала, что наложит на себя руки, что пыталась повеситься, но верёвки подходящей не нашла, а та, что она нашла, оборвалась, и что она сейчас не хочет взорвать весь подъезд газом из духовки, куда пытается засунуть голову и прочее, прочее. Жена на такси рванула к подруге, поймала её в последний момент, когда та намеревалась вскрыть себе вены огромным кухонным ножом. Причина была понятная всем женщинам: он оказался сволочью и ушёл к другой, с детьми и даже с тещей. Далее меня несло еще больше. Я живо описывал отчаяние моей жены, которая всю ночь пыталась упокоить подругу, как пришлось выпить с ней вместе две, даже три бутылки водки, что, наконец, подруга успокоилась. А потом оказалось, что он вовсе не сволочь, а с тещей и детьми уехал на пару дней к родне в гости и оставил записку, которую она не заметила. Уф! Потрясенные героизмом моей жены, слушательницы сморкались в платочки и пили залпом валерьянку. Наконец вдохновение меня покинуло, и я унес ноги. На вопрос жены, почему так долго, я ответил коротко:

– Искали.

До дома также коротко отвечал на её вопросы о том, кто там был, в чём одет и как выглядели. На следующий день я долго не решался зайти домой после работы. Пытался авансом заработать бонусные баллы, посещая все магазины по дороге. Открыл тихонько дверь, намереваясь прошмыгнуть в свою комнату. На моем пути встала фигура жены со скалкой в руке.

– Ну, конец, – успел подумать я.

Но скалка была как инструмент устрашения, своё имущество моя рачительная жена берегла. Она тихим голосом, что заставило задрожать у меня внутри даже то, что по законам физики дрожать не может, спросила:

– Зачем?

Что я мог ответить. Сам не знаю. Провинность я отрабатывал две недели. В дальнейшем жена, посылая меня к кому-нибудь с поручением, писала текст на листке бумаги и требовала, чтобы я читал и не вздумал отвечать на вопросы. Иногда мне это удавалось.

Что отличает хорошего актёра от плохого, а женщину от мужчины? Вера. Вера в то, что он/она не играет, а живет в данный момент этой жизнью. Женщина даже не ставит перед собой задачу типа по Станиславскому. Она изначально, со времен Евы, автоматически истово верит, что вот именно так, это происходит или должно происходить. Она в такой момент совсем не та, какой была пять минут назад. Она другая и сколько бы вы её не пытали, она будет стоять насмерть на своём. Так и любой из нас в обычной жизни, будет насмерть стоять на своём, когда это своё и есть реальный кусочек собственной жизни. И хороший актер точно так не входит в образ, а просто проживает его. Поэтому он так убедителен. А как же иначе? Все обычные, нормальные люди играют какие-то роли при изменении обстоятельств. Одни хуже и фальшь сразу бросается в глаза, другие гораздо лучше и им верят. Огромное количество мошенников говорит о том, что такой талант не редкость. И некоторые особо талантливые из них могли бы дать фору и очень хорошим актерам. Не подумайте, что я претендую на лавры Остапа Бендера. Нет, я просто пытаюсь объяснить, что точно так как эти гении, при возникновении необходимости переключаюсь в другого человека. Но, что меня, видимо, отличает, так то, что я, как правило, не только не знаю заранее своей роли, но и довольно смутно помню, что я нес оторопевшим зрителям. По этой причине я никогда не готовлюсь. Я просто пытаюсь представить себя в ситуации: а, что, если действительно, это все так… Я описал свой бред коллегам жены не потому, что я помнил, что им нёс в азарте. Жена пересказала мне дословно то, что ей сообщили подруги.

Сейчас, в наше время по множеству причин, использовать этот талант мне приходится довольно редко. Чаще всего, когда я вынужден выручать жену. Она имеет активную жизненную позицию и потрясающее умение встревать в разные ситуации. Как я не раз отмечал, её хулиганские действия входят в полное противоречие с внешним видом и голосом. Именно голос в былые времена создавал проблемы. Звонок по телефону. Жена берет трубку:

– Алло.

В трубке:

– Позови маму или папу!

Жена:

– Слушаю.

В трубке:

– Перестань дурачиться, передай телефон кому-нибудь из родителей или бабушке с дедушкой!

Жена:

– Уже передала. Я и есть мама.

Далее все зависело от того, кто звонил. Иногда были извинения, сконфуженные объяснения и просьбы не обижаться. Иногда бросали трубку. Так, однажды, не дождавшись продолжения разговора, жена убежала в магазин. А звонил, как оказалось, классный руководитель нашего сына третьеклассника. И этот руководитель, взбешенный таким неуважением, тут же направился к нам домой разбираться. Школа, к несчастью, была напротив, через улицу. А в это время мы с женой занимались абсолютно незаконным видом деятельности – изготавливали вино. С этой целью закупался виноград сорта Изабелла и закладывался в огромную шестидесяти литровую бутыль. Которая закрывалась резиновой перчаткой. Перчатка периодически стравливала избыточное давление и запах в кухне стоял специфический, но легко узнаваемый. Учитель позвонил в дверь, сын открыл. Учуяв подозрительные ароматы, он быстрым шагом пошел по следу и уставился на резиновую пятерню, гордо поднятую над бутылью. На вопрос, что это такое, десятилетний Павлик Морозов сдал родителей с потрохами. Попутно рассказал всю технологию преступления и раскрыл тайну. Которая, по словам предателя, заключалась в том, что сначала для себя и особо близких друзей по бутылкам разливалось чистое натуральное вино. Потом в бутыль добавлялась вода с сахаром, и из этого готовилось вино для обычных приятелей, и, наконец, был и третий вариант с той же водой и сахаром для врагов и нежданных гостей. Затем сын показал батарею бутылок готовых к розливу готового продукта. Количество бутылок и уровень образованности сына так потряс классного руководителя, что он нас не заложил, а вскоре ушел на пенсию. По возвращению родителей домой и после допроса с пристрастием, сын прошел полный курс молодого бойца, и вскоре достиг уровня своего отца-пройдохи. Дальнейшее его совершенствование остановилась после дезертирства в одну очень приличную европейскую страну. Он рассказал мне, что местные жители это непуганые идиоты и напоминают умственно неполноценных. По этой причине дурить убогих грешно и сын перековался в честного буржуа. И я, когда там появляюсь, стараюсь сдерживаться и вести себя достойно. Ну, однажды лишь в ресторане на вопрос официанта, не хочу ли ещё, я провел ребром руки себе по шее, дескать, всё, сыт по горло. Ну, потом пару часов пришлось объясняться с полицейским и доказывать что я, ей богу, ни официанта, ни весь ресторан убивать не собирался.

Но раньше, до революции, мой талант был востребован не только в нашей семье, но и теми, кто имел несчастье (счастье) в критические моменты быть рядом. Где же в основном разворачивались сражения? Да везде. Это сейчас вы, лежа на диване и тыкая пальчиком в компьютер, можете за пять минут заказать гостиницу на островах Фиджи или в рабочем районе города Говнодонска. Или за те же пять минут не только заказать, но получить билет на рейс до Гонолулу. Через Париж и с ночевкой там. Чтоб, значит, на Эйфелевой башне постоять и подумать о бренности бытия в смысле увидеть Париж и…. До революции вопрос гостиницы даже не стоял. Он не возникал, так как на него, на вопрос, ответа не было. Был только в том случае, когда у вас на голове кепка-аэродром, а бумажник не влезает в карман и переносится в авоське. Причем внутри он красный, фиолетовый, зачастую зеленый и даже коричневый (напомню: красный – десять рублей, фиолетовый – двадцать пять, зеленый – пятьдесят и коричневый – сто). Ну, как получить место в гостинице, скажем в Братске? Как, если в окошке администратора занята маникюром Олимпиада Ивановна. Для меня все женщины такого типа существовали под этим именем. Возраст – от бальзаковского, формы – впечатляют, волосы – сплошная перекись, голос – стеклянный с металлическим перезвоном. Что мог я предложить ей, имея кошелек толщиной в трамвайный билет и вид выпускника интерната для сирот? Оказывается, мог. Что для этого требовалось? Требовалось постоять за колонной пять-десять минут и представить себе, а что бы было, если… И тут, как говорил бессмертный лейтенант Таманцев, наступал момент истины. Теперь главное надо было подойти к окошку, не прямо в лоб, а так, слегка с краю и стать с выражением, которое автоматически появлялось на лице в тот момент, когда истина наступала. Т.е. лицо человека, одномоментно потерявшего сорок родственников, но в списке потерянных тещи не было. И ждать. Ждать, пока ОИ не обратит внимание. Высочайший пилотаж, это когда она сначала обратит внимание, потом выражение на её лице типа, кто тут торчит без дела, сменится на несколько недоуменное и даже благожелательное. Паузу, надо держать паузу. Хорошо, тут же гулко сглотнуть слюну. Слез не надо. Лишнее и может сорвать представление. Цель простая: дождаться вопроса типа, что Вам? или, о счастье, чем могу помочь? Добившись этого вопроса, меня несло по волнам буйного воображения.