Последний рассвет

– Этому путешествию, по любому пришлось бы свершиться, дала бы она согласие или нет! – скромно, как бы оправдываясь бубнил Лансере.

– Ты опять её защищаешь! – вступила в перепалку Изабелла, по привычке надувая пухлые губки.

– Нет – растерянно ответил добродушный граф.

– Вы чего разорались-то?! – начала злиться Аделия, желая вступиться за любимого дядю – ненавидите меня, пожалуйста, никто вам не запрещает, пожалели хотя бы своего отца! Этого святого человека, на руках носить надо!

Немного замешкавшись и смутившись, подала голос Изабелла, отрешенно покосившись на Мадлен.

– А ты вообще кто такая?

– К несчастью ваша сестра! – сдерживая себя, сквозь зубы процедила Аделия – ещё даже сутки не прошли, а вы уже ноете. Думаете, мне хорошо? Я же не кричу всем присутствующем об этом! Это абсолютно бестолковая, глупая, не нужная никому информация – тембр голоса повышался, она невольно прикусила губы, и со всем злом, что накопилось, высказала малоприятную речь – вы две пустышки, с дырявыми головами, проклятые эгоистки, использующие своего золотого, бесценного отца в своих целях! Мечтаете выйти замуж?! Только последний идиот согласиться связать с вами жизнь! Я не стыжусь своих слов, правда глаза режет?! Да?! – она почувствовала, что кто-то крепко тянет её за руку – Икер, отстань, не мешай – даже не обернувшись произнесла она – и это лишь малая доля того, что я о вас думаю, неблагодарные, омерзительные существа!

– Правда глаза режет?! – переспросила Мадлен, с ехидной, холодной улыбкой – ну тогда, что ты скажешь, на то, что твоя жалкая кровь, не такая благородная как наша, что наша мать, в отличие от твоей, имела титул баронессы, была обеспеченной и самодостаточной – она специально сделала короткую паузу, и злорадствуя и ликуя продолжила – если б твой отец одумался, то такой ошибки, как ты бы не было. Ты ничтожная полукровка, у тебя на лице написано – дочь нищенки, грязной кухарки!

Бешенство и гнев окутали младшую из графинь, в глазах помутнело, она чувствовала, что руки наливаются силой, просто горят, пылают, краем взгляда, заметила, как Лансере под руки увели двое матросов, вовремя подхвативших его, её не остановил Икер, она отцепила от себя его пальцы, и опрометью кинулась на обидчицу.

– Ты ещё не раз пожалеешь о сказанном – Аделия ухватила ладонью её хрупкую шею, ей хотелось свершить над ней суд незамедлительно – но не здесь и не сейчас, слышишь меня, когда ты будешь меньше всего этого ожидать, но обещаю, твою жизнь, ни сколько не осчастливит моё появление. Слащавая, омерзительная дешёвка, жаждущая приторной жизни, я тебе её устрою, клянусь.

– Отцепите от меня эту ненормальную – прохрипела Мадлен.

– Отцепись! – крикнула Аделия, и что было силы, толкнула, плюнув вслед.

– Чувствуется невоспитанность, наследственность, ничего не скажешь – провоцировала Аделию Мадлен – в твоей голове полный беспорядок!

– Тебе бесполезно что-то говорить – немного успокоившись, сдерживая себя, отвечала Аделия – если у человека поворачивается язык оскорбить чью-то мать, значит у него неладное с головой, беспорядок, как ты сказала. Женщина, родившая тебя на этот свет, носит имя Мать, и уже этим заслуживает к себе уважения, поэтому осквернять и чернить её имя я не собираюсь. Так что делай выводы, хоть иногда разрешай своим миниатюрным познаниям брать верх над твоей никчёмной злостью и завистью. А за свои слова, ты ответишь, я этого так не оставлю. Когда упадёшь, не тяни ко мне свои руки, я спокойно перешагну через тебя, и уйду, не оглянувшись.

Душа Аделии ликовала, она чувствовала, что превзошла, не то что Мадлен и Изабеллу, а саму себя, она поставила красивую, жирную точку в разговоре, подытожив, громким и убедительным криком души. Она видела, какими глазами на неё глядели окружающие. Все молчали. Улыбка украсила её лицо, просто не смогла сдержаться, от кипящего ненавистью вида двух неразлучных сестриц. Им нечего было сказать, покрасневшие, озлобленные, взявшись за руки, моментально исчезли, задушенные предательским безмолвием.

– Ты меня пугаешь – заговорил Икер, взяв за плечи Аделию – всем своим видом ты походила на своего отца. Мне обидно за тебя, прости… но ты постояла за себя… так и надо!

– Икер, успокойся, ты весь дрожишь, со мной всё в порядке, не волнуйся так! Лучше проведай Лансере, сейчас ты ему очень нужен, побудь с ним! Я пока хочу побыть здесь, мне так будет лучше!

Графиня Монтескьери проводила взглядом статную фигуру Бернардоса, который, торопясь и спотыкаясь, поспешил осведомиться о душевном состоянии добряка Лансере. Солнце катилось к горизонту, оно ласково обнимало несмелые робкие волны оранжевым светом, который делили, словно острым ножом, тёмно синие продолговатые и подвижные отрезки. Немногочисленных серых облаков, с лёгкой проседью, едва касались настойчивые лучи, обрамляющих верхушки огненным и нежным шёлком. Воцарившаяся тишина вокруг, после шумной беседы, поедала пространство вокруг, было приятно дышать спокойствием и умиротворением, даже кряхтящий такелаж ни сколько не отвлекал от ностальгических, и уединённых минут, которые целиком и полностью посвящаешь лишь себе.

– Вы сильный человек!

– Это так заметно? – смеясь и играючи спросила Аделия, скромно подошедшего к ней весельчака Якова – почему-то была уверена, что составишь мне компанию.

– Я так настойчив или моё лицо рисует какие-то подсказки? – полюбопытствовал моряк, смущённо потирая ладони.

– Тебя видно насквозь – воскликнула Аделия – я тебя совершенно не знаю, но уже прониклась к тебе интересом, ты очень напоминаешь мне одного замечательного человека…

Даже багровый загар не смог скрыть яркую краску, поглотившую его лицо:

– Я очень признателен…

Аделия увидела в этом парне знакомые черты добряка Лансере, ни сколько внешне, сколько зацепил её открытый, солнечный внутренний мир, распахнутый как на ладони.

– Вы другая…

– Давай без этих правил высокого нравственного тона – перебила Аделия Якова, дружески потеребив за плечё – это скучно, и крайне уныло… Другая? – переспросила она задумчиво.

– Нет, нет, я совсем не про то, о чём так грубо отозвалась ваша, то есть твоя сестра – он запнулся, откашлялся, и напряжённо продолжил – да, твоя сестра…

Аделия не сдержавшись, громко рассмеялась, ей было так легко, весело, её смешила неловкость и стеснение моряка, решив, что поступает не красиво, дрожащим от смеха голосом произнесла:

– Прости, не обижайся, я не со зла!

– Я знаю – с грустью в голосе ответил он.

– А как долго ты предан океанским и морским просторам? – полюбопытствовала Аделия, желая искренне задушить настойчивое веселье, и поддержать серьёзный разговор.

– Недолго, года три наверное… Жаль было покидать мельницу, там осталось моё детство, вся моя жизнь…

– А зачем же ты бросил то, что тебе искренне нравилось?

– Меня оттуда выгнали, а точнее выгнал, мой брат. Я бы не сказал, что мы были богаты или зажиточны, главное, не голодали. Не жалел ни здоровья ни сил, работал за троих. Затем наш единственно оставшийся родственник, родной дядя как-то неожиданно для всех заболел и вскоре умер. И крупицы состояния разделил на двоих – он замолк, и нервно потеребил белокурую шевелюру.

– И что? – сгорала от любопытства графиня, видя, что собеседник не торопится с продолжением.

– Какой с меня толк – подавленно и крайне нервозно воскликнул моряк – безграмотный, с подорванным здоровьем, не отличающийся сообразительностью и смекалкой…остался таким образом предоставлен самому себе… А без всех этих качеств, что я перечислил, на улице делать нечего, долго не протянешь… Благодаря Михаэлю я сейчас здесь, и понимаю, это именно то, что мне нужно. Пусть я не такой незаменимый, как некоторые из этих ребят, плету, смолю канаты, штопаю нашу непримечательную робу, пытаюсь сшить что-то более дельное…но всё же, это мой дом, и мне в нём очень уютно…

– А-а-а-а этот самый Михаэль, какой-то жутковатый… – Аделия оглянулась, и удостоверившись, что никто её больше не слышит, продолжила – мне он показался ну… – она запнулась, и мысленно выругала себя за то что начала разговор о нём.

– Да, женщины его за это и любят – улыбнулся Яков, и не принуждённо заговорил дальше – своим безразличием, он вскружил голову не одной девице! Сколько разбитых сердец у его ног…

– Зачем ты мне про него говоришь? – возмутилась Аделия, и пытаясь нарисовать безразличие на своём лице, устремила свой жаждущий взор в непокорные волны, что бились о борт корабля.

– Но ведь тебе интересно! Как не обманывает моя внешность, так и твои глаза, горят любопытством, говоря за тебя!

Аделия не проронила ни слова, ни звука, продолжая с ложным любопытством изучать плещущие волны.

– Но есть единственная женщина, которая целиком и полностью покорила его сердце, навсегда!

– Кто? – неожиданно для самой себя она выкрикнула это слово, и крепко зажмурив глаза, запрятала лицо в ладонях. Неведанный порыв эмоций захлестнул её, лишив рассудка.

– Его мать…

– Ах ты интриган – медленно – медленно, заторможено отозвалась Аделия, опуская руки.

– Не думал, что так среагируешь! Я даже и не собирался говорить о нём! Прости, ты сама начала.

– Мне просто стало любопытно, и всё…

– Не стоит оправдываться, графиня – умиротворённо проговорил моряк – я не хотел тебя ничем обидеть, и даже предположить не мог, что наш разговор затронет твои эмоции и переживания. Ты очень молода, и скрыть, интерес, любопытство, у тебя пока не получается. Время придёт, и жизнь тебя научит всему.

– Сколько же тебе лет, явно не многим больше чем мне? Но уж слишком взрослые у тебя размышления!

– Мне всего двадцать четыре, а жизнь меня неплохо потрепала, заставив вырасти, и взглянуть на людей и вещи совсем другими глазами. Но мои страдания ничто, по сравнению с тем, что сделала судьба благосклонная на жестокость и ненависть, со Шпенглером. Его она невзлюбила, и этого не отнять! – Яков прищурившись взглянул на краешек заходящего солнца, и перебирая свои длинные, обезображенные тяжёлой работой пальцы, не хотя произнёс – вот видишь маленький пылающий кусочек, примерно столько же осталось доверия к людям, и надежды в светлое, в этом, как ты говоришь жутком человеке, остальная часть, растворилась в обидах и разочарованиях, как и этот диск, за горизонтом.

– Получается, я была не права! – задумчиво отозвалась Аделия, слабым и тихим голосом.

– Только не надо его жалеть! Склад его характера достаточно тяжёлый, этого не отнять, с ним очень трудно, просто невозможно бывает временами! Многие считают его жестоким, кто-то ненавидит его за силу воли и упорство, некоторые просто боятся, легко судить по оболочке, не зная содержимого! Я одного не могу понять – сдвинув брови, поинтересовался Яков – ты же графиня!

– Ну и болтун же ты! Видишь во всём то, что хочешь увидеть! И так порождаются сплетни!

– Я пожалуй откланяюсь, работа ждёт. Скоро ужин! На камбузе без меня не справятся! – широко улыбаясь, отчеканил моряк, и поспешил уйти, спустившись на вторую палубу.

На душе было тепло и легко, хотелось продолжить разговор, затронуть множество других тем, о которых она наслышана, но как таковой конкретности не было в её познаниях. Этот человек с другого мира, богатого на события, увлёк её, сколько нового и интересно – важного она сможет почерпнуть, и выяснить для себя! Как ничтожно мало она знает о жизни, о проблемах, о нищенских тяготах, о существовании за гранью возможного… Как хотелось разобраться в себе, и найти место, что бы поместить ураган событий и переживаний, в лёгком, воздушном комочке, под названием душа, и пылающем и ранимом чувственном сердце.

На палубе оставалось всего несколько человек, которые приняли четырёхчасовую смену, рассредоточившись, кто у рулевой, кто на марсе, кто у бушприта. Белоснежные паруса, раскинувшись как крылья, несли рукотворное, трёхмачтовое творение в объятьях пленительных, сумеречных волн, навстречу новому и долгожданному. Аделия, отказалась от затянувшегося ужина, проигнорировав душевные моления Лансере и Икера. Ей не хотелось, очередной раз душить себя пустой улыбкой, и лицезреть такие же, да и недавний, душераздирающий разговор, ещё не улёгся полностью в голове, и, исходя из всего этого, посчитала нужным, встретить оковы ночи в одиночестве, или же в компании белокурого, общительного моряка. Он появился ненадолго в поле её зрения, и исчез, подгоняемый жутким рёвом боцмана Крептри. И что же, интересно такого, в очередной раз, могла натворить эта светлая натура, чтобы получить в свой адрес несколько нецензурных, довольно-таки бранных изречений! Недолгая тишина сменилась громким смехом, и путаницей нескольких голосов, говорящих одновременно. Четверо матросов, изрядно подпившие, горстью зерна ввалившиеся на молчаливую палубу, принялись, усердно, и шумно разыскивать уютное место, где бы можно было предаться упоительном минутам отдыха и порочного безделья. Один из них незамедлительно расстелил небольшой кусок парусины, и бросил на него своё уставшее тело, распластав руки, и улыбаясь, он протяжно затянул:

– Вы как хотите, я отсюда не с места!

– Да кому ты нужен – прокричал в ответ высокий, худощавый моряк, держащий в руках, тускло светящий фонарь – чувствую, вся команда сейчас сюда поднимется!

– Да, духота нестерпимая, словно в котле, а не в кубрике! – подпирая кулаком голову, мечтательно и лениво произнёс блаженно засыпающий моряк.

Двое других, смеясь и шутя, скрылись за снастями, завлекая в свой жизнерадостный разговор, дежурившего моряка. Но их веселье было прервано оглушительным окриком боцмана Крептри, который ухватил своими огромными руками за шиворот обоих моряков, и не особо утруждаясь, повёл в кубрик, дав одному из них, приличный пинок. Крептри видел, что за всем происходящим, с любопытством наблюдает графиня, он невинно пожал плечами, и улыбаясь проговорил:

– Порой приходиться действовать подобными методами, так как остальные – банальны и недейственны!

Аделия ничего не ответив, сухо улыбнулась в ответ, пристально вглядываясь в приближающийся к боцману силуэт. Догадки её не обманули, желанное, превратилось в действительность.

–Михаэль, какого чёрта, твориться вокруг? – с голосом, полным удивления прокричал Крептри.

– Я не вижу своей причастности в этом! – недовольно и тихо ответил Шпенглер.

– Да знаю – взмахнул рукой боцман, и потянул Шпенглера за собой – давай присядем, а то уморили меня эти бестолковые! Хоть один здравомыслящий человек, слава Богу, есть!

Крептри наспех скрутил папиросу, и протянул моряку, тот молча закурил, и удручённо произнёс:

– Не слишком строго с Яковом?

– Неееет! – злорадно протянул боцман, аккуратно сворачивая небольшой мешочек с табаком – будет знать, как разбазаривать чужое имущество! Вон, эти – указал он в сторону спящих на палубе – и наелись и напились, теперь отдыхают, благодаря ему, а он пусть отвечает за свою добродетель! – Крептри покосился на одиноко стоящую графиню, и вполголоса спросил – Мисс Монтескьери вы чем-то обеспокоены? Вам может чем-то помочь?

– Спасибо, всё в порядке – опуская глаза, ответила она – не обращайте на меня внимание!

– Дело Ваше! Мне просто жаль на Вас смотреть! И знаете – привстав произнёс боцман – у меня три дочери, и увидеть ложь в словах, мне не составляет особого труда!

– Мне просто не хочется смутить вас своим присутствием!

– Что за вздор! – по привычке, прокричал Крептри. Он поспешно встал, и суетливо подошёл к графине, протягивая полусогнутую руку – прошу!

Аделия нерешительно приняла его предложение, едва касаясь своей ладонью его предплечья.

– Я думаю, мне не стоит мешать вашему разговору, не хочу стеснять вас! – она опустила глаза и лихорадочно продолжила протестовать, поймав на себе тяжёлый взгляд Шпенглера – мистер Крептри, не судите строго, пожалуйста, мне очень неудобно!

– Не удобно… – резко остановив свою мысль, возразил боцман, предполагая, что графине будет не пристойно слушать речи подобного характера, и как бы невзначай продолжил – как говорил Ваш отец, прекрасная графиня, не удобно уйти и не расплатиться за выпивку и шикарно накрытый стол – увидев недоумённое лицо Аделии, улыбаясь произнёс – да-да, этот старый мерзавец, тот ещё интеллигентный беспредельщик!

Графиня, окончательно потеряв связь с сознанием и реальностью, рухнула на стул, на котором ранее располагалась буйствующая боцманская персона, которая в настоящее время, упиваясь недосказанностью, гладила свою ухоженную, роскошную бороду. Он, прислонившись спиной к фальшборту, скрестив руки на груди, упоительно и сладостно тянул время, предвкушая ураган вопросов, но неожиданно, он услышал протяжный и несчастный, какой-то страдальческий стон:

– Когда же это всё закончится… – Аделия, не отдавая отчёт своим действиям, убирая пряди волос, коими ветер, словно вуалью укрывал её лицо, не спеша повернула голову, и распахнув в глазах свою душу, заваражённо взглянула на молчаливого моряка. Но тот, спокойно и безразлично, выпускал клубы синеватого дыма, он согнувшись, небрежно опустил руки на колени, и со взглядом устремлённым в бесконечность, пребывал в негативе, сотворённым им же самим. Естественно, что для него не остался незамеченным, пылающий интерес юной графини, его он крайне раздражал, и стиснув зубы, грубо процедил:

– Тебе что-то от меня надо?

– Нет, совсем, нет – отворачиваясь, оправдывалась Аделия – просто не могу понять ненависти в твоих глазах.

– И не поймёшь никогда – вмешался в разговор, заскучавший боцман – вам, высшему свету, не осознать тяготы нищеты.

– Вы хотите меня обидеть? – крикнула Аделия – если у Вас, уважаемый мистер Крептри, были нелады с моим отцом, то я не считаю себя виноватой в этом. Его многие ненавидят, но вымещать зло на мне, это уже слишком!

– Всё в порядке, успокойтесь – смеясь, произнёс Крептри – это я так шучу!

– Не нахожу в Вашем юморе ничего привлекательного!

– Это же надо как! – воскликнул Крептри. Он не утруждаясь, одним движением руки, выкатил небольшой бочонок, из груды канатов и парусины – чертовская сила, Яков…пожизненно ты у меня останешься в заточении – как можно мягче выругался он – мастер, что бы его… Так на чём мы остановились?

– На Ваших непристойных шутках!

– А, да-да! Не стоит принимать мои слова всерьёз, я же не со зла! Просто Дериан длительное время тоже так реагировал на мои глупые усмешки! Ну такой я человек! Мне очень любопытно было бы и с тобой найти общий язык!

– Хорошо – сухо ответила Аделия.

– Знаешь, всегда складывалось явное впечатление того, что твой отец стеснялся своего положения в обществе! Ненавидел свой титул, и неоднократно клялся, что не вернётся в свою родную обитель никогда! Только не переживай, это было задолго до твоего рождения! Я никогда не был его лучшим другом, но встречались мы довольно-таки часто! Да что говорить, он был юным и глупым, да и с алкоголем, он был в очень тесных отношениях!

– Хватит – прервала графиня его словесный поток – не нужно мне всего этого говорить! И я не нуждаюсь в том, что бы, выслушивать порицание моего отца! Следите лучше за собой и своей грубой и бестолковой командой! Не ровняйте всех под одно! Даже и представить не можете, как больно порой, видеть ненависть неоправданную по отношению к себе! – она резко встала, и собираясь уйти, проронила несмелые и тихие слова – мне очень обидно, что судят обо мне, не о том, что я думаю и чувствую, а по количеству украшений и нарядов! Мне бы очень хотелось сблизиться с вами, и наконец, открыть для себя новых друзей! Потому что окружена я всю жизнь была корыстными и бессердечными существами, за исключением некоторых! Жить в золотой клетке, не значит быть счастливым!

– Постой – остановил Аделию за руку Крептри – мы всё прекрасно понимаем! Не надо подобных эмоций, остановись!

– Зачем так со мной… – Аделия побледнела, боль во всём теле сковала её. Ей не хватало воздуха, она судорожно, дрожащей ладонью прислонилась к своим губам, и несколько раз глубоко вздохнув, издала протяжный стон – я хочу остаться здесь, не забирайте…

Она не чувствуя рук и ног, не чувствуя ничего кроме опустошения, потеряла нить действительности, и словно падающий лист, медленно качнувшись, упала в широкие и крепкие объятья боцмана Крептри, который вовремя подхватил её.

Кромешная темнота, украшенная мерцанием сверкающих огненных вспышек, тишина, и безмятежный покой. Мягкий и душистый запах цветов, дурманом, нависший над спящим, непорочным телом графини. Тонкая струйка прозрачного света играючи коснулась лица, постепенно поглощая суровый мрак. Губы вздрогнули, а глаза медленно и неуверенно, с усилием попытались открыться. Что-то подобное она уже ощущала, кажется совсем недавно, и сейчас, тот же холод сковавший её, та же боль изнуряющая и жестокая, только взору не открывается элегантный и утончённый господин, который магнетически так и манит, завораживая и пленяя. Графиня, не торопясь, аккуратно и нехотя приподнялась. Казавшиеся тяжёлыми и неповоротливыми, словно окаменевшие ноги, испугали её, но прилив сил, ударивший в голову и конечности, заставил ловко спрыгнуть с высокой, кипельно – белой, софы, совершенно забыв, о кажущемся бессилии. Она оглядела себя и ужаснулась. Тёмный, потёртый кожаный плащ, едва доставал до колена, узкие чёрные штаны, которые продолжали высокие сапоги, тесная рубашка напоминающая корсет, неприятно стесняла дыхание, всё это повергло в шок юную графиню.

– Я же была готова к такому повороту – шептала себе она – всё будет хорошо…только, где Джеррард…

Она озиралась вокруг, было страшно не видеть ничего кроме пустоты, жуть накатывала с новой и новой силой, хотелось кричать, но кому, расплакаться, но не было слёз, даже бежать было некуда. Затем, откуда-то издалека стали слышаться чьи-то крики и голоса, Аделия пыталась хоть что-нибудь разглядеть, но безрезультатно. Шум нарастал, чьи-то рыдания содрогали воздух, суетливые, смешанные шаги, и несмолкающий шёпот. Набравшись смелости, она обернулась, и в очередной раз узрела ужасное, не поддающееся никакому объяснению. Вокруг неё суетились матросы, растерянно расхаживал по палубе капитан Адлес Гирс, на боцмана Крептри, истерически кричал Икер Бернардос. Графиня окрикнула испанца, но он не среагировал, а точнее не услышал её, он обезумев, кидался на растерянного моряка, в диком исступлении. Вроде бы вот оно счастье, вернуться к своим близким, но почему всё не так как прежде, почему её никто не замечает, не смотрит в глаза, а суетливо пробегают мимо, словно её и не существует. Она решила пройти к себе в каюту, и окончательно подтвердить свои догадки, развеять все сомнения, удостовериться, что её разум ещё способен трезво оценивать окружающую обстановку. Аделия остановилась на пороге, она понимала своё бессилие, глядя на несчастного, рыдающего Лансере Монтескьери, у которого на руках, лежала любимая племянница, точнее хрупкое, бледное тело, не подающее ни единого признака жизни.

– Так быть не должно – рыдал Лансере – Мистер Фрейзен, вы опытный доктор, Вы всю жизнь посвятили медицине, сделайте что-нибудь!

– Пожалуйста, простите меня, господин Монтескьери, мне Вам больше нечего сказать! – откланявшись, произнёс пожилой мужчина и поспешил уйти.

Аделия подошла к своему любимому, бесценному дяде, и поцеловала его во влажную, горячую щёку, но он не унимаясь, обнимал её холодное, безжизненное тело, даже не догадываясь, что его коснулись хоть и холодные, но живые и такие трепетные, горящие любовью и уважением губы.

Как она ошибалась ранее, думая, что одиночество и непонимание, перешли границу невозможного, ввели её в тупик, и оттуда никуда не выпуская, издевательски стращали тишиной. Но именно в данный момент, как никогда прежде, она ощущала свою ничтожность, именно сейчас загнанная в угол, понимала, что значило для неё, то одиночество, и тот тупик, казавшиеся безысходностью. Опустив голову, дабы не лицезреть ужасающую картину, вышла из каюты, по привычке закрыв за собой дверь. Стоящие неподалёку Мадлен и Изабелла, испуганно переглянулись, и, перекрестившись забежали к себе, говоря наперебой:

– А вдруг следующие мы?! – запинаясь, шептала Мадлен, обнимая сестру.

– Вспомни, что она тебе сказала на твою грубость в ответ! – теребя своё платье, прокричала Изабелла – её душа не успокоится!

Сёстры взялись за руки, и сели на кровать. Они, не переставая шептали молитвы, останавливались на полуслове, что бы прислушаться, их била дрожь, сердце колотилось барабанной дробью. Аделию очень тронула их впечатлительность, она разрешила себе улыбнуться, и пользуясь таким случаем, не сочла излишним баловство, припугнуть их. Грубо толкнула стул, и он упал точно к их ногам, Мадлен закатила глаза, и повалилась в сторону, Изабелла, пытаясь удержать её, прокричала:

– Не смей, это просто качка, слышишь сестра, родная моя!

Та немного придя в себя, прислонилась спиной к стене и простонала:

– Это всё за мои грехи!

После её слов, Аделия, как можно сильнее захлопнула дверь, предвкушая, какие эмоции испытают две неразлучные сестрицы. Пусть будет глупостью и безрассудством это действие, но несколько минут наслаждения она всё же испытала, даже похвалила себя, за неожиданное решение так поступить.