Лунный Бог – moon bog

Всё это ужасно манило, но сегодня Оля решила воздержаться – не курить траву. Она уловила какое-то новое в себе чувство и пыталась понять, что это.

Слон как обычно травил свои байки про наркоманов.

– А вот ещё, – разошёлся вдруг он, разливая водку по гранёным стаканам, – анекдот. К наркоше звонят в дверь, тот открывает, смотрит – смерть с косой: «Ты кто?» «Я твоя смерть.» «Ну проходи. А у тебя есть 15 минут.» «Хм, спрашиваешь, конечно, есть.» «Тогда подожди, я напоследок дуну, хочешь со мной?» «Ну давай, попробуем.» Дунули, пробрало на хи-хи. Посмеялись. Смерть забыла, зачем приходила, ушла. На следующий день то же самое: «Ты кто?» «Я смерть. За тобой пришла.» «Ща косяк докурю. Будешь?» «Давай», опять смерть согласилась. Ну раскумарились, на хи-хи пробрала, смерть поржала и ушла. На следующий день звонок в дверь. Нарик отрывает, спрашивает: «Ты смерть?» Та кивает. «За мной пришла?» А смерть: «Да нет, на 15 минут забежала, дуну да на работу.»

Все дружно загоготали. Только Оля чувствовала отвращение. Она не то что шутить про смерть, думать про это боялась.

Дымовая завеса рваными клочьями стелилась по потолку. Всем некурящим ничего не оставалось делать, как вдыхать этот едкий запах.

Оля безразлично скользила взглядом по макушкам ребят, мечтая о чём-то своём. Вдруг она завидела сквозь дымовые лоскутья свою старую знакомую – чёрную, как смоль, собаку.

Пёс осторожно пробирался сквозь дым. Ближе… Ближе…

– Не верь никому, кроме меня. Я – самое надёжное, что у тебя есть, – сиротливо поглядывая на Олю, шептал он.

Он так жалобно на неё смотрел, что Оля ведомая желанием избавиться от внезапно нахлынувшей тоски, как слепой котёнок, снова поплелась за ним.

В какой мир он её снова манил и что их вместе связывало, она не знала, но это взаимопроникновение в туман интриговало. Затягивало, как гравитация.

Из Олиных записей в дневнике:

Я снова видела его. Этого своего лохматого, иссиня-чёрного, ни к чему не привязанного, отталкивающего своей магической силой и нелюдимостью. Собачья грусть снова прорывалась наружу, причём как всегда внезапно.

– Собака, а ведь люди прозвали тебя Сталкером. Почему? Никогда не думала?

– Сталкер, значит, сопровождающий, – сказала она. – Я проводник. Сопровождаю отверженных и не прижившихся в вашем мире героев.

– А зачем тебе это? Лишние хлопоты? Зачем? Тебя что, просили?

– Нет. Не просили. Но кого попросили, он не услышал.

– Ты имеешь в виду Бога.

– Можно и так сказать. Люди перестали слышать себя. И видеть в другом человеке Бога. Бога, равного себе. Ты слышала про жизнь в двух матрицах?

– Не уверена. Поясни.

– Уж слишком они разные – эти внутренние и внешние реальности. Человек цепенеет перед происходящим ужасом во внешнем мире. Он чувствует свою беспомощность, цепенеет и отстраняется. Он перестаёт воспринимать себя в этих быстро меняющихся реалиях. И тогда наступает самое страшное – человек перестаёт верить в себя, в своё будущее. Его собственные возможности начинают ускользать от его восприятия. Он просто не видит для себя ни одной открытой двери. Им начинает овладевать отчаяние. Он начинает замыкаться на себе, перестаёт взаимодействовать с внешним миром, живёт по инерции. Но если человек своим субъективным внутренним миром не контактирует с внешней объективной средой, то он начинает гаснуть. Холодные щупальца одиночества начинают опутывать его душу. Человек начинает искать освобождения от своего чувства, от этого зазора в душе. И тогда на помощь прихожу я. Я наполняю ему эту внутреннюю дыру приключеньями. Я дарю ему глоток свободы, глоток свежести и любви. Я даю ему энергию. Я освобождаю его от ночной тени.

– И подобно его же тени, ты преследуешь человека?! Ты ведь совсем не тот, за кого себя выдаёшь, не так ли? Ведь ты – это не только тот, кто сопровождает, но и тот, кто преследует, – ненароком соскочило у меня с языка. – Да кто ты, в конце концов?!

– Я часть той силы, что вечно хочет зла и совершает благо.9

– Не говори загадками! Кто ты? Бог? Дьявол?

– Это смотря с какой стороны посмотреть. Всё ограничивается восприятием, моя королева.

Предчувствие меня не подвело. У этого пса были на меня свои виды. Теперь я в этом не сомневалась. Он отвлекал меня! Вот уже и своей королевой начал называть. С чего бы это? Для чего ему всё это? Кем он, вообще, себя возомнил?? Кто он для меня? Навязчивая тень или истина в последней инстанции?

– Не забивай себе голову ерундой! Жизнь была бы слишком проста, если бы добро и зло в нём были бы абсолютны, – сказал он, как всегда синхронно плавая на одной волне с моими мыслями. – Не тревожься по чём зря. Вы, русские, я заметил, вообще, склонны верить в Абсолют, в абсолютное добро, к которому надо всех приструнить. Но, поверь мне, жить было бы не интересно, если бы добро и зло были бы абсолютны. Люди стремятся хоть на время ощутить себя богами. Боги хотят иногда чувствовать себя людьми. И люди, и боги вдыхают эфир, впадают в эйфорию и возрождаются для новой жизни. Я даю вам всем то же самое, но на болоте. Скоро тебе будет даровано встреча с твоим ангелом и демоном. Ты будешь познавать с ними свою сакральную принадлежность. А ваш акт соития откроет в тебе героические силы. Ты познаешь своё великое предназначение. Скоро ты забудешь про ту Олю, что распускала нюни, что привела тебя сюда. Она выполнила свою миссию, а, значит, исчерпала себя! Да здравствует новая Оля! Оля героиня! Оля покорительница небесных вершин!

– Забудешь?! Миссия?! Минуточку! Ты сума сошёл? Я не желаю ничего забывать! Я тебе не компьютер какой-нибудь, чтоб меня зомбировать и стирать в памяти то, что мне принадлежит. Это моё прошлое! Моя грусть! Ты слышишь?! Я не собираюсь делить себя на ту Олю и эту.

Я вдруг ни с того ни с сего вскипела. На моё прошлое кто-то хочет наложить свою лапу?! Кто-то вмешивается без спросу в мой опыт жизни! Устраивает над ним самосуд! Хочет убедить меня, что я – это не я вовсе! Неужели я опять обманулась?! В тоске этого пса было что-то такое, что сбивало меня с мыслей. Нечто чертовски притягательное, какая-то неведомая мне энергия.

– Но ведь этот опыт… Он же тебе не даёт покоя. Мешает, – не унимался гнуть свою линию пёс. – Зачем тебе связывать себя со своей грустью, скажи, зачем? Отпусти себя! Позволь своему идеалу от тебя отколоться. Пойдём со мной. Пойдём! Не пожалеешь.

Пёс, по-видимому, напугался, раз его властные нотки перешли на жалостливо-спекулятивные. Я пыталась напрячь свои мозги и выудить оттуда хоть один мегабайт вразумительных доводов. Ведь надо же было хоть как-то ретироваться перед псом. Но кроме капелек пота на лбу и смятения в душе, ничего другого не вышло. Мозг заклинило на одном: я без своей грусти – не я. Ну да, это моя грусть! Как же я об этом сразу не догадалась. Я – это и моя грусть, и моя радость, и моя ненависть. И тут я подпрыгнула от своей догадки!

– А кто сказал тебе, что моя грусть мне не нужна? Как я буду без неё стихи писать?! Может, тоска по другой жизни меня и заводит порой не в те дебри, но зато она даёт мне стимул для размышлений. Она помогает понять этот мир. Саму себя в нём. Особенно если эта тоска находит отклик в тебе. Ну, вспомни, я ведь благодаря своей тоски тебя признала. Никто не видел, а я разглядела! Заметила, что ты есть.

Тут собака неожиданно прервала свой бег. Встала, как вкопанная.

– Я есть? – спросила она, с ужасом выпучив на меня глаза.

– Есть, конечно!

Тут весь её облик засветился от радости.

– Нет, ты, правда, считаешь, что я есть?

– Есть, конечно! Ты у нас у всех есть! Разве ты об этом не знала?

– Ты глубоко заблуждаешься, – холодно сказала она и исчезла в сумерках дождя.

А я осталась стоять в полном недоумении и неведении, где я и куда двигаться дальше.

Но тут меня вытолкнуло. Это был такой мощный толчок, что тело передёрнуло. Душа юркнула обратно в свою «тужурку», подумала тогда я и проснулась.

Я испытывала какое-то противоречивое отношение к той собаке: вроде как и тянулась к ней, а вроде и не верила в смысл всего происходящего, побаивалась верить.

И всё же весь этот мир собаки был настолько осязаем, что я вбирала его всеми своими нейронами. С собакой и с её миром уже приходилось считаться. Зеркальная реальность. Реальность наизнанку. Разве такое бывает? Меня начало засасывать в иную плоскость жизни. Во внутреннюю реальность, о существовании которой знали теперь только мы двое – я и моя собака.

Являлась ли она ко мне на самом деле или это был мой мираж, так или иначе, но она являлась частью моих взаимоотношений с окружающим миром, значит, собака становилась для меня такой же реальной, как уличный столб.

Я протёрла глаза и оглянулась по сторонам. Солнечные лучи прорезали старые, льняные занавески. Где я?

Оля оглянулась. Старый, советкий диван на деревянных ножках. Это диван из Колькиной спальни. Оказывается, она прикорнула у Коляна. Все уже давно ушли. Олю не стали будить.

Девушка задумалась о своих друзьях, о Мировских. На ум пришла мысль: каждый из них в глубине души подозревал, что с ними происходит что-то не то, что они живут не так, как надо, не той жизнью, не своей что ли, но как надо, никто из них не знал.

Парни вообще не любили рефлексировать на эту тему. Они любили конкретику. Конкретные действия, что доставят позитив. Подсознательно Мировские хотели иной жизни, иных впечатлений, но увы – средства для этого были слишком убогими. Те попытки сближения, что совершались взрослыми, в корне отличались от Мировских представлений о настоящей жизни. Попытки выглядели как пародия на настоящую жизнь – в них не было ни логики, ни смысла. От этой мысли Оле стало ещё больше жаль себя да и всех ребят, что шли по жизни рядом.

И всё же… Какая сила во сне выпихнула её, задумалась она. Улыбка какого-то мужчины всплыла в памяти. Пряный запах сирени. Наши парни сегодня с мумией. Громыхающий поезд с румяными пассажирами. Это всё уже где-то было. Это всё стало её собственным опытом. Что ещё? Ах да! Мама.… Как же я сразу про неё не вспомнила!

«Мама – это хорошо, – подумала Оля. – Мама само собой, но было бы ещё лучше, если бы я уехала из дому и не беспокоила её вовсе».

На мгновение Оля представляла, какой она будет женой, как будет любить своего мужа, как они вместе будут познавать этот мир. Будущий муж рисовался ей с седовласой щетиной и добродушной улыбкой, с мягкой, надломленной хрипотцой в голосе. Тут Оля поймала себя на мысли, что нечто подобное она уже где-то видела! Так и есть! Это тот парень из каморки! От изумления Оля вскочила с дивана. Флэш-лайт! Вспышка в сознании. Ах вот, значит, что вытащило её из болота! Она не сомневалась, что они ещё встретятся. Но ведь чтобы испытать с ним любовь, чтобы себя отдавать в любви, нужно, прежде всего, знать, что ты сможешь отдавать, нужно знать, кто ты есть. В этом знании её сила. Сила личности самой Оли.

«Итак, я иду к тебе любимый! Иду к себе», – сказала она решительно, не уверенная, правда, в том, в какую сторону ей конкретно начать двигаться.

Оля выпорхнула из Коляновой квартирки. За своей судьбой она полетела прямиком на дискотеку.

После танцев Коля и Оля пошли домой вместе – было по пути.

– Ты меня прикроешь от этих липучек, если что? – попросил Колян.

Его мальчишеская колючесть по отношению к женскому полу забавляла.

– Колян, чё-то я не пойму, а куда твоя Натаха делась?

– Ааа, – махнул он, отводя взгляд в сторону, – забудь. Натаха теперь не моя. На герыч подсела. Снюхалась с этим нариком. Как его там… Копчёный, вроде… Они теперь вместе ширяются, – ухмыльнулся Коля, – дружная парочка Твикс.

– Ого. Интересное кино. А ты не пробовал с ней поговорить на эту тему, – не унималась Оля.

– А зачем?! Итак хреново.

– Неужели ты на ней крест поставил?! Неужели ничего нельзя изменить?!

– Ты соображаешь, что говоришь! – взбеленился ни с того ни с сего Колян. – У меня ещё пока крыша на месте стоит! Что я в попу раненный что ли, чтоб поперёк батьки-то лезть? С этими торчками связываться себе дороже. Ещё заманят на иглу. Не я её садил, не мне её и вытаскивать. Что я ей! Мамочка какая-то что ли?!

Дальше шли молча. Оля догадалась, что случайно сковырнула набухший чирей, наличие которого сам Колян отказывался признавать.

Общаясь с Мировскими, Оля заметила одну закономерность. В социальной иерархии ценностей наркоман, курящий марихуану, ставит себя на ранг выше, чем наркоман, употребляющий внутривенные наркотики. Успокаивал ли Колян себя таким образом, что он ещё не настолько низко пал? Считал ли он себя выше Наташки, Оля не знала, она была твёрдо уверена только в одном – эту больную тему в дальнейшем с ним не трогать.

Дома, избегая «засветиться» перед родителями в обдолбанном состоянии, Оля плюхнулась в постель, так и не чистя зубы. Но не уснула. В тщетных поисках удобной позы проворочалась полночи. Сходила покурить. Мысли, как назойливые мухи, всё жужжали вокруг сегодняшнего дня.

В памяти мелькнула Колькина Наташка. В своё время Наташины родители наворовали столько, что им хватило бы и на загробную жизнь. Вся семья горя не знала до тех пор, пока Наташа ни привела в дом ухажёра по имени Валера, интеллигентного такого вида человек. Избранник Наташи, прежде чем завязать с ней отношения, узнал, что из себя представляет бюджет их семьи. Выяснилось – Наташин папа «сидит на трубе». Это во многом повлияло на дальнейший расклад дел.

Оля знакома была с Мировскими пацанами давно. Олю они сразу приняли за свою. Как и ребята, Оля умела держать язык за зубами. Как водилось у них на тусовке, когда принимали в свой круг, ребята совершали неоднозначный обряд посвящения, посвящали в «свои» – раскуривали с новичком «трубку мира». Оля запомнила на всю жизнь, как её обуяло тогда во время этого ритуала глубокое чувство собственной значимости. Девушка была уверена, что с этого момента она сама теперь значит для таких же, как она сверстников, очень много. Ещё надолго свяжут Олю с этими парнями волна признательности и желание совершить нечто героическое ради них. Нравилось Оле и то, что её принимают здесь такой, какая она есть, чего она не могла сказать про своих родителей.

У тусовки Мировских появились свои секреты. Травка – это нечто клановое, то, что сплачивало и отгораживало ребят от не очерченного, реального мира. Травка была их маленькой тайной в мире больших тайн. Это как собственный опыт, перманентное чувство сопричастности с сакральным и живым. У этого мира грани представления о себе самом и мире были размыты. Там человек мог десять раз поменяться, и ему ничего за это не было.

Ритуал раскуривания был ненов. Они забивали папиросу табаком вперемешку с марихуаной, раскуривали её, как индейцы, и проникались истинным благоговением, познавая таинство сакрального мира, таинство соприкосновения с органикой живого. Ребята постигали это таинство интимно, но этот опыт связывал, как скрепы, в клан сподвижников и единомышленников. Они даже своему клану имя дали – назвали себя ангелами смерти. Ангелы противопоставляли себя биомассе безликих «винтиков» системы, живущих по инерции.

Мировские чувствовали себя победителями, потому что были вне системы. Они, как наши предки, в помутнённом сознании проходили испытание: приходили к Бабе Яге, рисковали с ней собой, справлялись со своей задачей, Баба Яга впускала их в «запортальный» мир и одаривала волшебными силами, после чего они одерживали победу над смертью Кощеевой и возвращались в своё племя возродившимися из пепла, как птица Феникс, героями. Племя принимало их, ценило, а победители были счастливы.

Мировским нужна была не только любовь своего племени, им нужны были подвиги, поэтому они курили анашу. Когда курили, чувствовали себя победителями, как после победы над смертью, но, когда возвращались в «племя», всё выглядело наоборот: племя не принимало их, своими они в нём себя не чувствовали.

Раскуривание анаши – это был своеобразный портал, трансцендентный переход в иной опыт восприятия жизни. Они ходили через этот портал туда и обратно, чтобы что-то оттуда извлечь. Травка раскрепощала сознание. Это-то и соблазняло. Открывались неисчерпаемые перспективы дофантазирования, домысливания мира и себя в нём. В мыслях каждый мог сделаться кем угодно. Мир становился ярким, с энергетикой сверхвозможного. Поток информации «сносил голову».

Но был и другой мир. Тот, в котором они пробовали себя. Мир настоящих взаимоотношений. В том мире они распивали спиртные напитки в неимоверных количествах, раскуривали на всю толпу заморскую сигару, стибренную сверстником из папиного портсигара, тащились под песни Виктора Цоя, просматривали втихаря западные порнофильмы и наслаждались взахлёб поцелуями по подворотням, а потом за школьной скамьёй смаковали про себя воспоминания, как там с нею «это» было. Незабываемый, волнительный опыт вдохновлял на новые открытия и впечатления.

Взрослая жизнь будоражила и пленила, и в то же время взрослая жизнь пугала и отталкивала. Оля боялась, что ей придётся слишком автоматически подчиниться взрослым правилам игры, правилам объектов, а не субъектов, правилам жёстким и прагматичным. Она хоть и спешила повзрослеть, но в душе девушка всё ещё чувствовала себя ребёнком.

Вспоминая Наташу и своих друзей, Оля пришла к выводу, что она сама недалеко ушла от «товарищей по несчастью». Ведь вечно гоняясь за новыми возбудителями для мозга, так же, как и Мировские, она ставила под угрозу своё здоровье. А как насчёт души?

Оля остановилась. Она вдруг отчётливо поняла, это бегство. Бегство в никуда.

«Всё! – сказала она себе. – Баста карапузики! Пора завязывать! Не моё это! Я хочу радоваться жизни, как простые дети и старики!»

И хотя она пока ещё не представляла, как это сделает – как бросит курить, но девушка была настроена решительно. Она твёрдо была уверена, что у неё получится.

В воображении поплыли сцены с Мировскими, как они разочаруются в ней, будут высмеивать её стремление. Что ж! Пускай! Если дружбе настанет конец – значит так надо! Какой интерес дружить с теми, кто своей дружбой манипулирует.

Глава 3.

Попытка завязать

Но начать новую жизнь так, чтобы завязать со старой, не получилось. Шло время, а Оля всё так же бегала на тусовку к друзьям, избегать их было как-то по-предательски. Не в её правилах что ли. Да и на пустом месте вместо них так никто не появился. В конце концов, что они ей плохого сделали? Каждый из них в отдельности как человек ей нравился. А в жизни ведь всегда тянешься к тому, что или кто нравится. Только когда Мировские курили анашу, Олю передёргивало.

Однажды она сорвалась. Джексон принёс какое-то убойное зелье. Они тут же раскурили. Оля подумала, как же она соскучилась по своей собаке. И чёрный пёс не преминул снова появиться и поманить её своей странной грустью.

Из Олиных записей в дневнике:

И вот, наконец, мы дошли до конца туннеля. Собака в разы подобрела. Она смотрела с чувством собственного удовлетворения на свой радужный мир. Её глаза по-доброму улыбались, как улыбаются старые люди, завидев лики жизни. Болотный мир манил меня, как рождение чуда.

Мы переступили туннель и продолжили свой путь, ступая по мягкому мху. Ноги проваливались, словно в бездну. Я слышала, как хлюпает под ногами пустота. Мерзкая, вонючая пустота.

– Потерпи! Это топкое место скоро закончится, – тут же отозвался пёс. – Его нельзя обойти окольным путём. Ты только не останавливайся.

– А что это за щупальца?

– Это злыдни Лихо Одноглазого. Если остановиться и дать щупальцам присосаться, то останешься в их объятиях навеки.

– В чьих объятиях?

– Лихо Одноглазого. Ты никогда не слышала о нём? Оно приходит вместе со своими злыднями. Оно заморит тебя, нагонит на тебя хандру, о которой ты даже не слышала. Имя ей рутина вялых будней. Ты теряешь в ней себя, своё чувство полноты жизни. Тот, кто боится увязнуть в этой рутине, кто пасует перед трудностями жизни, попадает обязательно в ловушку злыдней Лихо Одноглазого. Они начинают окутывать человека потихоньку своими путами, навязывая ему неадекватную оценку себя самого и той ситуации, в которой человек оказался. Развеять миф некому. Злыдни лишают человека любви, страсти к тем вещам, что раньше имели для него смысл. Человек начинает терять вкус к жизни. Ни еда, ни питьё, ни секс – ничто больше не радуют его. Человеку становится всё равно, в каком он мире. Он лишь скорбит по собственной утрате – по любви к жизни, вои и всё.

Лихо Одноглазое делает дом пустым, а души беспризорными. Но не это самое страшное, на что способно Лихо Одноглазое со своими злыднями. Страшно то, что они глумятся над историей человеческой, над пустыми храмами, над тем, что конкретно для этого человека или его предков было свято.

Что-то это место мне ужасно не нравилось. И зачем я во всё это ввязалась?! Ноги всё больше вязли в болотной жиже. Надо было двигаться вперёд, но меня пугали могильники, вставшие на нашем пути. Они, по-видимому, давно уже провалились наполовину в болотную муть. Кресты на могилах стояли, накренившись к земле, словно были подвешены в воздухе. Это место мне напоминало покинутый Богом край.

Собака не преминула кивнуть.

– Да, – сказала она, – это место действительно покинуто Богом. Здесь похоронены дети, от которых при жизни отреклись родители, открестились, как от слепых щенят. Вон там, видишь, на том холме находилась раньше часовня. Она утонула. Теперь вот на дне болота лежит. Это всё проделки злыдней Лиха Одноглазого. Они потехи ради её утопили.

– Мне страшно.

– Я знаю, – ответила собака.

– Я боюсь, что когда-нибудь на самом деле я останусь одна.

– Один на один со своей смертью? – снова прочитала мои мысли собака.

– Да.

– Так ты итак со мной, – сказала она, ухмыляясь.

Я так и остолбенела. Уставилась на неё, как заяц на слепящие фары несущейся прямо на него машины.

– Ну что поиграем? – заявила она, и с бесовской искоркой в глазах подмигнула. – В бессмертие.

– О нет! – крикнула я в отчаянии.

По болоту эхом доносилось: «Нет! Не-ет! Не-ет!»

Злыдни всё также протягивали свои щупальца и шептали:

– Сюда! Сюда! Иди к нам! Смерть там! Далеко. А здесь, в этом мире, тебя ждёт только возрождение.

Я проснулась в холодном поту. Рука непроизвольно потянулась к лежащему по соседству ноутбуку. Отгуглила: «Лихо Одноглазое кто это».

Мировая паутина тут же изрыгнула:

«Лихо Одноглазое – это мифическое существо, которое приносит людям несчастье. В русских народных сказках изображается в виде огромного, бесполого существа с одним глазом. Лихо – воплощение злой доли. В народе говорят, коль пристало Лихо, то, если и есть что поесть и есть хочется, а не естся, спать хочется, а не уснешь. Душа не на месте. Тем не менее, согласно русским народным сказкам, человек сам виноват в том, что к нему привязалось Лихо. Только к тому, кто слаб духом и не пытается противостоять повседневным трудностям привязывается Лихо.»

А дальше ещё интересней:

«Образ Лихо Одноглазого восходит к наиболее древнему способу восприятия мира, противопоставляющему понятия своё и чужое.»

Я задумалась над последней фразой. По-моему, мы живём до сих пор по этому понятию. Не в этом ли противоборстве своего и чужого кроется глубокий смысл проблемы недоверия во взаимоотношениях, неверия в Инь и Янь?

Лихо… Лишний… Посторонний… По ту сторону… В нашей стране кто из нас им не был?

Мне говорят, расставь границы правильно. Легко сказать, но трудно сделать. Где они – границы-то эти? Ты живёшь в определённое время. В обозначенном на карте пространстве. Твой состав движется в заданном направлении. И вот ты замечаешь, что тебя постепенно вытесняют из вагона в вагон. Из вагона первого класса ты перебираешься в вагон второго. В том вагоне постепенно ты тоже становишься лишним. Ты перебираешься в вагон третьего класса. Но и там в скором времени ты лишний. В конце концов, ты думаешь: «Ну ничего. Перекантуюсь как-нибудь, а там, глядишь, всё само по себе образумится».

Тебе говорят – нужно расставить правильно приоритеты. Но как их расставить, если в душе ты всё никак не можешь смириться с теми правилами игры, что диктует тебе дежурный этого состава. Да и почему ты должен с ним мириться, если он действует, как тебе кажется, не по совести! В душе заселяется червь сомнения, который начинает грызть изнутри. И вдруг ты обнаруживаешь, что дверь для тебя в другие вагоны, как и в другие миры, закрыта. Навсегда закрыта. Соседи тебе уже объясняют, что это вон из-за того парня, что зашёл только что в вагон. От него все беды. Охотно веришь, чтобы хоть как-то себе объяснить тот факт, что дверь для тебя заперта и ты на этом празднике жизни лишний. И вот ты с тем парнем вступаешь в бессмысленный дискурс. А значит, между вами пробежало Лихо Одноглазое, которое пришло проверить вас.