Удар отточенным пером

– Я еще немного почитаю, выясню, кто у профсоюза спонсор, и тогда точно скажу, беремся или нет, – буднично бросила она, заметив, что я снова отправился на кухню, чтобы загрузить будущую запеканку в робота для нашего раненного в палец гения газетного сыска.

– В каком смысле беремся?

– В прямом. В шекспировском: быть делу или не быть.

– Ну если в шекспировском, то не беремся, а берешься, – вежливо, но твердо поправил я тетку.

– Не хочешь? – Ее удивление казалось искренним.

– Не могу: отчет по практике, а потом учеба. В ветеринарном институте, если ты забыла. К тому же ты на стороне администрации, и я не знаю, как к этому относиться. Наличие спонсора, по-моему, это не преступление.

– Это смотря кто спонсор и смотря какие цели он преследует.

– Мне кажется, ты бредишь.

– Ясно, – сказала Вика и замолчала, хотя было совершенно не ясно, что именно ей ясно.

Однако надолго ее не хватило. Я резал картошку, а уже снова она кричала мне из комнаты:

– Если бы это была практика… Практика от древнегреческого «практис» – деятельность. Это разумные человеческие усилия, слышишь, разумные! Основанные на сознательном целеполагании и направленные на преобразование действительности. А у тебя в этой деревне какое целеполагание? Кто больше спирта выпьет?

Что они все пристают с этим несчастным спиртом?

Не получив ответа, Вика снова приземлилась на свое газетное поле. Минут через пять, когда я укомплектовал робота и задал ему режим «выпечка», я снова заглянул в комнату, чтобы попрощаться. Вика сидела, не обращая на меня внимания, опустив голову, худая, растрепанная, в страшной розовой кофте. И тут до меня дошло, что именно в ее виде смущало меня все это время. Нет, это были не красные глаза и не худоба: при образе жизни и работе, связанной с чтением, такие неприятности время от времени приключаются с каждым. Дело было в другом.

То, что было ей дано природой, тетка неустанно приумножала в салонах красоты, бутиках и спортзалах. Многие представители сильного пола обманывались, думая, что все эти ухищрения ради них, но те, кто знал Вику достаточно близко, давно поняли, что ее внешность выполняла ту же функцию, что выстриженная модная бородка жигало или силиконовые губы эстрадной певицы. Имидж Вики – часть ее работы. «Лопни, но держи фасон» – это про нее. Железное правило, которое она выполняет неукоснительно. В результате всех манипуляций и ухищрений Виктория выглядела достаточно «своей», чтобы втереться в доверие к свидетелям из фешенебельных районов, а именно такие люди обычно судились по поводу своей репутации или публичного оскорбления, тетка внушала уверенность и спокойствие клиентам, когда появлялась в суде, застегнутая на все пуговицы, с собранными на затылке волосами, или просто манипулировала чисто по-женски, если того требовали обстоятельства. Большую часть своего рабочего времени Вика проводит дома на диване, но она в любой момент готова встрепать кудри и сигануть в самую гущу событий, где она будет звездой. Сейчас же обвисший и облезлый вид моей родственницы буквально кричал о том, что что-то пошло не так.

– Уходишь? – вдруг спросила она, словно очнувшись. – Привезешь мне еще несколько подшивок «Рабочей силы»? – без всякого перехода поинтересовалась она.

– Откуда?

– С завода. Подшивки тяжелые…

Итак, Вика вызвала меня, чтобы привезти газеты! Великолепно! Впрочем, я заверил тетку, что доставлю газеты завтра же утром. Сегодня я не стал заводить разговор о старой озерной корове и решил, что завтра сделать это будет гораздо удобнее для всех. Сейчас же я отправился к себе на съемную квартиру. Надо было подумать о своих планах на жизнь. Кажется, кое-что в моей жизни тоже изменилось.

Глава 6. Пойдешь на удобрения!

Мир – это текст.

Жак Деррида,философ XX века

Оказавшись на территории «Русского минерала», я как будто провалился в прошлое. Такое ощущение, что время здесь забуксовало где-то в конце 80-х; бывший гигант советской промышленности не очень-то хотел делать шаг в свободную рыночную экономику, так и застыл с поднятой в неизвестность ногой. На обитых новым сайдингом стенах корпусов висели плакаты, нарисованные еще советскими художниками, многократно подновлявшиеся. С плакатов смотрели люди, одетые по моде 60-х-70-х, с ясными, по-советски радостными лицами, которые из-за многочисленных слоев краски выглядели даже более объемными, чем в пору своей первой молодости. Люди вещали о светлой роли труда в жизни человека. «На штурм новых рубежей!» – призывал плакат с изображением двух мужчин в комбинезонах и девушки в развевающейся красной косынке на фоне колб и труб химического производства. «Страну индустрии, державу науки построили наши рабочие руки!» На этом плакате молодой человек держал на вытянутых руках макет первого спутника Земли и модель атома. «Ни капли!» – запрещал плакат над дверью с надписью «Столовая».

Насладиться в полной мере антуражем из славного советского прошлого я не смог, так как здание № 1, то есть заводоуправление, где сидели юристы и разный топ-менеджмент, расположилось сразу за проходной. Дальше, на основную территорию, куда призывно манил плакат «Не приступай к работе без инструктажа!», мой пропуск пройти не позволял.

За воротами меня встретили характерное здание управления из стекла и бетона и памятник Ленину, спрятавшийся в глубине небольшого елового сквера. До этого дня я был уверен, что последний памятник вождю мирового пролетариата в нашей округе находится в Старом Озерном, и то потому, что жители использовали его как центр связи.

Советник по юридическим вопросам, к которому был выписан мой пропуск и который должен был снабдить меня газетами для Виктории, задерживался на совещании уже более получаса, а в приемной кроме меня находились еще двое.

Молодой мужчина в форменной одежде ядовито-зеленого цвета со светоотражающими полосками на штанинах и рукавах вертел в руке белую каску и всякий раз, когда открывалась дверь кабинета напротив, вскакивал с мягкого кожаного диванчика.

– Когда будет Селиверстов? Я уже полчаса жду! У меня дело жизни и смерти! – кричал мужчина каждый раз, когда из кабинета с надписью «Юридический отдел» вышмыгивала дамочка, мельком бросала равнодушный взгляд в его сторону и, виляя бедрами, растворялась в глубине коридора, ничего не говоря.

Замок на двери приемной моментально защелкивался, а минут через пять процедура повторялась, при этом дамочки не повторились ни разу. Они все время были разные, но с одинаковыми казенно-сонными выражениями на припухших от сидячей работы и постоянных чаепитий лицах.

– Послушайте, приходите завтра! – наконец одна из дамочек притормозила возле мужчины с каской. – Сегодня ведь корпоратив. Пригласили самого Игоря Курчатова, столько дел.

– Что?! – взвизгнул мужчина и пробормотал, садясь на место: – Как Игоря Курчатова?

Сейчас я рассмотрел, что одежда мужчины была в точности такая, как у рабочего, который украшал заголовок профсоюзной газеты «Рабочая сила»: особенно выделялись огромные башмаки на толстой негнущейся платформе, завязанные ярко-красными клоунскими шнурками. К поясу крепился респиратор. На всякий случай я решил не приближаться, чтобы не вдохнуть чего-нибудь ядовитого с его одежды, наверняка мужчина прибыл из какого-нибудь опасного цеха. Однако уже в следующую секунду я понял, что ошибся. У мужчины зазвонил телефон.

– Там два тоннеля! И оба со статическим роутингом! – кричал парень в трубку. – Кто туда успел прикрутить Биджипи? Делать кому-то нечего? Я же найду моментом! Валентин, это ядро! Туда грязными руками не лазят!

Слова серверная, маршрутизатор, бэкапы, выложи в общий доступ недвусмысленно намекали, что передо мной IT-специалист. Начальники ядовитых цехов так не разговаривают.

Моя догадка подтвердилась в следующую секунду:

– Галина Ивановна, – подпрыгнул мужчина и на негнущихся неестественно выпрямленных ногах заковылял навстречу солидной даме с высокой прической. – Галина Ивановна! – Он переваливался по коридору на своих гигантских платформах, как дайверы в ластах переваливаются по палубе корабля. – Хоть вы мне как бухгалтер скажите. У нас сервер до сих пор не подключен, мне мощностей не хватает. Ну встанет ведь опять конвейер, с кого будете спрашивать?! А если, не дай бог, атака хакерская?!

– А, это вы, Димочка! – ласково улыбнулась Галина Ивановна. – А вы ведь Селиверстова бесполезно ждете. Он сейчас на совещании в министерстве. А когда придет, денег все равно не даст. Нет денег. Игорь Курчатов приезжает. У него, знаете, какой гонорар… У-у-у-у. Все деньги там.

– Погодите, Игорь Курчатов… давно умер. – Айтишник поежился. – Или это какой-то другой Курчатов? Атомная бомба?.. Или что вы имеете в виду, я не понимаю?

– Бомба, бомба, – усмехнулась Галина Ивановна. – Взрыв мозга. «Игорь Курчатов» – это название группы. Типа атомная вечеринка…

– О господи, – пробормотал мужчина, матерно выругался, глядя куда-то в потолок, и заковылял к лестнице, бросив на ходу: – Совсем чокнулись!

Все это время второй посетитель сидел в кресле напротив меня, не проронив ни звука, и только наблюдал за мучениями айтишника в спецодежде. Этот второй был одет, что называется, по-мирски, но назвать его одежду обычной тоже не поворачивался язык. На длинных худых ногах болтались потертые вовсе не дизайнерским решением джинсы, они были велики, как будто чужие или надеты после продолжительной болезни. Из горла растянутого серого свитера высовывалась фланелевая базарная рубашка в крупную клетку, какие носят радикулитники на лечении. В качестве обуви – валяные ботинки «прощай молодость», кустарными, неровными стежками подбитые резиновой подошвой. На вид этому высокому тощему, но широкоплечему мужику было около сорока. Гладкое лицо, светлые любопытные глаза и огромный нос, за что я моментально прозвал ожидающего Мальчиком-Носом, несмотря на его стариковский, старомодный прикид.

Мужчина перехватил мой взгляд и, кивнув на лестницу, куда удалился айтишник, сказал неожиданно мягко с застенчивой интеллигентской улыбкой:

– Довели парня.

– Что, правда «Игорь Курчатов» приезжает? – в свою очередь поинтересовался я.

– Правда, – недобро усмехнулся мужчина.

– А почему ваш айтишник так странно одет? – снова удивился я. – Зачем ему каска и респиратор?

– А-а-а, – протянул Мальчик-Нос. – Это наш начальник промышленной безопасности обязал всех работников СИЗ носить, то есть средство индивидуальной защиты: куртка, брюки, противогаз, ботинки, каска – полный комплект.

– Зачем всех?

– Дурак потому что, – просто ответил мужчина и, помолчав несколько секунд, добавил: – Бухгалтерия, столовая, магазин или юристы – все должны носить. Премий лишает по одному устному донесению. Вышел на территорию – надевай СИЗ. Тот же айтишник к цехам отродясь не подходит, а вот поди ж ты, тоже носит.

– А я подумал, что он из ядовитого цеха, – пожал я плечами.

– Ядовитого, – снова усмехнулся Мальчик-Нос с горечью. – Наш айтишник, вообще-то, с Биллом Гейтсом лично знаком, на выставки разные ездит, автоматическую систему контроля конвейера внедрил. А ему тут: на тебе, противогаз на морду! Хрен тебе денег на развитие. Помучается парень и уйдет. Скажет, больно уж условия у вас тут ядовитые. Нецелевая трата наших кровных и потеря ценных кадров – вот что это такое!

Мужчина замолчал и снова скромно улыбнулся, как будто извиняясь, что заговорил с посторонним человеком о рабочих неурядицах.

– А вы как же в обычной одежде? – поинтересовался я. Вряд ли этот бедно одетый человек может позволить себе лишиться премии.

– Я не в счет, – снова улыбнулся мужчина. – Наш отдел за проходной сидит, нам вроде как можно пока.

Мы замолчали, часы показывали, что ждем мы уже минут сорок. Дамочки все так же суетились по коридору. Они, пожалуй, могли бы связаться со своим начальником и просто отдать мне подшивки газет, но никто не удосужился даже спросить, по какому мы вопросу.

Меня это начинало бесить.

Как будто прочитав мои мысли, мой вынужденный визави со вздохом проговорил:

– Что поделаешь. Небожители.

– Они все из юридического отдела? Я правильно понимаю? – уточнил я, показав на дверь приемной, откуда как раз просачивалась очередная крутобедрая мадам в обтягивающем черном мини и пошлых фиолетовых ботфортах по середину бедра.

– Из юридического цветника, – мягко улыбнулся Мальчик-Нос.

– Девушка, – окликнул я очередную мадам.

«Чик-трак» – щелкнул за ней замок, и девушка припустила по коридору.

– Девушка, девушка, можно вас? Стойте! – Я даже погнался было следом, но она мгновенно свернула в какой-то аппендикс, где перед моим носом с грохотом хлопнула дверь с огромной буквой Ж.

– Если б со мной так обращались, я б тоже профсоюз организовал, – пробормотал я в сердцах и заметил, что глаза Мальчика-Носа ярко блеснули.

– А вы откуда? – поинтересовался он, рассматривая меня внимательнее.

– Я документы только забрать.

– Для суда?

– Типа того, меня попросили – тяжелые.

– Документы? – удивился мужчина.

– Газеты.

Мужчина показал в широкой улыбке неухоженные зубы курильщика.

– Понял, понял, тогда все понял.

Мы снова помолчали, но мне уже стало интересно, что именно понял носатый человек и чему так широко улыбался.

– А профсоюзную газету на заводе читают? – поинтересовался я.

– Здесь два профсоюза и две газеты, – снова расплылся в улыбке Мальчик-Нос и задорно подмигнул мне (мол, ну ты понимаешь). – У независимого профсоюза своя газета, у заводского профсоюза – другая, зависимая. Вы про какую спрашиваете?

– Про независимую.

– Вот смотрите, я вам попытаюсь на примере показать. – Мужчина немного придвинулся, брюки натянулись на коленях, обнажив тощие белые лодыжки, сквозь кожу которых просвечивали вены и сетки кровеносных сосудов. Я подумал, что ошибся в возрасте, – мужчина был, несомненно, старше сорока: сорок пять, быть может, и все пятьдесят. Молодили его, безусловно, глаза – яркие, большие, распахнутые, как у ребенка. Он продолжал: – В независимой газете завтра напишут, что юридический отдел сегодня саботировал работу. Что по причине отсутствия начальника отдела персонал забаррикадировался в комнате и застопорил поток обращений. А в правильной газете напишут, что начальник юридического отдела сегодня где-нибудь чем-нибудь награждался или где-нибудь выступал, докладывая об успехах в отрасли и трам-пам-пам. Вы бы какую газету стали читать?

– Не только читать, я и написать уже кое-что имею, – с раздражением проговорил я. – В независимую газету, само собой!

– Ну вот, вы же сами все понимаете, – вздохнул человек и устало прикрыл глаза.

Думая, что разговор окончен, я лениво гонял по экрану телефона новостную ленту, когда мужчина вдруг очнулся и проговорил тихо, отчетливо, уже без всякой улыбки.

– С людьми как с дурачками. Каждый день аварии, инциденты, ремонты, простои, системы летят, травматизм, качества никакого, зарплаты снижаются, а руководство только и ищет, за что бы работников премии лишить. Но у нас все хорошо, прекрасная маркиза! Только победные реляции. В руководстве одни трутни, нувориши или просто идиоты, а слова сказать нельзя. Ты им слово, они тебе: «за забор!» или «на удобрения пойдешь!».

– На удобрения пойдешь? – От удивления я даже переспросил, хотя все прекрасно расслышал.

– Ну да. – Мальчик-Нос поморщился, как от неприятного воспоминания. – У нас самый вредный цех – это цех фасовки удобрений. Другие цеха еще худо-бедно перебиваются, а в фасовке – модернизации никакой, все вручную, всем дышим. Вот начальство и стращает: «на удобрения пойдешь». Каторга такая, наш рудник. Совсем не то, что у них, на Рублевке.

Мне стало грустно и стыдно. Что я мог ответить? Как я и предчувствовал с самого начала, работникам на заводе жилось несладко. Наверное, их единственным защитником и был этот организованный силами таких же работяг профсоюз, против которого один мой знакомый эксперт собирался обратить научную мощь всей современной лингвистики. Я собирался еще расспросить о независимом профсоюзе, но в этот момент в коридоре возникло оживление. Сначала с лестницы раздались какие-то звуки, как будто заработала газонокосилка или в микроволновке начал лопаться попкорн, что-то жахнуло, кто-то как будто упал с жалобным стоном, после чего лестницу и коридор заполнил чей-то грозный начальственный крик:

– Кто пустил?! Кто разрешил?! Я не давал распоряжения?

Самого владельца строгого баритона мы еще не видели, но его руководящая воля уже ярким заревом поднималась надо всем учреждением, проникая в каждый его уголок.

Наконец в лестничном проходе появился высокий статный человек в великолепно скроенном костюме и изящных замшевых туфлях. Лицо его было хмурым. Я сразу понял, что это и есть Селиверстов – главный по юридическим делам завода. Грозный образ начальника дополняла накинутая на плечи ядовитого цвета куртка, которую он даже не удосужился запахнуть, о ботинках же на платформе или противогазе не стоило и заикаться. Видимо, в отличие от руководителя IT-отдела, юрист знал, как обойти распоряжение начальника промышленной безопасности, и не заморачивался.

Сумасшедше вращая глазами, Селиверстов в сопровождении двух охранников двигался в нашу с Мальчиком-Носом сторону. Охранники смотрели недобро, но, не чувствуя за собой вины, я лишь оглядывался по сторонам, в поисках того, из-за чего или кого мог бы случиться весь этот сыр-бор. В следующее мгновение я боковым зрением заметил, что кресло, в котором только что сидел мой случайный собеседник, теперь пустое. Обернувшись, я обнаружил Мальчика-Носа позади себя; с видом обезумевшего пулеметчика он начал нервно палить в Селиверстова, охранников, а заодно и в меня из объектива небольшого фотоаппарата, который, видимо, был спрятан в кармане его огромных джинсов. Фотографируя, мужчина быстро отступал к противоположной лестнице, на которой висел зеленый значок запасного выхода.

– Держи, – вдруг скомандовал Селиверстов.

Не успел я произнести и звука, как рука одного из охранников крепким захватом легла мне на шею, а уже в следующее мгновение обе мои руки были заведены за голову, как при задержании особо опасного преступника в кино. Еще через пару секунд перед глазами пронеслась взлетная полоса коридора, лестница, и я обнаружил себя сидящим в рыхлом, исхоженном сотнями ног, снегу напротив здания заводоуправления. Все произошло так стремительно, будто пересеклись параллельные миры: чья-то компьютерная игра с моей обыкновенной жизнью. Сидя в сугробе, я все еще надеялся, что матрица вот-вот во всем разберется и параллельные вновь разбегутся, я окажусь в тепле, в кресле и в своей куртке, которая так и осталась лежать на подлокотнике кресла, а компьютерный персонаж займет место на холодном снегу. Ничего не менялось, только от холода отчаянно заломило поясницу. Через секунду дверь снова открылась, появилось искаженное ненавистью лицо охранника, и в меня полетела моя куртка. А еще через пару секунд в метре от меня приземлился Мальчик-Нос, такой же, как и я, расхристанный, но, кажется, целый…

Я еще ковырялся с курткой, тщетно пытаясь попасть заледеневшей рукой в рукав, когда мой собрат по несчастью неожиданно быстро для своего возраста вскочил на ноги.

– Вы в порядке? – поинтересовался он, протягивая руку, чтобы помочь мне подняться, а затем представился: – Алексей Жильцов.

– Александр Берсеньев, – машинально пробормотал я. – Зачем вы фотографировали их? Что это вообще было?

Дверь здания из стекла и бетона снова дрогнула, и в щелку высунулась коротко стриженная голова со свиными складками на шее, увидев нас, стриженый выкатил на крыльцо все остальные части своего массивного туловища. Это был тот самый охранник, который вынес меня из приемной. Я было решил, что в юротделе наконец-то во всем разобрались и вышли извиниться, но вместо извинений охранник вдруг нагнулся, набрал полные пригоршни мокрого снега, слепил снежок и метко запустил его прямо в меня. Увернуться я даже не пытался. Я так обалдел, что принял и этот удар судьбы, угодивший мне в шею.

– Убирайтесь, нечего тут рассиживаться, – проорал охранник и скрылся за дверью.

– Ох, надо было предупредить, простите. Но я никак… никак не ожидал… Подумать не мог… – распинался Мальчик-Нос, хлопая себя по тощим бедрам.

Он застыл передо мною в виноватой позе, немного согнувшись, напоминая старого дворового пса. Его кожа на морозе стала еще бледнее, веки с голубыми и серыми прожилками казались тонкими-тонкими, пергаментными. Никогда еще я не видел такого странного напряженного и жалкого одновременно лица. Мужчина был либо болен, либо не спал несколько ночей.

– Чего вы не могли подумать? – переспросил я. Жильцов говорил охотно, но мысль свою всякий раз не заканчивал, и я никак не мог разобраться, что к чему.

– Не думал, что они решат, что вы со мной.

– С вами?

– Я журналист газеты «Рабочая сила», – проговорил Алексей Жильцов. И добавил после некоторого промедления: – И… главный редактор.

Я обалдел: это ж надо так нарваться! Вот уж действительно «повезло»!

– Так вы и есть та самая профсоюзная кость в горле заводоуправления?

Мужчина усмехнулся и кивнул. Он все так же стоял в одном свитере, заметно мерз, но не двигался с места.

– Вы так? – поинтересовался я, показывая на его одежду не по погоде.

– А, да, так! Когда идешь на задание, надо быть готовым к нерадостному приему. Пойдемте, здесь недалеко…

Он снова не закончил мысль: куда он пригласил? Зачем? Но отчего-то я пошел за этим странным человеком в обвисшем серым пузырем свитере и в войлочных башмаках, черные молнии которых трогательно прыгали при каждом его шаге.

– Они отобрали ваш фотоаппарат? – поинтересовался я.

– Нет, я успел зашвырнуть его в форточку, там уже ждал наш человек. Окна выходят на другую от забора сторону. Хрен его теперь догонишь, – удовлетворенно проговорил Жильцов.

– Экстремальная журналистика, – усмехнулся я. – А что это будет за статья?

– Это не столько для статьи, сколько материал для судебных процессов. Все по поводу закона об этой пресловутой спецодежде. Дело в том, что нескольких работников, напрямую не связанных с вредным производством, лишают из-за спецодежды премии. Представьте себе девочку из отдела кадров, которая бегает целый день с бумажками из кабинета в кабинет или повариху из блока питания в этой пыточной обуви! Как им работать? А?

– Трудно, – кивнул я.

Алексей обернулся через плечо, подмигнул и продолжал, не замедляя хода:

– Трудно – не то слово! Невозможно! Вот ты и думай – то ли за невыполнение своих прямых обязанностей быть оштрафованным, то ли за спецодежду. Как ни крути, все плохо выходит. А руководство нанимает специальных шакалов, те ходят по территории и фотографируют – кто без обуви, кто без каски. А потом премии долой: нарушение трудовой дисциплины. Вот так вот – ползарплаты. А у девочки ипотека, а у поварихи – мать больная и трое детей. Работники в профсоюз. А мы – в суд. Так-то. Ну и в газете, конечно, фото опубликуем, чтобы все полюбовались, как сам советник по юридическим вопросам соблюдает охрану труда. Тоже надо премии лишать!

– Здорово! Так профсоюз – это тоже вы? – поинтересовался я.

– Я. Не один, конечно, но вся информационная стратегия на мне. – Широким жестом Жильцов распахнул обитую железом неприглядную дверь в первом от проходной двухэтажном здании. – Пришли!

Эти хрущевки цвета охры, хоть и находились за проходной, тоже, судя по всему, принадлежали заводу, во всяком случае, я разглядел над одним из подъездов вывеску магазина «Наш Минерал», где торговали готовой продукцией. Над железной дверью, куда вошли мы, никаких надписей не было, зато когда мы забрались на второй этаж, я увидел сразу две: газета «РАБОЧАЯ СИЛА» и профсоюз «ЕДИНЫМ ФРОНТОМ».

В сумраке довольно большой комнаты с высоким потолком сидел человек. Лишь подсветка от монитора ноутбука и зимний послеобеденный свет из единственного маленького окна освещали темное неуютное помещение, заваленное номерами газет, старыми журналами, плакатами, пачками бумаг и прочим канцелярским хламом. Человек за монитором мельком взглянул на нас и сообщил, что некто Юра поехал закачивать фото домой, чтобы тут «не накрыли». Голос у человека за компьютером был женский.

Алексей неуверенно потоптался, и на его лице снова появилось виноватое выражение:

– Я совершенно забыл… Хотел чаем угостить, но нас ведь обесточили. – Он поджал угловатые плечи, и я подумал, что совсем не так представлял себе профсоюзного лидера.

– Администрация пытается выжить нас отсюда, но мы пока боремся. – Алексей устало улыбнулся, но вдруг глаза его заискрились. – Пусть попробуют нас сковырнуть! А вообще – вот наша вотчина. Здесь и обитаем. А это Катерина, журналист.

Женщина встала из-за компьютера и направилась к нам, но на мое «здравствуйте» не ответила. Даже не взглянув в нашу сторону, она резко подхватила пальто и, бросив «перекурю», выбежала на лестницу.