Крестьянские дети

– Здравствуй, Витя. Не обязательно так орать.

– Ну как вы там? Лариска еще не залетела? Ха-ха-ха.

– Дурак ты Витя и шутки у тебя дурацкие.

– Какой же я дурак ежели умнейше и красивейше меня никого нет?

– Чего звонишь-то?

– Съезди к Ленику в деревню и скажи, чтобы приезжал в Горовку.

– Зачем?

– Как зачем? Брату помочь!

– Наташа сказала ему больше не приезжать.

– Ой вэй, ну к чему так драматизировать? Наташа просто попросила уехать на некоторое время, а так она ничего против Леника не имеет. Да и вы с Лариской приезжайте, если что. Всегда вам рады.

– С трудом верится как-то.

– Да что ты там бурчишь, глушня? – вновь начал орать. – Ленику, говорю, съезди и скажи, чтобы приезжал. Дело есть.

– Да что ты так орешь? Я и первый раз все прекрасно поняла.

– Да, и пускай сала у матери возьмет для внуков.

– Витя, никакой совести у тебя нет!

– Да и тебе тоже здоровья! – и опуская трубку, вполголоса добавил: – Тетеря глухая!

Леник был временно реабилитирован в глазах семьи и деревенской общественности и приглашен для достраивания амбара. Амбар пришлось нам с ним вдвоем достраивать. Но там уже не сложно было – каркас обшить досками, пол набрать, потолок и двери с воротами сделать. И, разумеется, ящик металлический для зерна соорудить. А иначе, какой это амбар без зерна? Старый ящик из дровяного сарая, на крышке которого плясал пленивший младшего Бобка Пашка, мы тоже переволокли, но мачехе с ее масштабами этого показалось мало.

– Витя, одного ящика нам будет мало!

– Наташ, раньше хватало, – попытался протестовать ленивец.

– Раньше ты и с «бывшей» жил и тебе хватало. А теперь новое время, – срезала его супруга. – Поручи челяди сделать еще один ящик. Запас зерна на черный день создадим.

Папаша потопал к нам в амбар.

– Я вот тут подумал…

– Витя, какое подумал, если ты дебил? – прервал Леник.

– Лень, я директор! Директора бы дебилом не поставили! Точнее наоборот, дебила бы директором не поставили! Понимать надо!

– Я понимаю.

– Надо еще один ящик для зерна сделать.

– А этого мало? – Леник указал на стоящий в углу ящик.

– Этого мало. Надо на черный день запас создать. Сам же еще и приедешь зерна просить.

– У тебя снега зимой не допросишься, не то, что зерна!

– Это я ведь почему такой жадный был, – тоном почтальона Печкина ответил отец, – потому, что у меня зерна не было. А вот как будет зерно…

– Оно и страшно!

– Ладно, хватит спорить. Я договорюсь, листы железа вам мужики после обеда привезут. А вы уж постарайтесь, чтобы мне не пришлось перед людями краснеть, – развернулся и потопал домой смотреть видик.

– Форменный урод, только фуражки с кокардой не хватает, – плюнул вслед Леник. – Пошли, что ли чефира заварим?

Тогда я впервые попробовал чифир.

– Ты попробуй, попробуй. В жизни всегда пригодится, – бывалый дядька заваривал пачку черного чая на кастрюлю воды и периодически хлебал сакральный напиток, являющийся одной из «традиционных ценностей» русского народа.

– Горько! – я тоже понемногу отхлебывал из кастрюли, на него глядя.

– Ясный перец, что горько. Это же тебе не ликер, а чифир. Понимать надо! Чифир душу зэка выражает.

Вечерами мы обычно играли с ним в шашки, а Пашка внимательно наблюдал за игрой. За годы, проведенные в колонии, дядька великолепно освоил тонкости шашечной игры и я практически всегда ему проигрывал.

– Практики тебе не хватает, – любовно ворчал, полирую носовым платком мои «съеденные» шашки. – Учиться тебе, учиться и еще раз учиться.

– Как завещал великий Ленин? – встрепенулся Пашка.

– Вот именно. Как завещал великий Ленин.

К вечеру началась у меня рвота от чефирного «приобщения к истокам» и по этой причине за доской с Леником сошелся Пашка. И две ночи потом я спать не мог.

В то время я активно колол дрова немощным местным жителям, а Пашка помогал в меру сил, укладывая наколотые поленья. А что, и доброе дело сделаешь, и накормят практически всегда. Скопидомка Наташа требовала брать с людей за это деньги и отдавать ей.

– Ты должен уже для семьи деньги зарабатывать, а не жрать чужие харчи.

– Как я буду с людей за помощь деньги брать? Не по-людски это как-то. У нас так не принято. Да и с каких это пор харчи стали «чужие»? Я, тетя Наташа, побольше вас работаю.

– Ты мне еще порассуждай, выродок, – по-змеиному шипела в ответ. – Все вечером отцу расскажу! Немедленно иди и без денег не возвращайся!

– А не пошли бы вы тетя Наташа туда, куда привыкли ходить, – отозвался я, уходя к себе в комнату.

– Схожу, не волнуйся! Вот только отец придет с работы, как сразу же схожу! А тебе, ошибка аборта, это так просто с рук не сойдет! Лучше бы ты на ковре засох!

Так как я вежливо послал её с таким бесчестным способом пополнения семейного бюджета, то отправилась сама требовать деньги с вдовы электрика, беженки из Армении, Анны Семеновны. И та, как человек весьма интеллигентный дала денег этой беспутной женщине. После этого мне с тимурничеством пришлось завязать, чтобы не позориться перед честными жителями деревни. Вот так хитро и незаметно отвращала нас от добрых и бескорыстных дел сия змея подколодная, пытаясь развратить юные души жаждой наживы.

Хотя, каюсь, что была у нас с Пашкой такая относительно невинная забава, начавшаяся еще при матери. Хорошие дрова на приготовления корма свиньям мать брать запрещала, опасаясь, что можем замерзнуть зимой.

– Вон, ходите, хворост собирайте, – наставляла она. – Я в детстве собирала хворост и стала человеком, а вы все волчатами растете. Экономить надо, а то из-за вашей лени замерзнем зимой.

– Как же ты замерзнешь при полном дровяннике дров, – попытался вразумить я. – И бункер углем под завязку забит.

– Не пререкайся, скотина! Идите и собирайте, Пашка вон без дела какой квелый стал. Если не принесете хвороста то есть не получите, так и знайте! Взяли моду с матерью гордыбачить. Раньше такого не было! Сталина на вас нет! Я вот с детства собирала хворост и стала человеком! А как батя ваш не собирал хвороста, так и остался пень пнем! Еще и облысел весь, коростовик никчемный!

Найти подходящий хворост возле дома было трудно. В тянущейся по деревне лесопосадке он был собран рачительными таджиками. Далеко в лес мать не отпускала:

– Вы там заблудитесь и вас волки съедят, а нам с батей потом хоронить! Никакого леса! Не дай Бог узнаю, растопчу как чумных мышей!

Но выход был найден. Как не дико это звучит на взгляд нынешнего среднестатистического горожанина, мы воровали заборы. По ночам ходили по деревне и снимали заборы целыми пролетами. Они тогда почти у всех были из штакетника сделаны. Асбестовые столбы с прямоугольными отверстиями, в которые продеты длинные прожилины. На прожилины, с зазором, равным ширине штакетины, набит штакетник. Про сетку-рабицу и уж тем более про бетонные заборы тогда еще и слыхом не слыхивали. Тихонько снимаешь пролет и незаметно несешь домой. Очень удобный для переноски вдвоем формат получался. Дома экспроприированный забор использовался как топливо для приготовления еды свиньям.

Сначала мы так реквизировали забор вокруг конторы, который и до этого был полуразобран из-за частых драк в клубе. Потом вокруг почты. Затем не избежал нашего внимания и новый детский сад. А когда разобрали забор и там, то стали потихоньку разбирать заборы у нежилых домов. Правда, иногда, шутки ради, выкапывали ночью антенные столбы. Сами антенны оставляли хозяевам, а столб уносился на дрова. Но особо антенными столбами мы не увлекались – больно хлопотное это дело. Хотя, по правде говоря, у Сереги по кличке Корявый, памятуя, как он гонялся за нами с топором и то, как старый греховодник прелюбодействовал с его женой37, антенные столбы уносили раз пять. За женой надо смотреть, а не в телевизор пялиться.

Стареющая городская юнатка Наташа, между делом, в ходе своих частых продуктово-снабжающих Смальцо поездок, привезла от родителей здоровую рыжую образину – кота Кузьму.

– Витя, для тебя есть сюрприз от мамы.

– Какой? – папенька обрадовался, думал из харчей что или выпивки передали.

– Вот он! – Наташа держала плетеную корзинку, из которой выглядывала наглая рыжая морда.

– Что это?

– Кот.

– Кот? – с сомнением протянул папаша. – А нам своих кошек мало?

– Ваши еще от «бывшей» остались, а это любимый кот моей мамы!

Ел он не меньше справного поросенка, наравне с пламенноликим дедом Борисом. Только что не пил спиртного, а так даже внешне похож был на трухлявого греховодника. Хотя, и на сатира Виктора чем-то смахивал. Похотливостью что ли? Сидел с важным видом возле стола, а потом внезапно с громким истошным мяуканьем когтился в ногу мне или Пашке. Из-за этой скверной привычки его из Смальцо и сбагрили.

Стала добрая матушка Наташа изживать наших кошек, оставшихся от матери.

– Витя, кошки на «б/у» (так она нашу мать называла «бывшая в употреблении» или кратко «бывшая») похожи, поэтому надо от них избавиться, иначе в нашей семье не будет счастья.

– Надо, так надо, – покорно соглашался папенька. – Изменения есть суть жизненного процесса.

И со временем, таки, изжила кошек разными способами. То к питбультерьеру Рексу38 в вольер забросит, то, якобы случайно, дверью задавит, то отравит безжалостно. А однажды, собрала маленьких котят в мешок и поручила бездушному живодеру:

– МилАй, съезди в лес и расстреляй их прямо в мешке. Надо избавляться от наследия «бывшей».

– Понял, милая, – покорно свесил уши этот лопух.

Да что с него взять? Он и детей своих не жалел, не то что каких-то котят. Да, все-таки подлость человеческая границ не знает. Поживешь вот так с мачехой и понимаешь, что сказка «Двенадцать месяцев» не на пустом месте родилась. Только привезенную Филипповичем еще при матери сиамскую кошку по кличке Симка пощадила.

– Кошка дорогая, может быть, разведем котят и будем торговать. Все какая никакая копейка в семье будет. Не то, что с твоих приживал двоих.

– А кота где взять?

– Мама даст объявление, и отвезем в Смальцо на вязку.

– Маму? Ха-ха-ха, – словно застоявшийся мерин заржал папаша.

– Витя, не уподобляйся своим дебилам! Ты голову себе в правлении не отсидел? Кошку.

Безжалостно избавившись от кошек и коварно отвадив практически всех наших родственников, Наташа вновь принялась за нас с братом. Сначала высчитала, пользуясь все тем же похищенным калькулятором, что мы с Пашкой слишком много едим.

– Вить, зачем им столько есть? Они же сексом не занимаются. Зачем зря кормить дармоедов?

– Милая, что ты предлагаешь?

– Теперь, приживалы, будете есть строго ограниченные порции. Посмотрим, какая экономия получится.

– Какой экономии надо достигнуть? – уныло поинтересовался Пашка.

– Достигнуть надо того, чтобы вы прибыль семье приносили. Понял, заслепыш?

– Понял.

Так и выходили мы из-за обеденного стола постоянно голодными. Вроде и посидел, вроде и время прошло, а толком не насытишь растущий организм столь малой порцией. Еще и папаша норовит время от времени отхватить с твоей скудной пайки чуток.

– Отлично, отлично, – примерно через полгода, видя, что мы еще живы, урезала нам порции еще раз. – Вот видишь милый, а то бы жиром мозги у них заплыли. А так и для здоровья польза и для кошелька ощутимо.

– Какая ты у меня умная!

– Конечно, я тебе не твоя б/у с Клеверного!

– Да, порода чувствуется, – беззастенчиво льстил супруге папенька. – Дворянская кровь завсегда сильнее, чем у мужичья сиволапого.

Со временем истощенный Пашка стал падать в школе в голодные обмороки, что несказанно радовало Наташу. Говорила, ласково улыбаясь сытым лицом:

– Павлуша, немного уже осталось тебе потерпеть!

– Я в детстве тоже не досыта ел, а стал человеком, – лицемерно заявлял папа Витя, ласково отвешивая Пашке очередной мощный подзатыльник, от которого неровно стриженная голова ребенка моталась как у тряпичной игрушки. – Бери пример с отца, хорек вонючий! Нужно, как завещал Суворов, держать живот в голоде.

И судя по изнуренному виду Пашки, действительно недолго ему оставалось огорчать своим существованием любимых папу и «новую маму».

– А ноги в тепле? – пытался бодриться обреченный ребенок.

– А ноги закалять надо! Вон, с Влада пример бери – в снег босиком ходит, – ржал в ответ заботливый отец. – И как видишь, до сих пор жив, паскуда.

Из Смальцо родители Наташи с каждой оказией присылали любимому коту поесть. Не внукам же новоявленным передавать гостинцы, право слово. Однажды, бездонный проглот, под бутылку пива, щедро дарованную любимой супругой за активное соучастие в жестоких репрессиях против нас, нашел в холодильнике и, жадно чавкая, алчно поглотил протухшую рыбу, переданную коту. Как же Наташа орала потом, когда увидела пропажу «передачи»:

– Витя, это же коту было передано! Мама ему собирала, а ты сожрал! Как можно?

– Я кишечник правосудия, – ляпнул по привычке папаша, но не тут то было.

– Ладно, дети у тебя шизофреники, что при такой маме понятно. Но и ты, получается, не лучше? Это уже ни в какие рамки не лезет! Сожрать кошачью порцию! Это же просто нонсенс какой-то!

– Милая, но я же не знал, что это коту, – начал давать слабину лысый обжора. – Если бы я знал…

– А спросить не судьба?

– Конечно не судьба. Ты же моя судьба, – как гамадрил заржал считающий себя остроумным отец. – Ха-ха-ха.

– МилАй, ты от общения со своими недоделками и сам полудебилом становишься.

– Это почему-же?

– По кочану! Чтобы такого казуса не повторялось, да и от твоих змеенышей охранить продукты, надо повесить на холодильник замок! Хватит этой оголтелой анархии, что кто угодно может что угодно взять из нашего холодильника!

– А что такое казнонсес? – шепотом спросил меня Пашка, по обыкновению перепутав незнакомые слова.

– Это типа консенсуса, как у Мишки Горбачёва было, – солидно растолковал я.

– А-а-а, понятно. Это потому что отец лысый?

– Само собой. Скоро еще и пятно появится.

– А это не заразно?

– Нет, тебе никакая зараза не грозит, кроме тети Наташи, так что можешь не беспокоиться.

Досадный инцидент послужил предлогом к установке на холодильник навесного замка. Привинтили две петли металлических и в них вдели замок. Ключ, ясное дело, хранила у себя. Но вы-то помните, что я с детства ключи от замков активно собирал39. Это спасло нас с Пашкой от явственно маячившей впереди перспективы голодной смерти.

Но действовать надо было крайне осторожно, так как подлая скотина вполне могла и в холодильнике что-нибудь отравить. Хотя пятнистый удав мог сожрать все, что угодно. Помню, однажды, открывал прожор Витя стеклянную банку с консервированным салатом. Для сохранности крышки он делал это специальным приспособлением, изготовленным на автозаводе. От голодного нетерпения и врожденной неуклюжести раздавил банку. И сидит себе, как ни в чем не бывало, уплетает за обе щеки, любо-дорого поглядеть.

– Влад, попробуй салат, – еще и мне от щедрот своих предложил. – Салат какой нажористый бабка Дуня сварганила. Ем и нахваливаю.

Я попробовал, а стекло прямо на зубах хрустит!

– Там же стекло! – отказался от аттракциона невиданной щедрости.

– Мелочи какие! В блокадном Ленинграде за такой салат тебе бы фортепьяно бы сразу отдали, – папа Витя спокойно поглотил весь салат до дна. – Ну, ничего, мне больше достанется.

И нисколько не пострадал при этом. Живучая скотина был, однако, следует признать.

– Зачем мне фортепьяно?

– Темный ты, некультурный. Фортепьяно завсегда в хозяйстве пригодится. На нем женщин трахать хорошо!

– Так ты у тети Нины попроси.

– Что попросить? – насторожился старый плут. – Трахнуть что ли?

– Не стыдно тебе такое плести?

– Не-а, стыдно у кого видно, – заржал довольный собою пошляк, – а я прикрываю. Ха-ха-ха.

– Фортепьяно попроси. У них же на фабрике делают.

– Знаешь, иногда ты почти как разумный человек рассуждаешь, – удивился папенька, пристально меня рассматривая. – Попроси! А за какие шиши? Ничего, я Наташу и без всяких фортепьянов трахаю, – хвастливо махнул рукой. – А тебе и с фортепьяном никакая дура не даст!

Затем хитромудрая воспитательница и домомучительница додумалась замок навесить и на подвал, который был под полом на веранде:

– Твои дети-геморройщики скоро весь дом превратят в бомжевище. МилАй, нельзя так, чтобы у кого ни попадя доступ был к картошке. Надо замок на подвал навесить.

– Как скажешь, милая. Надо, так надо. Замок есть осознанная необходимость, данная нам в ощущениях, – вновь развел демагогию папаша. – Влад, прикрути петли к крышке люка. Пора порядок навести в доме!

– И крепче делай, жопорукость ходячая! – напутствовала Наташа.

Потом лысый раздолба, шедший по веранде со словами:

– Встречайте, паратиф и возвращение паратифа. Ой! – ногой в замок налетел

Целиком содрал ноготь на большом пальце левой ноги, и громко матерился безбожно.

– Вот тебе и осознанная необходимость, данная в ощущениях, – злорадно подсмеивался я.

– Молод еще отца учить, пащенок рыжий! Дорасти до моих лет, а потом будешь учить.

– Я не доживу.

– Туда тебе и дорога!

– МилАй, откуда на полу кровь? – вышла на шум из дома Наташа.

– Наташ, я ноготь сорвал!

– И что? Это повод заливать все кровью?

– Да я… да я…

– Поручи челядину взять тряпку и помыть пол. И в дом не тащись, а то паласы уделаешь.

– А что мне делать-то? У меня же рана, я кровью могу истечь.

– Поручи принести тебе табуретку и присядь на ней, а я тебе рану забинтую.

– СтаршОй, принеси табуретку, – распорядился «раненый».

Я принес из кухни табурет, на который подрубленным дубом немедленно рухнул родитель. Наташа не спеша отправилась за аптечкой. В коридор с улицы пугливо заглянул Пашка, видимо планируя незаметно проскочить в дом.

– Вот видишь, помирает батька, – со слезами на сморщенной харизме пожаловался ему папаша. – Истеку кровью, и станешь полным сиротой.

– Мама учила, что надо на рану пописать, – высказался Пашка.

– Вот, только ссать вы и способны, ссыкуны деревенские, – вплыла на веранду Наташа. – Ссать и срать, вот ваши занятия. Да отца родного объедать.

– Это для дезинфекции, – попытался оправдаться брат.

– Да тебе самому дезинфекция нужна! Дустом на твой зачаточный мозг!

– Наташ, ты давай уже, это самое, верти, – нетерпеливо встрял отец. – Кровь-то не казенная.

– Вертеть твоя бывшая жопой перед мужиками любила, а я перевязку делать буду, – сердито возразила. – А вы, простолюдины, свалите на улицу, а то от вашей вони дышать нечем.

Мы послушно поспешили очистить веранду, но жалобный мат перевязываемого отца был слышен и на улице.

При матери мы картошку там хранили. Однажды, когда подвал заливали вешние воды, мать заставила меня всю картошку оттуда вынуть и разложить в мешки на веранде. Любящий отец и заботливый муж спокойно проспал, пока я полночи доставал картошку из подвала. При мачехе там консервация хранилась разнообразная. Я консервировал тогда много. Огурцы мариновал и засаливал «прямым посолом». Помидоры закрывал. Салат из зеленых помидоров, перца и лука делал. Бабушка Дуня, земля ей пухом, тоже много консервации передавала нам в то время. Все-таки, хоть и обижена вельми была на хамоватого сынка Виктора, но про нас, внуков, никогда не забывала и всегда нас жалела. По лету помидоры ящиками от нее неблагодарный хапуга Витя привозил.

– Вить, возьми лук и вези детям! – когда бабушка от очевидца Леника узнала, что мачеха нам запрещает рвать зеленый лук на огороде, то, возмутившись, и лук зеленый стала целыми мешками передавать. – И не вздумай Наташе отдать! Пускай дети едят!

Да и мачехина мамаша, Зельма Карловна, та еще чёртова перечница была, внешне похожая на желчную герцогиню из советского мультфильма 1981 года режиссера Ефрема Пружинского «Алиса в стране чудес». Приехав на свадьбу дочери в берете с пером, она произвела на Пашку неизгладимое впечатление.

– Чего это у нее на голове?

– Шапка такая, не видишь что ли? С пером. В старину модно было такие носить. Пажи носили, – просветил я брата.

– Красиво…

– Уж всяко лучше твоей кепки с кудрями40.

– Это да… С пером…

Винтажная кочерга приняв малую толику спиртного и пожевав табак, до которого была весьма охоча, активно консервировала плоды, украденные хозяйственным мужем на соседних дачах. Дача была в уездном городе Смальцо, расположенная в сосновом бору, на краю города. У любострастного дедушки Бориса еще коллекция приложения к журналу «Юный техник» «ЮТ для умелых рук» хранилась на даче.

Бабка с дедом полуагрономом безудержно тырили у несчастных соседей всё, что плохо лежало. И даже то, что лежало хорошо, умудрялись припутить в свою пользу. Хитрая бабушка, кося под «божьего одуванчика, ходила и зорко высматривала, где и что лежит, а бесстыдный дедушка потом выволакивал имущество, присмотренное супругой. Просто поразительно были охочи эти городские старики до чужого добра. Встречаются такие люто алчные до наживы люди всё чаще и чаще среди разнокалиберного населения нашей необъятной Родины.

Также поговаривали знающие люди, что по молодости лет дед Борис грабежами в Казахстане промышлял. Вполне возможно. Во всяком случае, на Бориса Николаевича Ельцина не только внешне был похож, но и отчасти, внутренне. Такой же буйный демагог во хмелю был, как и супруг вдовы Наины. И лицо такое же красное постоянно было. Так что я, зная повадки того дедушки, легко поверю и в грабежи в Казахстане.

Во всяком случае, у дочки какого-то живущего ниже соседа он украл с балкона, с помощью телескопической удочки, также в свою очередь у кого-то украденной, сушившийся черный купальник-бикини и очки для ныряния, а затем передал любимой внучке Насте. Та щеголяла в дедушкиных подарках на озере, смущая смелым кроем купальника и провокационными надписями на нем благочинную деревенскую общественность.

– Настя, ты бы поскромнее купальник одевала, – сказал я.

– А мне нечего стыдиться своей фигуры! Пускай завидуют ваши коровы раскормленные!

– Было бы там чему завидовать.

– Да что ты понимаешь в женских фигурах? Ты вообще недоразвитый! У тебя развитие заторможенное! Ты еще не половозрелый!

– Много ты понимаешь в половой зрелости, сопля городская!

– Побольше чем ты, чурбан деревенский! Навозник недоразвитый! Ничего, кроме коров не видел и судит о красоте! Да я вообще могу топ-моделью стать!

– Оно и видно.

– Еще завидовать мне будешь, дуболом!

– Тебе-то уж я точно завидовать не буду.

– Будешь! Будешь! Будешь! – начинала скакать вокруг меня. – Будешь! Будешь! Будешь!

Куртку дерматиновую, подобным же образом добытую, тесть щедро привез деревенскому моднику и франту. Витя, порвав правый рукав, ее мне великодушно подогнал, в качестве подарка на день рождения. Можно сказать, что с барского плеча шубу отдал. По крайней мере, он, мне ее торжественно вручая, именно так и заявил:

– С барского плеча!41.

– Спасибо, – что еще мне оставалось на это ответить?

– Помни отцовскую доброту, клоп! При матери-то небось такой куртки у тебя не было. А при тете Наташе любо-дорого поглядеть. Прямо жених.

– Да, при матери такой куртки у меня не было.

– Витя, да что ты дебилу объясняешь? – визгливо вмешалась благодетельница Наташа. – Он же тварь неблагодарная! Никогда мне «спасибо» не сказал! Иди лучше обедать, а то язву с ним заработаешь!

Я ходил в этой куртке несколько лет, периодически зашивая заплатами из кожзаменителя расползающийся дерматин и подкладывая под заплатки металлические пластины. Со временем вся она в заплатках была и стала тяжелая как панцирь. Потом у меня ее в гардеробе дома культуры украли году в две тысячи пятом.

Дедушка Борис, как подопьет, начинал под гитару немелодично реветь песни на немецком языке. Чуткого зятя со временем приохотил к вокально-инструментальным упражнениям. Как нажирались, бывало, так начинали орать хриплым дуэтом:

– Матка, яйки! Матка, курка! Матка, млеко! Матка, белий булька! Матка, буль-буль! Ай-цвай-полицай! Драй-фир-бригадир! Цигель-цигель, айлюлю!

– Ферфлюхте юде! Натюрлих! – ревел дед и папаша, потешая прогрессирующее слабоумие старого лиходея, пускался в пляс в присядку, высоко, как пьяный подагрик подбрасывая колени и как паралитик дрыгая туловищем в этой пляске «святого Вити».

Потом еще и индюшиный хор из уцелевших птиц к нечестивцам присоединялся. Та еще адская какофония получалась. Еще старый краснорожий греховодник очень любил картофельный самогон, и мне приходилось его гнать для новоприобретенного дедушки. Он «картофельную» под наше сало аппетитно потреблял и кричал: «Я-я-я-я!» на псевдо-немецкий манер.

– Гуд, настоящий продукт.

– Понюхай, – пьяно просил отец.

Дед нюхал.