Хабаровск. Завод. Патриоты, трудоголики, любовники, бездельники. Книга 2

К восьми часам объявили о том, что готов завтрак и прибывать по-ротно за получением пищи. И сразу после завтрака поступила команда разведвзводу быть на беседе замполита, которую он будет проводить при первом батальоне полка. Подполковник Петренко детально разобрал действие подразделений полка, сообщил всем, что полк с задачей дня справился в полной мере и отмечен командованием армии. Дальнейшие действия будут известны из приказа, который должен поступить с минуты на минуту. Сообщил о успехах на других фронтах, и что недалеко то время, когда на территории Советского Союза не останется ни одного врага. Выступление подполковника перед солдатами всех подразделений полка всегда выслушивались с большим вниманием, все знали его храбрость и беззаветную преданность делу коммунистической партии, его постоянное участие в боях лично, и каждый солдат был готов идти с ним на любое задание. Ему слепо подражали. Он был непререкаемым авторитетом.

Солдаты вернулись к своим повседневным делам, а замполит пошел проводить аналогичную беседу в других батальонах.

Команда на продолжение активных действий не заставила себя ждать. Уже в двенадцатом часу дня разведчики вышли по маршруту, обозначенному в приказе на форсированный марш с готовностью в любой момент развернуться для боевых действий. Марш ориентирован в обход города Орши с права. Севернее. К этому времени взвод был готов к движению. По команде взводного командира выдвинулись, доложили командиру полка о начале движения, за разведкой последовал первый батальон. На марше, без соприкосновения с немецкими войсками, движение не было затруднено, если не считать крайне плохого состояния дорог. По засеянным полям, которые, теперь уже должны принести урожай для освобожденного народа, передвижение войск старались ограничивать. Маршруты, пробитые ранее прошедшими войсками, дороги, уже в значительной степени разбиты, приходится танку нырять из одной ямы в другую, этого не понять человеку, который не видел танковых маршрутов, проходящих по грунтовым дорогам.

Через два часа движения начали давать о себе знать звуки недалеких выстрелов и взрывов, Журавский доложил об этом начальнику штаба полка и получил ответное приказание продолжать движение по обходному маршруту, обо всех препятствиях или изменениях в продвижении докладывать немедленно.

Пока двигались с открытыми люками командира и механика, обзор местности был прекрасный, но с каждой минутой ведущийся впереди бой был слышен все сильнее. Разведывательные машины шли с максимально возможной скоростью. Интервал между машинами был около пятидесяти метров. Запыленность воздуха позволяла командиру видеть все свое войско и движущиеся в километре за ними головные машины первого батальона. Между танками и командиром, а также у командира, имелась постоянная радиосвязь. Обстановка была почти спокойная, если не считать приближающиеся с каждой минутой воюющие войска Советские и немецкие. До линии сопротивления оставалось не более километра.

Удар немецкого снаряда из орудия, находившегося на видимом пригорке в зоне противника и слегка справа, пришелся в правую гусеницу. Она мгновенно размоталась, как гусеница, танк завертелся на месте. Механик, молодец, моментально сориентировался, заглушил двигатель и весь экипаж в мгновение ока был на земле и приступил к работе по натяжению гусеницы, минуя ленивец (переднее, направляющее, натяжное колесо), такой аварийный способ существует и всегда экипажами обкатан для исключительных случаев.

Журавский уже направился ко второму танку, чтобы продолжать выполнение разведывательной задачи двумя танками, по обнаруженной батарее противника открыли огонь танки первой роты, следующий выстрел батареи по второму танку был менее успешным, попал в лобовую броню, но осколки поразили Журавского и механика его танка. Павел упал, к нему бросились командир второго танка и его наводчик. Журавский был в сознании, сразу дал команду старшине, командиру второго танка, продолжать поставленную задачу, доложить начальнику штаба полка об обстановке и о том, что он взял командование разведкой на себя, передал планшет с картой местности. Павла отнесли в сторону от дороги, практически, его экипаж остался без командира и механика и дальше двигаться не мог. Механик получил сильное ранение в ногу, ему раздробило колено, у Павла осколочные ранения в грудь, правое плечо, небольшой осколок попал в лоб, но застрял в лобовой кости. Лицо заливало кровью.

Батарея противника, которая себя обнаружила, была быстро уничтожена прямой наводкой танков, находящихся на марше. Расстреляли с остановки.

Оставшиеся в целости два танка разведки продолжили свое движение, раненные остались на обочине дороги, им оказывали помощь оставшиеся в живых члены экипажа командира. Наступление Советских войск продолжалось. Оршу освободили от немцев 27 июня 1944 года.

Через час после происшествия, раненых подобрал подвижный санитарный пост, смонтированный на высоко проходимом «Студебеккере». Старший лейтенант был без сознания. Механик, несмотря на то, что у него была серьезная рана, все осознавал, и еще сумел дать инструктаж оставшимся в живых наводчику и заряжающему, как выходить из создавшегося положения, как своими силами привести танк в состояние, которое могло обеспечить передвижение своим ходом до дивизионной танко ремонтной мастерской. По его просвещенному мнению повреждения были вполне устранимы. Механик и забрал с собой личные вещи своего командира и свои. Два вещевых мешка.

Павел пришел в себя в полевом госпитале, размещенном в сельской школе, уже в недалеком тылу, это был дивизионный госпиталь, сюда сосредотачивались все раненные их дивизии, оказывалась хирургическая помощь, после чего приезжали машины эвакогоспиталя и раненные эвакуировались в тыл армии для дальнейшего выхаживания и выздоровления. Эвакогоспиталь не был последней инстанцией, но у него были врачебные силы и средства ухода за больными более совершенные, чем в дивизионном. Далее раненных передавали в полевой армейский госпиталь, который и лечил защитников отечества до полного выздоровления. И Журавский, и его механик попали в армейский госпиталь на третьи сутки. В дивизионном госпитале им была оказана врачебная помощь, обработаны раны, оперировали места, где возможно было определить наличие осколков или была возможность направить кости и наложить гипс, проведены все мероприятия антисептики, возможные в полевых условиях и в то, бедное медикаментами и во всех отношениях время. У Павла вся грудь была в бинтах, движение было затруднено, правая рука зафиксирована специальным устройством, чтобы правильно срослись кости лопатки, голова, единственное ранение, которое, как выражался сам Павел, «недоранена» и значительных повреждений не имелось, лобная кость в гипсе не нуждалась.

Механик, хохол из Харькова, Владимир Хрящ, был поврежден значительно, но врачи, поработав с его коленом, сказали, что первое время после излечения нога не будет гнуться, но все зависит от него, и если не будет лениться, то через полгода – год, он даже хромать не будет. Пока, они оба решили заняться написанием писем, всем родственникам, знакомым, отыскать потерявшихся в войну людей, и это будет их основным занятием на все время лечения.

Карандаши, авторучки, и, даже чернила к ним у наших героев были в рюкзаках, а, вот, бумаги уже давно не было. И давно они никому не писали. Обратились к симпатичной сестричке, узнали, что ее зовут Наталия, попросили найти бумагу для писем, она не могла оставить без внимания просьбу двух симпатичных танкистов. Через часок принесла им школьную тетрадку, которая имелась в ее личном распоряжении, дала полный адрес полевой почты, и высказала готовность, после написания писем, их отправить. Так началось знакомство, впоследствии перешедшее в долгую и крепкую дружбу. В первое время, когда Павел и Владимир, лежавшие по их просьбе в одном классе (палате), были на постельном режиме, Наталья приносила им завтрак, обед и ужин, помогала принимать пищу, вела с ними незначительные разговоры, слегка кокетничала. Как оказалось, она была добровольцем с Дальнего Востока, у нее родители были коренными жителями Хабаровска, там она окончила школу медицинских сестер и три месяца тому прибыла для прохождения службы в госпиталь Третьего Белорусского фронта. Родители за нее очень боялись, братья, которые тоже воевали, боялись, и она на первых порах боялась. Папа у нее был специалистом по строительству и ремонту рыболовецких кораблей, мама – секретарь машинистка, на той же базе флота в Хабаровске. Но вот уже с месяц, как привыкла не пугаться вида искалеченных людей, крови, иногда приближающихся к госпиталю звуков войны. Родным пишет письма через день, и столь же часто получает.

У кровати Павла она через несколько дней стала задерживаться несколько дольше, чем у других, всегда находила причину поправить повязку, заменить бинт, измерить температуру или что либо убрать. Прошло с неделю, а больные уже начали говорить: «Паша, твоя идет», и ему это было приятно.

Настал день, когда лечащий врач разрешил Журавскому самостоятельно ходить в туалет и выходить на полчаса на прогулку по школьному двору под присмотром сестры. До этого ему в отправлении естественных надобностей помогали другие раненные и выздоравливающие, которых для этих целей активно использовали в госпитале.

Для Павла это было большой успех, он уже начал думать, что выздоровление – вот оно. Но врач успокоил, что до выздоровления еще не менее двух месяцев, да необходимо будет время на реабилитацию. Рентген показал, что кости плеча срастаются правильно. Но врачей беспокоили кости грудной клетки, поврежденные в трех местах. Прогулки по двору с участием Натальи были небольшими праздниками, они говорили, говорили, и исповедовались без остановки. Но время было жестко регламентировано.

В один из дней в госпиталь приехал заместитель командира полка, подполковник Петренко. Это было через месяц. Уже войска продвинулись вперед значительно. Но в госпитале лежало около двух десятков человек из их части. Большинство из них было награждено, и Петренко приехал вручать награды. Павел получил орден Красной звезды, такой же орден был вручен и его механику. Ребят заверили, что после выздоровления их ждут в своей части. Вот этот факт, что парни не забыты, создал для них настоящее сияние праздника. К ним уже начали приходить письма с родных краев. До этого Хрящ и не знал, каковы дела и кто выжил после оккупации на Украине, в Житомирской области. За Павла письма писал все тот же Хрящ. Правая рука его командира была зафиксирована и неподвижна. Журавский был из послереволюционных сирот, воспитан в детском доме и силами Ф. Э. Дзержинского и мощной командой, которую тот создал, воспитан в патриотическом духе с легким налетом блатняка. Но он связался со своим детдомом, где то в Сибири, со старым директором, своими соучениками и пионервожатыми, ему было радостно, что он там нужен, как пример, в ходе этой войны беспризорных образовалось в десятки раз больше, и Павел уже получил приглашение посетить свой детдом и, по возможности, планировать свою будущую работу в родном детском доме воспитателем. До этого было еще очень далеко, но мечты были приятными и мирными. Письма читал и Наташе, и механику, и соседям по палате. Да все раненные делились вестями с родины и читали получаемые письма для всей палаты. И от родителей, и от жен, и от любимых, и от детей своих. Для госпитальных обитателей переписка с домом и близкими всегда была делом первостепенным, и к концу войны, когда и полевая почта, и государственная почта вне армии, были делом очень важным.

Отношения между Наталией и Павлом продолжали углубляться, они были друг с другом достаточно откровенны. Павел был молод и холост, Наташа была еще моложе и до сих пор избегала отношений с мужчинами, которые могли иметь последствия, не на пользу делу, которое она делала, будучи патриотически и идеологически воспитанной, и добровольно добивалась от военкомата призыва в действующую армию. Павел, частью от своего физического состояния, частью от трезвости ума, активно выступал за ее целомудрие среди большого количества мужчин, втайне надеясь, что их отношения со временем все же перерастут в более близкие. Без этого не бывает дружбы между мужчинами и женщинами. Они неоднократно мечтали о том времени, когда Павел выпишется из госпиталя, вернется в свою часть, и они будут изредка видеться по воле случая или разрешению начальства. Все-таки, они служили в одной армии. Район дислокации часто совпадал или был не очень растянут.

Их прогулки по двору школы, и, уже за его пределами стали носить систематический и вполне плановый характер. Это было ежедневно, после смены дежурного медицинского персонала, или после работы, или вечером, перед вечерней проверкой. Начальство Наташи об этом знало, ее старший врач, женщина, которая командовала медсестрами, вызывала на специальную беседу, во избежание определенных происшествий, но она была женщиной умной, и посчитала, что уж лучше романтические отношения, обещающие длительное будущее, чем кто либо из врачей сделает ее своей ППЖ (полевой, походной женой), и это будет носить весьма временный характер с традиционными переживаниями и, часто, скандалами. Этот чистый роман продолжался и был тем глотком живительного воздуха, в котором так нуждается каждый человек, молодой человек, еще не имевший семьи.

Незаметно прошло полтора месяца, за это время госпиталь дважды менял свою дислокацию, сопровождая тылы своей армии. За это время зажило колено механика, и он убыл для реабилитации в специальный военный санаторий, организованный в относительном тылу. Сняты фиксирующие устройства с руки и плеча Павла, бинты были не столько для заживления, сколько в виде защиты от инфекции. Проводились мероприятия по лечебной физкультуре, влюбленные с каждым днем все больше боялись окончания их ежедневных свиданий.

Когда Павлу предложили выписку, он пошел на прием к начальнику госпиталя, старому профессору, и напрямую попросил оставить его для реабилитации в рабочей команде госпиталя. Павел объяснил, что они с Наташей имеют серьезные намерения на послевоенную жизнь и каждый день, проведенный вместе для них большой подарок судьбы. И начальник госпиталя все понял, разрешил проходить реабилитацию при госпитале, жить в госпитальной команде санитаров, единственное, что он просил, так это, чтобы Павел не мешал своим присутствием рабочему процессу. Наталья должна свое время проводить с больными и в палатах, а не во встречах с любимым. Их порядочности и сознательности хватило на то, чтобы не нарушить обещание, данное старому профессору. А Павлу это пошло на пользу, поскольку он разрабатывал свою руку под постоянным наблюдением своего лечащего врача.

Всему приходит благополучный или плохой конец. Пришло время, когда врачи сделали заключение о полном восстановлении здоровья старшего лейтенанта Журавского. И было прощание «со слезой во взоре», и обещание верности и встреч при любой возможности. И, действительно, через четыре дня Павел на часок прискакал с оказией, с их дивизии привозили очередных раненных. Они, Наталья и ее воздыхатель виделись небольшое время, но этот час свидания дал девушке большую надежду на продолжение отношений, и она не ошиблась, эти встречи продолжались всю осень и зиму.

Полк Павла находился в двадцати пяти километрах на переформировании, получении новой техники и обучении личного состава, почти полностью, обновившегося. Третья танковая армия за этот период прошла Минск, Освобождала Вильнюс, и всегда армейский госпиталь был в недалеке, и встречи были с большой периодичностью, радостные встречи.

Готовились к штурму Кенигсберга. Дни были горячие, солдаты и офицеры работали много, и не замечали зимы. Несколько раз прорывали линию обороны немцев, но каждый раз встречали еще более подготовленную и укрепленную оборону. Фашистам уже терять было нечего. Они защищались отчаянно. В горячке боевых действий Журавский все равно не забывал предмет своих мечтаний. Раза два в месяц он находил возможность побывать у невесты, так о ней знали и говорили и в госпитале и в полку Павла. Павел теперь был уже капитан, и командовал ротой. Солдаты его любили и уважали за опыт и человечность.

И штурм в конце марта совершенно разрушил последнюю линию бетонных оборонительных сооружений. Но в ходе этого штурма полк, в котором служил Журавский, потерял снова более половины своих танков, в роте Журавского не осталось ни одного исправного танка, все имели боевые повреждения или сгорели, но задачу свою выполнили. Павел, на этот раз, отделался только контузией и легким ранением в ногу, это его повреждение хорошо лечилось в дивизионном госпитале, и он был практически здоров уже к средине апреля. Его направили в распоряжение формирования, которое называлось Военная комендатура, для усиления команд, которые должны наводить порядок в освобожденном от фашистских войск Кенигсберге. Уже в период уличных боев специальные команды полевой комендатуры занимались наведением порядка на освобожденной территории города, вели борьбу с мародерством и грабежами, направляли перемещенных лиц на специальные сборные пункты, создавали лагеря для сосредоточения военнопленных, организовывали пункты питания и довольствия для лиц, освобожденных из концлагерей. Павел был в распоряжении коменданта города в качестве штатного патруля. Ежедневно он выходил с небольшой командой солдат на патрулирование центральных улиц города и его промышленных и жилых районов. Постепенно к семнадцатому апреля уличные бои закончились, но город горел еще долго, дней десять.

Встреча с Павлом Семеновичем. Нинка

Глава 3

Сибирцев продолжал осваивать должность и науку управлять. Эта наука напрочь отсутствовала в программах и учебниках ВУЗов, и каждый руководитель в СССеРе самостоятельно избирал модель свой деятельности и управления своим производством. Ценились руководители, умеющие выжимать из своих предприятий возможное и невозможное «любой ценой».

Ежедневно, в период своего становления, после утреннего доклада главного бухгалтера новый директор заслушивал одного из начальников цехов, где докладывалось все, состояние и квалификация кадров, выполнение месячной программы, нормирование и выполнение норм труда, сложности с руководством участком, цехом, снабжение и возможности отказаться от ряда дефицитных деталей, наладить их изготовление или реставрацию. Все вопросы жизни и быта участка. И эти доклады, в конце концов, привели к полному знанию директором состояния предприятия. Эти доклады – беседы длились до обеда, а иногда и до конца дня, если участок был достаточно проблемным.

Прошло дней десять, прежде чем дошла очередь до начальника электроцеха Журавского Павла Семеновича. Перед приемом начальника цеха зашел председатель профсоюза завода. Короленко. Бывший начальник механического цеха.

– Александр Викторович, я должен вас предупредить, что сейчас у Вас будет на беседе Павел Семенович, который уже давно у нас является кандидатом на увольнение за систематическое употребление спиртных напитков, в том числе, и в рабочее время. Советую хорошенько припугнуть его. Пусть знает, что новый директор с ним возиться не будет. Скоро его жена уходит на пенсию, Наталия Михайловна. Она машинисткой в секретном делопроизводстве. Мы не уволили его только по ее настоятельной просьбе. А она очень уважаемый человек. Когда она уйдет его некому будет защитить.

– Сначала я познакомлюсь с его цехом, людьми, остальными вопросами, а потом будем решать по морали и кадрам. При мне еще никаких нарушений с его стороны не было.

– Да, но его трудовая дисциплина и пренебрежение мнением профсоюза, всем известны.

– Мне пока ничего не известно.

– Но я вас предупредил.

– Это похоже на несолидный донос.

Председатель комитета профсоюза, Короленко, ушел не удовлетворенным и даже обиженным. Он, по традициям своего времени, и установившимся на заводе был, вроде, на высоте. Доносы были в почете. Но Сибирцев пришел из других условий, других традиций и с другими понятиями о чести.

Заходит начальник электроцеха.

– Здравствуйте Александр Викторович, я Журавский Павел Семенович. Начальник цеха. Вы хотели меня сегодня выслушать по порядку в цехе и выполнению плана. Он за двадцать пять лет сильно постарел, сморщился, слегка изогнула жизнь и ранения его фигуру, но это был все тот же, уважаемый дядя Паша.

– Здравствуйте, Павел Семенович, я давно Вас знаю, и помню.

– Откуда Вы можете меня знать, ведь Вы служили на Сахалине, и, раньше, на Украине, я не был ни там, ни там.

– Вспомните 1945 год, службу при комендатуре г. Кенигсберга. Вы патрулировали, и у Вас был переводчик, пацан, как его называли, так это я.

– Боже мой!

У Павла Семеновича искривилось лицо, он по-настоящему заплакал. В эту минуту в дверь сунулась так называемый секретарь, Валентина Павловна, с бумагами, очевидно собрала у нескольких исполнителей и хотела дать на подпись между делом. Такого рыка директора она не слышала ни до, ни после в своей карьере. И больше никогда не входила без вызова. Состояние Журавского, конечно, было обнародовано в приемной, разнесено по заводу и тиражировалось. Все думали, что это результат проработки в результате доноса профсоюзного деятеля.

– Да, Павел Семенович. Вы похожи на самого себя, я повзрослел, вырос в два раза, и, естественно, изменился по сравнению с тем временем. Давайте успокоимся, нам повезло, мы с Вами живы и встретились через столько лет. Как вы жили все это время?

– Да как жили? После того, как вы слиняли в Литву начались судебные разбирательства с людьми, которые были угнаны в Германию и работали там в качестве рабочих. В большинстве случаев всем присуждали на поселение в Сибирь и на Дальний Восток. Некоторым давали срок в лагерях, в зависимости от того, где работал у немцев. Лагерь перемещенных лиц и комендатура по периметру не охранялись, и на третью ночь в лагере осталось меньше половины. Большинство под покровом ночи вынуждено было удрать в зону Американской оккупации, потом, всем известно, эти люди стали эмигрантами по всему миру. Там, в западной оккупационной зоне, тоже были лагеря, в которых их сортировали, но никого не отправляли насильно в Советский союз. А комендатура затребовала дополнительные силы для охраны. Через день комплектовались команды из осужденных для загрузки эшелонов на восток, за Урал. Такая справедливость.

– А как на личном фронте? У Вас была невеста в госпитале, я слышал, как Вы с восторгом говорили о ней и все стремились увидеться. Благо, госпиталь был уже в Кенигсберге и ездить было близко.

– Правильно, меня к сентябрю уволили по совокупности ранений. Мы поженились еще там. В мое удостоверение личности и ее красноармейскую книжку поставили печати ее и моего командира части, выписали специальное удостоверение, что мы – муж и жена. Наталью уволили сразу после свадьбы. Посаженными отцами был профессор от госпиталя и наш замполит Петренко. Уже война кончилась, гуляли на свадьбе все врачи госпиталя, медсестры и офицеры нашего полка. Командование взяло все заботы на себя. И мы сразу уехали в Хабаровск, к ее родителям. Получили паспорта, сделали запись, уже настоящую, а те, военные удостоверения нам удалось сохранить, для детей и внуков. Да вот Вы теперь знаете, что машинистка секретной части – моя Наталья. Давай не будем ей говорить о нашем длительном знакомстве. Мало ли, баба может проговориться, и сделают тебя без вины виноватым. Ведь до сих пор, дураки, преследуют.

Поначалу я работал с ее отцом на базе РЭБ флота, электриком, потом, когда организовался этот завод, мы перешли сюда, и здесь уже более двадцати лет. У нас два сына. Один работает тоже на заводе сварщиком. Узнаете. Хорошие ребята. А как жил и двигался ты, «пацан», извини, так назвал последний раз. И вообще этот разговор тяжелый и, наверное, последний раз. Не потому, что Вы начальник, а потому, что надо сохранять трезвую голову. Она у меня не всегда трезвая, но постараюсь Вас не подводить. Теперь расскажи.

– У меня жизнь была довольно простая, если не считать того, что мать всегда преследовали определенные силы за то, что она была гастарбайтером в Германии во время войны. И мы всей семьей были вынуждены поменять много мест жительства, дожили родители до пенсии, тогда от них отстали, они поселились в городе Бердичев, Житомирской области. Я поступил в военное училище, чтобы быстрее стать самостоятельным и не жить за счет папы и мамы, сестра закончила медицинский институт, брат – шахтер, мне удалось закончить заочно гражданский институт по специальности инженера механика. Ремонт и эксплуатация автомобилей, тракторов и другой техники. Трудового стажа уже почти двадцать лет. Камчатка, Сахалин, другие места. И вот, здесь. Все просто, если честно работать.

– У тебя семья есть? Жена, дети.

– Да, у меня жена, знакомая еще с детства, инженер – химик, дочке шестнадцать лет. Здесь все нормально

– А как отношения с партией?

– Вступил, на Сахалине. Коллектив офицеров в части был небольшой, после партсобрания всегда ходили пить пиво. Я их ждал, когда кончат свои партийные дела. Вот мне и предложили вступить в Коммунистическую партию, чтобы не зря сидеть и ждать, а соучаствовать в политической жизни. Ничего, кроме разочарования вступление в партию не принесло. А пиво стал пить уже, как член Коммунистической партии.