Конфуций и Вэнь

Те святые отцы, которые присутствовали на II Вселенском Соборе (Константинопольском, в 381 г.) и участвовали в составлении Никео-Цареградского Символа Веры, уже совершенно не владели семитскими языками, – это были исключительно копты и грекоговорящие христиане (включая евреев). Такой вывод можно сделать из следующего факта. В Символе Веры (в топосе I Вселенского Собора, который проходил в Никее в 325 году, этого еще нет) присутствует удивительный для любого филолога догмат об Иисусе Христе: «Нас ради человек и нашего ради спасения сошедшего с Небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и ставшего человеком». Мысленно обращаясь к этому христианскому Символу, грамотный автор коптского Евангелия от Филиппа пишет следующее (Фил. 17/18): «Некоторые говорили, что Мария зачала от Духа Святого. Они заблуждаются…». И далее с удивлением вопрошает: «Как может женщина (Дева Мария – Г. Б.) родить от женщины (Рухи или Ру́ах – Г. Б.)?».

Не имея подлинных базовых представлений о евангельской проповеди Христа (фактически, первоначально «извратил» эту проповедь, хотя и не преднамеренно, апостол Павел), Церковь «вычеркнула» женщину из таинства спасения, сделав для нее идеалом «вечное девство» (по аналогии с Приснодевой Марией, культ которой возник в Церкви одновременно с монашеством только в IV в. н. э.) и обратила свой взор к монашеству, как к своему «боевому отряду». И тем самым христианство превратилось в обычную традиционную «религию Рая», правда, без участия в ней женщины, – в религию, в которой возможно достижение благодати Дэ, но не того «абсолютного спасения», о котором – вся проповедь мандея Иисуса. Церковь больше поверила апостолу Павлу, чем самому Христу. Апостол Павел фактически создал новую религию евреев, или, точнее, новую еретическую ветвь иудаизма – мессианский иудаизм (с тем же Богом Яхве во главе), – религию, которая не имеет никакого отношения к подлинной проповеди евангельского Христа.

О проблеме Света в духовной жизни

В продолжение этого вопроса о Духе рассмотрим еще один очень важный аспект духовной жизни всех времен и народов. К исследованному нами вопросу о Духе (а значит, и Дэ) непосредственно примыкает другое важное понятие (или явление) духовной жизни человека – проблема Света в мистическом опыте. В древних китайских текстах упоминается о том, что от Вэнь-вана исходило свечение, когда он выступал перед своими современниками. Но и Моисей тоже «светился» (он даже свое лицо закрывал полотном, чтобы его соплеменники не ослепли от этого свечения), что зафиксировано в иудейском Писании. Что это означает, – если человек вдруг начинает «светиться» (испускать видимый свет)? Причем, светиться так, что это свечение становится заметным для окружающих. Или еще, но уже иное: о чем свидетельствует видение Света, уже самим человеком, в особом духовном опыте? И не «сказки» ли все это?

По общепринятым религиозным представлениям тот человек, лицо которого (или голова, плечи, тело) начинает излучать свет, считается достигшим состояния святости. Поэтому на христианских иконах (но и на изображениях святых в других религиях) такие люди рисуются с «нимбом» над головой или с радиально исходящими лучами света от их голов. Или – с лучами света, исходящими в стороны от уровня плеч человека, что, фактически, свидетельствует отнюдь не о свечении мышц плечевого пояса, а о свечении сердца этого человека. И именно по этой причине в раннечжоуском Китае появляется термин мин синь – «свечение сердца» или «просветление сердца». Именно так светился Вэнь-ван. А у Моисея, если следовать Писанию, светилось больше лицо, как и у нашего Серафима Саровского.

Читатель не должен скептически относиться к принципиальной возможности «свечения» подобного рода. Это зафиксировано, в том числе, в Священном Писании разных народов. Древние люди более осторожно, чем мы, относились к тому, чтобы ненароком не сказать ложь, описывая духовные явления. Они благоговели перед обожествляемым ими духовным миром и страшились наказания в том случае, если вдруг окажутся лжецами. И если мы сейчас такого свечения не наблюдаем в окружающей нас жизни, это может означать только то, что мы – всё наше современное общество – по своему духовному состоянию «спустились в подземелье», где «нет Света». Но мы уже заявляли читателю о том, что все мы – действительно животные, хотя и не любим такого сравнения. Если древние люди старались овладеть Светом и знали путь к этому, то мы – овладеваем термоядерной бомбой, как обезьяна – палкой для сбивания бананов.

О том, что тот или иной человек вдруг начинал «светиться», и что это видели окружающие его люди, существуют свидетельства многих очевидцев, – свидетельства, которые собирались в течение тысячелетий, причем, это такие свидетельства, которым можно вполне доверять даже исходя из научного подхода к этой проблеме. Случаи «видения Света» и «свечения» человека собраны в специально посвященные этому вопросу книги, и поэтому мы не будем повторять их в качестве доказательства самой возможности такого явления. Как мы уже говорили, для нас важно выяснить саму сущность этого явления и классифицировать подобный Свет, как соответствующий той или иной конкретной ступени духовного развития человека.

Дело в том, что нас не устраивает такое существующее положение дел, когда все «светящиеся» люди удостаиваются имени «святой» и тем самым как бы занимают высшую ступеньку духовного «пьедестала почета». Невольным «провокатором» вручения такого звания «святой» всем «людям Света» явился мандей Иоанн Богослов, который в своем Прологе к Евангелию поставил выше всех прочих качеств нетварного мира именно Свет: «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал». Речь в данном случае идет об Иисусе. Евангелист Иоанн – это бо́льший мандей, чем все остальные евангелисты, вместе взятые. А у мандеев существует чуть ли ни культ Света, как подлинной изначальной субстанции всего мира, и отсюда – культ «Царя Света». Поэтому возможно – и подобное заявление вполне резонно, – что Иоанн говорит о каком-то «другом» Свете, а не о том, которым «наяву» светятся люди? Вот в этом во всем нам и предстоит разобраться.

Мандеи – а к ним относится и создатель Четвертого Евангелия – имеют совершенно другое представление о «многообразии» Света и о его проявлениях. Например, в их Писании есть «свет зива» и «свет нхура», причем, зива – выше. Для различения между этими «светами», зива переводится как «сияние». Тот свет, который мы видим своими глазами, – это нхура. «Поведай мне о Сиянии (зива) и Свете (нхура)… Сияние (зива) – это Отец, а Свет (нхура) – Мать» – так сказано в одном из самых тайных списков (см. «Мандеи…», стр. 258). А для нас, христиан, – это «один и тот же» Свет. И далее леди Дровер пишет следующее:

Утверждение, что «зива», сизигий «нхуры», – это активное, творческое, мужское начало, а свет («нхура» – Г. Б.) – начало воспринимающее, пассивное, женское, – встречается неоднократно. В ATS («1012 вопросов» – это и есть тот «тайный свиток», о котором мы только что упомянули – Г. Б.) Хибиль-Зива (носитель Света, Авель – Г. Б.) говорит следующее:

Что касается этих двух тайн – «зива» и «нхура», знай, что они древние Праотец и Праматерь. Чистое золото – таинство (символ) Отца, его имя – Сияние. Серебро – таинство (символ) Матери, и его имя. – Свет. Символ Отца – Корона, и ее имя – Сияние; миртовый венок – символ Матери, и его имя – «Да будет Свет». «Владелец короны» (священнослужитель) связан с таинством Отца. Мандей (то есть мирянин) и его жена связаны с таинством Матери.

Здесь следует отметить, что и евангельский «Отец» (вспомним молитву: «Отче наш, иже еси на небесех…») тоже взят Христом из назируты, которую этот тайный текст призван растолковывать. Более того, отсюда также хорошо видно, что человек может видеть как бы «два» различных Света, и оба – «нетварные», т. е. божественные: один, низший, – «серебристый», и другой, более высокий по духовному уровню, – «золотистый». Евангельское «Преображение Христа» на горе Фавор (такого названия горы в евангельском тексте нет, оно рождено церковным Преданием), когда Он просиял перед апостолами неземным Светом (заметим, светом «белым, как снег», т. е. «серебристым» – Материнским, по представлениям мандеев), еще больше упрочило позиции тех, кто свечение считает высшим совершенством человека (не акцентируя оттенков этого света).

И в данном случае нам целесообразно привести примеры или вспомнить аналогии такому свечению в других важных духовных текстах человечества. В «Гомеровском гимне» К Деме́тре точно так же просияла перед царицей Метани́рой греческая богиня Деметра, которая за минуту до этого «окунала в огонь» сына этой царицы, Демофонта, делая его бессмертным. Деметра и ее дочь Персефо́на, которую бог Га́деса (Преисподней) – Аид (или Плу́тос) увлек на четверке коней в свое царство Тьмы, чтобы сделать ее своей женой, – это «Две богини» (стандартная формула Элевсинских ми́стов), которым эллины поклонялись во время проведения всегреческих Элевсинских мистерий. То есть это те богини «Ада-Рая», которые определяют для человеческой души посмертную участь, – в зависимости от того, как этот человек прожил свою земную жизнь. Обратим внимание читателя на тот факт, что обе эти богини – «женщины», т. е. они олицетворяют собой божественное женское начало, Материнское, точно так же, как и мандейский «дух» Руха.

Существует еще один показательный пример подобного «свечения» Бога. В Бхагавад Гите, в центральной главе этого священного текста Индии, бог Кришна являет воину Арджуне свой «Вселенский образ» (вишвару́па) в виде некоего чудовищного монстра-великана, пожирающего своей окровавленной пастью с клыками (слово «клыки» повторяется в этом тексте несколько раз) все живое, включая военные колесницы, коней, слонов и всё то войско, которое готово начать сражение с воинами Арджуны. Но до показа своего подлинного ужасного «звериного облика» Кришна просиял перед Арджуной нетварным Светом, многократно превышающим свет тысяч солнц. Отметим при этом также то, что полным аналогом этому звериному облику Кришны является древнее китайское тао-тэ – образ или изображение какого-то мифического «пожирателя» или «обжоры», который повсеместно встречается в искусстве Шан-Инь и исчезает в бронзе Раннего Чжоу. Тао-тэ – это, фактически, одна чудовищная раскрытая пасть.

Все буддийские тексты, включая описания многочисленных «будд», свидетельствуют о том, что «видение Света» и свечение самого человека – это и есть та высшая духовная планка, которую преодолевают немногочисленные приверженцы этого учения. Но и традиционная йогическая практика в своих опытах ориентируется на те или иные явления Света. В свою очередь в христианской литературе существуют многочисленные описания того, как монахи (особенно в состоянии молитвы) начинали излучать свет; а над келией, где ночью молилось сразу несколько монахов, стоял «столб света». Вспомним при этом древнее свидетельство очевидцев, сообщающих о том, что во время проведения Элевсинских мистерий (а они проводились ночью) над храмом Телестерио́н, где и собирались ми́сты, которые получали посвящение в мистерии, был виден огромный столб пламени (при этом сам Храм почему-то не сгорал, а оставался целым). То есть и здесь тоже мы видим «столб света».

В зимнем Саровском лесу перед помещиком Мотовиловым вдруг стал светиться старец Серафим, монах Саровского монастыря – так, что Мотовилов вынужден был отвести глаза в сторону («Не могу, батюшка смотреть, потому что из глаз ваших молнии сыпятся. Лицо ваше сделалось светлее солнца, и у меня глаза ломит от боли!..»). Но и в воспоминаниях о знаменитом индийском святом – мистике Шри Рамакришне, который жил во второй половине XIX века, – тоже говорится о том, что «могло показаться, что он (Шри Рамакришна) окружен языками пламени», т. е. этот святой пребывал в сиянии.

В своей книге «Мефистофель и андрогин» Мирча Элиадэ, румынский исследователь религий, рассматривая «опыты мистического света», приводит описание первого случая видения Света у знаменитого христианского святого Симеона Нового Богослова. Однако, то, что мы здесь читаем (взято из «Жизни Симеона», составленной Никетием Стефатосом), – это стандартный опыт «открывшегося Неба» (как над евангельским Христом). У Симеона этот опыт случился в ночное время, и поэтому для него самого главным в этом откровении был именно Свет. Если такой опыт происходит днем, в этом случае он имеет словесную формулировку в виде «раскрывшегося Неба». Все остальное описание этого опыта, которое мы читаем у Стефатоса, включая сам золотистый Свет, – идентично с «раскрывшимся Небом».

И как теперь понимать весь этот собранный воедино материал о Свете? Ведь фактически, это означает, что и христианство, и эллинское язычество, и разные индийские учения, и иудаизм, и опыт древнего Китая – все это одно и то же! И, значит, нечего тут «ломать копья», а просто надо успокоиться и сказать себе: все мы равны в нашем духовном устремлении, и ничей путь не лучше. Апостол Павел, который ослеп по дороге в Дамаск от «Света Христа», и Шри Рамакришна, который поклонялся многорукой индийской богине Дру́ги – «Матери», как он ее называл (изображается исполняющей свой ритуальный танец на груди лежащего супруга, бога Шивы, – «разноцветная» богиня, украшенная гирляндой из человеческих черепов и подпоясанная нанизанными на веревку отрубленными человеческими руками, которые и составляют ее «юбку») – все это одно и то же.

А значит, – и именно это главное! – все эти Боги по своей исконной сути – это один и тот же Вселенский Бог (или Принцип), имеющий «различные лики». Да, подтвердим мы, это один и тот же Бог, хотя здесь не все так просто, как кажется на первый взгляд. И кстати сказать, Мирча Элиаде в этой своей книге очень точно подметил, что «Дух Святой визуализируется как огненная эпифания» (стр. 84), т. е. как свет. А Серафим Саровский прямо заявляет помещику Николаю Александровичу Мотовилову, что «благодать Духа Святого есть свет, просвещающий человека. <…> И таким образом благодать Всесвятого Духа Божия является в неизреченном свете для всех, которым Бог являет действие ее». Но и здесь необходимы дополнительные пояснения. Хотя для нас сейчас главное то, что «благодать», «Дух» и «Свет» – это, энергетически, одно и то же.

В евангельском тексте Иисус, который проповедует Свое Царство, причем, довольно пространно и со множеством сравнений, нигде и никогда не заявляет о том, что Его последователи «увидят внутренний Свет» или сами станут «излучать Свет», – и это не случайно. Ведь если бы это было очевидным признаком достижения человеком Царства Небесного, Иисус должен был бы об этом сказать. Почитание Света в христианской традиции – это результат, скорее, церковного Предания (с оглядкой на все другие религии), чем текста Писания.

Да, в Евангелии от Фомы Иисус, как истинный мандей, заявляет апостолам, что они «произошли от Света, от места, где Свет произошел от самого себя» (Фома 55/50). А в канонических Евангелиях, обращаясь к апостолам, Он говорит о том же самом изначальном Свете, – о том, что внутри каждого мужчины есть Свет (т. е. частица Света нишимта), и что человек не должен поступать так, чтобы превратить этот данный ему от Бога Свет в Тьму. Но это вовсе не означает того, что тот свет, которым может зримо светиться земной человек, и этот изначальный Свет, о котором говорит Иисус или мандейское Писание, – это одно и то же. Привидение тоже светится, и именно такой свет в качественном отношении подобен свету свечения подвижника (фактически, это свечение древнеегипетского «привидения Ах» – производное от глагола «светиться», – выход которого из своего тела наблюдал выдающийся советский египтолог Ю. Я. Перепелкин, психически совершенно здоровый человек), но не тот Свет, который был «В начале». А иначе в это «Начало» следовало бы поместить также и «клыкастую пасть» тао-тэ иньцев.

Преображение Христа произошло в присутствии Моисея и Илии, т. е. древних пророков Израиля, а также апостолов – приверженцев Учения Моисея. При этом Иисус в Евангелии заявляет, что Он пришел дополнить (греч. плеро́о) это Учение чем-то другим (мы уже говорили, что Он пришел дополнить иудейское учение о Боге Яхве мандейским учением об «Отце Света» – по-иудейски, Элохиме). А следовательно, среди «пророков Яхве» и перед иудеями апостолами Он мог и должен был «светиться» только «Светом Яхве», – «материнским», серебристым, – но не «Светом Элохима». Когда речь идет о Свете Элохима, Свете «Отца» – это уже не тот свет, который можно видеть земными глазами; в этом случае уже ни о каком «Свете» в нашем обычном понимании речь не идет. То есть любой духовный опыт со Светом, включая даже золотистый Свет райских обителей, – всегда «ниже» как первого, так и окончательного опыта Упанишад – опыта сагуна-Брахмана («Элохим», или тот же setur) и тем более опыта ниргуна-Брахмана (Абсолют). На высшем этапе духовного опыта никакого Света – ни «в себе», ни «вне себя» – человек уже не видит, и видеть не может, потому что это – опыт «Ничто» среднего рода (точнее, опыт без признаков «рода» вообще, т. к. в нем не существует никакой «двойственности»).

Почему состояния Света чаще всего встречаются при описаниях монашеского (йогического, буддийского) опыта? По той причине, что любой «физиологический» монах в своем духовном восхождении приходит к «райскому опыту» Принципа Яхве. Именно этот опыт предоставляет человеку видение различных градаций света. В том, что такой Свет носит «божественный» характер, человек не сомневается, т. к. любой подлинный духовный опыт несет в себе «знание». Такой монах как бы «упирается головой в потолок», который есть Свет. Но этот «Свет» призван «подчинить» себе человека. На первой стадии он проявляет себя как несколько «пугающий» человека Свет, затем, уже в другом опыте, Свет приобретает нейтральный оттенок «матового серебра» или «серебристого света луны», и уже затем, через годы – в виде «райского» ослепительного солнечного Света-Жизни, имеющего золотистый оттенок. И это – серьезное испытание для человека, который должен «отказаться» от любого видения Света (а точнее, не привязываться к его обольстительному обману) для того, чтобы не «застрять» в этом прекрасном «райском» состоянии.

«Свет» – это «материализация» Духа: он возникает в виде почти «неочищенной» Рухи, затем вырастает до состояния райской благодати Дэ; после этого поднимается еще на одну ступеньку, тоже райскую – это харис «открывшегося Неба», и после этого – пропадает совсем. С тем, чтобы когда-то проявить себя в виде Света Отца (мандейское зива), принадлежащего непосредственно Элохиму. Но этот «Дух» можно ассоциировать со Светом уже только условно, т. к. для человека, познавшего что́ такое «видимый» Свет-харис уже не может быть ничего более благодатного, чем этот неземной Свет. А что такое зива, причем, «мужское», он передать своим языком просто не в состоянии. Но никакого «свечения» человека или «видения им Света» на высших ступенях духовного опыта уже нет, и быть не может даже исходя из базовых принципов духовного строения мира. Весь видимый нами Свет принадлежит миру Яхве, включая «Дух Святой» благодати Дэ и даже благодати харис. Хотя, возможно, эта харис уже как бы «сидит на двух стульях» – Элохима и Яхве одновременно. Но даже в этом случае «стул Яхве» главный.

И как бы завершая теоретическое рассмотрение проблемы «свечения» человека, приведем еще один пример, причем, уже на 100 % из нашего времени. Этот пример гораздо более земной, и он – о «простеньком» Свете. То, что здесь описывается действительно подлинное событие, а не какие-то выдуманные фантазии, гарантирует автор настоящей работы.

Это случилось в Калининграде (бывшем Кёнигсберге), где-то в середине первого десятилетия Горбачевской «перестройки». Два брата – назовем их «старший» и «младший» – обоим под пятьдесят лет, оба работают в одной и той же научной организации, – во время обеденного перерыва зашли, как они это часто делали, в букинистический магазин, что на Ленинском проспекте, недалеко от центральной городской Площади Победы. Младший остановился у книжной полки и стал рыться в отделе поэзии, а старший прошел дальше, в следующий зал. На глаза младшего попалась небольшая неказистая книжка Алексея Константиновича Толстого, дореволюционного русского поэта, – яркая красная твердая обложка, издательство Орджоникидзе, 1978 год. А. К. Толстой в это время был одним из любимых поэтов младшего. Открыв наугад книгу, он стал про себя читать первые попавшиеся на глаза строки. Вот они (стр. 147):

Благословляю вас, леса,Долины, нивы, горы, воды!Благословляю я свободуИ голубые небеса!И посох мой благословляю,И эту бедную суму,И степь от края и до краю,И солнца свет, и ночи тьму,И одинокую тропинку,По коей, нищий, я иду,И в поле каждую былинку,И в небе каждую звезду!О, если б мог всю жизнь смешать я,Всю душу вместе с вами слить!О, если б мог в свои объятьяЯ вас, враги, друзья и братья,И всю природу заключить!

Стихотворение вызвало особое сердечное движение младшего, – мы назвали бы это словом «благодать». Душа расправила свои крылья, отключилась от всего сиюминутного, – того, что окружало, и как будто «воспарила к небесам». Несмотря на то, что в домашней библиотеке младшего уже было не одно издание стихотворений Толстого, он взял эту книгу в руки – для того, чтобы заплатить, – и пошел в соседний зал, к старшему: пора было отправляться обратно, на работу. Младший все еще продолжал оставаться под впечатлением этого стихотворения, когда увидел своего брата. Тот стоял и смотрел в сторону прохода, откуда появился младший. Выражение лица старшего брата было странным: необычайное удивление, граничащее со ступором и сочетающееся с каким-то восхищением и даже благоговением. Он смотрел на младшего, как на какого-то бога, чего раньше никогда не было. «Что ты делал?» – через какое-то время совсем некстати спросил он. «Читал эту книгу – ответил младший, – я ее возьму, она мне понравилась». «Пойдем на улицу, там скажу» – коротко произнес старший, и так же с удивлением косясь на своего брата, как-то боком пошел с ним к выходу. Когда они вышли на улицу, он, как будто немного приходя в себя, и как будто все еще не веря своим глазам, отрывисто и как-то косноязычно стал говорить: «Ты светишься. От тебя идет Свет. Я стоял и вдруг увидел, что из соседнего зала стал возникать какой-то Свет, прямо сквозь стены. Он постепенно увеличивал свою интенсивность, и все это было нереально, – этот неземной Свет, – как будто немного в тумане. Я стоял и видел эту непонятную картину. Потом я вдруг увидел, что входишь ты, – ты появился в проходе, – и этот неземной Свет исходил от тебя, – сильный Свет, от всего тебя, ты был весь окружен этим Светом».

Через минуты две или три после того, как братья уже шли по дороге на работу, этот Свет, постепенно уменьшаясь, исчез, – так сказал старший брат. Позднее он дополнил, что почему-то знал, что когда он заговорит, этот Свет уйдет. Младший на этот «свой» Свет никак не среагировал, – он не чувствовал в себе ничего нового и необычного, – он больше удивлялся реакции своего старшего брата.

Из этого удивительного опыта, который достался нам в качестве некой награды свыше, можно сделать следующие важные выводы. Во-первых, сам «светящийся» человек этого своего свечения не видит. Значит, не видели его Вэнь-ван, и Моисей, и Серафим Саровский, и Конфуций. Второе: из всего множества людей, которые находились в это время в магазине и на улице, этот Свет увидел только старший брат. А значит, для того, чтобы такой Свет видеть, необходим какой-то определенный уровень духовного развития или особое состояние человека. Вспомним слова Серафима о том, кому дано видеть этот свет. А значит, в этом отношении древние китайцы и древние иудеи были «на голову выше» всех своих сегодняшних собратьев. Третье: младший отнюдь не был «монахом». Он давно женился, любил свою жену, имел сына, вел обычную мирскую жизнь. Следовательно, для того, чтобы «испускать свет», вовсе не обязательно быть «святым», т. е. отшельником или аскетом, посвятившим себя Богу. Более того, вовсе не напряженная молитва, а в данном случае прекрасные русские стихи стали «триггером» для включения этого состояния «свечения».