Конфуций и Вэнь

И получается, что со времени Конфуция в человеке принципиально ничего не изменилось. И это не удивительно: человек и 2000 лет тому назад, и сегодня рождался и рождается животным. Но никакое животное закон не признаёт, – оно признаёт только палку (даже для «усмирения» апостола Павла она потребовалась!). В том обществе, в котором правит человек-Вэнь, смертная казнь обязана существовать. А там, где обществом управляет «животное», ее наличие – это катастрофа для всех. Если исходить из интересов сообщества или государства, то искренняя религиозная вера народа желательна для самого процветания государства – вера есть нечто такое, что пребывает между состоянием животного и состоянием Вэнь. И если во времена Конфуция такая вера народа имела место, то в современном обществе – ее уже нет.

Русская революция 1917 года, в которой активное участие приняли евреи, наглядно показала, что к этому времени в мире уже не существовало какого-либо народа, который бы, как и в древние времена, верил в Бога, – искренне верил в древние догматы той или иной религии и эту веру защищал бы своей жизнью. Но это – естественный этап эволюции развитого общества. Времена простой «крестьянской» веры в Бога ушли в далекое прошлое, а какой-либо замены этой веры – чего-то, подтвержденного научными исследованиями, – в мире пока не существует. Время для этого пришло, и человечество в решении этого вопроса даже запаздывает. И это – главный вызов сегодняшнего времени. Иначе, без решения этой важнейшей задачи, будущего у нас нет.

Суждение 2.4

2.4. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Мне (у) [было] 10 (ши) и сверх того (ю, табуированный) 5 (у) [лет], и (эр) [я уже] имел желание (чжи, т.ж. «стремление», «воля») взяться за (юй, т.ж. «идти», «отправиться») подражание (сюэ) [древним]. [В] 30 (сань ши) [лет я] утвердился (ли, т.ж. «стоять», «останавливаться», «вставать вертикально», «вставать на свои ноги»). [В] 40 (сы ши) [лет я] не (бу) сомневался (хо, т.ж. «вводить в заблуждение», «стать жертвой увлечения»). [В] 50 (у ши) [лет я] узнал о (чжи) Небесном (тянь) мандате (мин, т.ж. «приказ», «повеление», «воля», «судьба»). [В] 60 (лю ши) [лет] ухо (эр, т.ж. «уши») [мое] стало послушным (шунь). [В] 70 (ци ши) [лет я] стал следовать (цун, т.ж. «подчиняться», «слушаться») [тому, к чему] стремилось (юй, т.ж. «желать», «жаждать») место пребывания (со, т.ж. «резиденция») [моего] сердца (синь), не (бу) переступая пределы (юй, т.ж. «ходить около», «перелезать», «выходить за границы») правил (цзюй, т.ж. «норма», «образец», «квадрат» в знач. «земля»)».

Мы намеренно привели сначала самый простой буквальный перевод. Как видит читатель, это суждение достаточно сложное для понимания, и в наших рассуждениях неминуемо встретятся некоторые противоречия или неоднозначность в толковании, хотя это и не будет носить принципиального характера. Фактически мы здесь дали тот «подстрочник», который видит перед своими глазами любой переводчик, приступающий к работе над этим текстом. Более того, и 2000 лет назад именно таким видели этот текст те древние китайцы, которые к этому времени уже испытывали благоговение перед своим Учителем. «Именно таким», за исключением, разве, той «малости», что иероглиф сюэ уже тогда воспринимался всеми как «учеба».

И такое некритичное благоговение вынуждало комментаторов понимать слова Учителя буквально, поэтому даже сегодня в авторитетном Словаре Ошанина в статье для иероглифа шунь («послушный», БКРС № 4052) мы читаем, в качестве примера его использования, следующее: «В 60 лет уши мои стали мне послушны». Но против такого буквального прочтения текста запротестует любой здравомыслящий человек, совершенно справедливо видящий в подобном «понимании» признаки душевной болезни. И если вдруг это не так, – если подобное «понимание» действительно верно, – значит, таким «больным» является сам Конфуций. Однако все те его высказывания, с которыми мы уже ознакомились и которые остались «за нашими плечами», однозначно свидетельствуют об ином: о прекрасной способности к логическому мышлению у этого великого Учителя Китая. Конфуций подобную глупость сказать просто не мог, – сам он подразумевал что-то совсем иное.

Всё то, что мы сегодня читаем в различных переводах сверх приведенного нами выше краткого текста, – это уже «традиция толкования» или, проще говоря, мысли авторитетных древних комментаторов, предлагающих Поднебесной свое видение этих слов Конфуция. Мы же – что вполне естественно и предсказуемо – с такой их трактовкой не согласны в корне, и намерены предложить читателю свою версию понимания этого суждения Лунь юя, совершенно особого по своей важности.

Итак, перед нами – духовная автобиография Конфуция, и как любая автобиография, она начинается с местоимения «Я» (иероглиф у; другой вариант перевода этих начальных слов: «Я [имел] 10…»). О том, что это именно духовная автобиография, свидетельствует указание на «Небесный мандат» (тянь мин), т. е. на то «Небесное повеление», которое некогда получил чжоуский Вэнь-ван в качестве главного «приза» от Верховного Владыки духов предков – Шан-ди. И при этом Конфуций даже не упоминает о самом главном в своей земной жизни – о рождении сына, о своей женитьбе, или о поступлении на службу к государю княжества. Ведь именно рождение в семье мужского потомка издревле ценилось в Китае, как одно из самых важных событий в жизни любого главы семьи. Отсутствие всего этого в автобиографии еще раз подтверждает наши слова об исключительно духовной стороне сообщаемой Учителем информации.

Вот мы все время повторяем читателю, как мантру, это вышедшее из употребления в России слово – «духовное», «духовное»! Но что это такое? Как это понять нашему простому читателю, у которого на это слово аллергия? К сожалению, мы не можем не использовать это слово в нашем изложении, потому что самое главное для Конфуция – это «духи», а мы рассуждаем именно о Конфуции, а не о наших «скорбных» квитанциях по оплате ЖКХ или о несчастной «любви с беременностью» какой-то поп-звезды. Ведь сам Лунь юй просто «кишит» этими духами, как берега Дальнего Востока лососем на нересте.

Наше вышедшее из употребления прилагательное «духовное» образовано именно от этого существительного «дух» или «духи»: «дух» – «духовное», и это – в соответствии с грамматическими нормами русского языка. Пусть читатель попытается воспринимать это слово как все то, что относится к самим «духам» и к их миру. Ведь и Воскресший Христос – это тоже «Дух», пусть и не признанный в официальном христианстве.

Но при этом наш «простой» читатель понимает, наверное, также и то, что мы, россияне, общаясь между собой на русском языке, просто не имеем права вместо нашего традиционного родного слова «духовное» использовать какое-то иное – производное от древнекитайского. Например, слово «шэньское», – которое является русифицированным прилагательным от иероглифа шэнь – «дух». Зачем изобретать в языке новое слово – шэньское вместо духовное, – если эти слова в данном конкретном случае будут означать одно и то же? Причем, следует особо подчеркнуть, что наше родное слово «духовное» из словарей русского языка пока еще не исключено полностью, как это случилось, например, с недавно усопшим словом «совесть».

«Не давайте святыни псам, и не бросайте бисер ваш перед свиньями» – эти максимы Христа были тем общечеловеческим знанием, которым руководствовался и Конфуций, хотя Христос жил столетия спустя. Фактически, все это суждение-биография является некой «притчей» или тем сообщением, которое не «лежит на поверхности», и которое требует особой «расшифровки». Именно об этом свидетельствует совершенно нелепое «ухо», которое неожиданно появляется в этом монологе Конфуция, и которое являет собой резкий контраст с возвышенным тянь мин, пребывающем по-соседству. А следовательно, от читателя требуется вдумчивый критичный подход, сопряженный со знанием духовного опыта и реалий того времени, которые были актуальны для Конфуция и которыми он руководствовался в качестве приоритетных.

Мы, современники, считаем себя умными по сравнению с теми древними, которые жили тысячелетия назад. Мы полагаем, что все они были примитивными – и по своему уму, и по своим знаниям, – когда они «что-то придумывали» относительно своих «духов». Однако рассматривая устоявшееся традиционное понимание этого суждения, – то, которое принято сегодня во всем мире, – можно определенно сказать, что именно мы, сегодняшние, оснащенные компьютерами и нанотехнологиями – и Запад, и Восток, – являемся откровенными «духовными уродами» по сравнению с «очень древним» Конфуцием и его главным авторитетом – Вэнь-ваном. И если мы так «осрамились» перед ними даже в самом малом – с этими ушами Конфуция, – тогда что мы способны знать или сказать о большом – о тех «духах», которые являлись базой всего Учения Конфуция о спасении. Мы даже и этого слова – «спасение» не можем по-настоящему осознать. Мы даже логически мыслить так, как они, не способны. Нас вполне удовлетворяет наше естественное животное состояние.

Начнем разбирать это суждение с самой первой фразы, хотя она и не является особо важной, если исходить из содержания всего суждения в целом. Бросается в глаза некая нелогичность ее построения. Общепринятое понимание этой фразы таково:

«В 15 лет я ощутил стремление учиться» (пер. И. И. Семененко). Наши сегодняшние дети начинают учиться в школе с 6–7 лет, не говоря уже о предварительной подготовке в детском саду, и это при том, что человеческий век в древнем мире был короче. И возникает естественный вопрос: не поздно ли проснулось желание к учебе у будущего выдающегося Учителя Китая? Ведь даже сегодня мы бы назвали такого ребенка «отстающим в развитии». А вот желание «подражать» древним действительно могло проснуться в Конфуции в 15 лет.

Но более нелогичным здесь кажется другое. Мы видим перед собой образец духовной биографии, спрессованной до минимума знаков: вся жизнь великого Учителя уложилась в менее чем 40 иероглифов, из которых 12 – это цифры. Но при этом Конфуций почему-то вводит в самое начало этой жизни – причем, далеко не в самой важной ее части – неприемлемую в таком формате «витиеватость».

Еще более «буквальный» перевод начала суждения выглядит так: «Я 10 сверх того (ю, или: «да впридачу») 5 и стремился подражать/учиться». Именно так трактует табуированный иероглиф ю безукоризненный во всех отношениях Словарь Ошанина – Словарь, который, в свою очередь, ориентируется на древние китайские традиции толкования этой фразы. Общепринятое значение поставленного в тексте омонима ю – это «иметь», «обладать», причем, такое же значение, помимо указанных выше, имеет и табуированный. Здесь же Ошанин дает и литературный перевод этой фразы: «Когда мне стало 15, я почувствовал необходимость учиться».

Для всех остальных этапов своего духовного пути Конфуций оперирует десятилетними (ши) периодами, причем, безо всяких излишних «да еще». Бесспорно и то, что он указывает на свой приблизительный возраст, ибо в реальной жизни не может быть таких совпадений, чтобы все эти конкретные духовные события происходили бы ровно через десятилетие. Но для указания первой «даты», где подобная точность воспринимается совершенно излишней и где такой возраст вызывает подозрение, – он вдруг(!) вводит уточнение в виде «5» лет. С какой целью?

Поэтому у внимательного исследователя текста появляются обоснованные сомнения в том, что существующее ныне понимание первой фразы биографии является действительно верным. Но при этом следует признать также и то, что сегодня однозначный ответ на вопрос, ка́к правильно понимать эту фразу? – отсутствует. Приведем три, а точнее, – целых четыре возможных варианта ее толкования, ориентируясь на древние значения иероглифов из того же Словаря Ошанина.

Первый вариант может быть таким: «В 10 лет я имел (ю, в смысле «приносил») пять (у) [жертвоприношений домашним духам], и у меня возникло стремление к подражанию древним».

Число «5» (у) в Китае было священным издревле, и в данном случае речь может идти о стандартных «пяти видах жертвоприношений» (у сы, о возможном сокращении иероглифа сы мы уже говорили), которыми руководил в своем доме (у домашнего очага, у ворот и т. д.) старший мужчина в семье. Отец Конфуция умер сразу после рождения сына, поэтому вполне вероятно, что Конфуций уже в десятилетнем возрасте стал самостоятельно исполнять эти обряды. И именно это явилось причиной того, что он стал искать древние образцы для их правильного исполнения. Иероглиф сы (БКРС № 12171) – рит. «жертвоприношение», «жертва» – входит также в выражения «приносить жертву духу Земли», «приносить жертву предкам», «очищение жертвою» и др.

Можно предложить читателю еще один возможный вариант понимания этой фразы. Иероглиф у, поставленный в тексте, – «обладать», «иметь» – в древности также имел значение «приглашать к столу», «угощать». Речь могла идти о том, что человека приглашали к жертвенному «столу» (в Китае столов не было, а были циновки) по случаю похорон или жертвоприношений духам. Возможно, Конфуция тоже приглашали, т. к. он в эти свои 10 лет был уже старшим в доме (даже когда была жива его мать). При этом Конфуций не знал, как следует себя в таких случаях правильно вести, по ритуалу. И он обратился к «подражанию» древним, т. е. к поиску правильного ответа на этот вопрос. Итак, второй вариант понимания этой фразы, хотя он и менее вероятен, выглядит следующим образом: «К 10 годам меня уже пять раз приглашали к жертвенному столу, и у меня возникло желание подражать древним в ритуальном поведении». При этом не следует забывать, что число «5» было освящено традицией, и Конфуций его мог использовать обобщенно, – в качестве «благого предзнаменования».

Оба приведенных нами варианта достаточно логичны и пребывают в сфере тех привычных для Лунь юя «жертвоприношений», с которыми уже хорошо знаком читатель. Третий вариант понимания – самый маловероятный, хотя и он по своему духу тоже может быть вписан в общий контекст этой исключительно личной исповеди. Потому что все то духовное, что происходит с человеком, – носит исключительно личный и даже интимный характер.

У иероглифа ю («иметь») существует достаточно древний омоним, который графически отличается от него только тем, что сверху иероглифа «иметь» пририсована «крыша» или «убежище» – горизонтальная черта с тремя косыми штрихами: один – посередине кверху и два – по краям, книзу. Перевод такого иероглифа – «быть снисходительным», «прощать», «великодушный». Кстати сказать, этими же значениями обладает также и табуированный иероглиф. Читателю уже хорошо понятно, что в этом суждении Конфуций пишет об очень личном. То есть, возможно, что в детстве у Конфуция – а он был старшим в семье – были такие случаи, когда он «прощал» что-то своим обидчикам или человеку, поступившему неправильно. Такой поступок, и тем более в детстве, – это большой внутренний подвиг, как бы некое обуздание своего «я». Такое поведение Конфуция могло быть как бы «в подражание» тем древним образцам поведения, о которых в то время должен был знать весь Китай и которые рассказывались в назидание детям, как у нас было принято некогда читать сказки «на сон грядущий». Понятно, что Конфуций был не только очень впечатлительным ребенком, но при этом, возможно, ставил себе в заслугу то, что он что-то «простил» в пяти случаях (хотя повторим, что цифра «5» – это также «счастливое число»). Понятно, что все подобные рассуждения – это предполагаемые нами «фантазии», цель которых – уйти от явно несостоятельного общепринятого понимания.

Итак, наш третий вариант выглядит следующим образом: «К 10 годам я 5 раз прощал проступки своим обидчикам, и у меня появилось стремление и в остальном подражать древним». У впечатлительного ребенка подобное успешное преодоление себя обязательно вызовет стремление к новым подвигам. Для Конфуция эти «подвиги» могли пребывать только в сфере подражания прославленным древним.

Обобщая все вышесказанное, можно предварительно отметить следующее: в любом случае нам ясно, что в первой фразе речь идет не о 15-летнем возрасте, а о том, что желание подражать древним возникло у Конфуция в 10 лет, и при этом он приводит ту истинную причину или те обстоятельства, которые и способствовали возникновению у него стремления к подражанию.

Наконец, существует еще один вариант решения данной загадки, – уже последний. Он самый простой и скорее всего, самый верный. Анализируя все рассмотренные нами решения, мы видим, что хуже всего вписывается в логику наших рассуждений иероглиф «пять», который, к тому же, не вписывается и в общую логику десятилетних периодов биографии в целом. Поэтому попробуем обратить свое внимание именно на этот иероглиф. Грамматическое построение самой фразы подсказывает нам, что позиция иероглифа «5» в тексте – это и есть местонахождение той истинной причины, которая заставила Конфуция обратиться к подражанию древним. И для того чтобы найти эту причину, следует посмотреть по Словарю Ошанина те омонимы, которые имеют в своем рисунке тот же самый характерный знак «5» (он напоминает русское заглавное «Б», выполненное стилизованным «квадратным» шрифтом, т. е. в чем-то похож на арабскую цифру 5).

Любому исследователю понятно следующее: те древние китайцы, которые «подгоняли» духовный смысл Лунь юя под социальную версию, должны были руководствоваться простыми логическими соображениями. Первое: следует исключить, по возможности, все то, что обращает взор читателя к «потустороннему миру». Второе: если производится какая-либо замена неподходящего иероглифа, то новый должен быть омонимом. И третье: желательно, чтобы в рисунке этого нового омонима сохранялся главный характерный знак заменяемого иероглифа, – чтобы оставалась хоть какая-то преемственность первоначальному тексту в самом рисунке.

Первое требование из перечисленных выше было реализовано таким способом, что главный смысловой иероглиф начала этого суждения сюэ – «подражать [древним]» – получил свое новое значение и превратился в социальный термин – «учиться». А если речь идет об обыкновенной учебе, значит, и сама причина такого первоначального подлинного «подражания древним», уже никак не будет логически вписываться в это желание учиться.

В Словаре Ошанина присутствует омоним у (БКРС № 2000), который достаточно прост в написании и который содержит в себе эту характерную «пятерку». Кстати сказать, этот иероглиф хорошо вписывается в текст и по принципу «графической рифмы», – его правая часть полностью повторяет рисунок местоимения «Я», состоящий из этой же «пятерки» вверху и знака «рот» внизу. Более того, это местоимение «Я» тоже читается как у (с другой тональностью). Для того чтобы получить найденный нами иероглиф, необходимо к этому «Я» пририсовать слева ключ «сердце». Такой иероглиф будет иметь следующие словарные значения: 1) «постигать», «понять», «осознать»; сюда же входит выражение «постигать суть вещей» (филос.); 2) «*заставить кого-л. осознать», «*довести до чего-л. сознания», «*просветить кого-л.», «*открыть глаза кому-л.»; 3) «достигнуть внутреннего просветления», «постигнуть умом (чувством)», «осенило»; 4) «очнуться», «пробудиться», «прийти в сознание».

Понятно, что какая-то часть из этих значений носит более поздний характер, и скорее, даже буддийский. Но общее смысловое поле у этого иероглифа остается единым: неожиданно что-то «понять» или «постичь» – как будто «осенило»! Любой человек, знакомый с получением духовного опыта, – а следует еще раз напомнить, что весь текст Лунь юй как раз и пребывает в сфере подобного опыта – скажет без сомнения, что речь в данном случае идет о каком-то внезапном и неожиданном для самого Конфуция событии, – о каком-то внутреннем «озарении». Что это было с ним? – сейчас сказать невозможно, но для нас и не особенно важно. Для нас в нашем исследовании гораздо больший интерес представляет то общее, что характерно для многих людей – Дэ, Вэнь, вэй и, – а не то индивидуальное, «свое», что может произойти у конкретного человека. Судя по всему, Конфуций получил какое-то «видение», которое переполюсовало его внутреннее «Я», – с ним случилось что-то наподобие евангельской мета́нойи – и именно по этой причине его взор обратился к «духам предков» и к обстоятельствам их жизни. Возможно, ему явился шэнь Вэнь-вана.

Обычного человека очень трудно заставить обратиться к исследованию духовных вопросов, – обычно происходит так, как это произошло в жизни Конфуция. Необходимо, чтобы этот духовный мир сначала как-то сам раскрыл себя перед этим человеком, и тогда ему уже не будут нужны никакие дополнительные убеждения или рассказы. В этом случае человек получает какое-то «знание», которое не может переспорить ни один человек земли, знание абсолютное. Или ему как бы «приоткрывается» такое «абсолютное знание». И он с этого времени будет стараться это новое для него знание как-то «расширить» или узнать о нем побольше. Для всего остального мира такой человек становится каким-то «скрытым сумасшедшим». Вот таким и стал Конфуций в свои 10 лет. Он начал «искать», хотя и не читал Евангелия.

Итак, четвертый вариант перевода выливается в простейшую фразу: «В 10 лет я имел видение, и у меня появилось стремление подражать древним». Обратим внимание читателя на тот факт, что если сегодня в своих «видениях» признаваться могут (по общему мнению) только сумасшедшие, то во времена Конфуция такое признание было рядовым явлением. В средние века подобным «видениям» в Китае были посвящены целые книги, – и в их подлинность все верили.

«В 30 лет я утвердился (ли)». Российские переводчики, следуя китайской традиции, дают различные трактовки этому высказыванию. Например: «утвердился в правилах учения (В. П. Васильев); «я уже установился» (В. П. Попов); «обрел самостоятельность» (В. А. Кривцов); «закончил свое становление» (А. С. Мартынов); «встал на ноги» (Л. С. Переломов). Но ни один из подобных переводов не имеет отношения к тому духовному пути, которому посвящена эта автобиография. Единственно правильный ответ – а точнее, правильное направление для понимания этого этапа – дает китайский ученый Ян Боцзюнь, комментарий которого мы приводим по книге Л. С. Переломова «Лунь юй» (Изд. фирма «Восточная литература» РАН, М.: 2000, стр. 307, 308):

В комментарии к этому изречению Ян Боцзюнь обращает внимание на два места в «Лунь юе» – в гл. VIII и XVI, где встречается этот иероглиф. В гл. XIII мы встречаем ли юй ли: первое ли – «стоять», встать» (т. е. это именно тот иероглиф, который мы видим в этом суждении – Г. Б.), второе ли – «этикет», «Правила» (т. е. «ритуал» Ли – Г. Б.). Ян Боцзюнь переводит следующим образом: «Знание Правил позволяет крепко стоять на ногах в обществе». Те же два ли есть и в гл. XVI <…> В обоих случаях ли «стоять» употребляется вместе с ли «Правила», поэтому Ян Боцзюнь дает расширительное толкование: «Лишь в тридцать лет, [постигнув Правила и чувство справедливости], стал отвечать за свои слова и поступки».

Читатель должен понимать, что Ян Боцзюнь воспринимает Лунь юй исходя из единственно возможной для Китая комментаторской традиции, при которой Конфуций рассматривается как социальный реформатор. Но при этом Ян Боцзюнь очень верно обращает свой взор к ритуалу Ли. Фактически, в этом месте суждения мы видим омоним ли («стоять»), поставленный на место Ли исходного – «ритуал». И смысловой перевод этой фразы выглядит так: «В тридцать я утвердился в ритуале». То есть к 30 годам Конфуций не только освоил правила ритуала, но и стал его воспринимать так же духовно, как и те древние, которым он подражал.

И читатель уже видит, что этот второй этап духовной жизни Конфуция является естественным продолжением первого: в 10 лет Конфуций обратил свой взор к подражанию древним, т. е. к ритуалу Раннего Чжоу в первую очередь, а в 30 – он уже полностью освоил эту науку. Какое отношение имеет ритуал к духовной жизни? – Мы об этом уже неоднократно говорили. Подлинный ритуал обращен к «духам», а значит, – он «духовен». Конфуций, как и наш священник Иоанн Кронштадский, получал «благодать» (для Конфуция – это иньское или чжоуское Дэ) исключительно через свое участие в богослужении. Для Конфуция это означает участие в ритуальной службе, связанной с жертвоприношением предкам.