Смерти хватит всем. (Сергей Перов и Наташа Сомова)

Юрий Александрович был бы идеальным убийцей, если его покрывали Алексей Николаевич и Нина Геннадиевна. Недаром она так резво понеслась предупреждать мужчин, что сторожиха на подходе. Скрытный и хитрый Алексей Николаевич мог метить на должность директора. Убрав его руками изведшегося друга, он многое выигрывал.

Охранникам – Веденееву и Алдошину – было легко убить Ямцова, действуй они заодно. Мало ли какие у них личные счеты. Но зачем им труп на охраняемой территории? Подкараулили бы врага в подворотне.

Майор чувствовал, что гадает даже без кофейной гущи. Существовала еще версия Авдеева о постороннем мстителе. Но он должен был нанять киллера, что называется, из местных. Чужой не улучил бы момент. Старшеклассник… Подскочил в коридоре к уходящему директору, заговорил зубы, тот вернулся. Дитя его пришило и вместе с товарищами выкатилось на свежий воздух. Тогда почему Веденеев не обнаружил тело? Потому что гаденыш стянул ключ из наружного кармашка сумки Оли Вороновой и отсиделся в кабинете литературы до и после преступления?

Перов представил себе старое здание школы. Длинный прямой коридор, по одну сторону классы, по другую глухая стена, увешанная стендами. Посередине этой стены проем, выводящий на единственную лестницу с просторными площадками, которые освещают громадные окна. Напротив проема – помещение, размером в полтора стандартных класса. На первом этаже в таком раздевалка, на третьем школьный музей. А на втором узкий коридор буквой Т. Вдоль длинной «палочки» двери учительской и завуческой. Далее поворот в маленький тамбур, где валялся труп Ямцова, и куда выходила дверь его кабинета, вернее, приемной секретаря.

Положим, Веденеев поднялся на третий этаж. Там только ряд запертых классов. Стоя в проеме, ему достаточно было посмотреть направо и налево, чтобы убедиться – пусто. На втором этаже он добросовестно прошелся по букве Т: в учительской люди, больше нигде никого. Он позвал учителей запереть входную дверь… Где был подросток во время обхода? В кабинете литературы на третьем этаже. Директор? В своем кабинете дожидался, к примеру, отца ученика. Настоятельной просьбой встретиться с ним мальчишка и возвратил его на рабочее место. Хитрец пробрался в коридор мимо учительской и завуческой и притаился за углом тамбура. Директор, напрасно потеряв минут двадцать, вышел в тамбур и стал запирать дверь. Мальчик вонзил ему в спину холодное оружие, вернулся в кабинет литературы и заперся изнутри. А утром выбрался из класса и оставался на третьем этаже, пока школа не наполнилась ребятами.

«Нет, он не знал, что у учительницы заболеет муж, и она отдаст ключ Оле Вороновой», – орал охрипший внутренний голос Перова. Но орал, откровенно говоря, от ужаса. Потому что мальчику ничего не стоило выкрасть ключ из учительской. Географичка торопилась и забрала свой, так, почему бы и литераторше не согрешить? А, когда негодяй увидел, как Воронова, заперев класс, сунула ключ во внешний карман сумки, он легко его вынул. Зачем? Чтобы в учительской не светиться. Но импровизация была ошибкой. Заказчик, которому он после убийства обо всем подробно доложил по сотовому из пустого класса, это понял. И утром напал на девочку. Даже, если пропажу ключа она обнаружила накануне вечером, после удара по голове и шока доверять ей полностью никто не решился бы.

Майор Перов чувствовал себя отвратительным скотом и извращенцем. Как он завидовал людям, у которых не хватило бы фантазии на подобные измышления. Потому что эту фантазию не питают статистика подростковой преступности и протоколы осмотра мест убийств, совершенных детьми. То, что он выдумал, было цветочками по сравнению с каждодневной реальностью. И было очень похоже на правду.

– Я тебя достану, малолетний подонок, – вслух посулил Перов, одеваясь для выхода из дома. – И того, кто заказал тебе Ямцова тоже.

В школе его поразили веселье и толчея. Охранники Веденеев и Алдошин загибались от хохота. На второй этаж в сопровождении повизгивающих от ликования малышей торжественно шествовали два абсолютно лысых мальчишки постарше. Перов обогнал процессию и столкнулся на площадке с Алексеем Николаевичем, грозно преградившим толпе дорогу к знаниям.

– Не слишком оригинально в наше время так оболваниться, – поделился первым впечатлением майор.

– Они не оригинальничают, а нарываются на международный скандал, – кисло ответил завуч.

Он обратился к « людям, которых считал состоявшимися», чтобы изгнать их на неделю вон. И велел для паспортного контроля в аэропорту запастись справками о перенесенном тифе, а не надеяться на то, что педагоги подтвердят их сомнительные личности.

Бунтари неторопливо развернулись и царственно удалились. Зрителей Алексей Николаевич разогнал пристальным тяжелым взглядом. Потом объяснил майору:

– Гении. Математик и химик. Обоим по двенадцать лет, оба в выпускном классе – сплошной экстернат…

За заслуги перед наукой ребята были званы в Америку на какой-то конгресс вундеркиндов. В конце прошлого учебного года сфотографировались на загранпаспорта. И на характеристики, которые школа оформляла все лето. И вот в сентябре оба явились с волосами до поясниц, не узнать. Может, они от переизбытка ума так быстро обрастают? Куратор из министерства заклинал придать им прежний божеский вид, родители только что по потолку не бегали от отчаяния. Но мальчишки наотрез отказались расставаться с лохмами. В день своей смерти Владимир Георгиевич послал их с уроков в парикмахерскую стричься. Кричал, что американцы придают большое значение цивильному облику. Вчера строптивцы не явились в школу. А сегодня устроили представление.

Алексей Николаевич горестно вздохнул, хлопнул себя по залысинам и убежал. Гомон перемены сменился тишиной урока. Перов без помех шатался по лестницам и коридорам. Потом навестил завуческую и попросил связать его со школьным бухгалтером. Ничего криминальнее слова «наличка» он не услышал. Да, с родителей собирали деньги и расплачивались с преподавателями, которые не числились в штате, с охранниками. Но были протоколы собраний, приходно-кассовые ордера, квитанции.

– Давайте займемся бумагами, – уныло предложил майор пожилой женщине со страдальческим полным лицом. – Мне надо иметь представление, какова была коммерческая хватка вашего директора.

– Какая бы ни была, а уже сплыла, – всхлипнула она.

6.

Слава Авдеев носился по домам и офисам до изнеможения. За два года, в течение которых по разумению лейтенанта прилично было мстить обидчику, он выделил три ЧП. Увечье взорвавшего газовый баллончик мальчика, отчисление любительниц коньяка, о которых говорил Перову и Наташе. И четверка за устный выпускной экзамен по литературе, о которой узнал после их ухода.

Это было в год, когда школьников только пугали ЕГЭ. Отличник с первого класса предвкушал честно отработанную золотую медаль. Результаты письменных экзаменов не разочаровали. Устные он сдавал себе на пятерки любимым и любящим учителям. И вдруг на последнем испытании Владимир Георгиевич, возглавлявший комиссию, придрался к ответу и потребовал «хорошо» вместо «отлично». Учительница литературы всплакнула прямо за экзаменационным столом, но изменить ничего не смогла. Выпускной вечер бедняга проигнорировал, контактов с одноклассниками не поддерживал. Друзья не знали, как он забрал аттестат, поступил ли в институт. Мнение было однозначным: не блистал, брал усидчивостью, но на финише подножки не ставят. Раз уж десять лет «тянули», отдайте человеку его золото, пусть радуется.

С отцом, угрожавшим уравнять в инвалидности директора и сына, загадок не возникло. Он дважды прооперировал кисть мальчика в лучшей российской клинике, прихватил все, что переводится в валюту, причем не только свое, и отбыл с семьей за границу на пожизненную реабилитацию. Поскольку он взыскал с родины, сохранение его кровожадного интереса к Ямцову представлялось маловероятным.

Грубая мама, объявившая Владимира Георгиевича своим должником, заправляла туристическим агентством. Слава Авдеев таких красивых женщин еще не видел. Ему недавно стукнуло двадцать три. И он не мог взять в толк, как мушкетеры осмелились отдать Миледи палачу. С ней стоило поговорить по душам. Ведь не сразу она стала преступницей. Наверняка поддалась бы перевоспитанию, займись им порядочный мужчина. Сослуживцы над ним подтрунивали, но лейтенант упорствовал в благоговении перед редкими совершенными созданиями.

Со специалисткой по отдыху они сразу поладили. Она позволяла себе роскошь искренности с юнцами, у которых в ее присутствии на лицах появлялись безумные мечтательные улыбки.

– Да, господин лейтенант, моя Алина была пьяна и жалка. Но, главное, беззащитна. Я волокла ее к машине сквозь строй одноклассников, хронически балующихся спиртным и экстази. И активисток из родительского комитета с постными рожами. Стоило показать им наши с дочкой спины, как они развопились: «Какое безобразие»! Я оглянулась: к ним приближался директор. Ради него они и трепыхались. Разве в тот неловкий момент я сулила кому-нибудь кару? Нет, я молчала!

Дома мать задала Алине жестокую трепку. Потом проконсультировала дочь у нарколога и психотерапевта. Наняла репетиторов по всем предметам, чтобы она не отстала от программы. Наконец, истекли две недели условного исключения. Они приехали в школу, в тесный кабинет Ямцова. Тот едва кивнул на приветствие и сообщил, что решением педагогического совета Алина отчислена. Сунул в руки матери готовые документы. Девочка испугалась потерять подруг, разревелась и поклялась, что больше никогда не приложится к бутылке. Директор и глазом не моргнул.

– Я тоже струсила, – призналась собеседница Авдеева и чарующе улыбнулась. – Я не слишком богата, господин лейтенант. Коплю дочери на высшее образование, но коммерческое среднее не потяну. А хороших бесплатных школ, где хоть тень былых традиций витает, осталось мало. Вы же понимаете, перевести Алину с положительными характеристиками стоило одних денег, а с отрицательными других, несравнимо больших. И вообще, учителя везде одинаковы. Предвзятое отношение к нарушительницам дисциплины у них в крови. Они не дали бы дочери покоя и на новом месте.

Она отослала Алину в коридор и прямо спросила, можно ли купить восстановление. Ямцов отрицательно замотал головой – слишком много шума было из-за этой истории. А почем радужное жизнеописание ученицы? Директор не стеснялся круглых чисел. Мать отсчитала купюры. Он незамедлительно вытащил из ящика стола готовые новые характеристики, порвал старые и нагло заверил, что не ставил перед собой цель сломать судьбу ее девочки. Тогда она и взбесилась, и забыла все, чему научил бизнес. В дверях при секретаре сказала, что он ей должен.

– Но мне Ямцов хоть продал то, что нужно. А моего соседа попросту надул, – досадливо бросила мать Алины. – Впрочем, меня это не касается, я не охотница до чужих дел.

Лейтенант Авдеев решил, что она не из тех, кто нанимает киллера – лишние расходы. Уходил он со смесью возмущения и печали в душе – еще один шедевр

На очереди был несостоявшийся медалист Вася Ермилов. Лейтенант позвонил в учительскую, чтобы выяснить, где парень живет. Трубку снял Перов, чем привел Славу в состояние вялого недоумения. Майор дотерзал бухгалтера и жаждал слез следующей жертвы. Он пообещал узнать адрес Ермилова, назначил Авдееву встречу на ближайшем перекрестке и велел «надеяться на лучшее и готовиться к худшему». Нарвавшись на неутомимого майора, лейтенант в призывах не нуждался – всегда был готов.

Сыщики перекусили пельменями в относительно чистой забегаловке. Слава порывался доложить Перову о результатах своих усилий, но тот перебил:

– После еды, по дороге.

«Тридцать лет, солидный возраст, – мысленно посочувствовал Авдеев, чей аппетит от темы беседы не зависел. – И жевать может только в тишине, и за свою Наташу Сомову обеими руками держится. Даже ко мне вчера привел. Она, конечно, милая, но до мадам из турагентства ей далеко».

На ветреной сентябрьской улице при обмене информацией выяснились детали, расстроившие Авдеева. Казалось, что майор вырвал у него козырную карту. «У Перова чутье на стоящие контакты. А я вечно занимаюсь тем, что потом отбрасывается, – думал Слава. – Он мог продиктовать мне адрес в трубку и благословить. Нет, навязался в напарники, контролер. А ведь Ермилова я выискал через собственных одноклассников».

Но майор вовсе не собирался отнимать у лейтенанта лавры. Просто случайно оказался у телефона и захотел проветриться, составив Славке компанию. И уже после выяснил, что Вася Ермилов жил в доме, стоящем наискосок от школьного сада, возле ограды которого неизвестный напал на Олю Воронову. Учителям парень запомнился крепкой обеспеченностью своей семьи и редкой целеустремленностью. Учитывая рассуждения майора об убийце из своих, Ермилов мог быть им. За год-другой примелькался охранникам, им и невдомек, что нынешней осенью он уже не школьник. С проникновением в школу, знанием порядков, обстановки, привычек учителей и ненавистного директора у Васи проблем возникнуть не могло.

Дом Ермиловых оказался коттеджем, построенным лет двадцать назад. Тогда обитатели «частного сектора», не имевшие права даже в очередь на государственную квартиру встать, ломали деревянные развалюхи и возводили небольшие кирпичные строения. И дед Васи не отстал. Родители Ермилова жили в Австрии, так что стар и млад существовали вдвоем.

На звонок Перова и Авдеева вышел худой мужчина лет шестидесяти пяти с заурядными морщинами и пытливыми черными глазами. Он опирался на пластиковый костыль.

– Милиция? – недоверчиво переспросил старик. – К нам ваш брат еще не захаживал. Ладно, мне не до вас. Идите к внуку на задворки, туда, туда, за дом.

Вася Ермилов, невзрачный жилистый юноша запаливал костерок. Огню предавались жухлая трава и сухие ветви. И кое-что еще. Авдеев отвел руку Васи с горящей лучиной, выхватил из кучи потрепанный учебник геометрии и сноровисто перелистал. На последней странице была таблица для указания фамилий временных владельцев, года владения и отметок о состоянии книги.

– Зачем это? – полюбопытствовал майор.

– До недавнего времени учебники в школьных библиотеках бесплатно выдавали. Теперь покупают, но учителя вовсю пользуются старыми хорошими по той же системе – взял, отучился, сдал. Ух, ты!

Восклицание относилось к записям в таблице. На предпоследней строчке было разухабисто выведено: «Ермилов Василий». На последней – ровно и округло: «Воронова Ольга». Авдеев поднял растопочный материал по истории и химии, затем приказал обескураженному парню:

– Веди в дом, варвар.

Ермилов насупился и подчинился.

Легенду он сочинил немудреную. Пошел, дескать, выносить ведро с кухонными очистками на помойку, тут, за углом, и нашел книги. «Геометрию» узнал сразу. Авдеев проверил. Действительно, учебник истории был совсем новым, без таблицы. А учебник физики достался Оле после какой-то Ивановой Е.

– Рядом еще тетрадки валялись, – добавил красок Ермилов. – Но я их не взял.

– Помолчи и сосредоточься, – велел рассказчику Перов.

И послал Авдеева к мусорке в режиме «одна нога здесь, другая там». Слава вознегодовал, молча, и сгонял. Однако мусор вывезли. Ни в контейнерах, ни вокруг тетрадей Оли Вороновой не было.

– Теперь продолжай, – будто магнитофон включил Ермилова Перов.

Сначала Вася впал в раж добропорядочности и собрался передать учебники девице. Представил, что над ней одноклассники поиздевались. За потерянные книги надо было платить. Да еще взамен что-то в библиотеке выпрашивать. Но чем больше он размышлял, тем приятнее ему становился другой вариант: Олька возненавидела школу, выбросила в знак протеста эти источники знаний, и вдруг они к ней возвращаются. Мерзко. Сам Ермилов избавился от всего, что напоминало о школе. И этот случайный привет из недавнего прошлого решил сжечь. Приступил к осуществлению, но менты помешали.

– Мы всегда вовремя, – оскалился Слава.

От знакомства с Олей и ее одноклассниками Вася мудро не отпирался. От того, что часто сталкивался с Вороновой в прошлом учебном году по пути на занятия и с занятий тоже.

– Мне два шага до дома, ей – шесть. Но из-за садовой ограды напрямик нельзя. Все, кто живет в этой стороне, вынуждены кружить вдоль нее. Конечно, сталкиваемся, кружа.

– Конкретнее о встречах с друзьями, – потребовал майор.

Ермилов сразу сделался упрямым и неуступчивым. Он обходит каждого школьного знакомого за версту. Он никогда не заговорит со свидетелями своего недавнего унижения на экзамене. Ему противно ходить мимо школы, не то что заглядывать в нее. Он выбирается за калитку, чтобы купить продукты и вынести мусор, дед не даст соврать. Он – затворник. Зубрит немецкий, чтобы уехать к родителям в Австрию и получать высшее образование там.

– Тебе известно об убийстве директора? – не выдержал Авдеев.

– Какого? – мрачно спросил Вася.

– Ямцова Владимира Георгиевича, – не без сарказма ответил лейтенант.

Парень не успел отреагировать.

– Не на моего ли внука вы намерены взвалить ответственность?

Все обернулись. На пороге комнаты Васи стоял разъяренный старик.

– Мы ведем расследование, – спокойно откликнулся майор Перов.

– Послушайте меня, молодые люди, – зло сказал дед и пристукнул костылем. – После войны в моей школе директорствовал фронтовик. Ван Ваныч. Вместо правой руки у него была культя. Я, между прочим, ростовчанин, мне про детскую преступность лепить не надо. Мы такое творили, до чего нынешние не додумаются, даже если сильно жрать захотят. Так вот, проштрафившихся Ван Ваныч звал в свой кабинет, ставил в ряд по стойке смирно и наподдавал культяшкой по рылам. А она у него тяжелая была. Маменькины сынки потом размазывали под носами кровь с соплями и клялись его пришить. Но Ван Ваныч умер в своей постели в глубокой старости. И весь город на его похоронах обрыдался. Потому что юнцы не затаивают обид. Обидчику достается или сразу, или никогда.

– Спасибо за мемуары, – проворчал Слава Авдеев.

Дед хмыкнул и обратился к Перову:

– Ведите расследование, ведите. А то пока оно вас ведет.

7.

– По-моему, он все врет, – заявил Слава Авдеев, шагая с майором Перовым по блекнущему к вечеру городу.

– Вторая смена в разгаре. Дуй в школу и потряси его приятелей, – взглянув на часы, распорядился майор. – Я буду в управлении. Пора отчитываться перед родимым подполковником.

На сей раз лейтенант с удовольствием сменил направление. Он желал доказать ломаке Перову свою правоту. Потому что Сергей явственно скис после отповеди ехидного деда Васи Ермилова. Будто не догадывался, что старик будет выгораживать единственного внука. Шпана ростовская! Нашел чем перед милиционерами хвастаться.

Подполковника Перов не застал. И легкомысленно рванул домой, где был вознагражден. Наташка плескалась в ванне, правда, заперев дверь.

– Я раскрыла твое убийство, – крикнула она Сергею.

– Откинь крючок, я ничего не слышу, – притворился майор.

Пока девушка старалась, не прерывая купания, дотянуться до крючка длинной ручкой массажной щетки, Перов успел содрать через голову рубашку и снять носки. О привычке Наташи наливать воду выше аварийного слива он совсем забыл. Поэтому, когда ворвался и прямо в брюках плюхнулся в ванну, по закону Архимеда вытеснил на пол столько жидкости, что через десять минут соседям снизу нетрудно было бы определить его вес. Вместо любовных утех порывистый майор елозил тряпкой по кафелю, чертыхался, выжимал штаны, жалел себя. А жестокая Наташа в это трудное для мужчины время несла какую-то чушь.

Ее тетушке, изволите ли слышать, понадобилось кольцо с крупным сапфиром в усыпанной бриллиантами платиновой оправе. Старинное, а не новодел. Майор эту желчную особу на дух не переносил, впрочем, как и она его. Поэтому, выжимая мокрую тряпку, взорвался сразу:

– Тата, я не ювелир!

– Сереженька, ты дурак, – окрылила его Наташа. – Она не для себя ищет, а для подруги.

– Все равно не ювелир, – уперся майор.

Но постепенно навострил уши. Дочка подруги втихаря вытащила фамильную драгоценность из шкатулки, чтобы повыпендриваться в школе. На палец надеть побоялась, положила в сумку. По пути на девочку напали, ударили по голове и ограбили. Теперь она в больнице, а мать мечется по городу в поисках замены кольцу. Женщина взяла бы грех на себя и сказала мужу, будто потеряла сапфир. Но это стопроцентный развод: кольцо принадлежало его прабабушке, бабушке и матери. Он не простит. Девочка от раскаяния исстрадалась и плохо поправляется. Мать в истерике. Нормальная человеческая трагедия.

– Тата, ты про Олю Воронову? – осторожно спросил Сергей.

– Про нее, Сереженька. Никому не был нужен ключ от класса, только кольцо. Она, наверное, хвасталась им в школе, обещала продемонстрировать. Теперь ты быстренько во всем разберешься, и мы устроим праздник.

Перов мог бы поклясться, что в тот вечер совершенно не думал об убийстве Ямцова. Более того, рассказу Наташи он особого значения не придал, хоть и благодарил ее неумолчно. Сергей был уверен в том, что мать Вороновой сама потеряла кольцо. И теперь пыталась переиначить историю его пропажи, опробовала ее на приятельницах, втягивая их в поиски похожей вещи. Может, ей помогали лишь из корысти или жалости? Сергей расслаблялся с Наташей, которая всегда становилась покладистой и нежной, вообразив, что раскрыла убийство. Он спал и даже во сне чувствовал – сладко спит. А на рассвете вдруг открыл глаза и понял – многое изменилось. Так бывает, когда бездумно вертишь странный предмет, не ведая его названия и назначения. И неожиданно осеняет – да этим кнопки из картона выковыривают.

Он сам сварил Наташе кофе, покрыл булку сыром и отутюжил брюки, в которых вчера неудачно принял ванну. Он обращался к невесте: «Кошечка моя», а она все настойчивее предлагала «сделать для него что-нибудь прекрасное». Соревнование по ублажению друг друга прервалось телефонным звонком. Мать Наташи передала, что тетка рыскала по ювелирным комиссионкам и обнаружила кольцо с сапфиром, подходящее под описание. Сегодня к открытию они с Вороновой старшей туда собрались. Но цену за него назначили неимоверную. И предприимчивая тетушка вспомнила о домашнем и ручном майоре милиции. Через сестру и племянницу она просила у Сергея консультации: если это украденная у девочки вещица, нельзя ли вернуть ее бесплатно, не привлекая к делу сурового отца семейства.

Наташа пересказывала майору просьбу тетки, а он торопливо натягивал еще горячую от утюга одежду.

– Ты куда? Что мне ответить маме? – растерялась девушка.

– Пусть тетушка пригласит Воронову к себе. В десять я буду, – пообещал Перов и бросился к выходу. Но у порога притормозил: – Тата, подчеркни, что я не поощряю дамской самодеятельности.

Слава Авдеев тем временем тщательно скреб бритвой тугие от молодости и надутые от важности щеки. Так бреются именинники и победители. Вчера майор гонял его, как савраску, не удосужившись обсудить детали совместного сыска. А сегодня Перова ждет сюрприз! Слава со вкусом ел и с наслаждением пил. Оделся, улыбнулся своему отражению в зеркале и ему же сообщил: «Элегантный я парень».

Что может разрушить великолепие? Только сомнение в нем. А засомневаться лейтенанту пришлось. В отделе ребята сказали, что Перов совещается с подполковником. Дежурный потряс деталью: начальник явился на телефонный зов майора за час до начала рабочего дня.

– Каждый из нас может его вызвать? – игриво поинтересовался Слава.

– Смотря зачем, – сухо растолковали ему. – Перову в девять утра надо провернуть какую-то авантюру, а подполковник любит вникать в его великие замыслы.

«Так портят людям светлый день, – подумал Авдеев. – У меня реальная сенсация. У Перова безумный проект. И я томлюсь в передней». Томился он за своим столом над отчетом, поэтому о высоте его помыслов никто не догадывался. Парни балагурили и ждали. Минут через двадцать в комнате появился майор.

– Рекорды бьешь, Серега? Снова один все распутал? – обступили его сыщики.

– С Авдеевым трудимся, – не впал в искушение Перов. – Кстати, где он?

– Здесь я, – оживился польщенный Слава. И выпалил то, что распирало изнутри: – Я вчера, когда вернулся в школу, такое нарыл! Вася Ермилов врет, что не общается ни с кем. Общается с Паниным, одноклассником Вороновой. Панин это тоже скрывал. Надо устроить им очную ставку.

– Молоток, – похвалил его Перов. И вконец расстроил: – Не знаю, пригодится ли нам секретный приятель Ермилова. Слава, ни шагу отсюда, ты мне скоро понадобишься.

После его ухода оперативник Леня, приглядевшись к Авдееву, весело призвал:

– Выше нос, мужик. Серега бегает, высунув язык, чтобы никого не обременять мелочевкой, на которую только сам и обращает внимание. Он народ бережет. До нас это тоже не сразу дошло, думали эгоист и карьерист. А у него в башке особая программа. Дошло?

Лейтенант сразу перестал хмуриться. Однако, от чего в данном случае оберегал его майор, не уразумел. От рутины? От перегрева? От успеха?