Смерти хватит всем. (Сергей Перов и Наташа Сомова)

«1. Татьяна Петровна отлучалась в туалет на втором этаже на пять-семь минут. Потом спустилась к мужчинам в холл, где застала Нину Геннадиевну, которая пришла сообщить им, что сторожиха тащится из дома, и ей вот-вот придется открывать. Татьяна Петровна осталась с мужчинами, а Нина Геннадиевна отправилась в туалет. И на лестнице услышала голос сторожихи. Поэтому решила, что в уборную не к спеху, и дождалась коллег между первым и вторым этажами. Все это время Арина Андреевна одна сидела в учительской. Получается, возможность заколоть директора была у любого.

2. Путаница с охранниками. Они не сдавали объект сторожихе по, как сами определяют, капризу Ямцова. Злосчастная баба постоянно опаздывала, охранники возмущались. И директор вместо приведения в чувство ее, приказал им оставлять хозяйство после осмотра дежурному учителю. Вредным мужиком был этот Ямцов. Но суть не в его характере. До девятнадцати сорока пяти оба охранника пребывали внизу. Директор мимо них не проходил. Затем один парень остался у входа, а второй прошелся по коридорам. Божится, что возле кабинета трупа не было. Но проверять, заперты ли комнаты, в его обязанности не входит. Следовательно, готовый к отправке домой Ямцов мог в этот момент стоять за дверью своего кабинета.

3. Ключи от классов вешают на доску в учительской, и сами педагоги смотрят, что у них открыто, что закрыто. Только директор ключ от своего кабинета носит с собой. Значит, попрощавшись с коллективом, он мог спуститься в холл и вернуться обратно. Но почему его охранники не видели? Так заняты благополучным исходом детей, что не обращают внимания на выходящих взрослых?

4. На доске отсутствуют ключи от кабинетов литературы и географии. Учителя в отличие от пятерки верных друзей торопились по домам и машинально сунули их в карманы? Как часто это случается»?

3.

Майору нечего было делать в школе – учителя, охранники и сторожиха, все под рукой, говорили четко, толково. Он приехал домой с намерением хорошенько выспаться. Но отдыхал недолго. Порычал под контрастным душем, напился горячего чая с лимоном и вдруг передумал снова укладываться в постель. Бывают небольшие помещения, залитые кровью и забитые трупами. Входишь туда и чувствуешь только тошноту. Но здесь, на просторе трех этажей, где единственное мертвое человеческое тело казалось точкой, витал дух преступления и холодил кожу между лопатками. А, когда речь идет о коже милиционера из убойного отдела, это – серьезное ощущение. Перов просмотрел свои записи и неодобрительно отшвырнул блокнот. В таком муторном состоянии лучше не размышлять, а двигаться, загружаться информацией под завязку, не пытаясь делить ее на важную и ерундовую. «Встречу народ лично», – пробормотал Сергей, оделся и своим ходом добрался до опасного для жизни учебного заведения. Было пять часов утра.

Брошенный на растерзание хнычущей сторожихи участковый возликовал, крепко стиснул руку майора и немедленно испарился. Очень скоро Сергей перестал осуждать его за нерадивость: секунда с этой женщиной должна была засчитываться небесной канцелярией за сутки искупления грехов. Причем, в режиме нон-стоп. Для нее хорошими были люди, которые « с пониманием относились к вынужденным опозданиям, разрешали уйти пораньше, сопутствовали при обходе здания и давали взаймы на неопределенный срок без процентов». Ничего особенного, как говорится, мечтать не вредно. Но Перову еще не доводилось встречать существа, числящего всех остальных в супостатах и безостановочно их проклинающего. Вот директор здоровался с ней сквозь зубы, и правильно, что его убили. Она-то, ангел, жизнью замордованный, не гордый. Деваться некуда, всякое унижение и поношение стерпит. Но она единственная. А любой другой и насквозь проткнуть железякой может, осерчав. Обидчивые все, сволочи. Вон Алексей Николаевич свой пухлый зад лишний раз не поднимет. Хотя разве труд для молодого здорового мужика пройтись с ней по громадному мрачному зданию? Что, не ее правда была, когда боялась? Сердце чувствовало – везде убийцы. Нет, подобных Алексею Николаевичу типов, физически устранять необходимо. Заслужили, гады, не помогали несчастной женщине. Но ведь могут сдуру и перепутать, и ее, безвинную, порешить. А у нее дочка…

Майор пробовал утихомирить ее, но проиграл вчистую. Поэтому, когда в дверь замолотил парень из «секьюрити», он чуть не бросился ему на шею, тепло вспоминая участкового. Охранник понятливо усмехнулся и избавил Сергея от дальнейших мук простой фразой:

– Беги, Петровна, к дочке. Обойдемся без формальностей, сегодня с тобой милиция сторожила.

Минут через десять явился второй охранник и дама средних лет с помятыми напудренными щеками.

– Я учитель географии Арефьева. Пришла пораньше, сегодня мой класс дежурит, – нервно сообщила она, когда майор представился, и заторопилась мимо.

Но прежде чем миновать сыщика ей пришлось растолковать ему, что такое «дежурный класс». Труд платных охранников был эффективен только при наличии более двадцати неоплачиваемых помощников, которые следили за порядком на переменах, проверяли наличие сменной обуви, собирали по классам сведения об отсутствующих и опоздавших, помогали в столовой.

– А, это и у нас было, – сказал Перов. – Я думал, за годы все изменилось, и дежурный класс чем-то другим занимается. Почему на доске нет ключа от кабинета географии?

– Да, всем кажется, что после их выпускного, в школе кардинально меняются порядки. А приходят на двадцатилетие окончания, и рыдают над каждой сохранившейся партой и традицией. У вас это еще впереди. С доской – проще простого. Я тех пятерых рвачей, которые покрывают безобразия друг друга, терпеть не могу. Поэтому в учительскую, где они по понедельникам окапываются, не зашла. Знала, что завтра, то есть сегодня, мне первой приходить. А кому и что может понадобиться ночью в кабинете географии?

Она вытащила из сумочки ключ и энергично потрясла им перед носом Сергея. Перов не поленился посетить с ней царство глобусов и карт. Там не было ни убитых, ни убийц.

Охранники с утра пораньше стали приветливей, чем ночью, когда майор поднимал их с кроватей. Они разоткровенничались про девочек, которым «школьный возраст класса с шестого не дашь». Охарактеризовали свою работенку, как непыльную, малодоходную и скучную. Прелести выпускниц были слабой компенсацией. Сергей мог гордиться собственной прозорливостью – третьим пунктом записей – о том, что взрослых охранники в упор не видят. Для парней учителей и впрямь не существовало. Они пытались наладить с ними добрые отношения, но господа педагоги повели себя высокомерно. Оскорбили предупреждением: «В кабинеты не лезьте, там материальные ценности, за которые мы несем ответственность. И не вздумайте заигрывать с девочками и заглядывать им под юбки».

– За что же вас так приласкали? Поймали за руки, когда вы тащили на улицу школьные ободранные стулья? Подслушали, как склоняете юных красоток к сожительству? – засмеялся Сергей.

– Веришь, майор, зависть. Им чудится, что мы деньги лопатой гребем. Двое суток демонстративно что-то перемножали на калькуляторе. А потом только ленивый не прошипел: «Такую сумму мы за год потом и кровью зарабатываем». Мы объяснили, это все – агентству, нам только процент достается. И слушать не стали, интеллигенты. Поэтому мы с ними, как они с нами. Реагируем только на незнакомых. А перемещения своих – не наша головная боль.

Постепенно школа ожила. Сергей Перов вслушивался и вглядывался в стайки детей. Общий гомон казался радостным и беззаботным, хотя и лиц печальных было достаточно, и слова прорывались из фона всякие. Он все сильнее ощущал волнение, будто предстояло отвечать невыученный урок или передирать контрольную с чужой шпоры. Майор не без удовольствия напомнил себе, кто он, и поднялся в комнату завучей. Одинаковыми с Алексеем Николаевичем полномочиями к изумлению Перова были наделены еще четыре немолодых дамы. «Куда вас столько»? – думал Сергей, выдерживая две громких и две тихих одномоментных истерики по поводу гибели Владимира Георгиевича Ямцова. Тем не менее, женщины пообещали любое содействие, если милиция не взбудоражит учеников. Прозвенел звонок. И через минуту стало тихо-тихо. Неприятное ощущение – то ли звук выключили, то ли ты оглох. Перов торопливо вышел и отправился бродить по коридорам. На первом этаже из спортзала доносился стук баскетбольного мяча по деревянному полу, из актового – какое-то мычание под рояль, из столовой – звяканье посуды. Тишина оказалась не мертвой, настроение майора слегка улучшилось.

На втором этаже неплотно прикрытая дверь выдала Сергею секрет некой оскорбленной в лучших чувствах «англичанки».

– Итак, Львов, твоя мать жаловалась на меня в министерство? Остроумно! Оно давно никакого отношения к школам не имеет. Передай ей… Все передайте своим родителям, что преподавание иностранного языка, без которого сейчас карьеру не сделаешь, – мое хобби. Вы интеллектуально убоги, поэтому поясняю: хобби – бесплатное занятие для души. Если меня уволят, я буду счастлива. Понимаете? Мне стыдно бросать вас на произвол судьбы и искать нормальную работу. А в случае увольнения придется. Но прежде, Львов, я перестану натягивать тройки тебе и остальным. Благодарите в конце года Федора Львова и его маму…

Такого накала откровенности Перов не ожидал. Он непроизвольно отшатнулся. Ретировался на третий этаж и увидел нечто занимательное. В рекреации на паркете валялись цветные рюкзаки и полиэтиленовые пакеты. От этого причудливого холма в разные стороны кучками разбредались девочки и мальчики. А растерянная темноволосая женщина вопрошала их затылки:

– Она не предупреждала? Не заболела? С ней никто по телефону не общался?

Майор не был расположен вмешиваться. Но прочитал на двери, которая не пускала целый класс к знаниям: «Кабинет литературы». Второй непроверенный вчера милиционерами по причине отсутствия ключа. Он отозвал женщину в сторону, представился, выслушал ее и забеспокоился по-настоящему. Перед ним были неприкаянный одиннадцатый «в», вообще-то занимавшийся по вечерам, и готовая заплакать «литераторша». Ребята купили билеты в консерваторию на единственное выступление мировой знаменитости. Растроганная пристрастием к классике учительница не возражала против переноса их урока на утро. Ничего особенного в этом не было. Ученики заспорили, с какими пересадками быстрее добираться на метро. И тут ей позвонили по мобильному. Муж сказал, что задыхается. Он недавно перенес инфаркт. Она возблагодарила Небо за отмененный урок и крикнула отличнице и умнице Вороновой:

– Оля, я убегаю, срочно. Закрой кабинет, ключ возьми с собой, мне сейчас не до объяснений в учительской. Завтра не опаздывай!

Но уравновешенная и ответственная Воронова, как в воду канула.

Из учительской позвонили на работу отцу Оли. Тот подтвердил худшие опасения майора: его живая и здоровая дочь в восемь тридцать отправилась в школу. Пока Сергей терзал вопросами одноклассников Вороновой, парни из его отдела разыскивали девочку. В результате Перов помчался в травматологическое отделение ближайшей больницы.

Бледная хорошенькая Оля с забинтованной головой силилась облегчить труд майора, но мало что успела сообразить. Она шла, как обычно, дворами. Ей предстояло обогнуть огороженный школьный сад, то есть какой уж теперь сад, просто территория… Ее ударили сзади, выхватили сумку с учебниками, она принципиально рюкзак не носит… Все… Очнулась она в палате. Ей очень больно. Уже полчаса ревет, переживает из-за доверенного ей ключа…

– Оля, куда ты его положила? – допытывался Перов.

– В сумку. Когда наши вышли, закрыла дверь и сунула его в кармашек на молнии.

– Кто-нибудь присутствовал при этом?

– Да почти все, они меня ждали.

– А дома ты ключ не вынимала? Сумку не меняла?

– Нет, честное слово.

Сергей не стал ее утомлять. Пожелал выздоровления, пообещал навестить родителей. И отправился в ординаторскую.

Щедрые доктора тоже не обогатили его сведениями. Найденную в буквальном смысле слова под забором Воронову скорая доставила полчаса назад. Девочке предстояло малоприятное обследование и лечение. Ей повезло, что школа и больница находятся рядом.

Сослуживцы майора уже приготовились к выезду на место происшествия. Был шанс, что удастся разыскать свидетелей нападения на школьницу. Был даже шанс, что оно как-то связано с убийством директора школы.

4.

– Ты опять расследуешь какую-то пакость и пребываешь не в духе, – грустно констатировала Наташа Сомова, окинув жениха внимательным взглядом.

Перов действительно мало походил на рекламный образчик бодрости и оптимизма. Он проторчал в школе до прибытия сторожихи и новостями не разжился. Хуже того. Учителя на его глазах менялись, будто натягивали гидрокостюмы. Вот-вот влезут в ласты, опустят на лица маски для подводного плавания, зажмут в зубах дыхательные трубки и нырнут. Они все чаще говорили с майором «высоким штилем», окартинивались, приобретая гордую осанку и манеры, напоминающие светские. Когда одна из завучей на просьбу рассказать о взаимоотношениях учителей холодно бросила: «В нашем сплоченном педагогическом коллективе, товарищ милиционер, превыше всего ценятся нормы морали, нравственности и профессиональной этики», Сергей понял, что толку не добьется.

С детишками тоже сладу не было. Эти безалаберные создания вокруг себя ничего не замечали. Они не могли сказать, что делал во время урока сосед по парте. Оля Воронова уверяла, что прятала ключ при пятнадцати одноклассниках. Но лишь две девочки подтвердили:

– Вроде что-то в сумку клала.

Да и что взять со школьников, занятых только собственной реакцией на сверстников, которым они до лампочки. И ограбления Вороновой среди бела дня люди не соизволили заметить. Наткнулся на нее старик, выгуливавший болонку. Она еще без сознания была. А сколько человек мимо девочки прошмыгнули? Впору благодарить рок за то, что не изнасиловали, не добили.

Невзирая на махровую хандру Сергея, Наташа хорошего настроения не потеряла. Поругала мерзавцев, повозмущалась и вдруг серьезно упрекнула Перова:

– Сереженька, ты сам виноват. Сплетни надо собирать около, а не внутри. Тебе, насколько я понимаю, что угодно может пригодиться, кроме молчания.

– Ты меня критикуешь, дилетантка? – вспылил майор.

– Ваш лейтенант Слава Авдеев окончил эту школу лет восемь назад, – улыбнулась Наташа. – Может, с ним тебе будет легче.

И Сергей вспомнил, что сегодня она единственная, кто ему улыбнулся. Тата не только советы давать была горазда. Она вызвалась съездить вместе с майором к Авдееву, соблазнительно напевая:

– И получится чудная прогулка перед сном.

Усидеть в кресле измотанный Перов не сумел. Сосредоточиться пока было не на чем, зато отвлечь от самого тяжкого труда – бесплодных размышлений – болтовня Наташки могла. Он позвонил Авдееву, пригрозил своим явлением с девушкой.

Через полтора часа, разглядев гостей в глазок, Слава Авдеев начал что-то крушить у себя в прихожей.

– Самогонный аппарат рубит, – заинтригованно предположил Сергей.

– Не-а, любовницу в шкаф загоняет, – заспорила Наташа.

Лейтенант так и не объяснил громовой заминки. Покраснел и пробормотал:

– Товарищ майор, вы по телефону не прикалывались?

– Я прикалывался? – возмутился Перов.

– Извините, – понурился Слава.

Сергей решил, что своей несдержанностью все испортил. Сморозил парень глупость, это не повод на него рычать. Тут-то ему и пригодилась Наташа. Исподволь, ласково, на вкус Перова слишком, девушка вытрясла из Авдеева то, чем мужчина с мужчиной не делится. Разошедшийся Слава даже обзвонил своих бывших соучениц, уточняя кое-какие детали. Майор вжался в диван и пытался соединить его воспоминания и свои впечатления в нечто целое. Бесполезно. К обилию данных нужно было сначала привыкнуть, а уж потом приспосабливаться.

В сущности, Слава Авдеев поведал о трагедии элитной школы. О том, как нарожали детей новые хозяева жизни, пристроили в учебное заведение, созданное для отпрысков старых, и что из этого получилось. Прежние сильные мира сего неохотно, правда, но делились связями: лечили учителей у своих врачей, причесывали у своих парикмахеров, доставали им дефицит – от кофе до шмоток. Властные мира сего приказывали каким-нибудь предприятиям отремонтировать классы, купить столы, оформить интерьер. Нынешние же и сильные, и властные существовали гораздо шикарнее прежних, но помочь школе за счет фирм или государства не могли, а за личный не желали. Давно миновал краткий период, когда честь образовывать чадо именно здесь стоила долларовой взятки директору или облицовки школьного вестибюля мраморной плиткой или пары компьютеров. Контингент учащихся по-прежнему был отборным. Проку от его высокой сортности не было.

Впавшие в нужду учителя перегрызлись между собой. Их немного и изредка сплачивала зависть к сытым, холеным питомцам. За работу держались лишь те, кто либо учил в школе собственных детей и внуков, либо не собирался опускаться до преподавания отбросам общества из трущоб. А родители стали ужасающе требовательными и почтения к сеятелям «разумного, доброго, вечного» не испытывали. Их наследников лучше было не обижать. Педагоги утверждали, что временами находятся на грани голодных обмороков и всегда за гранью нервного срыва.

– У кого угодно мозги закипели, и директор пал жертвой, – подытожил Слава Авдеев. – Детки без тормозов, родители мстительные, учителя психованные.

– «Кто угодно» – это никто! – разозлился майор.

– Славик, не забудь про любовь, – быстро вмешалась Наташа, которая в отличие от Сергея улавливала смысл авдеевских консультаций с одноклассницами с полунамека.

И лейтенант рассказал историю, в которой участвовали люди, обнаружившие труп.

Юрия Александровича рекомендовал сокурсник, Алексей Николаевич. Директор взял непьющего, некурящего, холостого физика. И мужчин преподавателей в школе стало трое. Мрачноватый и немногословный Юрий Александрович держал в ежовых рукавицах всякого, кто значился в классном журнале. Нина Геннадиевна казалась полной ему противоположностью. На ее уроках было весело, но без разнузданности. А на праздничных посиделках и сослуживцы хохотали над анекдотами, которые она мастерски травила. И рыдали, когда она пела. Ей бы на сцену, однако, Нина Геннадиевна отшучивалась:

– Я люблю учить, вот незадача.

Но это было частью правды. Некоторым одаренным не до искусства. Она рано вышла замуж и трижды стала матерью. Фанатично преодолевала «комплекс неровни» – до нее, красавицы и заводилы из простых, снизошел родовитый, избалованный парень. Главная горесть – неспособность ублюдков оценить его по достоинству – выявилась, когда после института пришлось работать. Раздражение неудачник вымещал на жене: выискивал по углам пыль, кочевряжился за обеденным столом, заставлял по три раза перестирывать свои рубашки. Ей необходимо было, чтобы уважали хотя бы вне дома. Нина Геннадиевна принадлежала к типу нормальных. Они выбирают преподавание или врачевание и много, упорно, красиво трудятся, чтобы «человеком считали», величали по имени-отчеству, заслуженно хвалили и благодарили. Для них самих деньги не слишком важны. Но ради содержания семьи приходится надрываться. Здоровые от рождения заболевают всем сразу в старости. Не слишком крепкие – в среднем возрасте. Нина Геннадиевна была из последних.

Ее и Юрия Александровича явное взаимное тяготение еще не осознавалось никем, как влюбленность. Просто симпатичные противоположности дополняют друг друга. И тут загнанная трудом Нина Геннадиевна попала на хирургический стол. От наркоза в палате оправилась привлекательная тридцатипятилетняя женщина без матки. И сразу встретилась глазами с осунувшимся, неизвестно как проникшим в реанимацию Юрием Александровичем. Ему она сказала, что ей удалили. Мужу – нет.

Их любовь была прекрасной и безнадежной. Три года Нина Геннадиевна умоляла Юрия Александровича отказаться от самой себя. Но однажды ее поразила мысль об уходящих в небытие днях. Они стали любовниками. Когда коллеги принялись трепаться «про интим» и анонимно названивать ее мужу, а Юрий Александрович сделал ей предложение, Алексей Николаевич принял меры.

– Нина, не гробь Юрку. Мужик обязан оставить собственное потомство. И своих детей пощади. У них есть родной отец, они ему дороги, – выговорил он решившейся обрести счастье Нине Геннадиевне.

Она отказала Юрию Александровичу. Более того, продолжение знакомства поставила в зависимость от того, создаст ли он семью и даст ли ей побаюкать своего малыша. Алексей Николаевич не растерялся и сосватал другу одинокую и не юную родственницу жены. Обезумевший Юрий Александрович согласился. Он почему-то думал, что подержав на коленях его ребенка, Нина Геннадиевна утешится, разведется и выйдет за него. Однако ситуация угрожающе ухудшалась. Жена Юрия Александровича родила мальчика. Любовники свихивались, второй год не прикасаясь друг к другу. А по школе расползалась клевета, будто они продолжают блудить, обрекая на распад уже два удачных брака.

Наконец, подключился директор. Подобно Алексею Николаевичу он выбрал для вразумления Нину Геннадиевну и потребовал написать заявление по собственному. Юрий Александрович посулил начальнику страшные неприятности, если тот не попросит прощения у оскорбленной женщины. Тот этикету не последовал, но и не уволил опальную учительницу. В роли миротворца выступил Алексей Николаевич: он банально покупал коллектив за конфеты, коньяк, удобное расписание, чтоб окон поменьше. Злопыхательство во всеуслышание прекратилось. Нина Геннадиевна и Юрий Александрович наслаждались передышкой, если в их случае можно говорить о наслаждении.

– Вырисовывается мотив, – шевельнулся в кресле майор Перов.

– Да, – согласился лейтенант Авдеев. – Еще надо?

– В каком смысле надо?

– В прямом. У нас интересная школа.

Год назад пара любознательных семиклассников разбирала во дворе газовый баллончик. Он, разумеется, взорвался. Один испытатель отделался рубцами на шее. А у другого скрючило правую кисть. Его папа заявил, что если хирурги не восстановят физическую полноценность, директор, которому он ежедневно на пять-шесть часов доверял сына, тоже до смерти будет пользоваться только левой рукой. Господин был из тех, кто, кляня, побуждает себя к действиям, а не выпускает пар.

Или на классной вечеринке девчонки из девятого «А» спрятались в раздевалке и наглотались «Наполеона». Три красавицы ползали молча, а четвертая дебоширила – унять не могли. Вызвали родителей, отправили по домам, потом отчислили. Выходя из директорского кабинета, мама буянки отчетливо процедила:

– Она не пропадет. Но ты, старый хрен, отныне лично мне должен. И много.

– Хватит, – схватился за виски майор Перов. – У Владимира Георгиевича Ямцова врагов было, как собак нерезаных.

– И в итоге зарезан он, – закруглился Авдеев.

– Слава, ты выбери эпизоды поярче и выясни, кто из мстителей, где был во время убийства. А мы с Татой подадимся восвояси.

«Майор чуткий, он всегда к делу пристроит», – думал лейтенант Авдеев, почесывая переносицу.

Там, куда поздние гости подались, Перов мужественно поцеловал Наташу в губы.

– Это уже автопилот, – определила она. – И все равно приятно, Сережа.

5.

Утром майор принялся реконструировать преступление. Результаты получались чудовищные. Перов злился, неуемно курил, но не останавливался. Потому что метод исключения не самый продуктивный. Он самый навязчивый.

Наташка упорхнула в институт ни свет, ни заря, оставив на кухонном столе нахальную записку: «Если соберешься в школу, портфель не забудь». Сергей пожарил яичницу, налил сладкий чай с лимоном, который предпочитал всем другим напиткам, позавтракал, вымыл посуду и снова растянулся на кровати. Голова у него была хорошо тренирована в убойном отделе, так что времени на рассуждения требовалось не много.

Владимир Георгиевич Ямцов, тип не слишком симпатичный, но безобидный. Кто мог убить его без натуги? Охранник Веденеев, в одиночку проверявший помещение. Только он здорово удружил бы себе, затащив труп в кабинет, благо ключ лежал в плаще у директора. Дело парня – осмотреть коридор, а что творится за дверями, его не касается.

После того, как коллеги разбрелись из учительской, у Арины Андреевны было достаточно времени для нескольких убийств. Но вообразить беременную женщину со штыком майору не удалось.

Сторожиха тоже не тянула. Отсутствовала минуты три. Учительскую преподаватели распахнули, и не услышать звуки преступления не могли.

А вот Нина Геннадиевна сходу не отметалась. Оповестила всех, что идет в туалет, заколола человека, но не успела спуститься к поджидавшим сторожиху, застыла на лестнице. Женщина неглупая, сообразила, хоть в кабинете тело найдут, хоть возле, их компания вызовет одинаковое подозрение. И не стала надрываться. Не в ее пользу было и то, что, простившись, директор вернулся. Может, она посулила ему заявление по собственному втайне от Юрия Александровича? И он сделал вид, будто ушел, простившись с учителями. Майор Перов поморщился – втайне, сделал вид. Не школьники ведь. Мотив мотивом, но именно Нине Геннадиевне стоило расправиться с Владимиром Георгиевичем в кабинете, раз уж напросилась на прием. Да, охранник закончил обход, да, сторожиха только выходила из дома. Но смысла рисковать в коридоре не было.