Смерти хватит всем. (Сергей Перов и Наташа Сомова)

Смерти хватит всем

(Сергей Перов и Наташа Сомова)

Эллина Наумова

© Эллина Наумова, 2018

ISBN 978-5-4496-0468-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ключ и сапфир

События вымышлены, любые совпадения случайны.

1.

Майор милиции Сергей Перов, высокий стройный блондин с простым русским лицом был склонен к отвлеченному мудрствованию про себя и строгим логичным рассуждениям вслух. А каким ему еще быть при таком роде занятий и внешности? Этот спокойный по натуре тридцатилетний парень любил свою невесту, студентку Наташу Сомову, увлеченно и ответственно занимался сыском в отделе по расследованию убийств и предпочитал отдыхать от трудов праведных и, следовательно, неблагодарных в однокомнатной квартире на восьмом этаже длинной и скучной, как сновидение после обжорства, девятиэтажки. А, какие еще предпочтения могли в нем возникнуть при такой зарплате?

Последнюю книгу майор прочитал в университете. С тех пор его собственные жизненные впечатления были сильнее, чем художественное описание чужих. Просматривать газеты и внимать сводкам новостей он считал долгом службы. В музыке ему нравились Моцарт, «Битлз» и «Мумий Тролль», в кино и театре все, на что Наташе удавалось его затащить. Сам он потребности купить билет не испытывал, но, очутившись в зале, поддавался магии экрана и энергетике сцены. Поэзии и живописи для майора не существовало вовсе. Человеком он был честным и порядочным, но к благородству, подразумевающему еще и осознанную жертвенность, не стремился. Понимал, как трудно годами сохранять в себе детское хорошее, поэтому к приобретению все новых и новых добродетелей относился иронично.

С юности он не мог уразуметь, почему одни присваивают себе право отнимать деньги, здоровье, жизнь, а другие чуть ли не вменяют себе в обязанность без сопротивления это отдавать. Наташа говорила, что ее жених странствовал по пустыне насильственных смертей, мучаясь жаждой справедливости и возмездия. И частенько принимал за источники миражи. Сергей признавал содержание высказывания глубоким. А форму второкурснице охотно прощал. Ему было приятно, что она говорит о нем красиво.

Но на службе он бывал жесток, и ни мольбы, ни увещевания, ни слезы на него не действовали. В подобные минуты Перов ни от кого не принимал оправданий даже в обычных человеческих слабостях, и слыл мужиком беспощадным «от идейности», а не от природы. Все знали, майор судит не по словам, а по делам. За высокое умение он многое прощал даже несимпатичным ему людям. За нежелание учиться полагал полезным наказывать и талантливых обаяшек. Иногда Наташа принималась уверять его, будто в карателях из милиции агрессивности должно быть не меньше, чем в бандитах. Иначе зло не победить. «В нас не импортная агрессивность, а доморощенная ненависть к подонкам», – снисходительно отвечал Сергей. Его впечатлительная невеста почему-то вздрагивала и потом долго затевала разговоры лишь на нейтральные темы. Словом, майор Перов был таким, каким был, и ежедневно убеждался в том, что бывают люди гораздо хуже, чем он.

Тем ранним сентябрьским вечером понедельника Наташа с Сергеем отправились в молодежный клуб на дискотеку. Студенты и старшеклассники героически боролись с последствиями шока, в котором оказались из-за как всегда неожиданно начавшегося «учебного процесса». Но трепа поначалу было не меньше, чем телодвижений: завсегдатаи встретились после долгих каникул и развлекались поисками приятной новизны друг в друге. Собственно, майор уговаривал Наташу, Тату, как он ее именовал, предаться удовольствию медленных домашних танцев после яичницы с сухим вином. Соблазнял мороженым на десерт. Но девушку неудержимо тянуло в народ. И Перов уступил. Не мучить же ее рассказами о том, как тягостны ему порой посещения «скачек». Доверчивая Наташа самозабвенно резвилась, а он замечал и продавцов дури со шмыгающими взглядами, и вконец окрутевших благодаря наличию ножей в карманах ребят. Его раздражали постоянно возникавшие крохотные скандальчики: «Отпусти мою руку, кретин… Отвали от девушки… Да не хочу я твоего пива… Ты чего лягаешься, совсем опух»… Перов напрягался, зная, что рано или поздно придется вмешиваться. И это ожидание не добавляло симпатии к оглушавшему звуками, нервировавшему световой рябью, то есть мало приспособленному для милицейской практики месту.

На сей раз вокруг царили мир, ленца и благодушие. У майора получилось расслабиться и потанцевать вволю. Разрумянившаяся Наташа отпустила своему «мишке косолапому» комплимент удивленным и веселым тоном. Довольный Перов проворчал, что не лыком шит. Почему-то, чем хуже девушка танцует, тем строже она к партнеру. Но благородный Сергей не позволял себе называть ее медведицей, хотя иногда хотелось. Наплясавшись до легкого гудения в икроножных мышцах, влюбленные обнялись покрепче и пошли гулять под еще зелеными, но уже по-осеннему горьковато и грустно пахнущими тополями. Тата взахлеб делилась институтскими впечатлениями. Сергей изредка вклинивал в ее насмешливый монолог одно и то же:

– Зачем тебе оставаться у матери? Подумаешь, отчим в командировке! Что значит, она боится ночевать одна? Взрослая женщина за надежной дверью. Ладно, признаюсь, я тоже боюсь ночевать без тебя, но на меня всем плевать.

– Сереженька, мы ведь не женаты, – смеялась лукавая Наташа.

И упрямо направляла Перова в нужную ей сторону. Во всех смыслах. Потому что, шагая к дому ее мамы, он еще и нудил:

– Я готов к браку, давно готов. Ты сама решила проверять чувства.

– После того, как в течение месяца твоя служба не оставляла тебе времени подать заявление. Но я хорошо поступила. Дольше тебе, придире вредному, не надоем, – заливалась счастливым хохотом Наташа.

– Ты мне никогда не надоешь, ты это знаешь, но отказываешься, – сурово перекладывал на девушку ответственность за мешающие ему обстоятельства майор.

Их перепалка звучала тихим воркованием, которое старые, не годные к любви циники называют напрасной банальностью. Под него молодые люди и добрались по сумеречному городу до необходимости расстаться. И как-то резко, сразу не волшебными подвижными огоньками и манящими маяками, а фарами и окнами стали фары и окна. На асфальте появились лужи и выбоины, ветер проявил склочный злобный нрав, прохожие сгустились до ощущения вялотекущей в никуда толпы. Улица показалась Сергею и Наташе сырой и неуютной.

Когда Перову доводилось провожать Тату «к ней», он не ограничивался поцелуем и топтанием возле подъезда, пока невеста не крикнет с балкона: «Я в порядке, до свидания», не махнет обеими тонкими руками, будто гоня его прочь. Бдительный майор неизменно поднимался к двери квартиры, напомнив легкомысленной девушке: «На наших вонючих лестницах какая только шваль не располагается для своих мерзостей». «Ни разу не видела ни швали, ни мерзостей», – рассмеялась Наташа, услышав это от него впервые. Но с тех пор они почему-то постоянно натыкались на практикующие секс в причудливых позах пары, вовсю гудящих собутыльников, отключившихся пьяниц, бомжей, онанистов, торопливо засовывающих использованные шприцы за батарею наркоманов. Создавалось впечатление, что по мере открытия в громадном городе баров, кафе, бистро, ресторанов, дискотек и клубов, у обнищавших, но все еще живых и подверженных общечеловеческим страстям граждан возрастала популярность лестничных клеток. И никакие кодовые замки препятствием не служили. Поначалу Наташа храбрилась и вышучивала охранные инстинкты майора – расширявшие сферы применения парадных бедолаги с жильцами были едва ли не милы. Но после того как ее смертельно напугал странный тип, чертом выскочивший из заплеванной кабины лифта с гостеприимно распахнутой ширинкой, перестала отказываться от сопровождения Перова. Она еще не дострадалась в одиночестве до риторического: «Кто на меня польстится», и не свихнулась до конкретного: «Меня хочет каждый встречный мужик». Таких, нормальных, чаще всего и насилуют, поэтому рисковать смысла не имело.

Вот и на сей раз ступени лестницы между третьим и четвертым этажами перегораживал собой бледный, возможно, бездыханный подросток. Мальчика недавно рвало, его неоформившееся до появления «особых примет» лицо покрывала обильная испарина, и худые руки будто сжимали ощутимые сквознячные струи. Стоило Перову склониться над парнишкой, как рядом очутилась полная женщина в домашнем халате и обеспокоенно спросила:

– Вы врач? Со скорой?

– А вы его вызывали? Давно? Кто этот мальчик? Сколько он здесь валяется? – резко принялся за нее привыкший задавать вопросы, а не отвечать на них майор.

– Нетрудно догадаться, что ребенок из интеллигентной в меру обеспеченной семьи. Быдло не теряет сознание, вернее, и в бессознательном состоянии матерится и машет кулаками. А этот ни на что не реагирует, явно подпоили. Поднять его у меня нет сил. Я трижды звонила в скорую, но они не спешат. Дитя смогло прошептать фамилию, я пытаюсь разыскать по телефонной книге его близких, – сопровождала отчет вздохами и всхлипываниями женщина. – Он не умер?

– Нет, – сказал Перов. – Но без медицинской помощи не оклемается.

Казалось, спасительница готова была заголосить. Но не успела: к ним поднялись две молодые дамы – врач и фельдшер, кляня пробки и диспетчеров.

– Что случилось? Быстро и без лишних слов! – рявкнула врач.

Женщина послушно затараторила. Она одиноко чаевничала, когда с лестничной площадки донесся несносный булькающий шум, тяжелый шлепок, будто полный мешок уронили, и возбужденный говор ломающихся мальчишеских голосов. Проявив редкостную по нынешним временам смелость, она распахнула дверь. «Бедный ребенок» лежал без движения, трое его «неверных, подлых товарищей» скакали вниз, не оглядываясь. «Стойте, дети! – завопила неравнодушная гражданка. – Отчего ему стало плохо? Его имя, адрес»?

– Но в современных подъездах даже эхо от топота предателей не возникает, – поэтично закончила она.

Под грустную историю врач энергично осматривала безмолвного неудачника.

– Алкогольная интоксикация. Немедленно под капельницу, – велела она, неизвестно кому. Затем пытливо оглядела присутствующих и поинтересовалась: – Как дотащим пацана до транспортного средства? Санитар в административном, а у водителя радикулит.

– Это же ужасно! – воскликнула Наташа.

Майор Перов успокаивающе сжал плечи своей девушки.

– К черту нашу школу! К черту нашу медицину! – громко поддержала ее сердобольная женщина.

Всего насмотревшийся и наслушавшийся майор мельком подумал: «Наташке не надо изнурять себя диетами, чтобы возбудить мужчину трогательными ключицами. Они от природы или есть, или нет. И качаться не надо». Перов не одобрял тренажерных мышц. На его старомодный вкус женщина с годами должна полнеть, не жирея, округляться щеками и бедрами. Старух с девичьими фигурками он побаивался. Эти мысли не помешали ему взвалить парнишку на плечо и начать быстро спускаться.

– Повезло нам с мужчиной, – сказала за его спиной то ли докторша фельдшерице, то ли наоборот.

– Что из удравших подонков вырастет? – крикнула им вслед исполнившая свой человеческий долг женщина.

– Подонки в квадрате, в кубе! – откликнулась врач.

– Они просто струсившие дети, – заступилась Наташа, шедшая последней. – Сто раз все переосмыслят. И когда-нибудь будут сегодняшним проступком мучиться. Вон в Америке дяде полтинник стукнуло, и он перечислил в полицию деньги за разбитое сорок лет назад стекло. С учетом инфляции, между прочим.

– Пока наши переосмыслят, многих на тот свет без наркоза спровадят, – непримиримо откликнулась лекарка.

Майор Перов вдруг расслышал истеричные нотки в голосах и почувствовал, что девочки грызутся из-за него. Надо было что-то рассудительное сказать. Кроссовки мальчика долбили его колени, легкой ноша не была…

– Обещал ведь себе бросить курить, – уведомил присутствующих Сергей. – Чуть нагрузка повыше, одышка появляется.

Три не худших представительницы слабого пола рассмеялись. Для того, чтобы оказаться на уровне, молодому мужчине иногда достаточно пожаловаться на здоровье.

Скорая уехала. Перов довел Наташу до квартиры. Потом на метро добрался до собственной тахты и лег спать. В час ночи его подняла на ноги телефонная трель.

– Майор, двигай в школу. Четыре колеса под нашим металлоломом на пути к тебе. Убийство…

Перов вспомнил отравившегося водкой и брошенного приятелями мальчишку. «Предвестие… Предвестие», – бормотал майор, споро натягивая брюки.

2.

Последний урок второй смены закончился в девятнадцать двадцать пять. Пятеро преподавателей – двое мужчин и три женщины – собрались в учительской, достали сигареты, банку растворимого кофе, включили электрочайник. Все это с некоторых пор было запрещено, следовательно, из рутины превратилось в авантюру и обрело новую прелесть.

– Очередной день из жизни вон, – устало произнесла самая молодая из них, беременная «историчка» Арина Андреевна.

– Не кисни, Аринушка, даже если гормоны бродят, – живо откликнулась смазливая «биологичка» Татьяна Петровна. – Денек выдался не хуже прочих.

В их совместном присутствии нужды не было. При ином расписании преподаватели молниеносно разбегались. И лишние полчаса в школе проводил за тетрадями, а чаще за телефонным трепом один дежурный учитель, сдавал объект сторожу, вернее, сторожихе, и отбывал домой, костеря несуразные порядки. Но эти люди были близки взглядами и темпераментами, подчеркнуто держались вместе, жестко пресекали попытки коллег интриговать против каждого из них, словом, дружили. Они занимали бесхозный класс делом, когда друг опаздывал, не обременяя директора жалобами и просьбами о руководящих указаниях. Втихаря подменяли любой любого. Рекомендовали друг друга знакомым в качестве репетиторов. Стоило «химичке» Нине Геннадиевне найти пристанище в частной фирме, готовящей нерадивых к сдаче ЕГЭ, как там же очутились и остальные четверо. Надо ли говорить, что нечаянное совпадение часов по понедельникам хитро устроил «математик» и завуч Алексей Николаевич. Это был единственный свободный от приработков вечер у всех. И друзья охотно не расходились. Они предавались откровениям о своих семьях, учениках, сослуживцах, начальстве, не опасаясь доносчиков и сплетников.

Пять дипломированных педагогов в возрасте от двадцати семи до тридцати семи лет работали большую часть суток – школа, курсы, частные уроки. Они принципиально не халтурили в государственном учебном заведении с недоброй пародией на заработную плату и не опустились до ненависти к детям и родителям. Сбившись в кучку верных себе и друг другу, они преодолели унизительную бескормицу. Им люто завидовали те, кто так и не сумел бодро преодолеть. Да, главное, чем они были похожи – способность пахать, улыбаясь. И шутить: «На кладбище отлежимся. Пока же надо шевелить мозгами, руками, ногами и всем прочим, а то отсохнет невостребованным». И чем чаще за несогбенными спинами пятерки злословили, тем дружнее она становилась.

В ней порой возникали претензии, недоразумения, обиды. Но чувство взаимной благодарности удерживало от стычек. Так, роптали слегка. Например, Алексей Николаевич был выходцем из деревни и считал образование высшим благом. Городская прописка досталась ему, как приданое жены-официантки. И ее чаевые заставляли материально соответствовать. Он слыл самым приспособленным, хватким и скрытным в компании. И не стеснялся убеждения, что чем подлее отпрыск, тем больше репетитору надо драть с его папаши за вредность, а нервы себе трепать нечего. Кроме того, Алексей Николаевич был завучем, то есть лидером по должности, что слегка тяготило тех, кто ничем не заведовал.

«Физик» Юрий Александрович запросто отказывался от гонорара за репетиторство, если очередной митрофанушка открыто хамил, и не стеснялся довести до сведения его родителей, какую сволочь они растят. За означенную сволоту мигом любезно брался Алексей Николаевич, взвинтив цену вдвое, а то и втрое. Но, поскольку ситуации были не разыгранными по сценарию, а естественными, за порывистым, рискующим обнищать Юрием Александровичем требовался контроль. Друзья его осуществляли, а «физик» этим тяготился.

Арина Андреевна, примкнувшая к компании последней, считалась первой кандидаткой на вылет из нее. Не потому что собралась рожать. Умная и способная, она бредила ролью домашней хозяйки при муженьке, который отчаянно пытался разбогатеть, живя за ее счет. И презирала свою вынужденную трудовую активность.

Добродушная Татьяна Петровна к деньгам относилась не слишком трепетно, экономить не умела, поэтому была беднее и психологически уязвимее прочих. Действительно тяжко постоянно трудиться и постоянно нуждаться.

А Нина Геннадиевна, мать троих детей, самая веселая и деловая, обладала слабым здоровьем и, смеясь, эксплуатировала уже не физические, но силы своего неукротимого духа.

Итак, вышеописанные господа потягивали кофе и беседовали, когда без десяти восемь в учительскую заглянул мрачный парень из «секьюрити»:

– Люди, мы проверили все три этажа. Детки убрались. Только девочки из одиннадцатого «б» демонстративно подтягивали перед нами чулочки. Думали, мы разомлеем и не заметим, что мальчишки выволакивают двух то ли ужравшихся, то ли обкурившихся. Куртки им на головы натянули, уникумы. Завтра с утра вычислю и отправлю на наркоэкспертизу.

– Не утруждайте себя, – отмахнулась Нина Геннадиевна. – Это мои негодяи. Весь урок подозрительно тянули руки и орали формулы. Впопад орали. Значит, отвлекали от тех, кто молчал. С ними я сама без экспертизы разберусь.

– Идет, мороки меньше. Тогда запирайте за нами ворота, мы с напарником отчаливаем.

Алексей Николаевич и Юрий Александрович ушли с охранником, не разомлевшим при виде ляжек старшеклассниц. Вход закрывали на щеколду до прихода сторожихи.

– Наглецы! – припечатала Арина Андреевна. – Во-первых, что значит: «Отправлю»? Директору доложу, а он уж решит. Во-вторых, за сумму, в которую родителям обходится их содержание, могли бы задержаться на пятнадцать минут и без нашего участия встретить эту идиотку, ночную директрису.

– Не бушуй, Аринушка, тебе вредно, – вновь охладила ее пыл Татьяна Петровна, которую называли профессиональной миротворицей. – Ребята охраняют детей, а не материальные ценности. Кстати, директор распорядился пускать опоздавших после предъявления дневников. И вчера снова задержали каких-то посторонних хулиганов с кастетами.

– Господи, когда это кончится, – простонала Нина Геннадиевна. – В соседней школе мальчика через перила сбросили – долг не вернул. А девчушка, четырнадцать лет, залетела и повесилась.

– Ой, бабоньки, давайте сменим тему, – жалобно попросила Татьяна Петровна. – Лучше о наших говорить. У Свиридовой и Костерина из десятого «а» развивается бурный роман. А покинутая им Любимова начхала на биологию. Я эту страдалицу на олимпиаду заявила. Ума не приложу, что делать…

Ее прервал телефонный звонок. Обитавшая через дом от школы сторожиха сообщала, что выходит из квартиры навстречу труду.

– Скажу я мужчинам, что подниматься сюда на пять минут, смысла нет, – вскочила Нина Геннадиевна.

– А я, пардон, навещу туалет, – сказала Татьяна Петровна. – У меня Соловьева посреди урока, молча, направляется к двери. Я ей: «Куда, милая»? Она: «Писать хочу». Ну, в нашей школе, в выпускном классе так себя не ведут…

– Вызову я мать Соловьевой, вызову, – посулила Арина Андреевна. – Пока баба мужей меняет, девчонка свихивается.

– У меня классное руководство в кишках сидит…

Через четверть часа они собрались в учительской уже вшестером.

– Алексей Николаевич, сделайте со мной обход, вы ж мужчина. Или хоть не разбегайтесь по домам, посидите здесь, – канючила пухлая дебелая сторожиха лет пятидесяти.

– Бойцы с пороком все проверили, дверь была на запоре, не задерживайте педагогов, – отбрыкивался важный завуч.

– И мне положено проверять, но одной страшно, – не отставала трусиха.

– Зачем тогда подались именно в сторожа? – буркнул Алексей Николаевич.

– Тут близко от дома. Доченьку растить надо, – потупилась женщина.

Учителя тоже потупились. И Алексей Николаевич был прав. И сторожиха вызывала жалость. Им приходилось видеть милую дисциплинированную доченьку – изредка мать брала ее ночевать на работу. Как часто женщина, преодолев страх, замыкала на ключ вверенную недвижимость и бегала подтыкать одеяло под бок неспокойно спящего в одиночестве ребенка, никто выяснять не решался. Но догадывались, бегает.

– Ступайте, мы побудем тут с открытой дверью, – наспех соорудил компромисс Юрий Александрович.

– Спасибо, я галопом, – пообещала сторожиха.

И начала со второго этажа. Минуты через три чуть взвинченные ожиданием учителя на слух распознали то, что позже назвали: «Она приползла по стенке». То есть сначала что-то шуршало и скребло в коридоре, а потом в дверной проем всем телом сунулась сторожиха и четко прошептала:

– Я увольняюсь прямо сейчас. Мне домой надо.

– С сердцем резко поплохело? – саркастически осведомился Алексей Николаевич. И сердито повернулся к Юрию Александровичу: – Нельзя людей баловать. Согласился за всех побыть здесь, она нас шантажировать начала.

– О чем вы? – тупо спросила женщина. – Там ваш директор… около кабинета… Торчит из него что-то… И крови полно…

– Крови? – изумилась носящая первенца Арина Андреевна. И, не дожидаясь комментариев, закатила бледно-голубые глаза под ярко покрасневшие веки.

Далее последовали сумбурные препирательства. Женщины умоляли не бросать их в учительской и сразу вызвать милицию. Мужчины с сомнением косились на сторожиху и настаивали на проверке.

– Директор попрощался с нами в девятнадцать сорок, полчаса назад. Откуда ему взяться около кабинета и живому, и тем более мертвому? – вопрошал Алексей Николаевич.

Они с Юрием Александровичем понимали: если этой дерганой дуре померещилось, то менты поднимут их на смех. Два здоровых взрослых мужика не взглянули, что на самом деле валяется в коридоре в трех шагах от учительской.

– Пошли, Алешка, – вздохнул Юрий Александрович.

– Пошли, Юрка, деваться некуда, – вяло кивнул Алексей Николаевич.

И оба впились взглядами в сторожиху, словно, давали ей шанс одуматься. Но она еле слышно поскуливала, закрыв лицо руками.

Несколько метров до угла директорской приемной, поворот… Владимир Георгиевич Ямцов лежал, уткнувшись в паркет. Над левой лопаткой возвышалось нечто, светлый плащ впитал немало бурой жидкости.

– Черт, это похоже на штык от автомата из арсенала военрука Печенкина, – присвистнул Юрий Александрович. – Но Печенкин запирает оружие по всем правилам – сейф, сигнализация.

– Неприятности свершились. Наши высокоинтеллектуальные бабы устроят ор, – хрипло констатировал и предрек Алексей Николаевич.

Женщины, напротив, онемели. Возможно, были недостаточно интеллектуальны. Лишь когда минут через двадцать во входную дверь забарабанили, Арина Андреевна завопила:

– Это милиция ломится? Щеколда задвинута изнутри! Убийца не мог выйти! Значит, он в школе? В школе? О-о-о-о!

Под ее душераздирающий крик и вступили в холл первого этажа люди в форме и без.

– Она не ранена, – чуть ли не хором пояснили отпершие дверь «физик» и «математик». – Просто беременная.

Пришедшие синхронно пожали плечами

К моменту появления майора Перова все три этажа тщательно обыскали, но посторонних не обнаружили. По-военному быстро прибывший и никуда не спешивший военрук Печенкин показал свое хозяйство. Автомат и винтовки содержались образцово и в полном комплекте.

– Мой штык затуплен. А тот, которым закололи Владимира Георгиевича острый, – сказал отставной офицер. – Только ударили неумело – крови много.

– Где служили? – справился Перов.

– Я не служил, майор. Я воевал. Афган. Чечня. Нас на гражданке считают поголовно чокнувшимися, боятся брать. Тут наудачу предмет НВП, теперь ОБЖ в школах восстановили. Учительствую вот.

– Разбазариваем кадры.

– Ничего, майор, – медленно отозвался Печенкин, – я сам от жмуриков устал. Думал, никогда больше убитого не увижу.

Перов тормошил сонных экспертов. И те, чтобы отвязаться, предупредили: на чудо надеяться не стоит. Содержимое карманов убитого цело, отпечатков пальцев на оружии нет, стерты, сила удара была так себе, убийца правша, смерть наступила между семью и восемью часами вечера.

– Ему без двадцати восемь пять человек сказали «до свидания», – уточнил пунктуальный майор.

– Это уж твой человеческий фактор, тряси – хохотнули узкие специалисты, но без злорадства, сочувственно.

Перов отлично понимал, что этот самый фактор, скорее, его уморит, чем растрясется до чего-нибудь полезного расследованию. Но вздохнул и занялся обычным своим делом.

После довольно бестолковых разговоров со сторожихой, учителями и без проволочек организованной руководителем охранной фирмы беседы с двумя дежурившими в школе парнями в блокноте Перова появились скромные заметки.