Свет во тьме. Книга первая. Мир Абсолюта

– А если переселить туда, где рабочих не хватает? – наивно спросил Профессор и смутился от сурового взгляда Ротари.

– Переселять нельзя – это азы людоведения. Впрочем, ты пока их не знаешь. Да и везде избыток…, причём мужчин.

– Что же можно сделать?

– Отработанных способов много, это: сократить рождаемость, уменьшить продолжительность жизни, рассовать мужчин по домстарам и демрайонам, – и вдруг простодушно расхохотался: – не перестарайся, не оставь тамошних самочек сиротками. А если серьёзно, такие вопросы будешь решать заблаговременно, предупреждая возникновение проблем. По каждому сектору есть научные центры с базами данных, однако, решения по всем вопросам людоведения будешь принимать единолично. От твоей воли будет зависеть жизнь и смерть миллионов…

– Единолично? Без Сената?

– Я же сказал: решаем все мы е-ди-но-ли-чно! Даже я не смогу изменить твоего решения, потому что ты Флемо Десятый! А право Сената – ре-ко-мен-до-вать.

– Когда приступать к исполнению обязанностей?

– После посвящения во Властители Мира Абсолюта. Торжественное посвящение через месяц. Я буду держать с тобой связь.

Ротари Восьмой умолк и стал складывать таблицу с указанием финансовой мощи и взаимопроникновения родов Властителей Мира Абсолюта. Профессор же, не до конца осмысливший суть разговора, растерянно водил глазами по кабинету. Заметив это, Ротари спросил ворчливо:

– Тебе не нравится кабинет? Может быть, и здание не нравится? Пожалуйста: можешь занимать любой из дворцов, хоть этот замок, – махнул рукой в сторону окна, за которым, возвышаясь над парком, виднелся испанский замок.

– Помни: по праву наследования все в этом мире принадлежит нам, Властителям. Лично для меня дворцы, золото, роскошь – пустая мишура. В этом скромном месте не правят, а властвуют! Властвуют над людьми Мира Абсолюта, а придёт время – будем властвовать над людьми всей планеты! – и, диковато глядя в растерянные глаза Профессора, продолжил негромко, раздельно:

– Ты уже скоро поймешь, что такое безраздельная власть над себеподобными. Почувствуешь, что в жизни нет ничего, что давало бы такое удовлетворение, как абсолютная подчинённость твоей воле. Держать в своей руке, – крепко сжал кулак, – жизни других, командовать, видеть, как тебя боятся – вот высшые наслаждение и роскошь, которыми никогда не пресытиться, жажда, которую никогда не утолить. А уж кто хлебнул кровушки… – глаза его остекленели.

Но уже через мгновение добродушно добавил:

– Думаю, и тебе не понадобится дворец. А впрочем, как знаешь…

В приоткрывшуюся дверь просунул голову улыбающийся юноша.

– Входи, – призывно махнул рукой начальник.

Юноша легко и непринуждённо вошёл, присел на подлокотник кресла, закачал ногой:

– Все решили верхом отправиться в Северное нагорье, к ледниковым озёрам.

– Верхом? Я давно не сидел в седле… Ну, да ладно, к озёрам, так к озёрам, – согласился сговорчиво и обратился к Профессору:

– Дорогой Флемо, мы отправляемся повеселиться и отдохнуть. У нас дружный коллектив. Присоединяйся. Там, в непринуждённой обстановке, перезнакомишься со всеми. Но! Непременное условие – никаких жён, никаких женщин. Сугубо мужской компанией.

– Благодарю, но воспользоваться приглашением не могу: надо завершить поручение Сената, – почтительно склонил голову вставший со стула Профессор, понимая, что аудиенция закончена.

Профессор сбежал по ступенькам и, пересекая площадь, направлялся к дорожке, углубляющейся в парк. Через окно Ротари Восьмой и юноша смотрели ему вслед:

– Ну как он тебе?

– Душка, – ответил кокетливо и послал воздушный поцелуй удаляющемуся Профессору.

– Смотри у меня, – Ротари нежно потрепал юношу по щеке.

Юноша отошёл от окна, плюхнулся в кресло, из стоящей на столике бутылки налил в бокал прохладительный напиток.

Ротари, не отходя от окна, задумался: «Похоже, он совсем не честолюбив… Отец не подготовил его к власти… Ох, уж эти Флемо – никогда они не ценили то, за что другие готовы отдать жизнь и свою, и своих близких… Но это хорошо: власть над людьми можно давать только тем, кто её не хочет. Плохо, что у этого нет сына… Кто будет Флемо Одиннадцатым? Опять забота для Ротари… Плюнуть бы на их род, да нельзя: другие, дорвавшись до власти, не будут столь сговорчивыми, наломают дров.

Войдя под сень деревьев парка, Профессор замедлил шаг и в душевном смятении долго кружил по одним и тем же глухим и безлюдным дорожкам, в подробностях вспоминая состоявшийся разговор.

Воспользовавшись шифром, полученным от Главы Сената Высших, позволяющим проникать во все электронные данные, касающиеся образования, он, для сравнения с постановкой образования в элитной касте вошёл в базу данных образования в массовой касте. То, что он узнал, потрясло: программа обучения, дающая бессистемные, отрывочные знания, убивающая в ребёнке малейший творческий порыв; убожество школ и условий содержания детей и, особенно, вид детей болезненных, несчастных, плохо одетых, их лица тупые, серые и, почему-то, ярко разрисованные. Увиденное заставило задуматься, о чём не задумывался никогда: как же живут там люди – это неисчислимое людское море Мира Абсолюта, если так несчастны там дети? Мысль, что ему предстоит заниматься делом ухудшения и даже сокращения жизни и без того несчастных людей, привела в отчаяние, вызвала протест. И сам «дядя Ротари» оставил в душе двойственное впечатление: то улыбки, излучающие приветливость и благодушие, то, вдруг, острые, почти злобные, взгляды. «Флемо Десятый, Ротари Восьмой, сколько их ещё пятых, десятых… И кто же среди них главный? Зловещие тайны и дела… Зачем мне это? Людоведы.., сугубо мужской компанией… Торжественное посвящение во властители… Зачем? Может быть; не состоится?» Трезвое осознание, что отказаться невозможно, обдало холодом, отрезвило.

Утомившись вышагивать, забрался в чащобу, уселся на землю и, прислонив голову к дереву, забылся коротким, тяжёлым сном. Очнулся разбитым, с головной болью и душевной скорбью, словно перенёс тяжелое страдание. Он не знал, что это было предчувствием будущих страданий…

Отряхнул одежду, представил себя со стороны, и презрительно усмехнулся: «Властитель». Пошагал домой, твёрдо решив ничего не рассказывать Марии, не тревожить её безмятежного счастья. Выйдя к испанскому замку, подумал: «Вместе с ними в одном здании я находиться не буду». Даже здание, в котором располагались людоведы, ему стало казаться зловещим.

Спустя несколько дней с Профессором неожиданно связался сам Ротари Восьмой:

– Ты что себе позволяешь, зачем притащил семинар к нам?! – сердито зарокотал по видеосвязи. – Если тебе приспичило, собрал бы в каком-нибудь секторе, но притащить их сюда!.. Право же, только в бедовую головушку могло прийти такое… Эх, молодо – зелено… Решил, что тебе позволено всё? Но нельзя же нарушать устои!

Помолчал и властно приказал:

– Кончай свои благоглупости!

Но, заметив холодный отчуждённый взгляд Профессора, сбавил тон и продолжил добродушно:

– На днях студенты университета хотят развлечься, провести акцию устрашения «синих звёздочек». Сам знаешь что это…

Профессор глянул недоумённо: «Властитель и такой пустяк – студенческое развлечение».

– Король акции – моё великовозрастное чадо. Он жалуется, что студенческий совет решил отложить акцию до окончания затеянного тобой семинара. Понимаешь, не могут ребята ждать: все уже настроены. Пропадёт запал и острота ощущений, да и погода вдруг испортится… Так что, считай, что это моя просьба. Отправь семинаристов по домам. Не занимайся чепухой, у тебя теперь иные масштабы.

Глава пятая

В последний вечер уложили Дашу, а сами при свете луны купались в океане, потом ушли в дом, и, пока не разошлись по комнатам, пили лёгкое вино и разговаривали.

Доктору спать не хотелось, и он решил побродить по берегу. Проходя мимо растворённого окна, услышал разговор Марии с Профессором. Понял, что говорят о нём. Остановился.

– Пожалуй, не стоило показывать Колизей…

– Пусть знают всё, – голос Марии прозвучал неожиданно жёстко.

– Всего и мы не знаем, – усмехнулся Профессор.

Возникла пауза. Доктор устыдился, что, как шкодливый мальчишка, подслушивает и отошёл от окна. Спустился на берег, в темноте долго стоял у кромки воды, глядя на гладь ночного океана, слушая ласковый плеск накатывающих на берег волн.

Когда утром проснулся, все уже были на ногах. Мария готовила завтрак, Инженер с Профессором проверяли надёжность двигателя катера – путь предстоял неблизкий: Инженер намеревался доставить Доктора в порт, а потом проследовать дальше на север, на отдаленные гидростанции.

Как только проснулся, Доктор отправился прощаться с океаном и заплыл так далеко, что остров с домиком Инженера стал едва виден. Отдохнул, лежа на спине, и поплыл обратно.

Позавтракали. Пора уже было ехать. Присели на дорогу.

Отойдя от берега, развернулись и направились в сторону пролива, отделяющего Остров от материка. Маленький катер подбрасывало на волнах, пассажиров обдавало брызгами. Доктор не сводил глаз с берега, где, крепко расставив ноги, и держа на плечах Дашу, размахивающую длинным маминым шарфом, стоял Профессор. Рядом стояла Мария. Ветер трепал шарф в Дашиной руке и подол белого платья Марии, делая её похожей на летящую чайку.

Плыли вдоль материкового берега пролива, мимо следующих один за другим портов с длинными причалами, где одни суда разгружались, а другие ждали своей очереди на рейде. Непрерывной чередой тянулись молы, волнорезы, доки, эллинги, подъёмные краны, транспортёры, трубопроводы, складские помещения. Это были порты-базы обеспечения Острова. Небольшие баржи и катера непрерывно отходили от погрузочных причалов и пересекали пролив, доставляя на склады прилегающих островков фрукты, овощи, свежее мясо, живую рыбу, пиво, вино, промышленные товары, строительные материалы и т. д. Всё население прибрежных городов касты М было занято на работах в морских портах.

Через час катер пристал к причалу пассажирского порта.

– Прощайте, отец, – голос Доктора дрогнул.

Инженер посмотрел серьезно и внимательно, кивнул, похлопал по плечу. Поднимаясь с причала по лестнице, Доктор оглянулся. Катер уже разворачивался. Он остановился и провожал его глазами до тех пор, пока тот не скрылся из вида.

А еще через час он уже летел в аэролёте. Было невыносимо грустно и одиноко. Он и не предполагал, что можно так полюбить, привязаться душой всего за несколько дней знакомства. Откинув спинку кресла, закрыл глаза. Перед мысленным взором возникали картины-воспоминания, а в голове всё время звучала строка из поэта Эпохи Заблуждений: «Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были».

В административном центре – столице Западного сектора, он должен был пересесть в аэролёт, летящий в его город. Но решил использовать случай и согласовать с администрацией департамента образования кое-какие школьные вопросы: личные контакты, есть личные контакты – так дела решаются быстрей.

Вернувшись в аэропорт, чтобы продолжить полёт в родной город, встретил там скучающего товарища по семинару. Тот летел в Северный сектор, и до рейса аэролёта ему предстояло ждать ещё два часа. Они обрадовались друг другу, словно после расставания прошло не несколько дней, а большой срок. Доктору лететь оставалось не далеко и не долго, а аэролёты в его родной город отсюда летали часто, поэтому он отсрочил свой полёт, чтобы проводить товарища.

Они сидели в ресторане, потягивали коктейли и вспоминали семинар, красоты Острова Высших и людей Высшей касты. Доктор говорил восторженно, его же товарищ был сдержан. Выйдя из ресторана, уселись на скамейку в сквере напротив здания аэропорта. Неподалёку по площади сновали люди, негромко доносился приятный голос диктора, объявляющего вылет и посадку, почти не слышно, садились и взлетали аэролёты. В тени сквера было спокойно и прохладно.

Товарищ, насторожено всматриваясь в проходящих мимо людей, раздумывал: рассказать ли Доктору о том, чему он был свидетелем, и воспоминания о чем не оставляли его. Наконец решился.

На следующий после окончания семинара день, когда все участники разъехались в гости, он один задержался, чтобы привести в порядок записи. Во второй половине дня вышел прогуляться по университетскому парку. Огромный парк постепенно перешёл в лес. Близился вечер. Он повернул назад и медленно шёл по дорожке среди высоких деревьев, отбрасывающих длинные тени. Послышались голоса. Он сошёл с дорожки, присел на траву за деревьями. Прошла большая толпа; в ней были юные студенты-первокурсники и люди старше студенческого возраста. Он заинтересовался и, когда все прошли и голоса их стали слабо слышны, последовал за ними.

Тропа привела на огромную округлой формы поляну, засеянную густой травой. В её центре возвышался чёрный, словно закопчённый, каменный столб, а рядом, по разные его стороны, стояли два пня. К столбу по поляне вела тропинка. На стороне, противоположной той, где он притаился в кустах, на краю поляны, был сооружён помост, на нём стояло сиденье, как бы трон, а рядом была навалена большая куча хвороста. На поляне не было никого, но за деревьями мелькали люди.

Ждать пришлось недолго. Раздалась барабанная дробь и из леса вышла группа людей, ведущая обнажённых юношу и девушку с нарисованными на их спинах и животах большими синими шестиконечными звёздами. Их усадили на пни возле каменного столба, связали между собой за предплечья и щиколотки ног таким образом, что каменный столб оказался между их спинами. Он обратил внимание, что девушка и юноша очень красивы, хорошо сложены, но вялы, равнодушны к происходящему, какие-то полусонные.

Послышался грохот музыки, похожей на марш. Возглавляемые атлетом с высоченной короной-трубой на голове, из леса колонной по двое выходили совершенно голые люди. Колонна сделала круг по периметру поляны и, разделившись, остановилась по обе стороны помоста. Атлет взошёл на помост, и, указывая рукой на привязаных к столбу, произнёс краткую речь, но тайный свидетель не расслышал её.

Оркестр, что есть мочи, загрохотал что-то несуразное. Обнажённые люди в диком танце растекались по поляне. Тела всех были ярко раскрашены рисунками, нанесёнными по единому трафарету: во весь живот красная Звезда Абсолюта, на ягодицах два обращённых друг к другу трезубца, что-то непонятное на спинах, руках, ногах. Головы женщин украшены венками из полевых цветов, у мужчин на головах обручи с рожками.

Музыканты старались вовсю: колотили в барабаны, звенели литаврами, трясли трещётками. Юные, и далеко не юные «нимфы», теряя с голов венки, с визгом носились по поляне, убегая от преследующих их «сатиров». Свальный грех…

– Мне хотелось бежать, но, глядя на молодых людей, с измученным видом сидящих связанными в центре поляны, я гадал: что же будет с ними? И это заставило остаться.

Ненадолго смолкнувшие, опять загрохотали барабаны. Со всей поляны, волоча ноги, люди брели на её край и выстраивались по обе стороны помоста. Атлет, всё это время сидевший на троне, поднялся и прокричал, указывая на связаных, что эти двое сбежали с островка, где живут, и без дела шлялись по Острову.

– Какое им будет наказание?

– Смерть свидетелям! Смерть! Свидетелям смерть! Очистительный огонь! Огонь очищения! – кричали вразнобой.

– Приговор привести в исполнение!

Под грохот оркестра каждый из кучи брал охапку хвороста, выстраивался в шеренгу по одному и шел по тропинке в центр поляны, и там бросал возле приговорёных. Когда хворостом завалили несчастных так, что их не стало видно – виднелся лишь конец каменного столба, барабаны смолкли.

Атлет в короне сошел с возвышения, в стоящем на земле ведре обмакнул паклю на конце длинной палки и зажёг факел. Высоко подняв его над головой, он зашагал к обречённым. Дошел до столба, с двух сторон – со стороны юноши и со стороны девушки – поджег хворост. Музыканты опять неистово заколотили по барабанам. Воедино слились вопли заживо сжигаемых, грохот барабанов, треск пламени…

– Я понял, что если меня обнаружат, то участь моя будет такой же, как у этих несчастных. Возвращался не по тропе, а крадучись от дерева к дереву, боясь кого-нибудь встретить. А вернувшись, до утра не мог прийти в себя от потрясения и страха, что меня заметили. Сидел у окна за задёрнутыми шторами и озирался на дверь. Казалось, что вот-вот войдут и уведут неведомо куда. Под утро в щель между шторами заметил, бесшумно, как тени, проходящих людей.

Это было так немыслимо, так не вязалось с впечатлениями Доктора от общения с семьёй Профессора…. Но и усомниться в словах товарища было невозможно – страх в глазах, взволнованный пониженный до шёпота голос. Жизнь на Острове уже не восхищала. Однако, тёплые чувства к Профессору, Марии и Инженеру остались.

Глава шестая

На охраняемом из космоса и с земли, небольшом островке у северной оконечности Острова Высших, в укрытом среди его высоких скал Храме Комиссаров, проходила церемония посвящения Профессора в Комиссары-Властители Мира Абсолюта.

Церемонию предваряло вживление во вторую фалангу мизинца левой руки микропластинки с шифром, открывающим доступ ко всей информации о Мире Абсолюта. Профессор и два жреца храма в чёрных балахонах, с вышитыми золотом соломоновыми узлами на груди и плечах, в лифте спустились в глубокий подвальный этаж, прошли мимо нескольких бронированных дверей и остановились возле одной. Один из жрецов поманипулировал рукой возле красного табло и, щёлкнув запорами, дверь растворилась. В ярко освещённой комнатке, кроме столика со стоящим на нём небольшим прибором, больше ничего не было. Жрец из складок балахона извлёек и вставил в прорезь прибора плоскую коробочку. На экранчике высветилось: «Печать и упаковка ненарушены». Жрец нажал на приборе кнопочку, на экранчике высветилось: «Загружено», и из щели прибора выпали упаковочная коробочка и прозрачный пакетик. Профессор до упора вставил мизинец. Короткая резкая боль, Профессор вынул палец, прибор тотчас задымился.

– Наденьте, – жрец подал стаканчик, на дне которого в дезинфицирующем растворе лежало платиновое колечко, – снимете завтра.

На документе жрецы засвидетельствовали, что шифр вживлён, утечка информации не допущена, прибор вживления самоуничтожился.

По потаённой лестнице из подвала поднялись в небольшую комнату. Там, молчаливые и суровые жрецы облачили Профессора в пурпурный балахон с большим рубином на груди – фамильным камнем рода Флемо, и все вместе прошли в колонный зал.

По белокаменной лестнице со скульптурами чёрных химер в угрожающих позах поднялись на второй этаж и подошли к ажурной резьбы золотой двустворчатой двери входа в зал Посвящения. Жрецы, как стражи, встали по сторонам медленно расходящихся дверных створ.

Сразу за дверью, перед Профессором на полу, через высокие окна ярко освещённая заходящими лучами солнца, бугрясь, стелилась дорожка из одетых в красные комбинезоны людей, лежащих вниз лицом, сцепив руки на затылке.

В конце дорожки стоял небольшой золотой трон, а слева от него на постаменте красными рубинами посверкивал головной убор, напоминающий рыцарский шлем. Мгновенно осознав, что идти нужно по живым людям, Профессор стоял, не решаясь сделать первый шаг.

– Идите, – прошелестело.

«Прости меня», – к небу ли, к Марии ли?… возопила его душа. Он поднял ногу, наступил на спину лежащего первым и торопливо зашагал, стараясь наступать плашмя, всей ступнёй. Возле возвышения к трону встал на одно колено, склонив голову. Главный Властелин – им автоматически становился Комиссар-Властитель, самый старший по возрасту, – шаркая ногами возле Профессора, взял с постамента и водрузил ему на голову шлем с десятью рубинами. Флемо Десятый встал с колена, сел на трон, и заметил, что дорожки из живых людей уже нет.

По обе стороны трона в пурпурных балахонах, на груди украшенных фамильными драгоценными камнями, в шлемах с такими же камнями и в масках на лицах выстроились Комиссары-Властители Мира Абсолюта. Первым в ряду справа стоял богатейший наследник – Ротари Восьмой. Сидя на троне, Флемо Десятый произнёс заранее приготовленный спич во славу и могущество Мира Абсолюта. Когда аплодисменты стихли, грянули гимн. Пели с воодушевлением.

Солнце село, зал осветился множеством небольших золочёных люстр. Одну стену зала, как иконостас, занимали ряды барельефов. В центре их из сплава золота и платины барельефное изображение Золотого Тельца с короной из бриллиантов и знаком «дельта луминозо» над ним, а по его сторонам – барельефные портреты первых Комиссаров-Властителей, основателей Мира Абсолюта. На других стенах, уже знакомые Профессору, знаки тайных знаний. И везде – в рамах барельефов, в подвесках люстр, в изображении знаков – сверкание драгоценных камней: рубинов, бриллиантов, сапфиров.

Ротари Восьмой заранее ознакомил с порядком проведения процедуры посвящения и Профессор знал, что теперь должны последовать ритуалы: «срывание масок», «изгнание неугодных», «омовение кубка».

– Снять маски, – громко приказал Флемо Десятый.

Одни, сдёрнув с лица, оставляли маску висеть на груди или поднимали её на лоб, другие забрасывали её, куда придётся.

Главный Властелин взял с ритуального столика «плеть изгнания» – кожаную плётку с золотой ручкой, обошёл ряды Комиссаров-Властителей, подошёл к сидящему на троне Флемо Десятому, старчески, с трудом согнул спину, шамкая, доложил:

– Властитель Флемо Десятый, шоглядатаев нет, шдесь все швои.

– Омоем кубки, Комиссары, и выпьем за ждравие нового Властителя, – опять прошамкал Главный Властелин.

Ротари предупредил, что обязательно надо проследить, чтобы вино ему налили в омытый кубок: бывали случаи отравлений во время проведения ритуала.

Главный Властелин с ритуального столика взял темного металла поднос с кубком в форме черепа, омыл его над фонтанчиком, бьющим внутри золотого сосуда в виде распустившегося цветка, и, держа поднос с кубком в обеих вытянутых руках, подошёл к виночерпию. Виночерпий – один из Комиссаров, неспешно закатал рукава балахона, потом рукава белоснежной рубашки, неторопливо открыл стоящий на дубовой бочке с золотыми обручами золотой сосуд в виде бочонка, серебряным ковшиком зачерпнул ритуальное вино и демонстративно, тонкой струйкой наполнил кубок Флемо Десятого.

С наполненным кубком на подносе Главный Властелин прошаркал ногами по редкой красоты наборному паркету, подошёл к трону, кряхтя, с поклоном подал его Флемо Десятому, и тот, как и положено по ритуалу, принял его обеими руками.

Комиссары с длинного стола, брали кубки, омывали их и подходили к виночерпию. С наполненными кубками в прежнем порядке опять выстроились возле трона. Поочерёдно вставали в круг с изображением Звезды Абсолюта на полу перед троном, подняв в руке кубок, называли себя и от имени своего рода произносили поздравительный тост с пожеланием самоотверженно служить, не уронить, не посрамить, проявить, продолжить, раскрыть, повысить, и пр., и пр. Крики «Виват». Профессор же, почти не слушая, с отвращением поглядывал в кубок: и цветом, и густотой вино очень походило на кровь. Коснувшись своим кубком кубка Флемо Десятого и, сделав глоток, Комиссар отходил, а в круг перед Флемо Десятым, пригубившим вина, вставал следующий Комиссар. Профессор вглядывался в лица, старался запомнить, считал Комиссаров. Когда досчитал до двадцати, перед его глазами уже всё плыло и стало казаться, что к нему подходят одни и те же. Вспомнилось название ритуала – «осушение кубков» и, стукнувшись кубком с очередным Комиссаром, он, запрокинув голову, допил до дна, а потом уронил её на грудь и удобно развалился на троне. Главный Властелин, всё время стоявший рядом, осторожно взял из его руки кубок и поставил на постамент. Действие продолжалось уже без участия Флемо Десятого. Комиссары произносили заготовленные поздравительные спичи и стукались своим кубком о пустой кубок, стоящий на постаменте.

По завершении ритуала со смехом, дружно через весь зал понесли Флемо Десятого в примыкающую к залу комнату и уложили там на кушетку.

– Я же предупреждал: только пригублять! – сердито ворчал хлопочущий возле него Ротари Восьмой.

Проснулся в своей постели вечером следующего дня. Рядом сидела Мария, душистой салфеткой вытирала с висков пот, гладила лицо, пальцами разглаживала, так вдруг сразу, появившиеся на лбу и переносице морщины и, смеясь, ласково выговаривала:

– Разве можно так напиваться, что людоеды причудились…

– Людоеды? – удивился, и тут же вспомнил: «людоведы»… Провёл по лицу ладонью, заметил кольцо на мизинце, снял, зашвырнул.

В первой половине следующего дня на связь вышел Ротари Восьмой. Заботливо спросил:

– Как ты? Живой? Я предупреждал тебя или нет, чтобы ты только пригублял?! Это же не простое вино… Скажу тебе, что впечатление ты на всех произвёл хорошее и речь понравилась. Сегодня к девяти будь в Банкетинг-хаусе.