Ангел обыкновенный

– Кто такая мшица?

– Мелкое насекомое.

– Думаешь, он меня похвалил?

– Как же ты давишь на меня своим позитивом! – Куратор прислонил меня к стене и на мгновение ослабил хватку, чтобы найти в кармане ключ от следующей двери. Оторвавшись от живого тепла, я больше не могла удерживать себя в сознании.

Мы с Савелием единодушно предпочли архитектуру Питера его бесчисленным музеям. Исключение сделали только для Эрмитажа, чтоб по приезду на вопрос: «Ну что, набрались культуры?» ответить честно: «А как же!».

Оказалось, что большими порциями искусство трудно принимается организмом, поэтому уже в зале мастеров эпохи Возрождения я начала терять силы. Пришлось долго сидеть на скамейке в одном из тихих закутков. На третьем этаже, в зале импрессионистов, у меня открылось второе дыхание. Радовало то, что Савелий искусство не комментировал, меня тоже не заставлял высказываться. На шедевры смотрел как бы мельком, двигаясь практически без остановки, но перед несколькими картинами и скульптурами он ненадолго замирал, слегка склонив голову к левому плечу и поджимая тонкие губы. Что именно означала эта его реакции, я не совсем понимала, потому что кое-что из его избранного мне понравилось, а некоторое оставило равнодушной. Мирового наследия было много, поэтому из музея я вышла не такой энергичной, как вошла в него несколько часов назад. Даже приотстала от своего спутника. Савелий, что ждал у выхода, оценил мое состояние фразой:

– А вот и Таша! Совсем как живая.

Силы мы восстанавливали в пышечной.

За едой я рассказала Савелию о том, что наша дворовая компания была разношерстная. Мальчишки и девчонки всех возрастов – от садиковских малолеток до подростков, отличники и двоечники, хулиганы и тихони дружили все вместе. За одной из пятиэтажек был палисадник и там, среди деревьев и кустарников мы мастерили домики из покрывал и кусков картона. Пировали тем, что приносили из дома – вареной картошкой, хлебом с сахаром, жареными пельменями. Позже пацаны сбились в дворовую банду и держали в страхе весь квартал. В младшей школе мне симпатизировал один из хулиганов. Я почему-то уверена, что именно его покровительство много лет спустя сохранило нашу квартиру от разграбления, пока мы с сестрой вступали в наследство.

Савелий после третьего пончика вздохнул тяжело и, взяв с тарелки четвертый, философски заметил на свой счёт:

– Мужик нехотя целого поросенка съел.

Все это время он слушал меня внимательно, но думал и свою думу. Лишь коротко упомянул, что серьезно занимался спортом, оттого и травмирован во многих местах. Служил матросом и плавал через полмира с тем флотом, который с верфей Балтийского моря перебрасывали во Владивосток. Бывал он и в Индии, и в Австралии. «Потом расскажу, ладно?».

Наша командировка заканчивалась, самолет улетал этой ночью. На набережной я посетовала, что так и не увидела ни одного сфинкса. Львов было много, а вот сфинксы на пути не попались. Савелий молча развернул меня за плечи лицом к Неве и протянул руку вперед. Проследив взглядом в заданном направлении, я, таки, увидела чудных каменных зверушек.

Я должна любить Михаэля, ведь у нас с ним внутренняя связь. Но будь у меня выбор, предпочла бы Дракона не столь сурового. Мне не нравился его большой рост, и этот немного кошачий глаз, и показное равнодушие к моим переживаниям.

Я почти стукнула Михаэля по макушке, но он ловко увернулся:

– Ты чёртов Дракон!!! Не мог раньше предупредить, что тебя вижу только я. Люди меня за дурочку принимали, когда я сама с собой разговаривала!

– Да, и лишить себя удовольствия?

– Теперь я знаю, что Этель тебя видела, а Эстер нет – она ещё спросила, для кого поставлена лишняя чайная пара.

– Драконы проявлены только для тех, кто вошел в Павороть. Как же ты, наконец, догадалась о том, кто я на самом деле?

– Я поняла это на допросе, когда Демпфер спросил меня: «Может, вы просто не поняли, что перед вами Дракон?». Признаюсь, я ждала крылатое чудовище, а ты всё это время был рядом со мной в образе человека. Почему ты не открылся мне?

Михаэль на вопрос не ответил, лишь ворчливо посетовал:

– До чего же ты влипучая в неприятности! Привезли назад, что поленце – только глазками моргала. Ты могла вообще с постели не подняться. Так бывает с теми, кто здоровкался с Демпфером. Ладно, ты лежи тут на диване, а я творогу наведу. Или супчик тебе организовать?

– Лучше супчик… Михаэль, а ты какой Дракон?

– Что значит, какой?

– Ну, цветом там, формой, к чему у тебя расположенность?

Михаэль выглянул из кухни – в фартуке и с ложкой в руках:

– У меня одна расположенность. Беречь тебя и охранять.

– Обернешься?

– Ещё чего!

– Ну, пожалуйста, Михаэль!

– Было бы это приятно, я вертелся бы то туда, то обратно. Но процесс затейливый, поэтому наберись терпения. Ещё наглядишься на мою драконью морду.

– Как ты узнал, что пора мне явиться?

Михаэль прислонился к косяку двери:

– Этим заправляют Распорядители Воплощений. Вызов случается по первому сну. А ты, вообще, отличилась – пошла в Нумераторы. Могла бы просто табличку повесить: «Даешь Павороть!».

Михаэль вернулся на кухню и появился снова лишь минут через двадцать с тарелкой, полной до краев. В середке густого тыквенного пюре торчала веточка петрушки. Когда подал голос дверной звонок, она закачалась, словно пальма в дрогнувших руках моего напарника.

Размешивая ложкой горячий суп, я прислушалась к перепалке в прихожей. Михаэль отчаянно с кем-то спорил. Сначала мне даже показалось, что он ругает ребёнка, так слабо звучал второй собеседник.

– Михаэль!

В прихожей замолчали. Я жалобно попросила:

– Пожалуйста, пусть Этель войдет.

– Ты болеешь, поэтому никаких гостей!

Старшая из сестер заглянула в гостиную и поинтересовалась:

– С каких пор этот невоспитанный мужчина здесь главный?

Я спустила ноги на пол и осторожно встала, держась за спинку дивана.

– Михаэль – мой Дракон.

Этель недоверчиво посмотрела сначала на меня, потом на моего напарника, поправила кружевной ворот блузки, пряжку ремешка на талии, и, наконец, вымолвила:

– Я вас себе иначе представляла, – и добавила, чуть помедлив, – Честно признаться, никогда бы не подумала. Когда Эстер вас не увидела, я, на самом деле, грешила на то, что вы…

– Много ли понимает тот, кто ради сестры отослал прочь своего Дракона!

Прозвучало очень грубо. Тронутые сливовой помадой губы Этель сжались в дрожащую ниточку, но сдаваться она не собиралась, потому что выдвинула ответное обвинение:

– А много ли Драконов позволяют увозить своих подопечных Брежатыми? Как вы, вообще, допустили, что девочка попала в Кромлех?

Красивый глубокий голос Михаэля окрасился всеми оттенками негодования:

– Эта девочка делала всё возможное, чтобы дать Системе себя заметить. Тише надо быть и скромнее! Вас это тоже касается. Не стоит устраивать тематические вечера и раздавать брошюрки сомнительного содержания.

– Кто-то же должен заняться просвещением!

– Так почему же не начать с собственной семьи?! – Михаэль в гневе всегда производил на меня сильное впечатление, а в этот раз даже заворожил. – Так нет! Проще принести себя в жертву, остаться в Ландракаре, забить на своего Дракона и на Павороть и рассуждать о том, как невозможно оставить сестру одну в этом страшном мире. Да эта старуха с трудом вспоминает по утрам, как её зовут.

– Не все понимают смысл преданности, – слабо возразила Этель. Похоже, она и сама не верила, в то, что говорила.

– Так явите преданность! Призовите своего Дракона снова, дайте ему исполнить предназначение. Он ведь рискует жизнью, скрываясь в Ландракаре, потому что «Стрепеты», как хищники, выслеживают его.

– Замолчите, несносный вы человек!

– Я не человек!!! – после этого заявления Михаэль сделал над собой видимое усилие и попросил. – Этель, скажите, где ваш Дракон, и я помогу вам обоим.

Но пожилая дама была не намерена сдаваться в споре, поэтому твердо ответила:

– У вас, Драконов, есть связь друг с другом. Вот и налаживайте.

– Славно поговорили, – огорченно подытожил Михаэль. Повернувшись ко мне, он махнул рукой – «Не бери в голову», – и оставил нас с Этель вдвоём.

Я попыталась оправдаться:

– Мне так жаль!

Этель сняла тончайшие замшевые перчатки и потрепала меня по плечу.

– Всё в порядке. Расскажи-ка мне лучше, дорогая, что в Кромлехе интересного?

Прозвучало почти весело. Так, словно я ездила в цитадель на экскурсию.

Олег Яковлевич ждал нас в квартире с заветной коробкой. Я едва не лишилась чувств от переживаний, ведь практически увидела событийную нить, обычно прячущуюся на изнаночной стороне жизни. В одной части мира я нашла записку, написанную почти сто назад, а в другой части земли попала в квартиру, где жила моя прабабка, чьи вещи я держала сейчас в руках. Как, вообще, такое было возможно?!

Савелий тоже проникся моментом.

– Мне преочень любопытно, но момент сакральный, поэтому буду в соседней комнате. Ты это… кричи если что.

Я оказалась права. Театральные программки, сборник стихов, закладкой которого служил сухой кленовый лист, пожелтевшая атласная перчатка с перламутровой пуговичкой. Отдельно в футляре – роза из туго закрученной органзы, которую можно приколоть к вечернему платью. На дне коробки – серьги, брошки, заколки для волос. Всё в основном из финифти, обрамленной металлическим почерневшим кружевом. Пачка писем, перетянутая лентой. Одно письмо лежало отдельно, подписанное всё теми же позеленевшими от времени чернилами: «Моему Ангелу».

«Мой дорогой Ангел, Петенька! Знаю, что письмо это до тебя не дойдет, но я пишу его в надежде, что когда ты вернешься живой и невредимый, я отдам тебе его лично в руки.

Наша с тобой печаль, мой милый друг, в том, что мы, хоть и дружили с детства, но поздно признались в своих чувствах из-за страха быть отвергнутыми. Я благодарна тебе за смелость, которую ты явил перед отправкой на фронт. Как бы я жила сейчас, не зная, что моя к тебе сердечная привязанность взаимна? Жаль только тех лет, что мы провели рядом в тайных душевных муках.

Я жила осторожно, боясь ошибок и страданий: жизнь была осознана умом, но, к моему сожалению, не прожита мною полноценно. Подавленная устоями общества и собственной эмоциональной незрелостью, я ничего себе не разрешала из-за страха, что меня осудят или какая-то ситуация меня больно ранит. Я провела годы в приготовлениях к будущему счастью, в то время как оно, в твоем лице, всегда присутствовало рядом. Что стоило мне приободрить тебя в разговорах, открыться сердцем, но, нет, моё воспитание оказалось сильнее, чем потребность души. Я всё готовилась жить, но этот момент никак для меня не наступал, в то время как я неизменно ощущала душевное напряжение. Я пыталась контролировать свою жизнь, но в тот миг, как ты признался мне, Петенька, в своих чувствах, она ускользнула из моих рук под тяжестью страшных времен.

Клянусь, что если судьба не будет к нам милостива, и мы не обретем счастья быть вместе, я обязательно найду способ сохранить это письмо так, чтобы найти его в следующей жизни. Мы снова встретимся, нам только нельзя терять время и поддаваться обстоятельствам, способным нас снова разлучить. Тогда на вокзале ты предложил тайный пароль, сказав который, мы, несомненно, должны узнать друг друга.

Я обещаю, что разгляжу тебя в толпе и скажу тихонько «Я твой Ангел». Если же я снова буду в плену собственных ограничений, разбуди меня, напомни, что каждый день нашей жизни надо проживать в радости и полноте бытия. Прошу, скажи мне заветные слова».

…Конечно же, я не показала Савелию это письмо.

И даже как-то засомневалась. Может, я и вправду была Фимой в прошлой жизни? Приснилась же мне профессорская квартира, в которой я никогда не бывала до этой недели. Считается, что Души воплощаются группами, чтобы испытать все возможные варианты отношений друг с другом. Логично допустить, что если в прошлом мы с сестрой были антагонистами, то в этой жизни – настоящие друзья, которые держатся друг друга.

Сразу по прочтении письма мне показалось, что Фима права, да и общий романтичный настрой письма был мил моему сердцу. Сожаление о потерянном времени было мне понятно. Говорят же: «Через двадцать лет вы будете больше разочарованы теми вещами, которые вы не делали, чем теми, которые вы сделали». И на самую первую вскидку мне показалось, что я проживаю свою жизнь по сценарию Фимы, повторяя её ошибки.

С другой стороны, нельзя полагаться на то, что мы найдем нужного человека, и он сделает нас счастливыми. Поиск полноты жизни вовне стал личной катастрофой Серафимы. Обвиняя злой рок и Кору в своих несчастьях, она всю жизнь прожила в роли жертвы обстоятельств.

Уже дома я залезла в свою коллекцию чужих мыслей и нашла высказывание, которое поставило точку в моих внутренних дебатах с Фимой: «В жизни нет правильных и неправильных решений. Есть просто решения. Даже неудача на первый взгляд – это шанс приобрести новый опыт».

– Я вела себя очень глупо. Безответственно. Безрассудно.

– Только не надо делать такие громкие заявления, – Этель покачала головой. – Благодаря своей настойчивости, ты за пару недель узнала больше, чем я за несколько месяцев.

– И у меня в голове какая-то мешанина из разрозненных деталей.

– На самом деле схема очень проста.

– Схема чего?

– Мироустройства. Что ты о нём знаешь?

– То, что всем нам разрешает знать Кромлех. Какие-то абстрактные понятия. Ну, знаете, существует «родительская Раса», по-другому – «Те, кто нас создал»…

– Надеюсь, ты понимаешь, что «Тех, кто нас создал» тоже кто-то создал. Эту силу чаще всего называют Творцом. Многие считают, что мы существуем для того, чтобы Творец через нас, через нашу ЖИВУ, получил представление о том, что значит существовать в плотных материальных мирах. Слышала о ЖИВЕ?

– Я читала вашу статью в самиздатовской брошюре. Получается, что мы – лишь фрагменты Главного воплощения, получившиеся в результате трагичного переживания. Признаться честно, я всегда представляла себя чем-то большим.

Я помолчала, наблюдая за тем, как за окном Михаэль катит груженую камнями тачку, и, оценивая то, что внутри меня искало словесного выхода:

– Самое неприятное, что я должна что-то чувствовать по этому поводу, что-то ещё кроме шока. Но я не испытываю ни радости оттого, что обрела это знание, ни грусти оттого, что я, всего лишь… кусочек кого-то. Оказывается, что я – одна эмоция на ножках, но даже не представляю какая? И я не могу справиться со своими чувствами, потому, что их нет, этих чувств. Наверно, в этом отсутствии сильных переживаний и есть наша суть – мы не являемся самостоятельными, автономными единицами, мы лишь осколки чего-то бо́льшего.

– Я могу немного успокоить тебя, дружочек, если скажу, что Заглавень без нас также не полон, как и мы без него? В нас сосредоточен его опыт, пусть и болезненный. Без того качества, что мы унесли с собой, он не способен развиваться дальше. Именно поэтому в какой-то момент нас всех запросят обратно.

– И какое же качество забрала я?

– Я не знаю, милая. Это позже скажет тебе твой Дракон. Я унесла от своего Заглавня его преданность и верность. Вот почему я так болезненно привязана к своей сестре Эстер… Ты, кстати, в курсе, что кроме Ивереней существуют ещё и Сколки?

– Здесь, в Ландракаре?!

– Нет, здесь их нет, – Этель на секунду закрыла глаза, но когда она снова посмотрела на меня, взгляд был живым и сосредоточенным. – Чтобы испытать все возможные варианты опыта, который можно получить в теле человека, ЖИВА организует себя во множестве Сколков, которые проживают каждый свою жизнь на разных уровнях бытия и в разных реальностях. Они находятся одновременно на всех уровнях мироздания. По одному на каждый уровень. Таким образом, каждый человек есть совокупность всех своих отражений – Заглавня, Сколков и Ивереня.

– Они когда-нибудь слепятся назад, все эти части?

– Мы все вернемся к своей ЖИВЕ. Опыт жизни всех отражений становиться общим архивом ЖИВЫ.

– Эти… детальки… они равноправны?

– Не знаю. Для нас, ландракарцев, созданы почти тепличные условия: теплый климат, устроенный быт, безопасность в обществе. Много ли можно познать с таким внешним благополучием? Похоже, нас тщательно оберегают от всего, что могло бы причинить нам малейший дискомфорт. Мой Дракон рассказывал мне, что есть Мерности, где Сколки испытывают лишения и гонения. Самые трудные условия созданы для Заглавня, вот почему он часто теряет части себя.

Я слушала Этель настолько внимательно, насколько позволяла мне одна непреходящая навязчивая мысль:

– Почему же мне так хочется оставить это уютное место?

– Наши Заглавни начали собирать части себя, которые находятся в других реальностях, а именно это и запускает Павороть. Как только они пожелали стать целостными, мы с тобой увидели первые сны, к нам вернулись наши Драконы. Однако, не мы управляем этим процессом, а наша ЖИВА, поэтому сопротивляться этому процессу – это плыть против течения.

– Но разве…

Этель не дала мне возможности задать новый вопрос:

– Вот интересно, как ты при таком любопытстве до сих пор оставалась темной невеждой? Я сегодня больше слова не вымолвлю, весь дневной словарный запас истратила на тебя! – Этель с трудом поднялась с кресла.

– Может, вы останетесь на ужин?

– Я бы с радостью, но сестра может испугаться, если я не вернусь к закату. На своей машине я буду дома через час.

Мы вышли из дома и постояли немного на лужайке. Настоявшаяся предвечерняя тишина напиталась мягким золотом от желтых кустиков свербиги на склонах холмов.

Уже когда Этель сидела в урчащей машине, я задала последний на сегодня вопрос:

– Этель, вы говорите так… уверенно. Но эти знания вы получили телепатическим путем от своего Дракона. Откуда вы знаете, что не ведете внутренний диалог сами с собой, что это не плод вашей фантазии?

– Я не говорила, что мой Дракон говорит со мной телепатически. Мой Дракон тоже полиморфен, он умеет обращаться в человека.

На работе я сразу попала под раздачу. Старший коллега на равных по статусу сорваться не мог. Мне же в рабочем споре не давал слова вставить, а потом и вовсе выдвинул нелепые обвинения, перейдя на личности. В поездке я опрометчиво «сняла латы», и поэтому неожиданные хамство и грубость восприняла очень болезненно – разрыдалась на глазах у всей конторы.

Работа после такого инцендента не работалась, поэтому я с чистой совестью залезла в рассылку почты и почти сразу же наткнулась на фразу, удачно подходящую к моменту: «Если вас незаслуженно обидели, то вернитесь и заслужите».

Мне самой никогда не приходило в голову считать ранимость недостатком: она с детства являлась для меня показателем утончённости натуры. И стоило лишь допустить, что это качество Эго, а не Души, как всё встало на свои места. В сокращенном варианте статья, сделавшая меня чуть лучше, добрее и сострадательней к другим людям, звучала так:

«Ранимость – реакция эго, нажатие на его болевые точки и его сопротивление процессу обучения…

…Итак, перечислим основные признаки Культа ранимого эго:

– Причисление себя к касте «особенных». Такое эго вне контроля считает, что оно весьма чувствительно, поэтично, необыкновенно.

– Деление на «святых» и «грешников». Такое эго делит людей на «хороших» и «плохих» по отношению к нему. «Хорошими» оно называет внимательных к его эмоциям и болевым точкам, осторожных в обращении. Такие люди будут говорить то, что данному эго приятно. Если же случилось обратное (сказано нечто неприятное), то эго резко разочаровывается и закрывается от такого человека, называя Его «бездушным», «черствым», невнимательным».

– Мнительность. Ранимому эго постоянно кажется, что его недооценивают, недостаточно любят.

– Зависимость от жалости. Эта манипуляция часто основана на провокации появления чувства вины у человека, того, что он довел эго до такого болезненного состояния.

– Зависимость от похвалы. Ранимому эго постоянно кажется, что его игнорируют и недооценивают.

– Кичливость. Отсюда вытекает универсальная черта ранимого эго: постоянно напоминать вслух людям о том, насколько оно необыкновенно, уникально и достойно похвал.

– Обидчивость. Если ранимое эго не только не похвалили и не выделили, но и нажали на болезненную точку, то такое эго бурно и эмоционально реагирует.

– Неумение прощать (злопамятность). Ранимое эго снова и снова вспоминает прошлое, заново переживает обиды, слова, обстоятельства, жалуясь на черствость, холодность, жестокость, человека, катализировавшего болезненный урок».

Я твердо решила поработать со своей ранимостью прямо с этого момента. Когда ближе к концу дня, в контору по делам забежал Савелий, не стала уходить от его прямого вопроса о моих опухших глазах:

– Похоже, плакала?

– Не то слово. Рыдала.

– Легче стало?

– Думаю, да. Но… так стыдно!

Савелий, до этого стоявший рядом с моим столом, ногой притянул к себе стул и сел напротив:

– Не бери в голову. Как смогла, так и отреагировала. Тем более, иногда полезно добавить маленько драмы, чтобы перетянуть зрителей на свою сторону.

– Истерикой я всё равно ничего не добилась, только себя скомпрометировала. Проблема как была, так и осталась.

Савелий хмыкнул, соглашаясь.

– Знаешь, за что обидно? – спросила я, понимая, что он не собирается пока уходить. – Я после Питера расслабилась эмоционально, подвоха никакого не ждала. Неужели все время надо быть начеку?

– Неприятности с нами случаются не только, как наказание. Иногда сподвигают на перемены.

Я посмотрела на Савелия с подозрением:

– Какой-то ты сегодня…

Он и выглядел немного иначе, чем во время поездки в Санкт-Петербург.

– Ну, какой? Договаривай.

– Философский.

Тут Савелий взял со стола мою ручку, листок бумаги и начал что-то писать на нём. Мимо медленно проплыла Ася Михайловна. Я сказала, как можно суше:

– И не забудь в шапке заявления указать свою должность…

Стоило разведчику завернуть за угол, как Савелий отложил листок и негромко сообщил:

– Маруся вернулась.

Я растерялась:

– Откуда?

– С Ритрита. Думал, она там останется, а вчера приехала без звонка.

Он показал открытую ладонь, словно ручаясь за достоверность своих слов:

– Мы с женой, правда, дружны. Просто живем вместе долго и давно не ходим, держась за руки, по ромашковому полю. А тут ещё разночтения начались по пустякам, вот она и уехала медитировать… Дети очень обрадовались, что Маруся теперь дома. Меня тоже отпустило.

Так за пятнадцать минут я узнала о Савелии больше, чем за три дня нашей совместной поездки. Он сделал короткую паузу, а потом посмотрел мне прямо в глаза и заговорил, слегка склонив голову к плечу:

– Ты это, …извини, что в Питере был мумыкой, но как-то переживалось за всё.

– Я думала, ты просто из породы тишайших.

– Что ты, поговорить я люблю.

– Рада, что у тебя наладилось.

– Может, тогда свой секрет откроешь?

– Какой?

– Ну, тот, из коробки.

– Не было в том «кладе» сокровищ.

Утром пришел Константин. Он, как врач при окружном госпитале, сразу поставил диагноз моему бледному виду – упадок сил и авитаминоз.

– Больше спите и кушайте ягоду. Ягоды нынче сыпом!

С моей любимой мансарды до меня доносились лишь обрывки разговора, но по тональности было понятно, что Константин на что-то подбивал Михаэля, а тот энергично не соглашался. Мелькали фразы и слова: «упустим этот шанс», «совсем немного доварить», «бесиво», «процесс сложный», «последовательность» и «капля должна быть живая». Последнюю фразу Константин произнес трижды, всё повышая и повышая голос, интонацией ставя ударение на слове «живая». Видимо, Михаэль, наконец, с ним согласился, потому что подошел к лестнице на мансарду и окликнул меня:

– Есть кто?

Я свесила голову за край настила, и оказалась почти вровень с его макушкой. Михаэль был очень озабочен: