Обожженные «Бураном»

* * *

«Инструктор что-то говорил мне, объяснял свои действия, а я постоянно смотрел на небо и на землю и сравнивал живительные краски природы, которые открылись передо мной во всём своём многообразии и так взбудоражили моё сознание, что молчаливому восторгу не было предела. Пока меня не возвратила к жизни резкая фраза инструктора: “Держись ровно!”

Когда этот отрыв состоялся, надо было постоянно смотреть вперёд под определённым углом. Вместо этого я посмотрел вбок, где только и можно было увидеть землю, а затем устремил свой взор вниз, что совершенно нельзя было делать с точки зрения лётной безопасности. Я даже не понимал, что самолётом управляет инструктор, и, как мальчишка, следил за действом, которое разворачивалось внизу. “Где аэродром? Куда надо лететь?”»

* * *

Он даже оглянулся – нет ли в задней кабине инструктора и что-то прокричал ему по внутренней связи, чтобы окончательно убедиться, что кабина свободна. На приземлении руководитель полетов: «Магомед, задержи ручку». Понял, что рано радоваться – полет еще не закончен… Наконец, колеса коснулись земли.

Он выполнил контрольный полёт, где должен был производить положенные действия. Но всё внутри его кипело от радости, а, может, и от непонимания того, что происходит. Внутри него творилось что-то невообразимое!

По традиции он после первого вылета «выпал» из кабины в руки товарищей. Его подбросили и несколько раз с размаху стали прикладывать пятой точкой к борту самолета.

Личный состав собирался для торжественного построения. Парни с горящими глазами, полными восторга и счастья, реализовали свою мечту. Кроме одного – Андрея Орлова. Он ушел с опущенной головой и даже не оглянулся.

Когда начались самостоятельные полеты, произошло много незабываемых курьезных событий.

Хороший, плохой сукин сын

Буквально через неделю потерпел крушение и сгорел Антон Соболев, другой замечательный и отчаянный курсант. Его самолет упал в десяти километрах от аэродрома на опушке лесного массива. Когда команда спасения прибыла к месту катастрофы, самолет догорал, пилот сгорел, не выходя из кабины. От самолета назад шел шлейф оторванных деталей его конструкции. В наступившей тишине прапорщик, снимая головной убор, в глубокой скорби выронил: «Прощай, Антон – ты был лучший сукин сын». В коллективе первая потеря и траур: на тумбочке курсанта Соболева стоит фотография в черном обрамлении и такого же цвета ленте. Смех и шутки в казарме исчезли, задумчивость бросается в глаза на лицах сразу повзрослевших начинающих летчиков: каждый понимал, что на его месте мог быть любой из них. Скрепя сердцем, многие стали осознавать, что небо таит в себе не только романтику, но и опасность. Но никто не вздрогнул – полеты продолжались с такой же интенсивностью. О причинах аварии пока никто ничего не знал.

Через два дня из окна учебного класса преподаватель заметил на плацу человека в летной оборванной в клочья форме. Он заметно прихрамывал. Офицер вытянул шею, затем подошел к окну и тихо пробормотал:

– Соболев, что ли…

Весь класс выбежал на плац. У Андрея на щеке было рассечение с иссохшей кровью, под глазами синяки, вид помятый, а на лице виноватая улыбка. Травмированы руки, плечи и голова. Один день он пролежал в амбулатории близлежащего поселка, потом сбежал.

Андрей рассказал, как у него на высоте 500 метров отказал двигатель и загорелся в воздухе. После жесткой посадки он долго не мог выбраться из кабины, а огонь уже охватывал его со спины и, сделав последние усилия, выполз как улитка и упал на землю. До взрыва горящего самолета ему удалось отползти за деревья. Он в ступоре наблюдал между стволами берез за эвакуацией самолета, но, будучи в шоке, не смог издать ни единого звука. Прапорщик не выдержал и обнял Андрея первым со словами: «Я знал, что ты самый плохой сукин сын».

Беломорканал

Гена Ткач тоже учудил. Его позывной был «Беломор». В полете впервые справился со штопором, в голове у него все спуталось и, потеряв пространственную ориентацию, стал кричать в радиопередатчик: «Беломорканал, Беломорканал, дайте курс». Это стало анекдотом в части и эта кличка прикрепилось к нему.

Прихвостень

А Сергей Лукин, взлетев по программе облетов, вернулся не один – за ним мирно прилетел и приземлился Ан-2 с пассажирами на борту. В диспетчерском пункте разразился скандал. Выяснилось: после удачного выполнения задания Сергей возвращался на аэродром, его полет проходил рядом с воздушным коридором, где он догнал Ан-2. Он решил повыпендриваться и показать себя: сел ему на хвост, чудя со скоростью. Поэтому самолет то опускался, то поднимался, но всеми силами держался на хвосте. Удовлетворив свои детские амбиции, он оставил «кукурузник» и стал возвращаться на свой аэродром. Но в один момент он обнаружил, что теперь уже «кукурузник» сидел у него на хвосте. Он испугался не на шутку и пошел на снижение, «кукурузник» тоже. Он сел на аэродром и направил машину на стоянку. «Кукурузник» тоже. Сергей понимал всю трагичность ситуации и испугался, что пилот может быть психом и драки не избежать. Ошарашенный руководитель полетов выслушивал аргументы летчика «кукурузника»: «Он долго заигрывался у меня на хвосте, потом вылетел вперед меня, помахал крыльями и улетел влево». Это на летном языке означает: «Следуй за мной». «И я пошел за ним, – рассерженно прокричал пилот, – а ему, видите ли, захотелось поиграться со мной. Идиот».

Залп по коровам

Гена Видяев отличился во время боевых стрельб. При выполнении маневра и стрельбы по наземным целям при пикировании преждевременно откинул предохранительную планку и дал залповый огонь из всех орудий. Трассеры быстро нашли цели на колхозном поле, где мирно пощипывало траву многочисленное стадо коров. Дремлющие пастухи пришли в себя мгновенно. Они – в шоке и не поймут, что происходит – война давно отгремела. а тут… несколько колхозных воров были рассечены в клочья. Курсант в результате переговоров по взаимозачету потерь с колхозом избежал наказания, зато в течение целого месяца мяса в столовой было вдоволь. К тому же, все наглядно усвоили один урок: предохранительную скобу снимать только на боевом курсе и только находясь в устойчивом пикировании.

Выпуск из училища

День выпуска из училища наступил незаметно и стал большим праздником. Погода ясная, такая же, как когда сюда шагнул в первый раз. Позади четыре года учебы. В проведении этого мероприятия принимал участие весь личный состав: курсанты, в заранее приготовленной офицерской парадной форме, выстроились перед зданием штаба училища. Знаменная группа под звуки духового оркестра вынесли знамя. Среди них и прапорщик, который с трудом держит шаг: он заметно постарел за эти годы. Столько нервов и потрясений, чтобы выполнить долг – обучить, воспитать, закалить и выпустить в свободный полет следующую сотню курсантов.

Соколов локтем поддел Магомеда и, продолжая держать голову смирно, шепотом произнес:

– У меня такое чувство, сейчас что-то будет. Посмотри на прапорщика.

Прапорщик шел изо всех сил, с трудом держа строевой шаг. Его парадный кортик болтался в ножнах, видимо, коническая латунная втулка выскочила из замка. Он на эту мелочь не обращает внимания. Разворот и стоп напротив начальника. Он для чести неуклюже подносит правую руку к виску, задевает кепку, она падает, и он делает резкое движение, чтобы подхватить ее и наклоняется. Как он ни старался, в следующую секунду все его доблести – клинок и фуражка – оказались на плацу у его ног.

Генерал принял его доклад, не обратив внимания на маленький курьез, зато рассмешил новоиспеченный лейтенантский корпус.

Затем зачитали приказ Министра обороны о присвоении офицерского звания, и начальник училища вручил каждому выпускнику диплом. После этого молодые лейтенанты последний раз прошли торжественным маршем перед руководящим составом училища. День выпуска закончился праздничным обедом. А утром следующего дня у всех на лицах грусть и досада от осознания того, что вместе со звездами на погонах пришла взрослая самостоятельная жизнь. Все разбегутся по строевым частям необъятной страны, чтобы с достоинством подменить уходящее поколение летчиков. Преемственность поколений. Прощание с друзьями, учителями, может быть, навсегда. Целый день перед глазами Магомеда маячил образ Орлова, вместе с которым три года мечтал об этом дне. Было досадно, что для него этот день настал, а для Орлова остался несбывшейся мечтой детства. «Интересно, где он, увидимся ли еще когда-нибудь», – думал Магомед.

Последние напутственные слова: «Помните нас, дорогие мои, – тех, кто дал вам ключи от неба и берегите честь нашего училища. Вы не знали – мы научили, вы не хотели – мы заставили, чтобы вы стали достойным пополнением золотого фонда авиации страны. И мы не забудем вас».

Немножко грустно, немножко досадно, что все так быстро пролетело, потому что каждый по прошествии многих лет скажет: «Это были лучшие годы нашей жизни».

Строевая часть

Направление в Одесскую пятую воздушную армию. В полку приняли хорошо и разместили в семейном общежитии. Тепло, уютно, красиво. За новое пополнение взялись строго и профессионально: командир дал распоряжение не включать в наряды и не отвлекать на разные мероприятия. Все внимание – на летную подготовку. Микроклимат в коллективе хороший, хотя все ново – и самолеты и район полетов, зато коллектив хороший, все старшие командиры вели себя как наставники. Была надежда на то, что новую программу освоят быстро. Она включала в себя полеты на предельно малой высоте, на сверхзвуке, воздушный бой с имитацией уничтожения истребителя противника, дежурство в системе ПВО, полеты на воздушную разведку. Нанесение бомбовых ударов, отработка наземных целей. Сложная программа. Все началось с изучения района предстоящих полетов. В полку заметили Ейскую молодую эскадрилью, которая летала как одержимая, а, вернувшись с полета, высокомерно и задорно улыбалась. Через месяц начали летать в парах и в рекордные сроки прошли программу подготовки на второй класс.

Не все было гладко, бывали и неприятные моменты, когда в полете ни с того, ни сего останавливался двигатель, отказывала гидравлическая система, что вызывало потерю управления самолетом. К особым случаям относятся поломка генератора, компаса радиосвязи и попадание в опасные метеоусловия с грозой и обледенением. А иллюзия, которая имеет свойство появляться при полетах в облаках в дневное время, как необычное воздействие воздушной среды на человека, в результате которого он перестает доверять показаниям приборов? Заповедь: «Пилотируй только по приборам».

Руководство полка незначительные ошибки молодых летчиков оставляло без внимания, но время шло, менялись машины, люди и «молодежь» втягивалась в армейские будни год за годом, не замечая, как они постепенно теряли статус молодых. Со временем росла требовательность и ответственность самих летчиков.

* * *

Мечта о космосе никогда не покидало Магомеда, и это чувство обострялось в нем в моменты, когда по телевизору сообщалось об очередном полете советских космонавтов. Он отчетливо понимал, что в отряд космонавтов не попадает никто, не пройдя этап летчика-испытателя. Но дорога была закрытой по разным причинам. Он писал заявление за заявлением в летний институт с просьбой принять в коллектив, но ответ во всех случаях был один: «Пока не имеем возможности».

Железные нервы

И вот в один из ясных дней осени в полк прибыла делегация конструкторского бюро Сухого. Они хотели, чтобы летчики продемонстрировали полеты на максимальных режимах. Беспрерывный взлет и посадка самолетов подняли градус напряженности на аэродроме. В послеобеденное время Магомед выполнил программу проверки нового устройства и шел на посадку, имея в баках 500 литров керосина.

– Готов к посадке, – на диспетчерском пункте прозвучал голос Магомеда, – хорошо вижу полосу.

Вдруг Магомед слышит голос друга Стаса.

– Магомед, я сзади тебя километров шесть. Уступи, пожалуйста, иду на аварийную посадку. Топливо на нуле.

Магомед никогда ни в чем не отказывал, когда просили коллеги по работе: значит надо. И он, не колеблясь, освободил для Стаса коридор, и он наблюдал, как он пошел на посадку в самом начале бетонки, хотя мог дать шанс другому, пролетев еще метров двести-триста. Руководитель полетов:

– Магомед, уходи на полкруга.

Глаза прикованы к топливному указателю. Двести литров на прямом маршруте вполне достаточно для приземления. Но, увы! Странным образом стрелка уровня топлива пошла на нуль. Магомед приблизился к бетонке и решил впервые попробовать «короткую посадку», о которой так много слышал и которой все боялись. Он все внимание сосредоточил на расстоянии до земли – мозг, как счетчик, отсчитывал метры, чтобы выпустить тормозной парашют. Нервы и внимание на пределе. На диспетчерском пункте полный ступор и все наблюдали, затаив дыхание.

«Скорость нельзя терять, – думал Магомед, – и надо висеть в воздухе как можно дольше». Его рука быстрыми, но уверенными движениями оперировала с силовыми механизмами. Главное – не упасть. В следующую секунду он шестым чувством, наработанным инстинктом, почувствовал что-то неладное, поднял взгляд – и оцепенел: по сторонам от кабины над его головой висели шасси другого самолета. Магомед на мгновение растерялся, но быстро интуитивно сообразил, что надо принять влево на запасную полосу, потому что дотянуть до первых плит уже не получится.

Ему удается опустить машину на носовое колесо по слишком крутой глиссаде, – тормоза и тут же убрал закрылки. И вот она – «короткая посадка», при которой время сжалось или растянулось на порядок дольше. Магомед почувствовал, как пот потек по спине, нервы отпустили дыхание. Он приходил в себя еще минуту, потом выбрался из кабины, и ему так захотелось узнать этого самоубийцу.

С диспетчерского пункта, молча следили за тем, что может произойти на площадке.

Магомед размеренной походкой, размахивая шлем-маской, приближался к бедолаге летчику тяжелого «Су», который растерянно расхаживал вокруг самолета: он знал, что ему попадет – если не от Магомеда, то от начальства точно.

– Ты что наделал? – процедил Магомед. – Ты меня чуть не убил.

Летчик молчал, слова не выходили с уст от волнения и осознания того, что случилось.

– Извини, брат, – пробормотал он. – Я сам не пойму от чего фонарь сорвался…

– При чем здесь фонарь? Ты что, никогда не учился летать без фонаря?

От дальнейшего разбирательства Магомед удержался, храня на лице свирепый взгляд: что толку, если в человека вселяется страх, то ничего хорошего не жди. На диспетчерском пункте, когда туда зашел Магомед, стояла гробовая тишина. Диспетчер открывал ладони и закрывал, как будто разговаривал сам с собой.

– Вы не видели? – со злостью спросил Магомед. – Я был на грани катастрофы.

Руководитель полетов что-то бубнил себе под нос и не мог от шока объяснить вразумительное: мастерство летчика и искусная посадка самолета спасли его от тюрьмы.

– Спасибо, Магомед, – наконец, проронил он. – Я не знаю, что бы мы сейчас делали, окажись на твоем месте кто-нибудь другой.

Только представители КБ Сухого были в восторге от увиденного.

– Можете, товарищ лейтенант, сейчас же написать заявление на летчика-испытателя: мы вас принимаем на работу. Железные нервы.

– Просто повезло, – произнес Магомед.

– Легко сказать, да еще при такой капризной погоде, – подтвердил свои слова представитель КБ.

* * *

Командир части долго рассматривал заявление Магомеда на увольнение в связи с переходом в часть летчиков-испытателей.

– Не подпишу, – произнес он строгим военным голосом. – Ты мне нужен здесь.

– Товарищ полковник, – начал говорить Магомед вкрадчивым голосом, – вы же мне подписывали прошлый раз.

– В прошлый раз я знал, что выше меня у тебя шансов нет.

– А сейчас у меня есть шансы? – с нотками гордости произнес Магомед.

Полковник улыбнулся и ничего не сказал.

Перед Магомедом встал непреодолимый вопрос: как уволиться из Советской Армии? Он много думал, но решение пришло само по себе.

В Западной группе войск шли учения по спасению летчика после катапультирования, отрабатывалось взаимодействие местных властей и спасательных служб 17-ой воздушной армии советских войск в Германии. После прыжка с парашютом из-за сильного ветра Магомед оказался далеко от намеченного места приземления. Он собрал парашют и осмотрелся – странное и охраняемое место. Прибегает сержант и спрашивает:

– Как вы здесь оказались?

– С неба, – с иронией ответил Магомед, – ты не видел?

Сержант поднял голову к небу, потом помотал головой.

– Вам нельзя здесь находиться. Это зона отдыха высокопоставленных лиц Варшавского Договора.

Магомед с минуту молчал, думая: «Что могло быть, если бы я попал прямо к ним».

– Интересно, кого я мог разгневать, если бы я приземлился прямо к их обеденному столу? – спросил Магомед.

– Генерал-полковника Танкаева, – ответил сержант, затем увидев погоны летчика, добавил, – заместитель командующего объединенных сил Варшавского Договора, товарищ майор.

– Что? – Магомед остолбенел. Он издали слышал гул приближающегося УАЗика, видимо, из службы спасения. – Ты уверен, что там Танкаев?

– Да, – ответил солдат. – Там еще много генералов.

УАЗик остановился у ног Магомеда. Оттуда выпрыгнул запыхавшийся начальник службы спасения подполковник Романов. Увидев озадаченное лицо Магомеда, он спросил:

– Что случилось? Все нормально?

Магомед перевел взгляд с сержанта на подполковника.

– Ты езжай, Саша, – сказал Магомед. – Я остаюсь.

Романов удивился и поднял одну бровь.

– Как это, остаешься?

– Здесь Танкаев, я попытаюсь попасть к нему.

Романов округлил глаза.

– И не вздумай.

– Почему?

– Я точно могу сказать, что тебя за это по голове не погладят – у этого генерала тяжелый нрав. Он хоть твой земляк – как минимум – арест и гауптвахта. Ты этого хочешь?

– Попробую.

– Смотри, потом не жалуйся – я тебя предупредил.

Магомед обратился к сержанту:

– Отпуск хочешь?

Сержант зашевелился, на губах появилась улыбка.

– Кто не хочет в отпуск! – радостно сообщил сержант.

– Тогда, давай завязывай мне руки на спине и доставь туда. Скажешь – поймал шпиона.

Романов засмеялся.

– Ты хочешь и сержанта с собой на губу? – сказал Романов.

– Ладно… Вы как хотите, а мне по службе. – Он прыгну в машину и укатил прочь.

Сержант стоял и долго не решался.

– Товарищ майор, а зачем вам это надо? – наконец заговорил он.

Магомед рассказал ему о своей проблеме по переходу в школу летчиков-испытателей: словно чувствовал, что это шанс, спущенный с небес вместе с парашютом.

Сержант сочувственно улыбнулся:

– А когда станете космонавтом, вы меня хоть вспомните?

– Конечно.

* * *

За низкими железными воротами зеленого цвета с гравированными звездами посередине узкая асфальтированная дорожка петляла между деревьями. Погода прекрасная с легким ветерком. На душе Магомеда клубок сомнений: «как я предстану перед генералами?». Личное обращение не по Уставу. По мере того как расстояние до беседки сокращалось, уверенность Магомеда таяла, как весенний снег с горных вершин.

Сержант шел впереди. С беседки слышны громкие голоса и смех – среди них, наверное, и голос Танкаева с аварским акцентом. Угол здания, центральный вход и вот она беседка, где «тусуются» генералы вокруг самовара. Их первая реакция на неожиданное появление незнакомого летчика в летной форме – все оглянулись, Танкаев с тремя золотыми звездами на погонах в одну линию отложил чашку и повернул голову, поймав в фокус лицо с кавказской внешностью.

– Товарищ генерал, – начал сержант докладывать с вытянутой ладонью у виска, – разрешите вам представить…

Танкаев махнул рукой и остановил монолог сержанта.

– Кто такой? – спросил он, наставив на летчика суровый взгляд. – И что привело вас ко мне?

Магомед отдал честь.

– Майор авиационного полка Магомед Толбоев.

– Дагестанец?

– Так точно.

– Откуда именно?

– Согратль. Гунибский район.

Генерал Виноградов, его заместитель, сидевший рядом с ним, заёрзал на стуле.

Черты лица Танкаева смягчились, и он предложил ему к столу за чай. Виноградов продолжал странно смотреть на летчика, желая что-то спросить у него.

– Не может быть, – проронил он, – ну этого просто не может быть, – продолжал он изливать пророчества.

Танкаева начало мучить любопытство.

– Ты о чем, Виктор Сергеевич?

Виноградов проглотил комок. Толбоев – в полной прострации и не понимает, что происходит. Виноградов закрыл глаза и прикрыл их ладонью – он усиленно что-то вспоминает, затем, отняв руку от глаз, спросил Толбоева.

– В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, в октябре месяце, на окраине вашего села садился кукурузник?

Глаза у Толбоева загорелись и он вспомнил. Дальше все происходило без инсценировки по ходу чувств и памяти.

Танкаев с открытым ртом наблюдал, как его взрослый коллега, пошатываясь, встал из-за стола и направился к молодому летчику с распростертыми объятиями, абсолютно уверенный в том, что не ошибся – перед ним стоял тот мальчик из прошлого, которого еле сдерживал от самолета, когда он работал в Дагестане. Старый генерал обнял молодого летчика как сына.

У сержанта замерло дыхание, жена Танкаева, которая наливала чай в чашку, остановилась, наставив непонятный взгляд на мужа, у других присутствующих за столом в голове пронесся вихрь мыслей и догадок.

Успокоившись, Виноградов в деталях рассказал о его встрече с мальчиком из Согратля, которому помахал крыльями самолета, и о том, что эта картина часто всплывала в его памяти, и хотелось даже поинтересоваться о судьбе этого мальчика. Все потому, что у него не было сомнений в том, что мальчик за взмахом крыла потянется в авиацию. Так и случилось.

* * *

Покидая зону отдыха высокого начальства, Магомед радовался как ребенок счастливому повороту судьбы.

Командир части, подписывая заявление Магомеда на увольнение, чтобы следом поступить в Летный институт испытателей, спросил в недоумении:

– Кем тебе приходится Виноградов?

– Настоящим командиром Советской Армии, – с сарказмом произнес Магомед.

– А если серьезно?

– А если серьезно – человеком, который оставляет после себя хорошие дела.

Командир части больше не задал вопроса, хотя так и не понял, кем приходится русский генерал Виноградов Сергей аварцу майору Толбоеву Магомеду.

Часть III

Байконур

Чем ближе подлетал Магомед к Байконуру, тем больше рокотало в нем волнение. Гул двигателей МиГ-25 убаюкивал, и было чувство дерзкой мощи: истребитель поддавался любой команде. За спиной десять лет летного стажа. Вот-вот в суровой казахской пустыне Кызылкум на округлившимся горизонте Земли зарисуется Байконур, откуда в далеком 1961-м стартовал первый космонавт планеты Юрий Гагарин. Ощущение причастности к программе «Энергия – Буран» придавало чувство гордости и внутреннего удовлетворения: цель близка, и он через, может быть, год взлетит в космос командиром корабля «Буран». Мечта детства и всей жизни. И вот, через несколько минут, он идет на снижение на широкую взлетно-посадочную полосу, специально построенную для «Бурана», длиной 4,5 км и шириной 85 метров. Теперь предстоят интенсивные тренировки по сопровождению Ту-154, имитирующего «Буран».

Дежурный или комендант в гражданской форме, который представился Владимиром, вежливо и с улыбкой встретил Магомеда, потом провел его в гостиницу – простое убранство, кровать, тумбочка.

– Ну, как впечатления? – спросил он. – Как посадка? Понравилась взлетно-посадочная полоса?

– Классно.

– Еще бы, – сказал Владимир, – руководитель проекта Глеб Лозино-Лозинский лично принимал полосу. Проверял качество покрытия он весьма необычным способом: на приборную панель служебной «Волги» ставил стакан с водой. Машина разгонялась до скорости 100 километров в час, и в том месте, где вода проливалась, бетонные плиты фрезеровали до абсолютно ровного состояния. Любая извилина представляет опасность для «Бурана» – у него высокая скорость посадки.

– Мне понравилось, – ответил Магомед, разглаживая шерстяной плед на кровати. – Далековато, правда.

– Ничего не поделаешь. Было бы хорошо, конечно, если бы комиссия в то время поддержала твою родину – Дагестан, как место для космодрома.

– Разве? – удивился Магомед. – Я даже не знал об этом.

– Было, было. А здесь с точки зрения климата этот район для стартов ракет благоприятен – более трехсот солнечных дней в году, осадков почти нет, низкая влажность, короткая зима. Но для людей это ужасно. Летом жара до сорока пяти градусов, зимой сорок градусов мороза. Летом песчаные суховеи, зимой снежные бураны. Грунты засоленные, подземные воды агрессивные…