Обожженные «Бураном»

Магомед продолжал слушать с открытым ртом.

– А где «альтернатива»?

– Утки, брат. Утки!

Они захохотали вместе, и из-за спины к ним присоединился прапорщик.

– Так вот, у меня идея, товарищ прапорщик, – продолжал Орлов. – Что будет, если Магомед на экзамене будет гордиться тем, что знает, что такое «альтернатива».

– Э… братец, не пойдет, – отклонил предложение прапорщик, – а вдруг ему попадет Пушкин. Там надо уже петь, а не анекдоты рассказывать. И что делать?

– Рассказывать анекдот, – не унимался Орлов. – Попадет Лермонтов или Толстой – тоже про «альтернативу». В этом весь трагизм ситуации – ведь и так видно, что Магомед не знает языка, но его попытка любой ценой обойти краеугольные камни русского языка при помощи юмора – это нечто! Любой экзаменатор на это купится. Они, что, у вас эти экзаменаторы бессердечные, товарищ прапорщик?

Так и вышло: Магомед рассмешил комиссию отличным знанием одного русского анекдота и умением варьировать скудными знаниями языка, чтобы доказать, что у него неплохая логика и упорство, что стало веским аргументом того, что комиссия решила, что языковый барьер он преодолеет быстро. Он сдал экзамен и был принят в училище.

Радости друзей не было предела: из 1367 абитуриентов они попали в число 225, которых приняли в училище.

Первый курс: лекции, семинары, строевая подготовка, сапоги, портянки, мозоли на ногах, усталость – вся эта суета изо дня в день ковала курсантов летного училища. Магомед впервые почувствовал, что времени так мало для всестороннего развития и самоподготовки. Все это ему давалось легко и сделал в своей жизни первую ошибку: переоценил свои возможности и перестал заниматься русским языком, и здорово попался на том, что писал лекцию по истории КПСС[1] на аварском языке.

Во время очередной проверки конспектов преподаватель обнаружил странную тетрадь, где все писалось на странном языке, и он пришел в ярость:

– Чья эта тетрадь?

Магомед встал, еще не подозревая о провале.

Преподаватель еле сдерживал свои эмоции.

– После уроков зайдете в канцелярию, – строго приказал лектор. После уроков Магомед получил первый в жизни выговор за то, что писал лекции на аварском языке.

Вечером того дня он получил первое письмо из дома – почерк Тайгиба. Он на ходу вскрыл конверт и пробежался по строкам, как вдруг у него перехватило дыхание. Время остановилось – остановился и сам, потеряв ориентиры. Увидев краем глаза дерево, которое росло на газоне, он приблизился и оперся одной рукой, чтобы отдышаться. Он поднес строки к глазам еще раз: «…вчера мы похоронили Гюльжи, перед смертью она все время произносила твое имя. Мне кажется, что она умерла от тоски».

Утром, когда выправляли кровати, Орлов заметил на подушке Магомеда большое мокрое пятно и спросил:

– Ты че, братец, плакал что ли? – он держал в руке подушку Магомеда и странно смотрел то на подушку, то на скорбное лицо друга. – И это все из-за несчастного выговора! Я считал тебя…

– Моя сестра умерла, – еле сдерживая слезы, выговорил Магомед.

– Что! Не может быть!

Сокурсники подходили к Магомеду, выражая соболезнования, но от этого ему не стало легче. Он вспомнил слова деда, который успокаивал себя на старости лет: «Все люди рождаются, чтобы потом умереть».

Тушение пожара

Мать Любы сидела на лавочке с соседкой и обсуждали деревенские сплетни. Кроме деревенских сплетен у Зины была приятная новость для соседки – не всегда же ей гордиться своими детьми.

– Отличный парень, хороший жених, – сказала она. – Инженер и богатый: у него даже машина есть.

– Когда свадьба? – спросила соседка.

– Пока не знаю. Сегодня у них только свидание. Он пригласил Любу в ресторан.

– Мама! – услышала Зина голос дочери из дома. – Иду! – на ходу произнесла она, вставая с лавочки.

Люба нанесла косметику и подводила брови.

– Да. Конечно, я считаю: тебе надо развеяться, дочь – пойти в город, подышать свежим воздухом, потанцевать. Николай неплохой парень, окончил институт, хорошая работа и машина есть, а ты даже ни разу в машину к нему не села.

– Мама, – осекла ее дочь, – ты сколько об этом говоришь? Я же слышала.

– Ну, разве я не права? – возразила мама. – Тебе уже двадцать один, все твои подружки уже замужем, а ты все еще ждешь принца. Тебе мало книги надо читать, а то нарисовала себе сказочного принца, а их нет, милая. Мужики все одинаковы…

– Ма-ма, – протянула Люба, заканчивая прическу. Она никогда не пререкалась с мамой, не повышала голос.

За воротами зазвенел сигнал «Жигули». Приехал Николай: статный парень, красиво одетый, с тонкими манерами поведения и подающий надежды на хороший карьерный рост. Сегодня они первый раз решили вместе поездить по городу, сходить в музей, а вечером в ресторан. Люба не привыкла принимать быстрые решения, – была меланхоликом, а тут мама вмешалась со своими переживаниями.

В легкой блузке, в складчатой юбке и с шиком накрученной прическе Люба выглядела ошеломляюще.

– Красиво выглядишь, – сделал комплимент Николай, трогаясь с места и направляясь в центр города.

– Спасибо, – тихо среагировала Люба. – Тихо! – прокричала она, увидев на дороге котенка, который неуклюже пересекал дорогу.

– Любишь кошек? – спросил Николай, повернув к ней голову.

– Да, – ответила Люба. – У меня их две: Маркиза и Селена.

Как только машина свернула к центру, с поворота они увидели дым и толпу, взывающую о помощи. Горела квартира над магазином, а молодая женщина ревела: у нее ребенок остался один в охваченной дымом и огнем квартире. Пожарники опаздывали.

Люба заёрзала на сиденье.

– Остановись, надо помочь.

Николай принял влево и, прижавшись к тротуару, остановил машину.

Люба в отчаянии посмотрела на Николая.

– Надо помочь! – прокричала она.

– Как? – Люба застыла, глядя в его пустые глаза и полное равнодушие. – Мы же не пожарники.

Еще одно мгновение Люба сдерживалась, держа палец на крючке дверей. Но затем резко дернула за ручку и выбежала на улицу, чтобы сделать что-нибудь.

Шум и паника усиливались, толпа становилась больше, но никто толком не соображал, что надо делать. Женщина беспомощно ревела и призывала спасти ребенка.

Люба дернула за руку мужика среднего возраста:

– Помогите! – закричала Люба.

– Как? – с возмущением ответил мужик.

– Залезьте туда! Потом через окно в квартиру, – Люба строила планы, не понимая, как это сделать.

– Давайте, помогите мне залезть на навес, и я вытащу ребенка, – согласился мужик.

– Как? – спросила Люба. – Я не могу.

Квартира была на втором этаже над гастрономом, отделенная широким бетонным навесом. Но как туда залезть, где взять лестницы? Время шло.

– Я тоже не могу, – сказал мужик, озираясь по сторонам.

Мать продолжала реветь.

Вдруг, откуда ни возьмись, в толпу забежал молодой парень спортивного телосложения. Он растолкал людей и встал возле навеса, осматриваясь по сторонам и принимая решение.

– Сюда! – приказал он мужику, с которым только что разговаривала Люба, – нагнуться. – Потом быстро вычислил самого высокого мужчину в толпе и остановил его впереди другого на полный рост. – Я сейчас пробегусь по вашей спине и через его плечи попробую залезть туда.

Все были готовы повиноваться ему, потому что поверили, что все получится. Он отошел и с разбега как акробат, как рысь, вскочил на плечи впереди стоящего и руками зацепился за острый край бетона. Невероятно: он вмиг подтянулся и залез на крышу. Толпа с одобрением закричала.

– В каком месте ребенок? – он спросил громко и хотел быстрого ответа.

– В той комнате, – срывающимся голосом крикнула мама и указала в крайнюю комнату. – Он – там, в детской кровати, в правом углу. Пожалуйста, помогите!

Люба подошла и стала успокаивать женщину, взяв ее за локоть. – Все будет хорошо! Все будет хорошо!

Парень, перепрыгнув через перила, исчез в облаке черного дыма. Секунды затянулись. Все ждали чуда – шум прекратился, кроме потрескивания огня. Еще секунда. Раздался лязг ломающегося оконного стекла и опять томительная тишина.

И вдруг из-за занавеса черного дыма, подгоняемый языками пламени, с ребенком в руке появился Он. Весь черный, из руки течет кровь, сорочка по спине в клочьях и дымит. «Железный человек, – успела подумать Люба, видя его руки и предплечья. – Спасибо тебе!»

Она машинально повернула голову в сторону тротуара, и с отвращением остановила взгляд на ухажере, который так и стоял со скрещенными на груди руками и спиной, облокачиваясь на свою машину.

Все стало происходить, как в замедленном кадре. Ребенок пришел в себя и заплакал, а мама замолкла и стала терять сознание. Люба ее придерживала и из-за спины услышала вой сирены пожарной машины. Потом она, вместе с сочувствующими, помогла герою-спасителю промыть рану и перевязать руку: кто-то подал бинт, кто-то принес новую рубашку. Она запомнила касания к холодной коже его руки.

* * *

Мама сидела на лавочке перед калиткой дома и с вдохновением продолжала рассказывать соседке о будущем зяте, о его образованности и хороших нравах, как вдруг боковым зрением вдалеке заметила силуэт, который по тротуару приближался к ним. «Прямо, как Люба», – подсказывало материнское сердце и не ошиблось: через минуту Люба стояла перед мамой с растерянной улыбкой.

– Что случилось? – тревожно спросила мать. – Успели поругаться?

Соседка засмеялась.

– Нет, мама, – я нашла другого принца.

– А где он?

– Не знаю, кто он, откуда он, – произнесла Люба. – Появился раз и исчез.

Люба в магазине

Магазин «Военторг» при гарнизоне работал с перерывом в один час и за это время продавщицы Люба и Катя успевали пообедать и поболтать о том, о сем. Сегодня на Любу напал молчун, а Катя, затаив обиду, пыталась разобраться в своих отношениях к коллеге.

– Ты мне не нравишься, – сказала Катя, храня холодный взгляд светлых глаз. – Я, когда у меня что-то происходит, все время тебе рассказываю, а ты?

Люба встрепенулась и отложила чайную ложку, с помощью которой выковыривала кусочки мяса из консервной банки.

– Что случилось? Катя скривилась.

– Ничего. Ты меня, наверное, дурой считаешь, да?

– Ка-тя! Что с тобой, милая?

Катя вздохнула и перевела взгляд на стенку. Там на нее смотрела большая цветная фотография Высоцкого, вырезанная из журнала «Смена».

– Я тебе больше никогда ничего не буду рассказывать, – категорично заявила Катя. Было видно, что женская психология взбунтовала не на шутку. – Никогда.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Катя наставила на подругу решительный взгляд.

– Где твой богатый хохол на красной машине?

У Любы прорвался громкий смех.

– Ты чего смеешься! Я тебе рассказываю и былицы и небылицы, а ты покрываешь себя тайнами.

– Красной машины нету, как и ее хозяина, душенька моя, – пролепетала Люба. – Уже как месяц я поставила точку над моими сомнениями.

Катя разинула рот от удивления.

– А почему ты молчала?

– Меня все это время мучили сомнения: правильно я сделала или нет.

Люба вкратце рассказала случай о пожаре.

Катя, глубоко тронутая событием, наглухо замолкла и с минуту в помещении подсобки стояла гробовая тишина. Назойливая муха, брюзжа, атаковала тыльную сторону руки Кати, где она вынюхала жирное пятно, оставленное бумажной салфеткой. Она дернула рукой.

– Прямо герой какой-то, – выдавила из себя Катя. – И в газете смотрела?

– Да.

– А как он выглядит, может, я его знаю, – предположила Катя, желая вытащить подругу из депрессии.

– Ну… – Люба устремила взгляд под потолок, – такой сбитый, среднего роста. Глаза… не помню, какого цвета. Руки жилистые, тело атлетическое. Одним словом…

– Кавказец, – предположила Катя.

– Да, – подтвердила Люба, возвращая взгляд с потолка на землю.

– Значит, не судьба, – с горечью пробубнила Катя. – А этого с «Жигулями» мне жалко.

* * *

Через несколько дней в магазин ворвалась толпа курсантов летного училища. Девочки обрадовались, потому что в такие дни их касса пополнялась до максимума. К тому же, общение с курсантами добавляло им настроения.

– Девочки! – прокричал первый, кто ворвался в магазин. Было такое ощущение, как будто кто-то за ним гонится. – Гуталин есть?

– Конечно, – ответила Катя.

– Срочно уберите с прилавка, – скомандовал Орлов. – Сейчас за ним придет прапорщик. Просьба летчика: скажите, что у вас ее нет.

– Почему? – спросила в недоумении Катя.

– Потому что, он уже нас задолбал с сапогами, – проговорил Орлов. – Надоело их заблескивать.

Продавщицы переглянулись.

– Ладно, как скажете, – согласились девчата.

Вошел статный прапорщик, огляделся, кашлянул, прочистив горло, и спросил:

– Гуталин есть? – внезапно, увидев Орлова, добавил. – А то у меня курсанты окончательно потеряли нюх.

– Нету, – последовал ответ Кати. – Закончился.

Прапорщик застыл с открытым ртом.

– То есть!?

– Нету, товарищ прапорщик, – подтвердила Катя.

– Что я вам говорил, товарищ прапорщик? – с укоризной сказал Орлов.

Прапорщик долго держал растерянный взгляд на Орлове и подозрительно почесал подбородок: он чувствовал, что проигрывает ситуацию своему курсанту. Еще вчера он повздорил с ним.

– Почему сапоги не чищены, товарищ курсант? – придрался он к Орлову, уверенный, что перекрыл все выходы для ответа: до сапог явно его рука не дотрагивалась как минимум два дня. Творческая личность и ленивая.

– Это вас не должно волновать, товарищ прапорщик, – с сарказмом проговорил Орлов.

В казарме все напряглись в ожидании очередного эпизода противостояния Орлова и прапорщика: наряды не могли выбить из курсанта спесь.

– Отставить разговоры, – с возмущением отреагировал прапорщик. – Почему сапоги не чищены. Два наряда без очереди.

– Не виноват, нет гуталина! – прокричал Орлов. – Я еще не вышел из наряда.

– Это меня не волнует, – сказал прапорщик.

– Это я и говорю, что вас это не волнует, товарищ прапорщик.

Смех в кубрике и очередная победа курсанта. Прапорщик к этому привык, и он знал, что его самый продвинутый курсант за словом не полезет в карман. Он снова пожалел, что прикололся к нему.

Прапорщик повернулся к продавщице.

– А мазь есть?

Катя на глазах прапорщика бросила взгляд на Орлова – ей нужен был ответ. Орлов стал корчить лицо и выдал себя.

Катя рассмеялась. «Так это прапор…»

– Да, мазь есть.

– Дайте одну, – сказал прапорщик.

– Банку?

– Нет, упаковку, – выпалил прапорщик.

Это уже был запас на месяц. Орлов закрыл глаза и от возмущения выдвинул нижнюю челюсть.

Прапорщик взял упаковку под мышку и вышел со словами:

– Ты попробуй еще раз ходить в грязных сапогах.

В магазине наступила тишина и только тогда продавщицы осмотрели разношерстную толпу курсантов, которая рассыпалась по магазину и вдруг Люба пришла в оцепенение – она увидела того парня на пожаре. У нее перехватило дыхание – она сомневалась и осмотрела его с ног до головы. Курсант как курсант, сапоги блестят, гимнастерка выглажена, волосы по вискам аккуратно подрезаны. Квадратный подбородок красиво подчеркивает профиль лица.

Катя заметила на лице подружки смятение и несколько секунд держала взгляд на ней.

– Эй… Люба, – проговорила она, пытаясь вывести ее из оцепенения. – Влюбилась, что ли?

Орлов заметил происходящее. Магомед, как ни в чем не бывало, продолжал рассматривать новый кожаный ремень, поглаживая пальцами звезду на бляшке. Орлов подошел к нему и толкнул плечом.

– Парень, открой глаза и посмотри, кто тобой любуется.

Люба, смутившись, «спустилась на землю» и стала волнительно обслуживать покупателей.

После того, как толпа рассосалась, Катя подошла к Любе и, навалившись боком на прилавок, глядя в лицо Любы, бесцеремонно спросила:

– Это он?

Люба с минуту молчала.

– Не знаю, Катя, – выговорила Люба тихим голосом, – не знаю.

– Так надо было спросить, – сетовала Катя, – вот так-то, так-то. Неплохой парень, я тебе скажу – стройный, сильный, за спиной которого можно стоять всю жизнь…

* * *

Вечером того дня Магомед, лежа на кровати и приподняв над подушкой голову, продолжал осмысливать то, что произошло в магазине. Он не думал знакомиться или жениться до окончания учебы, к тому же родители должны одобрить его решение. Но он начинал понимать значение поговорки «сердцу не прикажешь». Он старался вспомнить цвет ее глаз, форму лица, нотки голоса, но тщетно – память ее портрет не закрепила. Он помнил одно – лицо красивое, а голос нежный. Надо еще раз пойти туда и вместе с тем он сомневался: что, если это все подстроил Орлов – ему ничего не стоит это сделать: талант общения, магнит, который притягивает всех. Время покажет.

Утром после подъема и утренней пробежки перед завтраком все находились в «умывальнике». Орлов уже растирался полотенцем и что-то бубнил себе под нос. Кто мог его обидеть с утра, было непонятно.

– Чем недовольный? – спросил Магомед. Воду он еще не успел вытереть полотенцем и капли воды текли с бровей, носа, по щекам.

– Письмо получил, – пробормотал Андрей. – Радоваться надо, а я…

– Радуйся! – посоветовал Магомед, заканчивая обтирание. – Он тер голову, которая ходила ходуном под полотенцем. Выпрямился – волосы все еще мокрые. – Радуйся.

– Тебе легко сказать, нашел себе красивую казачку и довольный, – произнес Андрей. – А вот моя девушка написала, что выходит замуж.

Магомед перестал двигаться.

– Эта та, которая нас встретила у тебя в деревне? Настя?

– Да. Дура. Другого нашла.

– И что теперь будешь делать? – спросил Магомед.

– Как что! Завтракать – у нас сегодня праздничный стол: масло ешь, сколько хочешь, мяса – сколько лезет, – мечтательно говорил Андрей, и это на фоне потери любимой выглядело странно.

– Я имею в виду не завтрак, – проговорил Магомед.

– Я тоже имею в виду не Настю, – грустно произнес Андрей. – В мире много красивых девушек, а я один у мамы: переживу.

Сидя в столовой и глядя в глаза Орлова, Магомед думал. Андрей все время смотрел куда-то в сторону, тембр голоса упал, брови опушены. Магомеду хотелось прикоснуться к нему и выразить свое сочувствие.

– Андрей, ты грозился уплетать масло и съесть мясо до отвала, – сказал Магомед, чтобы прощупать состояние его души, – а ничего не поел.

– Что-то аппетит пропал, – отвлеченно произнес Андрей.

– Ты не переживай, я, как обещал, схожу с тобой в военторг.

– Я не об этом, Андрей. Я о тебе.

– Кстати. Какого черта в военторг, – опомнился Андрей. – Завтра же суббота. Вот я и приглашу девочек на танцы. Хотя ты не любишь танцы.

Магомед зашевелился.

– Почему? Я люблю танцы.

У Андрея первый раз с утра прорезался смех.

– С каких это пор?

– Прямо с этой минуты.

– Хочешь сказать, что и танцевать научился?

– У меня еще двадцать пять часов времени, парень, – пошутил Магомед. – За это время запросто можно «лезгинку» перекатать в вальс или еще на что-то.

– Зачем? – Андрей оживился. – Знаешь, что сделаем? Посередине танцев, в самый разгар, я останавливаю музыку и объявляю конкурс на лучший танец. У тебя с «лезгинкой» есть все шансы победить и произвести впечатление. И тогда… и тогда сердце любой девушки растает как северный лед. Усёк?

* * *

Вечер начался. Самодеятельная группа, состоящая из курсантов училища, с энтузиазмом заиграли на барабане и гитаре, перекрывая шум смеха и громких торжествующих разговоров в заполненном зале. Андрей был в самой гуще событий: он, заливая всех смехом, подходил то к одной группе, то к другой – его стихия. Магомед все еще продолжал стоять возле барной стойки, не решаясь влиться в толпу: локтем упирался в столешницу бара, одна нога согнута в колене и закинута на другую. Он смотрел в зал, вытянув шею, и глазами рыскал по залу, чтобы увидеть ту девушку с военторга. А ее нет, и он заскучал.

– Ты чего здесь стоишь? – услышал он сзади голос друга и вздрогнул.

У Магомеда на лице было растерянное выражение.

– А что делать – ее нет, – с грустью произнес Магомед.

– Плохо смотришь, братец, – сказал Андрей, хватая его за локоть и разворачивая в другую сторону. – Смотри!

Магомед увидел двух улыбающихся девушек в нарядных платьях в дальнем углу зала. Одна из них была та, о которой он думал уже целую неделю, рисуя себе замечательные картины будущего. Его сердце заликовало.

– Как к ней подойти и что сказать, я не знаю, – признался он Андрею.

– Подойди, представься и пригласи на танец, – посоветовал Андрей. – Девушки любят настойчивых и смелых.

Через час Андрей увидел друга в отличном настроении: он стоял там же – возле барной стойки. Андрей пробрался к нему, чтобы поинтересоваться, все ли в порядке.

– Ну, что? – спросил он Магомеда.

Довольная улыбка не собиралась сползать с лица Магомеда – оно торжествовало.

– Все нормально, – выпалил Магомед. – Я познакомился с ней – ее зовут Люба.

– Ты не стой здесь. Не выпускай ее из виду. Находись рядом. Тут знаешь, сколько здесь охотников за женскими сердцами, тем более за такой красавицей как Люба…

К концу вечера запыхавшийся Андрей еще издали заметил обескураженное лицо друга.

– Что случилось, Магомед, – Андрей смотрел в глаза Магомеда, в которых погас огонь.

– Она ушла, – трагическим голосом проронил Магомед. – Даже не попрощалась.

– Почему? Ты что-нибудь ляпнул не в такт?

– Нет, – отрицательно покачал головой Магомед. – Ничего такого не говорил. Она сказала: «Спасибо, что спасли ребенка из горящего дома». Я удивился: какой пожар, какой ребенок и сказал, что я не спасал никакого ребенка. «Значит, это был не Вы?» – спросила она недоуменно. Я сказал: «Нет». Тогда она отняла руку с моего плеча, позвала свою подругу и ушла. Даже не попрощалась.

– Ну, ты даешь! Ты не мог сказать, что это ты?

– Андрей, ну это же будет обманом.

– Ну и что! Потом бы признался после того, как вы станете друзьями.

– Я так не могу.

– Тогда терпи и страдай, пусть другие вешают на ее уши лапшу. Ты пойми, для девушек главное – романтика. Каждая из них думает, что выберут себе принца из детской сказки. Сама судьба преподнесла тебе фею, а ты все испортил. Ну, сказал бы, что это ты.

Магомед вернулся в казарму убитый, с комком в груди. Андрей пришел позже и был слегка пьян.

Пьянка

Утро. Строй. Капитан Анисимов, заложив руки за спину, шел сначала в один конец строя, затем в другой. Было видно, что он готовиться толкать неприятную речь. Но никто, даже прапорщик, не мог знать, что случилось. Он остановился напротив курсанта Жильцова, который единственный носил усы. Это уже не первый раз командир доставал Жильцова по этому поводу.

– Усы сбрить! – зло прокричал он и зашагал дальше до конца строя, потом вернулся обратно к Жильцову и стал смотреть ему в упор. Сегодня командир явно встал не с той ноги.

Смех. Для кого-то разрядка, а для Жильцова очередное испытание: за непослушание могли уволить запросто.

– Никак нет, товарищ капитан, – с гордо поднятой головой ответил Жильцов. – У меня в военном билете фотография с усами.

– Ну, что за маньяк! – не унимался командир. – Ты видел на аллее славы хотя бы одного летчика героя с усами? Ты не хочешь стать героем?

– А Будённый, товарищ капитан?

– Эх, пехота! Слабак. – Капитан продолжал смотреть в упор в глаза Жильцова. – Ну, чего тебе стоит! Сбрей их! И напиши там – «усы».

– Никак нет, товарищ капитан.

Уже никто не мог удержаться от смеха, и даже суровый прапорщик.

Командир молча прошел в середину и встал – все почувствовали, что теперь начнется самое страшное. Кто-то в строю уже чувствовал и знал причину психотерапии, к которой сейчас прибегнет командир.

– Я сейчас вам сообщу новость и вы все у меня заплачете, – произнес капитан с видом отца, который хочет погонять своих сыновей. – Неси сюда! – Он сделал знак дежурному курсанту, который стоял возле столовой в ожидании команды.

На плац перед командиром лег пакет со стеклянными бутылками из-под водки.

– Толбоев, выйти из строя! – приказал командир.

Магомед остолбенел, но, молча, сделал два шага из строя и развернулся.

– Котов, принесите фотоаппарат! – повелел он фотографу на добровольных началах. – Товарищ прапорщик, отдайте эти бутылки ему в руки!

Толбоеву начал доходить смысл затеи.

– А я при чем, товарищ капитан? – возмутился Магомед.

– А при том, что я сейчас тебя сфотографирую с бутылками водки и пошлю твоим родителям с сопроводительным письмом. Ты этого хочешь?

Магомед молчал.

– Я водку не пил и не пью, товарищ капитан, – выдавил Магомед, продолжая стоять, пока не щелкнул фотоаппарат.

– Но ты знаешь, кто вчера пил на территории училища? – спросил командир. – Вы даете себе отчет в том, что находитесь на территории летного военного училища. Это вам не детский сад, а передовой фронт обороны нашей страны, где куются ее лучшие кадры. Водка здесь не пройдет, товарищи курсанты. Толбоев, вы мне так и не ответили на вопрос. Вы знаете, кто вчера после танцев пил водку?