Цветы для поля боя

Сейчас, лёжа в блиндаже, на линии фронта, он вспоминает об этом и обещает, что обязательно скажет всё Рене однажды. Он обещает это, он готов клясться на крови, что сделает. Сердце это наполняется какой-то живой лёгкостью от этих мыслей. «Как же хорошо, что она поехала в отпуск, как можно дальше от этого кошмара…» О себе и о своей сохранности юноша сейчас не думает. Сейчас ему кажется, что он заговорён от пуль, потому что везучий. Эрнст прижимает к груди винтовочный патрон, зажатый в кулаке, и медленно проваливается в сон.

Утро встречает снайпера снегопадом. Большие, лохматые снежинки сыплются с неба, кружась в воздухе. Всё вокруг становится белым и чистым. Кажется, что сама война стирается с земли, но это лишь кажется. По позициям Галитии неточно бьёт вражеская артиллерия, патрули осторожно обходят позиции. Где-то в окопе играет губная гармошка. Она тянет какую-то мелодию, словно о чём-то плачет. Эрнст получает на складе патроны и белый маскировочный халат. Он слабо помнит, о чём думал прошлым вечером. Он помнит, что ему было от чего-то очень тоскливо.

Взяв патроны и обмундирование, он отправляется на поле. Там он долго ищет удобную позицию для стрельбы, намеренно избегая того танка, под которым лежал вчера. Это уже известная позиция, находиться на ней опасно. Наконец, выбрав для себя небольшую воронку, он устраивается в ней и начинает наблюдение. Из-за холма слышится гудение двигателей, которое перекрещивается с грохотом пушек, но огонь ведётся не прицельный. В какой-то момент окружающее и душевное состояние снайпера приходят в гармонию, и он просто смотрит на поле перед собой и на холм справа. Он не высматривает ничего, он не ищет жертв в прицел, он смотрит, как на это поле, на этот холм падает снег. Снег ложиться на останки танков, он попадает в воронки, стирая их черноту, он падает на Эрнста, укрывая стрелка, как покрывало. Где-то слева идёт патруль. Юноша слышит, как снег скрипит под сапогами солдат.

Неожиданно среди гула фронта и грохота пушек раздаётся едва различимый выстрел. Позади Эрнста на снег падает один из патрульных. Это выдёргивает парня из умиротворения. Он совершенно точно слышал выстрел, хотя его и замаскировали в общем шуме. Это означает, что его приглашают принять участие в дуэли. Эрнст тут же приникает к прицелу и просматривает доступный сектор обзора, выискивая то, что может выдать врага. Он ищет подозрительные кочки, странную поросль и другие признаки неосторожного стрелка. А между тем через несколько минут раздаётся ещё один выстрел. Где-то позади стонет раненый солдат, что подстёгивает Эрнста скорее решить вопрос с вражеским снайпером, иначе он сам рискует стать мишенью.

Однако, поиски не дают результатов. Парень делает глубокий вдох и отсчитывает до десяти, после этого он выдыхает, приводя свои нервы в порядок. Самое глупое сейчас – это поддаться волнению и начать глупить. Только спокойствие и собранность могут помочь выжить в этой ситуации. Если пытаться быстро решить ситуацию, можно не только угробить ещё больше своих, но и самому погибнуть на радость противнику. Поэтому Эрнст ещё несколько раз считает, приводя себя в порядок. Он старается не двигаться, интуитивно он прижимается к земле, стараясь едва ли не слиться с ней воедино. И пока что это позволяет ему выжить. Он смотрит на поле перед собой, высматривая, не шелохнётся ли где трава, не блеснёт ли окуляр прицела. В тоже самое время он ждёт следующего выстрела врага, который выдаст его позицию. Однако враг тоже не спешит, трава не колышется, снег падает на поле, покрывая его белой глазурью.

Проходит около часа, а новых выстрелов всё нет. Эрнст не решается даже шевелить головой, хотя его шея уже сильно затекла. Его внимание привлекает странное шевеление рядом с одним из подбитых танков. Что-то очень быстро мелькает между его траков. Медленно и очень плавно Эрнст переводит дуло своей винтовки и глядит в прицел. В следующую секунду его палец давит на курок. Затем раздаётся полный боли крик. В прицел юный стрелок видел, как пуля прошла ровно в щель и отрикошетила от ствола вражеской винтовки. Из-под танка появляется фигура. Она быстро бежит от танка. Видимо, этому человеку очень больно, раз он совершенно забыл о мерах осторожности и присутствии Эрнста. Но щадить раненого врага юноша не собирается. Пуля настигает беглеца прямо у кромки вражеских окопов, и уже мёртвое тело падает туда, словно мешок.

После удачной охоты он возвращается в окопы и докладывает о своей победе. Мимо него проносят убитых из патруля. Эрнст смотрит на них с каким-то отрешённым равнодушием. Может быть раньше, когда он был человеком, он мог бы пожалеть этих бедолаг. Может быть, тогда он испугался вида их ран или разозлился на противника. Но Эрнст ушёл. Он ушёл далеко в поле и не вернулся. Теперь в окопе стоял кто-то другой. У него лицо Эрнста, его имя, форма синего цвета, личный жетон с тем же номером. Подмены никто не заметил. Юноша уже не помнил, когда он попрощался с собой. С тем, кто ушёл в поле и не вернулся. Может быть, он даже умер. Он умер вместе с первым солдатом, чья голова попалась в прицел. Когда пуля сразила того несчастного, умер и Эрнст. Вот и сейчас перед ротным стоял не он, а человек с каменным лицом и стальной душой. И только кажется, что ему девятнадцать. Его голова покрыта лёгкой сединой под солдатской кепкой, на его лице морщины. Это солдат. У него нет возраста, нет времени, нет цели и смысла. У него нет родных и друзей, у него нет веры и убеждений. Горе и радость одинаково отражаются на лице, страха нет, нет жалости. У него даже нет имени. Это солдат, у него есть только личный номер на жетоне. Он не умеет любить, он призван в этот мир убивать. Убивать без сомнений, убивать без жалости, убивать без страха. И для него нет иной судьбы. Он – детище Войны. Он её послушный сын. Рука об руку со Смертью он идёт по миру. Там, где он проходит, увядают цветы, чистое небо заволакивает чёрный дым, а детский смех сменяется криками боли и ужаса. Но когда-нибудь мать сжалится над своим сыном. Она примет его в свои объятья. И Солдат ляжет на землю, прильнёт к ней грудью, сожмёт в объятьях. И нет на земле объятий крепче, чем эти. В воздухе повиснет тишина, ни один звук не нарушит её. И в этой тишине солдат обретёт покой.

Эрнст сам не заметил, как погрузился в это размышление. Он думал по пути в свой блиндаж. «Нет. Не безымянный. Меня зовут Эрнст. Не пустой, не убийца. Я пришёл сюда не просто убивать без цели и смысла. Я хочу, чтобы там далеко она не слышала разрывов, чтобы она не видела этого ада, чтобы они все там как-нибудь переждали. Мой дом, моя семья! И не возьмёт меня эта дрянная чертовка Война! Мне есть к кому вернуться, мне есть куда идти. И я сделаю всё, чтобы это как можно скорее закончилось». На его лице разглаживаются морщины, оно снова приобретает живой цвет. Лицо окопа становится живым. Он вошёл в свой блиндаж, достал из ранца пару галет, налил из фляги кофе и принялся ужинать. Быстро перекусив, он вышел из окопа, чтобы покурить. Но тут раздался сигнал тревоги. Никто не подозревал, что этот артналёт предвещает страшные события. Эрнст взял винтовку и встал к краю окопа, приготовившись к стрельбе.

Глава IV

Они прибывают поездом в город Лиз. Как им сообщил лейтенант Берн, город является одним большим полем боя, на котором схлестнулись армии Галатии и Империи. Каждый день идут ожесточённые бои за каждый дом, каждую улицу, каждый метр земли. Галатийцам очень не хватает людей, поэтому взвод без лишних разговоров отправляют на вторую линию передовой, где размещают в одном из наполовину уцелевших домов.

До самого вечера они располагаются на новом месте, до них тут, видимо, кто-то жил, потому что в одной из комнат ребятами был найден походный ранец со всеми вещами индивидуального пользования. Так и не придя к единому мнению о том, что делать с этими вещами, они оставляют их нетронутыми. Наступает вечер.

Ребята греются у печки, кто-то лежит на полу, закутавшись в плащ-палатку, кто-то занимается своими делами. Неожиданно дверь открывается и на пороге появляется странный незнакомец. По виду ему лет двадцать пять, его волосы покрыты лёгкой сединой, что видно под сдвинутой на один бок солдатской кепкой. Он худ и бледен, а под глазами у солдата мешки от сильного недосыпа. Лицо человека измазано грязью и покрыто щетиной.

Незнакомец уставшим шагом проходит к оставленному ранцу, достаёт пару галет и усаживается в угол, где принимается тихо ужинать. Рядом с собой он кладёт винтовку. Ребята быстро забывают о госте и продолжают говорить о своём. В душе они очень не завидуют своему странному соседу, ведь у них в мешках много хорошей еды, что им дали на прощание родные. Но никто не собирается делиться припасами с угрюмым человеком.

Рене украдкой посматривает в сторону перекусывающего солдата. Чем-то он ей подозрителен, что-то в нём есть странное. Затем она, молча, встаёт из круга сидящих перед «буржуйкой», подходит вплотную к человеку и, не отрываясь, смотрит ему в лицо. Тот поднимает глаза на девушку. Он видит, что губы у неё дрожат, она сильно волнуется, терзаемая в душе какими-то переживаниями. Руки её прижаты к груди, а ладони сжаты. И тут на всю комнату раздаётся надломленный, полный боли и ужаса голос Рене.

– Э-Эрнст?

Солдат не отвечает, но в его пустом взгляде пробегает искра. Он словно вспомнил что-то очень хорошее, что-то теплое и дорогое ему. Он смотрит, как из глаз девушки текут слёзы. После тихого всхлипывания, она заговаривает снова.

– Господи, Эрнст! – ей тяжело говорить из-за переполняющих её чувств, которые отражаются слезами на юном личике. – Господи, что с тобой? Неужели это ты, Эрнст! Что с тобой, что с тобой стало?! Ты такой бледный, Боже мой! Что с твоими глазами? Ты не спал несколько дней? Эрнст! Эрнст! – она поворачивается к своим товарищам, которые смотрят на эту сцену, не в силах что-либо сказать. Они видят её залитое слезами лицо, на котором читается ужасное горе. – Ребята! Это же Эрнст! Наш Эрнст! Что же вы сидите? Почему вы молчите? Он же был тут совсем один! Один, вы понимаете?! – девушка снова поворачивается к снайперу. Теперь в его очертаниях ребята смутно узнают одноклассника. Как же он изменился за ту неделю, что они провели в отпуске. Его лицо стало худым, скулы стали ещё острее, на лбу появились морщины. Его волосы покрылись сединой, словно бы их посыпали белым пеплом. Судя по всему, он давно не умывался и не брился. А из взгляда пропало что-то живое и человеческое, хотя цвет глаз не изменился. Сейчас они были изумрудно-зелёными. Пока они рассматривают своего изменившегося товарища, Рене не может успокоиться. Она смотрит на руки Эрнста, которые держат сухую галету.

– Это – всё? – в ужасе спрашивает она. – Это – всё, что ты ешь? – Она быстрым резким шагом подходит к его ранцу и открывает его. Она находит в нём ещё пару лепёшек, вроде той, что в руке у юноши. Она не верит своим глазам и в бессилии опускается на пол. Её губы едва шевелятся. – Боже мой…

Эрнст быстро поднимается со своего места и ловит падающую девушку. Её тело повисает у него на руках. Без всяких слов снайпер поднимает худенькую Рене и несёт в одну из дальних комнат. Там он укладывает её на свою плащ-палатку. В комнату осторожно проходит Агнесс, держа в руках чашку с водой и мешок. Всё это оставляется перед Эрнстом.

– Тут вода и еда…Это от всех нас. Я понимаю, что тебе не хочется, но прими всё же. Хотя бы ради неё, – ефрейтор указывает на девушку. Юноша кивает, и Агнесс уходит к ребятам, оставляя его наедине с Рене. Снайпер тяжело вздыхает. Он думает, что хорошо, что она видела лишь это. «Как хорошо…» думает он, «Что она не видела нашего отступления…» Вместе с этими мыслями к нему возвращаются воспоминания о кровавой неделе, полном горя, бед и отчаяния.

Всё начало через несколько дней, после того, как 37-ой взвод уехал в отпуск. Через несколько дней Империя нанесла под Рамсом ужасный удар. Их наступление за день отбросило галатийцев за город. С ходу имперцы взяли сначала все передовые рубежи, потом Рамс, а потом и позиции Галатии за ним. И было бы хорошо, если бы это всё так и выглядело – пришли, взяли. Но нет. В этот день за каждый клочок земли шли самые кровавые бои, какие только видел Эрнст. Солдаты держались в своих окопах до последнего патрона, а затем шли в рукопашную. Они бросались на врага, как разъярённые тигры. Но ни умение, ни смелость, ни отчаянная борьба не могли сломить железного кулака Империи. И это был действительно железный кулак, состоящий сплошь из танковых рядов. На земле разверзлись врата Ада. Каждая новая атака начиналась с того, что пушки противника сравнивали позиции обороняющихся с землёй, затем в бой шли стальные машины. И их было не пять или десять. Их было столько, что, куда ни брось взгляд, он всегда натыкался на бронированных гигантов. А вслед за танками шла стеной вражеская пехота. И это были не только обычные солдаты. Это были самые настоящие цепные псы, спущенные с поводка, которые врывались в окопы, уничтожая всё на своём пути. Вой снарядов, стоны раненых, скрежет траков, крики нападающих, свист осколков – этот военный оркестр Эрнст слышал раз за разом, когда, сидя в своей ячейке, он приникал к прицелу и прорежал ряды противника. Скольких он убил? Сотню? Две? А может тысячу? Теперь этого никто уже не узнает. А сколько погибло у него на глазах? Тысячи и тысячи легли в землю…в живых остались единицы. О, как они завидовали тем, кто навсегда остался на этих полях.

Спешное отступление длилось неделю. Всё это время Эрнст был в самых последних его рядах, чтобы в очередной мясорубке выиграть немного времени для отступающих. И вот они оказались в городе Лиз. В этом чёртовом городе, где началась ещё одна мясорубка. Но к этому моменту, юноша уже перестал быть собой. Война подхватила его, как бешенный кровавый водоворот, и затянула в себя. Со временем он привык к скудному пайку, к вечному недосыпу, а главное, он привык к крови. О, сколько же крови было на нём…Сейчас, когда он сидит в комнате перед Рене и думает об этом, ему кажется, что в мире не хватит всей имеющейся воды, чтобы смыть всю эту кровь.

За всё это время он потерял трёх командиров. Мимо него на смерть прошло столько лиц, столько людей, что все они смешались в единую серую массу. Но одного он, наверное, не забудет никогда. Это был кавалерист. Они познакомились в отступлении, в тот раз кавалерист подвёз Эрнста с очередного последнего рубежа, который тот держал. Вместе они были всего пару дней, но за эти пару дней смерть столько раз шла за ними по пятам, что эти двое успели сродниться, как братья. Верховой был старше Эрнста на пару десятков лет, но молодости в нём было столько, что хватило бы на троих. Он постоянно пел песню про Валады – область на юге Галатии, откуда был родом этот удивительный всадник. И вот в один из дней, они под самый закат удирали от имперцев. Пули свистели буквально в нескольких сантиметрах от головы Эрнста, который всем телом прижался к своему товарищу. А тот во всю погонял лошадь, напевая песенку. И тут среди всех этих выстрелов раздался один. Он был таким же, как все, он точно также прозвучал, но было в нём что-то зловещее. Лошадь резко замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась. Пробитое тело, словно мешок сползло на землю. Товарищ снайпера оставил седло. Эрнст быстро спрыгнул с лошади и склонился над другом. На небе загорались первые звёзды, месяц печально склонился над ними, словно бы тоже, как и юноша, заглядывал в лицо всаднику. Губы павшего ещё шевелились. Парень приблизился к ним и услышал, как шёпотом звучат слова уже такой знакомой песни: «Валады, Валады, Вала…» И на этом голос оборвался. Сумерки легли на землю. Эрнст сорвал с шеи товарища жетон. Лошадь успела убежать куда-то далеко, а перед юношей был лес. Туда он и пошёл, стиснув зубы от боли. Так он шел целую ночь, пока не попал в какую-то другую отступающую часть. Вместе с ней он и добрался до Лиза, где начал свою страшную месть за смерть товарища.

И вот теперь он был здесь. В полутёмной комнате. Рене, похоже, уже давно пришла в себя и держала снайпера за руку. Он и сам удивился, что не заметил это только сейчас. Каким-то потерянным взглядом он посмотрел на неё и вздохнул. Какая она была сейчас красивая для него. Его глаза уже давно привыкли к темноте, и он мог видеть все черты её юного лица. Она будто и не изменилась с того самого дня, как они впервые встретились. Всё те же веснушки, всё те же карие глаза, чуть вздёрнутый носик. Рыжие волосы, подстриженные коротко, словно под мальчика. «Как только эта хрупкая девочка таскает на себе ручную противотанковую пушку? Зачем она вообще пришла сюда, в этот Ад на земле?» Он вспоминает своё обещание, данное самому себе в блиндаже месяц назад.

– Рене, – начинает он, глядя в пол. Он не может произнести этого, он предпочёл бы сгореть, быть размолотым траками, разлететься во взрыве на тысячу частей. Но у него больше может не представиться возможности. Уже завтра ребята и он пойдут в бой. Возможно, что сегодня последний вечер, когда он может исполнить обещанное.

– Рене… – снова начинает он после продолжительной паузы. Он старается быть серьёзным и строгим. Но ему всего семнадцать. Хоть он и прошёл столько, сколько люди и за всю жизнь не проходят, ему, в конце концов, всего семнадцать лет, он впервые собирается признаться кому-то в своих чувствах, и это для него намного страшнее, чем пройти ещё одно отступление. Какая ирония жизни. Всего пара слов может даваться труднее, чем сотня убийств. Чтобы успокоить нервы, снайпер делает глубокий выдох, словно собирается стрелять.

– Я… – он словно кладёт палец на спуск. – Я… – ещё один выдох, удары его сердца гулко отдаются в груди. – Я тебя… – он удерживает себя от того, чтобы закрыть глаза, он смотрит прямо на девушку, – люблю, – «БАМ!» это слово раздаётся из его уст, словно выстрел его винтовки. Оно оглушает юношу. Он ничего не чувствует в этот момент. Тело, оно такое лёгкое, в голове так чисто и ясно, словно это небо в безоблачный день. И солнцем на этом небосводе сияет какое-то безумное чувство. Ему кажется сумасшествием та радость и счастье, которое сейчас озаряет его разум чистым сиянием.

Для Рене Бизхаиль он всегда был очень несчастливым человеком. Пожалуй, она одна восприняла слова учителя о том, что у мальчика, который придёт к ним в класс, нет родных, как тяжёлый удар, будто бы ей самой сказали, что у неё никого не осталось. Когда она увидела его в первый раз, она уже была настроена, как можно теплее относиться к этому мальчику. И, пожалуй, она одна приняла сдержанность и напускную серьёзность Эрнста не за нарочитую грубость и нелюдимость, а за большое горе, которое могло быть в нём. На протяжении всей школьной жизни она потихоньку, исподтишка старалась сделать его жизнь немного ярче и счастливее. Удавалось ли ей это, она не знала, но свято верила, что делает хорошее дело. Когда она уезжала в отпуск, она была так потрясена войной, что совсем забыла о далёком ото всех парне со снайперской винтовкой. И, только вернувшись сюда, увидев его таким измученным, уставшим, голодным и разбитым, она вспомнила о том, кто в какой-то мере был ей дорог. Она была так поражена его состоянием, что даже потеряла сознание от ужаса. Её первой мыслью, после шока узнавания было: «Он же был тут совсем один. Ему, наверное, никто и доброго слова не сказал за всё это время, никто не спросил, как он, что он чувствует…Его бросили все, абсолютно все». Когда она очнулась, то застала Эрнста в размышлениях. Он сидел, уставившись в одну точку и ничего не видя перед собой. Он даже не отреагировал, когда она взяла его за руку. Лишь через несколько минут он пришёл в себя. И начал говорить. И вот он сказал ей это. Что же ей делать? Что ответить ему? Что она чувствует по отношению к нему? Ей требовалось время для ответа на все эти вопросы, а его сейчас как раз было мало. С одной стороны, надо было что-то делать, как-то ответить на это признание, не мучить и без того разбитого друга. Но с другой стороны, нельзя было отвечать первым, что приходило в голову, нельзя было давать не оправдываемых надежд. Она вдруг резко встала и быстро вышла из комнаты, оставив юношу одного. Ей срочно нужно было подумать обо всём, что только что произошло, и понять что-то в себе. А для этого ей надо было побыть одной.

Новый день встретил их близкими разрывами артиллерийских снарядов. Лейтенант Берн был уже на пороге, когда ребята повскакивали со своих мест и в спешке надели каски. Единственный, кого не было – Эрнст. Он каким-то немыслимым образом исчез из дома, оставшись никем незамеченный.

– Сегодня мы вместе с 4-ой ротой 23-ей стрелковой дивизии будем зачищать улицу Трубников, – ставил перед ребятами боевую задачу Том. – Пауль, Ральф, оставить пулемёт на складе снабжения. Там вам выдадут ваше новое оружие. Всем остальным готовиться к выступлению через час. Разойтись!

Через час они вместе с четырьмя взводами из стрелковой роты выдвинулись к указанной улице. Шли, молча, на полусогнутых, пригибая головы, так как в округе могли действовать снайперы противника. Изредка сквозь гул фронта до них доносились крики и одиночные выстрелы.

Улица Трубников была довольно широким и, когда-то красивым бульваром. Сейчас она представляла из себя просто поле воронок от снарядов. Взводу надо было пробиться на другую сторону, к домам, где засели имперцы, и выбить их оттуда. Но, как только они ступили на проезжую часть, раздался треск множества пулемётов.

– Не высовываться! Рассредоточиться у окон!

Задача из обычной зачистки превращалась в долгое сидение у окон с короткими перестрелками. Берн следил за окнами домов напротив с помощью небольшого зеркальца. Он отметил, что в здании стояло, как минимум, три огневые точки. Время начало тянуться медленно и печально. Ситуация зашла в явный тупик. Вдруг, раздался громоподобный выстрел откуда-то сверху, и Берн увидел в отражении, как один из вражеских пулемётчиков рухнул из окна с огромной дырой в голове. Не прошло и десяти минут, как вслед за ним отправился второй стрелок. Имперцы в доме напротив зашевелились, спешно отходя от окон. Это был, возможно, единственный шанс для ребят, чтобы начать атаку.

– Вперёд! За мной!

С криками и выстрелами по окнам, они выбежали на улицу и тяжёлым бегом преодолели полсотни метров, что отделяла их от противника. Зайдя в дом, они тут же разделились на четыре группы по пять-шесть человек, и пошли вглубь дома. Перед Берном была запертая дверь комнаты. Анна хотела было выбить её ударом приклада, но Том быстро и бесшумно остановил её.

– Смотри сюда, – начал он. – Сначала, к стене по обе стороны от двери, – его подчинённые тут же прижались к стенам. – А теперь очень внимательно следим и запоминаем. Первым делом, граната, – он достал из сумки противопехотную гранату, выдернул чеку, резким движением открыл дверь, забросил фугас в помещение и закрыл дверь, прижавшись к стене рядом с другими. Из комнаты донеслись испуганные голоса, а затем дверь просто вылетела от взрыва, разлетевшись на куски. Берн обернулся к ребятам из своей группы. – Заходим быстро и прижимаемся к ближайшей стене! Обводим взглядом и стволом всё пространство слева на право. Стрелять во всё, что движется или издаёт звуки! – и он шагнул в комнату, тут же привалился к стене и оглядел помещение. Живых здесь уже не было, трое бойцов Империи лежали на полу с разбитыми телами. Лица их были изрезаны осколками. Вслед за ним вошли и остальные члены отряда.

– Всё ясно? Повторять так с каждой новой комнатой. Даже если вам кажется, что там никого нет. Граната, вошли, к стене, осмотрелись. Выполнять! Бегом-бегом-бегом!

Сам Томас пошёл к следующей группе, чтобы научить их этому искусству зачищать комнаты. Тем временем Ральф и Пауль в сопровождении нескольких товарищей отправились в подвал. Одной из особенностей города Лиз было наличие огромной сети подвалов подо всем городом. От одного края города до другого можно было попасть, всего пару раз выходя на поверхность. Этот дом, также, был частью сети катакомб. И здесь, как и на поверхности, шли отчаянные бои. Вместе с ними шло ещё пять человек из стрелковой роты. Первая же небольшая зала приготовила им сюрприз. Это было достаточно большое помещение, чтобы в нём можно было организовать хороший оборонительный пункт. Раньше комната, скорее всего, предназначалась для хранения продуктов или каких-то вещей. Проход шёл через неё насквозь. Однако, противник так хорошо забаррикадировался, что здесь был необходим целый взвод для прорыва через пулемётный заслон. Взвод или всего пара солдат с тяжёлым вооружением пехоты.

Прикрытый заградительным огнём, Пауль на свой страх и риск подобрался к мешкам с песком, которые перекрывали проход, и за которыми прятались вражеские солдаты. А затем он достал из-за плеча шланг, направил его на позицию противника и открыл клапан. С диким шипением, словно озлобленная змея, горючая жидкость вырвалась из трубки и залила всё перед парнем. Тут же послышались отчаянные крики и стоны. Новое оружие, что получил юноша на складе, было ручным огнемётом. Сначала он показался Паулю похожим на садовый опрыскиватель, совершенно безобидным, но теперь он видел, насколько ошибался. Это ужасное, нечеловечное «чудо-оружие», призванное пробивать бреши во вражеской обороне, было самым настоящим детищем войны. Оно сочетало в себе всю смертоносную, губительную силу, мощь и беспощадность. Попадая на человека, горячая жидкость впитывалась в одежду, липла к коже и не давала сбить пламя. Жертва в прямом смысле горела заживо в этом адском огне.