Мой Прекрасный Принц

Так, спокойно, Марта.

Сегодня уже суббота. Всего-то два неполных дня. Да и он же может позвонить своему летчику!

– Набери ему и скажи, чтобы прилетел сейчас.

– Ага, и чтобы местные репортеры, которые снуют по округе, обнаружили меня. Ты хоть представляешь, что тут начнется? Ладно я, но они же пронюхают про тебя. И тогда тебе точно от них не отбиться.

Боже, он прав. Этого допустить нельзя. Странно, что они вообще до сих пор не устраивали на меня охоту, когда я перестала скрывать, кем являюсь на самом деле. Но как же быть?

Кажется, придется смириться с тем, что теперь и эта сторона моей жизни перестанет быть секретом для Красавчика.

– Тем более что моя стекляшка куда-то делась. Я нигде не могу ее найти с тех пор, как уехал на прошлых выходных домой. Твоя мама ведь будет не против, если я у вас погощу пару денечков? Кстати, где она? Я очень хотел с ней познакомиться.

– Ее здесь нет, – обреченно вздыхаю я. – Но я собиралась с ней сегодня повидаться. Хочешь, можем пойти прямо сейчас?

Что ж, сорвем этот пластырь, чтобы не жить в страхе предстоящей боли.

– Да, конечно, – кивает он с улыбкой.

Глава 28.

Мы выходим на крыльцо, и первым делом я иду к калитке бабы Нюры.

Она сидит на лавочке возле дома и с интересом наблюдает за нашим приближением.

– Баб Нюр, познакомься, это Крас… Никита. Никита фон Дервиз.

– Очень приятно познакомиться, – учтиво произносит Красавчик, немного ошалелой бабуле.

– А, да ты внучок фон Дервиз, который приютил нашу сиротиночку! Проходите в дом, я вас оладушками угощу и картошечкой.

Фон Дервиз хмурится и хочет уже что-то ответить, но я его толкаю в бок.

– Баб Нюр, давай позже. Мы сейчас к маме. Можно я у тебя цветов для нее сорву?

– А, конечно, конечно, дочк. Рви. Привет ей передавай. Говори, что я за тобой приглядываю.

– Она знает, баб Нюр, – вымученно улыбаюсь я и, не оборачиваясь на фон Дервиза, иду к небольшому палисаднику.

Сорвав два тюльпана, я выхожу обратно за калитку. Мы идем по узкой тропинке мимо заброшенных домов. Я чувствую, что фон Дервиз хочет меня о чем-то спросить, но, по-видимому, мой мрачный вид останавливает его. Он идет не рядом, а позади.

Только в конце пути, когда тропинка становится шире, он ровняется со мной. Я искоса смотрю на него. Парень идет, нахмурившись и не поднимая головы от земли. Когда мы оказываемся около старых ворот с деревянным крестом наверху, он прерывисто вздыхает, но так ничего и не произносит.

Могила моей мамы находится немного в стороне от остальных. У нас здесь нет родственников, поэтому ютиться к кому-то было глупо. Я попросила местных мужиков выкопать могилу около забора, что отделяет кладбище. Мама легла спать навечно около большой раскидистой березы.

Я не приходила сюда с зимы. Последний раз, когда я навещала маму, на ее могиле лежал толстый слой снега. Сейчас же на ней растет трава, и желтеют одуванчики.

Я сажусь прямо на сырую землю и аккуратно кладу тюльпаны под крест. Он простой, деревянный, а сама могила без оградки. Фон Дервиз останавливается в нескольких шагах от нас, наверное, не желая беспокоить. И я ему благодарна. Потому что я начинаю тихо, не надрывая горло, говорить со своей мамою:

– Я видела папу. Он был симпатичным мужчиной. Прости, что так долго не навещала тебя… Я и с Мартой познакомилась. Она просила передавать тебе привет.… Почему ты мне не рассказывала, что вы с папою назвали меня в честь этой замечательной женщины? Я узнала, почему ты на самом деле сбежала. Это было эгоистично, мам. И ужасно глупо. Я злюсь на тебя за это. Я так зла на тебя, мам!

Я начинаю рассказывать ей обо всем, что со мной случилось. Ведь я так долго с ней не разговаривала! Я говорю много, взахлеб и в какой-то момент я совсем забываю про бедного фон Дервиза. Я рассказываю ей даже про ту ночь, когда Урод напал на меня.

От воспоминаний меня вновь начинает бить нервная дрожь. Тяжелая рука ложиться мне на плечи, и фон Дервиз садится со мною рядом, пачкая еще в сырой земле свои светлые брюки.

– Я виноват, я знаю, – я хочу вновь начать возражать, но повернув к нему лицо, понимаю, что он говорит не со мной. Он смотрит на могилу мамы. – Но я обещаю вам, что с этой минуты забота о вашей дочери станет для меня приоритетной задачей.

Господи, и кто так говорит в семнадцать лет? Все аристократы такие пафосные?

Мы уходим с кладбища, когда солнце уже начинает садиться. Медленно бредя по тихим улочкам деревни, каждый из нас думает о своем. При этом Красавчик держит меня за руку, как будто это самая естественная вещь в мире.

Первым нарушает молчание фон Дервиз:

– На кресте ничего не было указано. Когда это случилось?

Я не хочу об этом говорить, но он и так уже о многом знает. Так что, решаю быть честной до конца:

– В начале зимы.

– Этой?

– Да, – он больше ничего не спрашивает, но я продолжаю говорить, желая хоть кому-то первый раз в жизни рассказать, что происходило в моей жизни. При этом я точно знаю, что он поймет и не осудит. – Когда умер барон, мама совсем стала плохой. Понимаешь, как это сказать… У нее были проблемы с психикой, – заметив его настороженный взгляд, я поспешно объясняю: – Нет, нет, она была безобидной, но мне постоянно приходилось быть начеку. У нас в семье скорее уж я была за взрослого.

– Все началось, когда отец второй раз женился. Раньше я этого не понимала, но после разговора с Мартой все встало на свои места. Если раньше мама просто много плакала, то теперь она превратилась в сдвинутую. Однажды она разбудила меня посреди ночи и, не одев, потащила с собой на улицу. Она твердила, что за нами приехал папа. Конечно же, никого на улице не оказалось, но простояв в двадцатиградусный мороз в сорочке и босиком на снегу, я умудрилась заболеть…

– И много таких было случаев, пока я поняла, что не все в порядке. Мне пришлось резко повзрослеть. Я хотела присматривать за ней, но мама была очень хорошей, правда. Она сама понимала, что с ней творится что-то неладное и заставила меня перевестись в районную школу-интернат, где учились дети из бедных деревенских семей.

– Почему ты никому не рассказала об этом? – нахмурившись, интересуется Красавчик. Мы уже подошли к моему дому и сейчас стоим рядом с покосившейся, давно не крашеной калиткой. – Ей нужна была помощь врачей.

– Сейчас я это понимаю и поверь, очень сильно виню себя. Ведь я могла спасти ее… – на последних словах мой голос обрывается, и я замолкаю.

– Марта, – тихо зовет меня фон Дервиз, притягивая к себе за плечи. – Расскажи мне, что случилось.

Я прижимаюсь щекой к рубашке Красавчика, и через силу продолжаю рассказывать:

– Я боялась кому-то говорить. Мама твердила, что если ее признают больной, то меня заберут у нее и отдадут в детский дом. А еще она пугала меня отцом. Она говорила, что могут найти его и отдать ему меня. Я не знаю, знаешь ли ты, но всю жизнь она утверждала, что отец бил ее. И пугала меня этим.

– Это неправда, – возражает тут же парень. – Папа никогда никого бы не тронул.

– Это сейчас я знаю, а тогда я верила моей запутавшейся, больной матери. Ведь я могла найти его, попросить о помощи. Мне стоило просто рассказать всем кто я, и он бы сам за мной пришел.… И спас бы маму…

Фон Дервиз не спрашивает вновь что случилось, но я все равно продолжаю:

– Ей стало хуже, когда в новостях рассказали о его смерти. Тогда я еще не понимала, почему она так страдает из-за человека, который так с ней поступил. А однажды, когда я вернулась домой на очередных выходных, мама не вышла встречать меня…. Она лежала на кровати с открытыми безжизненными глазами. Она убила себя, не рассчитав дозировку, непонятно откуда взявшегося успокоительного…

Я помню, что в тот момент не плакала. Я не чувствовала ничего. У меня в голове крутились только мысли, что мне делать дальше.

– Она вновь поступила эгоистично, бросив меня. Я похоронила маму. Одна. Мне пришлось распродать всю нашу немногочисленную технику и достать заначку на «черный день», которую мама любила называть «белым днем». Ее злило, что деньги могут понадобиться только тогда, когда случится беда, а не счастье. А потом я поняла, что мне некуда деться. Мне только-только исполнилось семнадцать, родители умерли. Я не хотела попадать в поле зрения службы опеки, поэтому просто-напросто сбежала, сказав соседям, что еду в семью своего отца. На самом деле я нашла контакты директора вашей школы-интерната, где, как я знала, есть двенадцатый класс, и решила, что смогу перекантоваться там, пока мне не исполнится восемнадцать. Знаю, это глупо. С таким же успехом я могла отучиться в любом интернате, но мне, наверное, все же хотелось узнать другую сторону моей несостоявшейся жизни. Посмотреть, чего я была лишена. Как это могло бы быть.

– Ты не делала ничего глупого, – ласково говорит фон Дервиз, крепче прижимая меня к себе. – На самом деле, ты самая сильная, умная, удивительная девушка, которую я когда-либо встречал. Тебе пришлось многое пережить и через многое пройти, Марта.

– Да, – со вздохом соглашаюсь я с ним.

Мне так хорошо здесь и сейчас. Так легко от того, что кто-то теперь знает мой секрет. Я хочу растянуть это ощущение покоя, что боюсь пошевелиться.

– Марта, – нарушает эту блаженную тишину Красавчик. – Я просто до безумия хочу сделать одну вещь, – он немного отстраняется от меня и смотрит прямо мне в глаза.

Что-то в его взгляде заставляет меня замереть. Я не могу вымолвить ни слова, все больше и больше погружаясь в эти голубые омуты.

– Пообещай мне, что не будешь меня кастрировать, если я сделаю это.

– Что? – его странная просьба приводит меня в чувство. Я удивленно смотрю на парня. – Кастрировать?

Он озорно улыбается. Только теперь его взгляд перемещается ниже.

На мои губы.

– Да, – глухо отвечает он, вмиг посерьезнев. – Ты пообещала, что кастрируешь меня, если я еще раз притронусь к тебе. Но мне так сильно хочется тебя поцеловать, что я больше ни о чем не могу думать.

Господи.

Это происходит не со мной.

Парень, в которого я влюблена, хочет меня поцеловать.

Я успеваю лишь еле заметно кивнуть, когда его рот обрушивается на мой.

Со всей серьезностью и ответственностью могу заявить – это лучший поцелуй в моей жизни. Он вовсе не такой, как в ту ночь, когда фон Дервиза бросили. Тогда он был хоть и таким же настойчивым, но все же больше грубым, желающим с помощью меня вытеснить из головы другую девушку.

Сейчас же я знаю, что все его мысли и чувства сосредоточенны в данный момент исключительно на мне.

Сначала мы целуемся с жадностью, как будто от того, как страстно мы будем делать это, зависят наши жизни. Затем буря эмоций стихает и вот уже мы касается друг друга легкими нежными движениями. Его губы теплые, влажные, мягкие. Я мысленно радуюсь, что мы живем на окраине и единственный, кто может видеть нас в этот момент – баба Нюра. Мне бы не хотелось, чтобы нас сейчас кто-то прерывал.

Наконец, мы отстраняемся друг от друга. Я смотрю на лицо фон Дервиза, пытаясь понять, что это было. Не мог он чувствовать тоже, что и я.

У него есть Амина.

Эта мысль заставляет меня напрячься и неосознанно немного отстраниться.

Довольное выражение лица Красавчика вмиг уходит.

– Марта, – он обеспокоенно смотрит на меня. – Я напугал тебя?

– Нет,– мотаю я головой, опустив взгляд ниже. – Не думай, что этот Урод настолько отвратил меня от парней. Просто… – я зажмуриваюсь, прежде чем задать волнующий меня вопрос: – Как же Амина? Ты же любишь ее.

Он слишком долго молчит, не отвечая на мой вопрос. Я поднимаю голову и вижу, что он смотрит на меня и улыбается.

– Что? – огрызаюсь я. Блин, ему это кажется забавным, что я тут стою и унижаюсь?

– Ты ревнуешь? – все еще, кажется, веселясь, спрашивает он.

– Что из вышесказанного, напоминала тебе ревность? – фыркаю я.– Учти, если ты примчался сюда и решил меня поцеловать просто из жалости, мне это неинтересно. Можешь возвращаться к своей идеальной девушке и идеальной жизни.

Я разворачиваюсь, чтобы умчаться, пока меня не захлестнула очередная волна ненужных мне эмоций.

Но он хватает меня за руку и притягивает обратно, прижав спиной к своей груди. Его руки быстро оплетают меня, не давая пошевелится. Он вновь утыкается лицом в мою шею, и я чувствую, что он улыбается.

– С чего ты решила, что я поцеловал тебя из жалости? – приглушенно спрашивает он, слегка целуя мою шею.

– Хм, – сосредоточься, Марта. Не нужно думать о его губах на своей шее. Не думай об этом. – Потому что я не мылась два дня, у меня кошмар на голове, и я странно одета. Меня сейчас можно поцеловать исключительно из жалости. Не то, что твоя идеальная Амина.

Он тихонько смеется. И продолжает водить своими влажными губами по моей шее.

Я сейчас сойду с ума, честно.

– Марта, ты такая глупая, – все же отвечает он. – Ты хоть в зеркало смотришься?

– К сожалению, да, – обреченно вздыхаю я. Все же я надеялась, что он не согласиться с моими аргументами.

Но Красавчик удивляет меня своими следующими словами:

– Тогда ты должна знать, насколько ты красива, – теперь его рот перемещается к моему уху. Его теплое дыхание, которое я чувствую, пока он продолжает говорить, заставляет меня закусить губу, чтобы не застонать. – Ты будешь выглядеть потрясно, даже если тебе на голову одеть мешок и не мыть год. У тебя самые красивые ноги, самые красивые глаза и улыбка, которую я только видел в своей жизни. А в моей майке, ты выглядишь так соблазнительно, что я еле сдерживаю себя, чтобы не снять ее с тебя прямо здесь, на улице.

Черт, я совсем забыла, что расхаживаю в честно стыренной майке фон Дервиза.

Он опять смеется, заметив, как мою шею и щеки заливает жаром.

– И что касается Амины, – продолжает он, и я напрягаюсь. – Сейчас я понимаю, что вовсе никогда и не любил ее. Скорее я просто воспринимал как данность, что она моя будущая жена, и что вся моя жизнь будет связанно лишь с ней. Когда она бросила меня, я думал, что уже никогда не смогу полюбить.… Но освободив свою жизнь от Амины, я внезапно осознал, что вокруг меня так много других замечательных девчонок.

Так, не думаю, что это то, что я надеялась услышать.

– Но я, как дурак замечал лишь одну. Особенную. Не похожую на других. Ты так сильно выделялась. Появилась внезапно, хамила мне постоянно и просто сводила с ума. Сильная, независимая, дерзкая. Черт, если бы я не приказал всем парням держаться от тебя подальше, они бы уже разорвали тебя на части.

– Что? – наученная горьким опытом, мое возмущение получается тихим – Что ты сделал?

Он не дает мне повернуться, чтобы посмотреть в его бесстыжие глаза, еще крепче прижимая меня к себе.

– Прости, Марта. Сначала, я и правда не хотел, чтобы ты позорила имя фон Дервизов, встречаясь со всеми подряд. Ведь я тогда не знал тебя. Прости.

– Ты сволочь, – я все же изворачиваюсь и наношу чувствительный удар локтем ему в живот. Красавчик ахает, но схватку не ослабляет. – Ты что, думал, что я шюха какая-то?

– Я не знал тебя, Марта. И считал, что если у тебя не будет возможностей, то можно будет избежать скандала.

Блин, все равно это обидно.

Правда, его следующие слова, все же немного уменьшают мою обиду.

– Но потом я понял, что ты не такая. Что ты намного интереснее и правильнее многих девчонок, что я знал. И тут мне еще меньше захотелось, чтобы кто-то подкатывал к тебе. Я тогда еще был с Аминой и убеждал себя, что делаю это только потому, что забочусь о репутации фамилии фон Дервизов. Я не знаю когда и как это произошло, но я влюбился в тебя, Марта фон Дервиз.

Ох.

Так, спокойно. Наверняка, Марта, тебе как всегда мерещатся вещи, которые не происходят.

Он как будто не замечает моего ступора и продолжает говорить:

– Я не знаю, куда дел свою стекляшку, когда улетел на прошлых выходных, но дома ее уже не было. Когда я вернулся обратно, и на меня налетели ребята с упреками и криками, я долго не мог понять, что случилось. Когда до меня дошло… Марта… , – он ненадолго замолкает, и я вижу боковым зрением, как он с силой зажмуривается, прижимаясь щекой к моей щеке. – Я думал, что сойду с ума. Я не мог поверить, что это с тобой произошло. Что я допустил, чтобы тебя кто-то ударил и… ты говорила правду, что он не успел, ну…

– Нет, – шепчу я. – Ничего не было.

Он немного расслабляется, но все же не отпускает меня.

– Я хотел его убить, честно. Боже, не уверен, что я не был способен в тот момент на убийство. Когда я узнал, что он до сих пор прохлаждается в своей комнате после всего, что натворил, то сразу помчался туда.

– Это он тебя так? – спрашиваю я, намекая на его побои.

– Нет, – качает он головой. – Скорее те, кто пытался меня удержать.

– Ого, – удивляюсь я.

– Да, – смеется он. – Это было эпично. Чтобы ты знала, в тот день мне так и не удалось до него добраться.

– Но ты же говорил, что сломал ему нос.

– Да, но это было тогда, когда я приехал к нему домой, куда его заперли родители.

– Ты сошел с ума? – я все же поворачиваюсь к нему лицом. Он тут же вновь меня обнимает. И это хорошо. На улице уже стемнело и стало немного прохладно. – Тебя же могли обвинить! Ты напал на него в его же собственном доме.

– Поверь мне, когда его отец узнал, за что именно я сломал ему нос, он пожал мне руку.

– Все равно, это того не стоило, – сердито выговариваю я ему.

– Стоило, – он хмурится, сжимая губы. – Он еще слабо отделался. У тебя до сих пор на шее синяки.

Я непроизвольно касаюсь своей шеи.

– Уже не болит, – выдавливаю я из себя улыбку.

Но парень хмурится только еще больше:

– Это правда, что ты сорвала голос, потому что так сильно кричала?

Я киваю.

– Если бы я был в соседней комнате… – вновь начинает он, но мне уже надоело слышать его нытье по поводу того, что он во всем виноват.

И я решаю его заткнуть.

Конечно же, поцелуем.

Сначала, он не отвечает мне, но затем забирает инициативу себе, и вот я уже вся плавлюсь и горю.

С трудом оторвавшись от него, я спрашиваю его о том, что давно меня интересует:

– Как ты нашел меня?

– О, не одна ты умеешь взламывать базу данных, – самодовольно подмигивает он мне. – Ладно, шучу. Секретарша Нарышкина помогла.

– О, сиськи, – вспоминаю я эту странную женщину.

– Что? – смешно округляет глаза фон Дервиз.

– Ничего, – смеюсь уже я. – Проехали.

– Марта, – неуверенно зовет он меня.

– Мм? – откликаюсь я, вновь прижавшись щекой к его рубашке.

– Я сказал, что влюблен в тебя, но ты мне ничего не ответила. Не то чтобы я был не очень уверенным в себе парнем, но все же хотелось знать, что ты чувствуешь по отношению ко мне?

Я пытаюсь убрать счастливую улыбку и запрокидываю голову, чтобы посмотреть ему в лицо:

– Хм, дай подумать. Я разрешила тебе себя поцеловать, затем поцеловала тебя первой. Сейчас я жмусь к тебе и не отталкиваю. До этого я тебе рассказала все свои уродливые секреты, и ты при этом не сбежал от меня сломя голову… Да, однозначно я влюблена.

Теперь и он улыбается широко и счастливо.

И вновь целует…

Мы все же идем в дом. Теперь, когда буря эмоций улеглись, я понимаю, каким убогим кажется мое жилище фон Дервизу. Вряд ли он когда-нибудь жил в таком.

Из мебели у нас только односпальная кровать, небольшой диван, стол и пару стульев. Ах да, еще платяной шкаф и несколько ящиков, которые служили нам кухонным гарнитуром.

Я в ужасе замечаю, что наша печка, которая в холодное время года топиться дровами и обогревает дом, давно не белена и по ней прошлись несколько глубоких грязных трещин. Маленькие окошки, занавешенные голубыми уродливыми шторками, пропускают мало света, из-за чего дом еще больше кажется мрачным. Ситуацию даже не спасают милые бумажные обои в цветочек, которые мы с мамою поклеили год назад.

Но, кажется, фон Дервизу все равно. Он подходит к дивану и плюхается на него, как и на мою кровать в пансионе, притягивая меня за руку к себе.

– Угостишь чаем? – спрашивает он, очаровательно улыбаясь. – Честно говоря, я ужасно проголодался.

– О, – немного смущенно мямлю я. – У меня вообще-то нет еды. То есть, что-то, конечно, есть, но не думаю, что ты этим наешься.

– Та чудесная старушка звала на оладушки, – подмигивает он, вставая с дивана и поднимая меня. – Предлагаю воспользоваться ее приглашением.

У бабы Нюры мы не только едим, но еще она заставляем фон Дервиза растопить у нее баню и с удовольствием паримся. Раздельно, если кому-то это интересно. Спим мы также раздельно, если и это кому-то интересно.

Он долго ворочается на диване, скрипя его старым деревянным корпусом, но, наконец, затихает.

– Марта, – зовет он меня.

– Да, – шепчу в ответ я.

– Ты точно не ненавидишь меня? – спустя несколько секунд молчания спрашивает он тихо.

– Никит, – да, да, я запомнила его имя. – Я же уже говорила, что нет. Почему я должна тебя ненавидеть? В том, как сложились наши с тобой жизни, виноваты родители, но не мы с тобой.

Я не вижу его, но слышу, как он облегченно вздыхает, а я в ответ улыбаюсь, как дурочка.

– Ты хоть понимаешь, что теперь, когда мы по-настоящему вместе, нам придется тяжело. Прости, но не думаю, что общество, а тем более мама, хорошо к этому отнесется.

– Ну, небольшая то репетиция у нас уже была, – я поворачиваюсь на бок, и моя старая кровать на пружинах скрипит еще громче дивана фон Дервиза. – Ничего, пережили.

– Это был всего лишь день. И то, в конце него ты меня бросила, – недовольно бурчит он.

– И не надейся, – смеюсь я. – Я не собираюсь больше тебя бросать.

Он вновь ненадолго замолкает, после чего произносит без тени веселья в голосе:

– Не бросай меня.

– Хорошо, – шепчу в темноту я.

– Марта, – вновь через какое-то время зовет он меня.

– Да, Никита, – хм, кажется, мне нравится называть его по имени.

– Ты же понимаешь, что я не могу оставить это все просто так?

Я хмурюсь, не понимая, что он имеет в виду. Но Красавчик тут же разъясняет:

– Я не могу допустить того, чтобы ты продолжала жить здесь одна. У тебя нет денег, нет того, кто бы позаботился о тебе. Это неправильно, Марта.

– Ты не понимаешь, – я резко сажусь в кровати, смотря на тень фон Дервиза, который через пару метров от меня лежит на диване. – Если службы опеки узнают о том, что я осталась одна, они заберут меня. Устроят в какой-нибудь детский дом или школу-интернат, – я вижу в темноте, как фон Дервиз тоже садится и поворачивается ко мне. – Я не хочу вновь привыкать к новому месту, находиться среди чужих людей. Мне меньше чем через год восемнадцать. И тогда уже они не обязаны будут обращать на меня внимание.

– Хорошо, – я плохо вижу в сумраке, но, кажется, он кивает. – Но ведь ты вернешься в пансион, правильно? Там я о тебе смогу позаботиться. А каникулы будешь проводить у нас в замке.

От его слов, что он позаботится обо мне, что-то в груди приятно сжимается. Обо мне мало кто заботился, но он готов. И я ему за это благодарна. Но тут меня осеняет догадка:

– Только не говори, что ты собираешься делать это из чувства вины, Красавчик. Мы же вроде как выяснили, что ты мне ничего не должен, и что никто из нас ни в чем не виноват.

– А еще ранее мы выяснили, что я влюблен в тебя, как последний идиот, – я вижу, как он встает с дивана и в два широких шага преодолевает расстояние между нами. – И если ты не знала, Марта, то последние идиоты, как я, просто обожают заботиться о своих любимых девушках.

– Ох, – только и могу сказать я, когда он садится на край кровати, и немного скатившись ко мне, приближает свое лицо к моему. – Кажется, мне нравятся идиоты.

Он тихонько смеется, а затем целует меня. Нежно, трепетно, осторожно.

– Можно я лягу с тобой? – оторвавшись от моих губ, спрашивает Красавчик.

– И не надейся, – я бью его по груди и смеюсь, стараясь, чтобы голос не выдал мою нервозность. Все-таки, кажется, к такому я еще не готова.

– Глупенькая, – улыбается он, приобняв меня за плечи. – Я не собираюсь к тебе приставать, обещаю – хотя и очень хочется. Просто на твоем диване какая-то пружина упирается мне прямо в ребра.

Блин, стоит ли доверять парням, если они говорят, что не будут приставать, чтобы залезть к тебе в койку? Что-то мне подсказывает, что нет, но я все равно двигаюсь, уступая место фон Дервизу.

– Черт, ты просто медведь, – шиплю я, пока он пытается уложить свое внезапно увеличенное тело в кровать.

– Просто твоя кровать маленькая, – оправдывается он, неловко ворочаясь.

В итоге мы все-таки укладываемся: фон Дервиз обнимает меня руками и ногами так, что я чувствую себя в каком-то коконе счастья.

– Марта, – вновь зовет меня парень.

– Ты когда-нибудь заткнешься? – ворчу я, в то время, как мой рот растягивается от уха до уха.