Мой Прекрасный Принц

Я принимаю долгий душ, воспользовавшись, первый раз душевой кабинкой Красавчика. О том, где он, и почему игнорирует звонки от своего друга, я стараюсь не думать. Вряд ли он пропитается такой же жалостью ко мне, как его друзья. Я наговорила ему много чего, прежде чем он уехал. Наверное, он еще и обрадуется, что меня кто-то проучил. Может быть, он даже позлорадствует – мол, я же тебе не говорил, не связываться с тем парнем.

После того, как я выключаю воду и заворачиваюсь в полотенце, кто-то осторожно стучит ко мне в дверь:

– Марта, я принесла тебе одежду. Можно я войду?

Блин, и как я сама не догадалась.

Я открываю дверь, и в комнату прошмыгивает Амина. Я с благодарностью принимаю у нее свое нижнее белье, джинсы и какую-то незнакомую мне кофту.

– Она с высоким горлом, – немного смущенно объясняет мне девушка.

– Спасибо, – приложив усилия, сиплю я.

Нижняя губа Амины дрожит, а затем внезапно я оказываюсь стиснутой в ее крепких объятиях. Я настолько сильно теряюсь, что не успеваю никак отреагировать на это.

– Мне так жаль, – сдавлено шепчет она, а в следующее мгновение уже выбегает из ванной.

Когда я выхожу в гостиную, то там помимо ребят меня дожидаются директор, вчерашняя медсестра, которая вроде как врач, а не медсестра, моя воспитательница. Они пытаются заговорить со мной о случившемся, но врач их быстро пресекает, уводя меня в спальню, чтобы осмотреть.

Когда я оказываюсь с ней наедине, я стараюсь убедить ее, что моя девичья честь не пострадала и в этом плане можно меня не осматривать. Она мне верит. Или делает вид, что верит.

Осмотрев мое лицо и шею, врач удовлетворенно что-то записывает в свою стекляшку, и мы вновь выходим в гостиную.

Директор с женщиной-врачом обмениваются взглядами, после чего он заговаривает:

– Марта, как ты?

Я показываю большим пальцем вверх, так как не хочется, чтобы он слышал мой пропавший голос.

Внезапно вмешивается Сухостой:

– Как она? Вы еще спрашиваете? – возмущенно начинает выговаривать она Нарышкину. – На нее вчера напали, избили, пытались задушить и изнасиловать. Да она так кричала, что у нее голос пропал! После этого вы еще спрашиваете, как она?

Ух, ты. Я, конечно, хотела, чтобы кто-нибудь озвучил мои мысли вместо меня вслух, но не думала, что этим кем-то может стать Аннушка.

– Анна, успокойтесь, пожалуйста, – весьма сдержанно реагирует Нарышкина на взрыв девушки. – Марте сейчас не нужны лишние истерики.

– Марте нужно, чтобы этого преступника изолировали от нее и всего общества, – это теперь вмешивается Амина, которая стоит у окна со скрещенными руками на груди и выглядит при этом сердитой.

– Конечно, – тут же начинает кивать Алина Анатольевна. – Он уже сидит под домашним арестом в своей комнате.

Вот тут уже не одна я не была в состоянии произнести хоть слова.

Под домашним арестом? В комнате?

– Вы издеваетесь, да? – рычит Алекс, вскакивая со стула, который, по всей видимости, был притащен из моей комнаты. – Да его нужно было уже вчера вышвырнуть из пансиона! Я молчу про полицию – это уже Марте решать, хочет ли она с этим связываться. Но оставить этого засранца здесь?

– Не выражайся, Алекс, – замечает директор, и тут же начинает оправдываться: – Его родители до сих пор в Европе. Нам пока не удалось с ними связаться. Нам просто некуда его отправить. И некому за ним приехать.

Ребята еще какое-то время препираются с Нарышкиным, но ничего в итоге не добиваются. Я отказываюсь заявлять в полицию, но прошу оградить меня от Урода. Нам всем четверым разрешают не ходить на занятия сегодня, и ребята вызываются дежурить около меня по очереди. Не то чтобы я боялась оставаться одна, но все же мне было спокойнее от того, что кто-то постоянно будет рядом.

Ладно, ладно, признаю – я боялась, что Урод может вернуться.

Оставшуюся часть дня я валяюсь в кровати. Ко мне заходит Мальвинка из столовой, где обо всем узнают раньше, чем где-либо. Она рассказывает, что вся школа уже гудит, но точных подробностей не знает никто. Она принесла мне еды от шефа, и я даже попыталась что-то съесть. Девушка до сих пор чувствует свою вину от того, что заставила работать в тот день и одеть свою блузку, которая привлекла внимание Урода. Так что, напрягая горло, мне приходится ее полчаса убеждать, что это вовсе не так. Что уроды могут встретиться всегда и в любом месте.

Ближе к вечеру я незаметно засыпаю, а просыпаюсь от того, что кто-то ругается в комнате шепотом:

– Она только уснула. Ты ее разбудишь.

– Я просто посижу рядом. Дождусь, когда она проснется. Я, правда, не буду мешать. Я тихонько.

– Ты начнешь трещать, и ей придется с тобой разговаривать, а ей нельзя сейчас много говорить.

– Я не буду говорить, обещаю. И вообще, с каких это пор, ты заделалась охранником Марты?

Мне интересно, кто это, и я приоткрываю один глаз. В дверях спальни стоят Амина и Алиска. Амина преграждает ей путь в комнату, но девчонка упорно пытается протиснуться.

Она замечает, что я на нее смотрю, и уже во весь голос говорит:

– Марта, скажи этой драконихе, чтобы впустила меня.

Амина тоже замечает, что я проснулась, и, полыхнув злым взглядом на рыжую, отходит в сторону.

– Если что, зови, – говорит она, кажется, мне и уходит.

– Вот же коза, – возмущается Алиска и плюхается на кровать. – Ну, и ларингит у тебя, ну и чего из этого трагедию такую ломать? Как будто если я рядом посижу, то тут же тоже смертельно заражусь.

Она включает прикроватную лампу, потому что на улице уже стемнело и в комнате стоит полумрак. Я жмурюсь от яркого света, но тут же распахиваю глаза, потому что Алиска громко ахает.

Она рассматривает меня расширившими от ужаса глазами. Ее взгляд перемещается к моей шее, которая видна, потому что в кофте Амине мне было жарко и я нашла в шкафу у Красавчика его майку.

– Так это… ты… Ты была той…, – заикаясь, и борясь со слезами, бормочет Алиска. – Говорили все, что кого-то изнасиловали.… Это на тебя напали…

Я лишь пожимаю плечами, потому что отвечать не хочется.

Радует лишь то, что до сих пор, по всей видимости, никто не знает, что точно произошло.

Следующие пятнадцать минут Алиска просто молча рыдает. Она заграбастывает меня в свои объятия и прижимает так, что мне становится тяжело дышать. Мне приходится вновь напрячь горло, чтобы объяснить, что до дела дело не дошло.

Кажется, ее это немного успокаивает.

– А мой брат? – спрашивает она меня, смачно высморкнувшись в найденный в комоде Красавчика платок. – Где он?

Я пожимаю плечами.

– То есть он не здесь? – округлив глаза, удивляется она.

Я отрицательно мотаю головой.

Алиска начинает звонить на номера брата и матери, но ей никто не отвечает. Она отправляет сообщения им, а после набирает Марту. Я знаками показываю ей, чтобы она ничего ей не говорила обо мне.

От нее она узнает, что фон Дервиз в поместье, прилетел поздно вечером вчера весь дерганный и не собирается до понедельника возвращаться обратно. Алиска просит Марту передать брату, чтобы он срочно связался с ней.

Глупо. Не думаю, что если он узнает, что со мной что-то случилось, он рванет обратно в пансион.

Она уходит от меня через час и то, потому что Амина нашла в гостиной у Красавчика биту и, покачивая ею, приказала Алиске выметаться.

Девчонка обещает, что никому не скажет и придет ко мне еще раз утром. Я с благодарностью улыбаюсь ей.

Я слышу, как Алиска за дверью предлагает свою помощь в моей охране, но Амина снисходительно отвечает, что ее саму охранять надо.

Перед тем, как вновь провалиться в сон, я думаю о том, что жизнь странная штука – вот только вчера ты считала, что этот человек такой ужасный, а сегодня ты понимаешь, что ты видел только одну его сторону. Пожалуй, плохих или хороших людей не бывает. Просто ты с кем-то ладишь или нет.

Кстати, об этом.

Я тянусь и беру свою стекляшку, которую кто-то заботливо принес и положил рядом на прикроватную тумбочку. Найдя засекреченную папку, я выбираю фото Анны, который сперла у Третьякова, и стираю их. Думаю, что они мне уже точно не пригодятся.

Глава 26.

Не успеваю я утром открыть глаза, как сразу понимаю – у меня вновь посетители.

На этот раз в кресле возле кровати сидит Алина Анатольевна и задумчиво что-то рассматривает у себя в руках. Сейчас она не выглядит, как волшебная феечка: ее плечи напряжены, брови нахмурены, а губы сжаты в тонкую сердитую линию.

– А, ты проснулась, – ласково замечает она, увидев, что я открыла глаза.

Она с улыбкой подходит ко мне и присаживается на край кровати, поправляя для меня подушки.

Ей, Богу, как будто я при смерти.

Заметив мой вопросительный взгляд, она начинает говорить:

– Я отпустила ребят, пускай отдохнут. Они вчера весь день были около тебя, – я согласно киваю. – Но я хотела поговорить о другом, – она ненадолго замолкает, прежде чем продолжить. – Марта, ты же знаешь, что остаться и учиться здесь после всего произошедшего нельзя.

Нет, не знаю. И не понимаю.

Видимо, мое недоумение отражается на моем лице, потому что она объясняет:

– Его не отчислили из школы. Он закончит здесь обучение и получит аттестат. Его родители смогли убедить директора, что он ничего такого не имел в виду, и что он просто злоупотребил алкоголем.

Меня начинает мутить. От осознания того, что Урод будет продолжать ходить по одним и тем же коридорам, меня охватывает ужас.

– Так еще и эти слухи…, – туманно замечает воспитательница и замолкает.

– Что? – надрывая горло, спрашиваю я.

– Луше тебе этого не знать, – не глядя на меня, качает головой Алина Анатольевна.

– Что? – уже требовательно интересуюсь я, но мой голос срывается.

Воспитательница вздыхает и признается:

– Он распустил по школе слух, что ты пригласила его к себе и что сама просила, хм, как это сказать… жестко. А потом просто решила отомстить ему за то, что он смотрит на других девочек и стала кричать, чтобы все подумали, что он на тебя напал.

Перед глазами все темнеет. Я чувствую, как моя кровь перестает бежать по венам, а кожа на лице и на кончиках пальцев холодеет.

Жить здесь, в качестве поломойки еще полбеды.

Но жить и учиться среди выскочек в качестве грязной шлюхи, любящей развратный секс…

И еще несколько месяцев в одном пансионе с уродом…

От безысходности мне хочется кричать. Но и этого я не могу.

Мне некуда бежать. Некуда идти.

– Марта, ты должна вернуться домой, – кто-то нежно касается моей холодной руки и сжимает ее.

Ах, да, Алина Анатольевна. Она протягивает мне конверт.

– Это билеты и немного денег. Мы так и не смогли связаться с твоей мамой, но думаю, что ты большая девочка и сможешь доехать сама. Мы все равно выдадим тебе диплом об окончании одиннадцати классов, не волнуйся.

Что она гооврит дальше, я уже не слушаю.

Они отправляют меня домой. Я никогда больше не смогу увидеть Алиску, фон Дервиза, Мальвинку… Блин, да я даже по Сухостою с Аминой буду скучать.

И мне нельзя домой. А вдруг то, что я пыталась скрыть ото всех, станет известным? До восемнадцати мне осталось меньше года. Но и этот год мне не хотелось бы провести в каком-нибудь интернате. Здесь я уже успела обзавестись друзьями. Хотя…

Фон Дервиз. Он так и не приехал. Он просто не мог не знать, что со мной случилось. И он не приехал.

Я протягиваю руку и забираю конверт. Там два билета – на поезд и на автобус. По всей видимости, они посмотрели в моем личном деле домашний адрес. Также в конверте лежит немного наличности. Что ж, на первое время хватит.

Я киваю головой, показывая, что согласна. Алина Анатольевна вмиг расслабляется, и вот уже ее улыбка широкая и искренняя:

– Я договорилась, тебя довезет до города наш водитель. Он доставит тебя прямо до вокзала, не переживай. Твои вещи уже собраны и ждут в гостиной. Водитель будет ждать у ворот через двадцать минут.

Я сижу в кровати и шокировано смотрю на уходящую воспитательницу. Черт, я не готова так быстро уезжать. Я думала, что у меня будет хотя бы день, чтобы со всеми попрощаться.

Хотя, о чем это я? Кому нужно со мной прощаться? У меня никогда не было друзей. Красавчик – всего лишь лжепринц, которому наплевать на то, что сделал со мной урод. Его друзья – просто пожалели меня. Алиска… думаю, таких как я у нее будет еще много подруг. Она даже не заметит, если я исчезну.

Из гостиной раздается голос воспитательницы:

– И да, Марта, я забрала твой планшет – он собственность пансиона.

Нет, только не это. Моя прелесть. Моя страсть… Я без стекляшки уже, как без рук.

Так, Марта, прекрати истерить.

Через пятнадцать минут я уже готова. Я не захожу в свою комнату, чтобы проверить все ли вещи собраны. Мне наплевать. Я больше никогда туда не смогу зайти. И вряд ли я теперь буду спать спокойно даже с включенным светом, зная, что меня никто не охраняет.

Я не оборачиваюсь, когда держа в руке свои скромные пожитки, закрываю за собой дверь в комнату фон Дервиза.

Не оборачиваюсь, когда иду по пустым коридорам одного из замка рода фон Дервизов, истинной наследницей которого являюсь я.

Не оборачиваюсь, когда сажусь в дорогую машину, принадлежащую пансиону.

И только выехав за ворота, я позволяю себе оглянуться. Смахнув непрошеные слезы, я смотрю в последний раз на удаляющиеся величественные стены замка, на его дивные башенки и на жизнь, от которой я удаляюсь навсегда…

Глава 27.

– Машульк, оставь, дочка. Пойдем, передохнем.

Я ставлю ведро с семенной картошкой на борозду и вытираю пот с лица. Сегодня жарко. Внуки бабы Нюры приедут только через месяц, так что я вызвалась помочь неугомонной старушке посадить огород.

– Машк, пойдем я тебя угощу. У меня жаренная картошка и оладушки есть.

– Не, баб Нюр, мне не хочется. Я пойду к себе.

Старушка продолжает что-то причитать, но я уже не слушаю, заходя на крыльцо своего дома.

Наши дома с баб Нюрой стоят бок о бок на самой окраине почти вымершей деревни. Все кто жил здесь уже давно все побросали и уехали в город, лишь изредка приезжая летом. Раньше мне нравилась эта тишина и покой родного дома, но сейчас она меня угнетает.

С тех пор, как я вернулась сюда из пансиона, моя душа как будто раскололась на миллионы кусочков и теперь эти кусочки в беспорядочном хаосе мечутся внутри меня, не давая покоя. Я механически что-то делаю, не осознавая реальности вокруг себя, и дышу, кажется, через раз.

Я ужасно сплю. Нет, не так. Я не сплю. Теперь даже свет меня не может спасти. С наступлением темноты меня охватывает чувство тревоги, надвигающей катастрофы, неумолимой опасности и беды. Я пытаюсь убедить себя, что все плохое, что только могло случиться со мной, уже произошло и следует перестать бояться.

Но мои страхи не дают мне расслабиться.

Я подхожу к зеркалу, висящей около печки, и смотрю на свое отражение. Последнюю неделю я стараюсь в него не смотреть. Я ем редко и мало, и то, если меня заставит поесть у себя баба Нюра. Из-за этого я заметно похудела и теперь больше похожу на живого мертвеца. Волосы мои тусклые и спутанные, кожа серая, а глаза постоянно воспаленные из-за сдерживаемых слез. На мне надеты короткие хлопковые шорты и майка фон Дервиза. Та самая, которую я одела, пока жила в его комнате. Я медленно провожу по ней рукою. Она теперь совсем им не пахнет. Скорее уж потом и грязью, потому что я ее еще ни разу не стирала.

Одно радует – щека почти зажила и теперь видна только одна бледно-розовая полосочка. Да и шея тоже. Небольшие синяки от рук урода можно рассмотреть только при хорошем освещении.

Я стараюсь не размышлять о том, почему Красавчик не вернулся обратно в пансион, когда узнал, что со мной случилось. Я знаю, что он не должен был. Знаю, что он притворялся сначала моим другом, а потом и моим парнем. Знаю, что мы с ним поссорились и что я для никогда ничего не значила.

Но также теперь я точно знаю, что я все-таки влюбилась.

Один Бог знает, как я этого не хотела. Но оказавшись здесь, без него, когда все внутри меня разрывается от тоски, я поняла, что пропала.

И как же это глупо! Влюбиться в того, в кого стоило влюбляться в последнюю очередь. Ненавижу себя за это. Как же я сильно ненавижу себя.

Я закрываю глаза руками, не в силах больше смотреть на отражение этой убогой девушки. Что со мной произошло? Даже полгода назад, когда мой мир перевернулся с ног на голову, я и то была полна сил и решимости все преодолеть, вынести, выбраться. Но сейчас я не хочу ничего. Не хочу буквально ни-че-го.

Какая же я жалкая.

От самоуничтожения меня спасает тихий стук в дверь. Кто это? Баб Нюра не стучит. Она, как правило, кричит со своего крыльца, и благодаря ее зычному голосу, я всегда ее слышу. А еще, наверное, благодаря тому, что в моем доме нет телевизора либо какой-то другой техники – все это было мною распродано еще полгода назад.

Я думаю о том, что это могут быть службы опеки, которые каким-то образом узнали обо мне, но, когда выглядываю из-за шторки, то вижу только одну мужскую фигуру. Лично в моих кошмарах служба опеки – это всегда одна или несколько женщин с какими-нибудь бумагами или папками в руках. Этот же со спины выглядит скорее как молодой парень.

Он поднимает руку и начинает лохматить свои волосы, дергая их.

А я перестаю дышать.

Потому что я узнаю этот жесть среди тысячи других.

Прежде чем я успеваю подумать, мои ноги уже несут меня к двери, а руки распахивают их.

Черт знает, чтобы я еще успела бы вытворить, но вид фон Дервиза заставляет меня шокировано замереть, вскрикнув.

– Марта, – мое имя стоном срывается с его губ.

Пока парень с жадностью осматривает меня, я также внимательно разглядываю его. Я чувствую, как на моих глазах наворачиваются слезы. От того, что он здесь, от того, что эти дурацкие кусочки моей души под его взглядом тут же послушно встают на свои места, позволяя мне дышать.

А еще от того, что фон Дервиз выглядит изрядно побитым.

– Можно войти? – неуверенно спрашивает он, переминаясь с ноги на голову.

И тут до меня доходит смысл всего происходящего.

Фон Дервиз. У. Меня. Дома.

– Нет, – выпаливаю я, потому что не хочу, чтобы он видел, как я живу.

Чтобы вы понимали, так, как мы жили с мамой, наверное, более менее считалось нормой в года семидесятые в глухих деревнях, но никак не в двадцать первом веке.

Не говоря уже о таких богачах, как Красавчик.

– Марта, – он воспринимает мои слова по-своему. Его голова опускается, и он с трудом выдавливает из себя слова: – Прости меня, пожалуйста… Я так сильно виноват. Я разозлился на тебя тогда, уехал, оставив без защиты. Это только моя вина.

– Все в порядке, – тихо отвечаю я, стараясь еще не напрягать горло. – Ты тут не при чем.

Я действительно все это время заставляла себя поверить, что фон Дервиз не обязан был меня спасать или защищать. И мне это почти удалось.

– Не при чем? – он резко поднимает голову, впиваясь в меня взглядом. – Я знал, что он не отступиться так просто. Я знал, что он настоящий псих, помешанный на том, чтобы получить то, что хочется. Я знал, все это и оставил тебя!

На последних словах он со злостью бьет кулаком о косяк двери рядом с моей головой. Я вздрагиваю и невольно сжимаюсь. Фон Дервиз замечает это, и его лицо искажается от такой боли, как будто его только что ударили под дых.

– Прости, прости, Марта, – начинает шептать он, протягивая ко мне руки. – Я не хотел тебя пугать. Ты же знаешь, я никогда не сделаю тебе больно. Господи… – он одергивает руки и вновь запускает их в волосы.

Я слежу взглядом за этим его характерным движением и замечаю, что с костяшек пальцев у него капает кровь.

– У тебя кровь! – истерично верещу я, от чего мой голос на середине ноты обрывается.

Вот блин, забыла.

Фон Дервиз вновь морщится, как от очередного удара.

Только сейчас я замечаю, что костяшки пальцев и на второй руке у него сбиты. Значит, он приехал уже раненный.

Забыв обо всех своих переживаниях по поводу убогости родного жилища, я хватаю парня под локоть и затягиваю его внутрь. Что-что, а аптечка у меня имеется.

Проведя его через терраску, мы заходим в жилую комнату. Я сажаю Красавчика на табуретку около окна, достаю аптечку и встаю рядом с ним на колени. Пока я поливаю его руки перекисью и осторожно промокаю ватным тампоном ссадины на лице, он молчит. Я не смотрю в его глаза, но знаю, что он следит за мной.

Он ловит мою руку и прижимает к своим губам.

Я смотрю на свои пальцы около его рта, не в силах поднять взгляд выше. Он поднимает вторую руку и осторожно проводит ею по моему шраму. Затем опускает ее ниже, и легкими, еле ощутимыми движениями проходится по еще не исчезнувшим отметинам рук Урода.

– Прости, – вновь шепчет он, не отрывая моей ладони от своих губ.

Я мотаю головой.

– Ты не виноват, – голос мой скрипучий, и мне не нравится, как он звучит. Но я просто обязана убедить его, что его вины в этом нет. – Тебе не стоило сюда приезжать.

Этот момент так прекрасен, что я просто его обрываю, поднимаясь на ноги. Не хочу обманываться и думать, что он примчался сюда из-за меня.

Нет, он просто мучится чувством вины. Он примчался сюда только для того, чтобы успокоить непонятно от чего взбунтовавшуюся совесть.

Я начинаю складывать все обратно в аптечку, продолжая скрипучим голосом его убеждать:

– Фон Дервиз, прекрати эти истерики. Со мной все в порядке. Я тебя ни в чем не виню. Ты можешь со спокойной совестью возвращаться обратно.

– Если с тобой все в порядке, почему ты сбежала?

Он тоже встает на ноги и подходит ко мне со спины.

Слишком близко. Но как это приятно. Мне невыносимо хочется сделать крошечный шаг назад, чтобы прижаться к нему. Господи, если бы я была лужей, то уже давно бы растеклась у него под ногами.

– Я не убегала, – качаю я головой, оставаясь стоять на месте и смотря прямо перед собой в окно. – И не хотела уезжать. Мне не оставили выбора.

– Что ты имеешь в виду? – голос фон Дервиза звучит ровно, но я ощущаю, как сильно он напрягся после моих слов.

– Ему позволили остаться в школе и доучиться, – еле слышно шепчу я, опустив голову. – А еще он распустил слух среди учеников, что я сама просила его это сделать со мной. Что мне это нравится… Я бы не вынесла этого…

– Господи, – выдыхает фон Дервиз, а в следующее мгновение я уже оказываюсь в его объятиях, а его лицо спрятано у меня в шее, где он прерывисто и тяжело дышит.

И вот о чем должна думать нормальная девушка в такой момент, когда парень, в которого она влюблена, обнимает ее?

Лично я в панике думаю о том, что все-таки стоило после картошки помыться – от меня совершенно точно пахнет пылью и потом.

Но, кажется, фон Дервизу все равно. Он продолжает держать лицо около моей шеи, когда говорит:

– Ему и правда позволили закончить пансион. Но дистанционно. Он будет просто через инет сдавать контрольные и экзамены. По окончании года ему выдадут диплом и все. В пансионе он больше не появится, – он ненадолго замолкает, чтобы развернуть меня к себе лицом и теперь уткнуться носом в мои грязные волосы.

Черт, может, у него нос забит?

Не может он с таким самозабвением нюхать меня, когда от меня буквально разит.

– Что касается слухов, Марта, ему никто не поверит. Все знают его и знают тебя. Да и Алекс, Амина и Анна никогда бы не позволили, чтобы кто-то поверил в эту ложь.

– Спасибо, – тихонько благодарю я, уткнувшись в его рубашку. Кстати, кажется, не одна я пренебрегаю душем. Но мне нравится его запах.

– За что Марта? Меня не было рядом с тобой, когда это все случилось. То, что я избил его и сломал нос, никогда не исправит того, что он сделал с тобой.

– Что? – я вновь забываю о голосе и взвизгиваю. – Что ты сделал?

– А чего ты ожидала? – он отстраняется от меня и разъяренно продолжает говорить: – Он избил мою девушку, пытался ее изнасиловать! И за это его просто перевели на домашнее обучение?! Ты, правда, считаешь, что это достаточно суровое наказание за то, что он сделал с тобой?

Я лишь качаю головой. От его реакции у меня на глазах наворачиваются слезы.

Наверное, это первый раз в жизни, когда обо мне кто-то так сильно заботиться. Сначала его друзья, теперь он сам. Даже мои собственные родители не были способны позаботиться обо мне.

– Я не твоя девушка, – возражаю я, вновь обернувшись к окну, чтобы он не заметил моих слез умиления.

Какое-то время он ничего не отвечает, но потом все же произносит:

– Он же об этом не знал.

– Когда ты уезжаешь? – интересуюсь я, убирая обратно в шкафчик аптечку.

– Э-э, – смущенно тянет фон Дервиз старательно отводя взгляд. – Тут такое дело, Марта…

– Какое? – напрягаюсь я.

– Меня сюда доставил Макс на вертолете. Но местные жители налетели на нас, как будто прилетели звезды кино. Даже журналисты приехали с камерами. В общем, мне пришлось отправить Макса обратно, договорившись, что он прилетит за мной только в понедельник.