Остров Свободы

Следующее утро встретило нас низкими, наполненными влагой облаками, ветром и сначала небольшой волной. Экипаж начал споро крепить всё, что по их мнению было не совсем закреплено. А следующим верным признаком, что нас ждёт хороший шторм, стали характерные серые пакеты из плотной бумаги, которые стюарды стали раскладывать и крепить на всех видных местах. Постепенно волна стала усиливаться и весь состав воинского эшелона встретил начинающийся шторм с нарастающей тревогой. Кораблекрушения как бы никто особо не боялся, но все с опасением ожидали начала морской болезни, признаки которой начали постепенно проявляться. Сначала откуда-то изнутри и глубины организма тихо накатывала тошнота… С ней ещё можно бороться, пытаться не обращать внимание, но она всё усиливалась и отмахнуться от неё уже не получалось. Появились первые следы рвоты на ковровых дорожках в коридорах и стюарды тут же хлопотливо их убирали, но в воздухе всё равно витали неприятные запахи, усиливающие позывы к рвоте.

Я тоже с тревогой ожидал шторма, не зная как поведёт себя мой организм. Но сколько не прислушивался к своим ощущениям, даже малейшего признака морской болезни обнаружить не мог. А вот моя семья и многие другие уже лежали в лёжку. Но когда по корабельной связи объявили, что старший стюард раздаёт таблетки против рвоты, практически все рванулись в холл музыкального салона за таблетками. Но они мало кому помогли. Мою жену и сына сильно тошнило, но не рвало. А когда наступил обед, то при одной только мысли о еде их чуть не вырвало и они отказались идти кушать. В ресторане пустовало половина столов, а прежде чем подать пришедшим еду, официанты щедро поливали из чайников скатерти, чтобы по ним не скользила посуда и только потом ставили тарелки.

Шторм уже был девять баллов и по морю гнало огромные волны. Корабль то зарывался носом в водяные валы, до наоборот задирал его куда то в небо и по коридорам уже можно было ходить только цепляясь за поручни, тянущиеся вдоль стен. Впереди меня брёл с обеда ныряющей походкой бойчина, внезапно он рванул вперёд и попытался добежать до очередного серого пакета, торчавшего из-за поручня, но не успел. Тело изогнулось в непонятный знак и солдатский желудок в один момент исторгнул из себя только что проглоченный обед и наверно остатки завтрака. Увидев густую струю и ощутив желчный запах, я сам чуть не метнул обед на красную ковровую дорожку. Резко развернулся и побежал на палубу, где часто и быстро задышал широко открытым ртом. Вернулся к себе в каюту уже другим путём. Стюард только что убрал остатки блевотины, как из-за поворота коридора послышались новые звуки рвоты и стюард, матерясь на ходу, ринулся туда.

Жена и сын несчастными глазами встретили моё появление и выглядели они совсем не хорошо. Их не рвало, не ныли, но их здорово мутило. Я прилёг на кровать и решил немного вздремнуть, но не тут то было. Корабль был в килевой качке и когда нос задирался в небо меня сильно прижимало к переборке, а через сорок секунд нос уходил вниз и я съезжал по одеялу к краю постели. Хорошо, что на краю был небольшой бортик, который не давал мне каждые полторы минуты падать на пол каюты. Тоже самое происходило и с моими на противоположной постели, только в обратном порядке. Помучившись так минут десять и услышав, как по внутрикорабельной связи передали сообщение о запрете выхода на палубу в одиночном порядке и без причин, я решил сходить во взвод и проверить подчинённых. Каюты встретили меня сплошной лёжкой. Только замкомвзвод Воробьёв и другой сержант Перминов были свежими и сытыми, с сонной поволокой в глазах, встретили появление командира взвода. Из туалета доносились бессильные стоны, где над унитазом страдало сразу и одновременно трое солдат.

– Воробьёв и Перминов, отгадайте загадку. Что могут сделать одновременно трое мужиков, а что не могут две бабы? – С ходу весело мотнул головой на дверь туалета.

– Ну…, товарищ старший лейтенант, это бородатая загадка, – протянул Воробьёв, а Перминов задумался. Замкомвзвод посмотрел на товарища и, не дождавшись успеха локального мозгового штурма, весело выдал разгадку, – две баба не могут поссать одновременно в один унитаз, зато трое мужиков могут.

– Молодец, – я щёлкнул щелбан в лоб Перминову, который призывался из глухой сельской местности, – учись, пионер, и ощущай какая разница между городом и деревней. Видишь, как шустро замок ответил.

– Парни, вы мне нужны для одного дела. Я хочу на кинокамеру снять шторм с кормы, но сами видите как швыряет корабль с носа на корму. Поэтому достаньте верёвку, привяжете ко мне и я с кинокамерой вылезу к самой корме и оттуда снимаю шторм во всей его красе, а вы меня держите и страхуете. Давайте, я пошёл за камерой.

Через пятнадцать минут мы сосредоточились у дверей, выходящей на кормовую палубу, где находился прапорщик Лукин со своим патрульным. Даже через стекло двери было достаточно страшно смотреть на разгулявшуюся стихию. Волнами, в отличии от носа, корму не захлёстывало, но она гуляла как взбесившийся лифт, который сам по себе то уносился в небо, то ухал вниз.

Но мы были молодые, безбашенные и это был наш первый в жизни шторм. И мы даже не представляли какие опасности могли поджидать меня на корме.

С весёлыми шутками и подколками, меня обвязали крепкой капроновой верёвкой и открыли дверь. Первые десять шагов, прикрытый надстройкой я прошёл легко, но как только пересёк безопасную границу, как меня ударил с боку плотный поток ветра и чуть ли не потащило к борту, но в это время нос корабля пошёл вниз, корма наоборот стала задираться вверх, а от такого неожиданного манёвра я, не удержавшись, попятился назад, за что-то зацепился пяткой кроссовок, грянул спиной на палубу и покатился хрен его знает в какую сторону, не заботясь о своей безопасности, лишь переживая за сохранность камеры. Может быть, меня и выкинуло бы за борт, но страховочная верёвка сильно и больно впившаяся в тело, остановила моё беспорядочное кувыркание.

Сев на задницу и помахав весело рукой выглядывающим из дверей подчинённым и Юре Лукину, типа – Всё в порядке…. Я огляделся. Пока кувыркался и елозил спиной по палубе, корма ушла глубоко вниз и я с ужасом увидел, что вокруг, по крайней мере кормы, громоздятся водяные горы а мы находимся как бы на дне водяной долины. И эти водяные горы, высотой с трёхэтажный дом вот-вот обрушатся всей своей массой на корму и утопят нас к чёртовой матери…

Я остолбенел от страха и это спасло меня от паники и от необдуманных действий, когда запросто мог вскочить на ноги и с дуру метнуться куда-нибудь спасаться. А так, немо и сидя на заднице, таращил глаза на жуткую водяную мешанину и пропустил тот момент, когда корма благополучно взлетела вверх и огромные волны, готовые нас утопить, пропали где-то внизу. Мне только и оставалось стереть со лба то ли холодный пот, то ли водяную взвесь…. Страх сразу улетучился от понимания, что если сейчас не утопило – то и дальше не потопнем. Я встал на ноги и стал пробираться к поручням кормы, опасно балансируя телом, чтобы опять не свалиться и не уехать к бортам. Через минуту добрался до поручней и намертво одной рукой ухватился за них. И остолбенел от открывшейся картины буйства водной стихии, где наш корабль был обыкновенной щепкой, но щепкой управляемой и потому ещё державшейся на поверхности.

В этот момент корма опять поднялась на самую верхнюю точку, на какую-то секунду замерла, перед тем как ухнуть вниз, но мне этого хватило чтобы оглядеть и оценить грандиозность шторма. От самого горизонта до нас и мимо нас катились водяные валы и ни что не могло остановить их бег, им можно было только подчиняться. Мы пошли вниз и вот уже оказались на самом дне водяной котловины, когда нашу железную скорлупку опять обступили горы воды, готовые обрушиться на нас, но не успевали, потому что корма уже подымалась вверх уходя из под удара. Постояв так минуты три, наслаждаясь буйством природы, я стал снимать и в очередной раз, когда мы опустились вниз, в объектив камеры попались следы безвестного кораблекрушения. Трупы нескольких коров, разбитые и целые деревянные ящики, клоки сена и другой бытовой мусор колыхался рядом с нашей кормой. Я откинулся от видоискателя и пристальным взглядом попытался охватить всё это разом и попытаться разглядеть – Есть ли там и люди? Но корма пошла вверх, а когда мы опустились вниз, то оказались в соседней уже водяной впадине, где ничто не напоминала о том, что я видел минуту назад. А с самой верхней точки не было видно ничего и никого кроме нас. Может быть и это и не было кораблекрушением…, может быть большая волна просто слизнула всё это с палубы какой-нибудь низко посаженной баржи?

Плёнка закончилась, я ещё с минуту полюбовался стихией, старательно отбрасывая мысли о том, что вполне вероятно кому-то в этот шторм и не повезло…. Благополучно добрался до своих и решил больше не испытывать судьбу.

К ужину, разгул стихии даже увеличился и влёжку лежал практически весь эшелон. Но на меня морская болезнь вообще не подействовала и на ужине, в пустом ресторане, нас было всего несколько человек, в том числе и ротный. Глянув на всё это, Паршиков глубокомысленно хмыкнул: – Давайте со столов собирайте закусь и за мой стол. Раз такое дело, сейчас я кое-что принесу…., – ротный ушёл, а мы с энтузиазмом собрали со всех столов колбасу. Наделали кучу здоровенных бутербродов. Часть их отложили, чтобы отнести своим в каюты. Вскоре появился Паршиков и из пакета достал две бутылки водки, чем привёл нас в приятное оживление.

Ужин затянулся и я попал к себе в каюту лишь часов в десять вечера. Открыл дверь каюты и постарался показать жене, что меня мотает и бьёт об стены не от выпивки, а от шторма, потому что где было две бутылки, каким-то чудом оказалось четыре. Но, слава богу, мои, измученные морской болезнью, спали тяжёлым сном. Я бухнулся на постель и постарался уснуть, но не тут то было. Качка из килевой, давно стала боковой. И если до обеда шторм старался меня выкинуть из постели, то теперь с периодичностью в полторы минуты меня то ставило чуть ли не стойке «Смирно», то наоборот – я становился «на голову».

Честно говоря, боковая качка была даже страшнее килевой. У меня каюта находилась примерно в середине корабля и когда нос или корма попадали под волну, то весь корпус корабля периодически сотрясал мощнейший, гулкий удар от хлопка об воду. Но такие удары были довольно редки, хотя и тревожащие. А при боковой качке, особенно когда ты лежишь в постели поперёк корпуса происходило следующее. Вроде бы сначала забавно, но вот потом….

Я лежу. Корабль начинает заваливаться на левый бок. Валится…, валится…, всё больше и больше. Ноги постепенно опускаются вместе с постелью вниз и естественно, что верхняя часть туловища наоборот начинает подыматься относительно продольной части корабля. Корабль продолжает валиться влево… И вот ты уже на спине и жопе, по простыни, начинаешь съезжать к переборке туалета и пятками упираешься в неё. А корабль продолжает валиться влево… И ты понимаешь, что ещё несколько томительных мгновений и ты уже будешь уверено стоять обеими ногами на переборке и начинаешь паниковать: – Ёб тв…ю м…ь.., ну сколько можно валиться на бок? Ёлки-палки… Пора бы уже останавливаться….

При этом как-то в невзначай вспоминается и утонувший «Нахимов» и то, что наш корабль идёт в последний рейс, и что ты плаваешь херово, и твои близкие тоже… и много чего другого, очень даже не интересного, но довольно тревожного. И вот когда ты чуть ли не по стойке «Смирно» стоишь на переборке, корабль перестаёт валиться и начинает своё боковое движение в обратную сторону. Ты облегчённо переводишь дух, ощущая, как твоё тело начинает принимать нормальное горизонтальное положение, а корабль начинает валиться вправо. Валится…, валится, внося уже привычное тревожащее ощущение опасности. Привычно едешь на спине и жопе, и также привычно упираешься, но уже головой в переборку. А корабль невозмутимо продолжает валиться вправо. И в какой-то момент твоя шея начинает судорожно сигнализировать о том что ты стоишь на голове, а твои ноги хрен его знает где… И вновь немой крик души: – Да ёлки палки… да вались ты обратно, а то ведь мы сейчас перевернёмся….

И так полночи. Хмель от такой эквилибристики куда-то улетучился, туда же улетучился и сон. Но вторая половина ночи обнадёжила, качка становилась всё слабее и слабее и под утро шторм закончился и я смог забыться тяжёлым сном. Лишь к часам одиннадцати утра все реанимировались от последствий шторма и уже на обед шли с энтузиазмом и здоровым чувством голода. А после обеда вывалили на палубу под тёплое средиземноморское солнышко. С капитанского мостика гаркнул электроматюгальник, объявив нам, что по правому борту наблюдается стадо то ли касаток, то ли кашалотов…, не расслышал. И действительно, в метрах четырёхстах плыли четыре огромные особи. Чёрные спины, которые мы видели на поверхности были размером метра четыре и воображение дорисовывало, что могла скрывать морская вода. Подавляющее большинство из нас крупнее селёдки или выпотрошенного Хека на витрине магазина и не видели рыб, а тут такая громадина, которую все рассматривали с почтением, пока они плыли рядом с нашим кораблём.

Вечером я заступил дежурным по эшелону и всё дежурство свелось к вечерней поверке, ночного патрулирования, чтобы ночью бойцы не лазили по палубам. Утром подъём, а всё остальное ерунда. Мы входили в Гибралтарский пролив и своими глазами увидели это чудо. Гигантская скала и небольшой городок Гибралтар у его подножья. Из иностранных фильмов я знал, что там, чуть подальше, располагался аэропорт и уходящая в море взлётная полоса. Много что знал по фильмам и по телевизору и всё это теперь видел воочию. Тем более что мы проходили близко от берега. Африканского берега видно не было, он был за горизонтом в сорока километрах от нас. Три часа мы любовались красивеными видами, пока шли по проливу. И вот вышли в Атлантический океан. Тут даже волны были другие. И их даже волнами не назовёшь – величественные, пологие, изумрудно-зелёные валы нескончаемой чередой катились навстречу нам и корабль лишь плавно колыхался на них.

Капитан обещал, что после пролива он наполнит бассейны морской водой и все сгрудились на палубе перед большим бассейном и детским, куда лилась чистая забортная вода и как только она заполнила бассейн, я прямо с повязкой дежурного нырнул в воду, тем самым открыв купальный сезон.

А вечером, в музыкальном салоне, был праздничный концерт, посвящённый 69ой годовщине Октябрьской революции. Замполит неплохо поработал с бойцами и я даже погордился нашими солдатами, видя удивление экипажа, что за несколько дней можно организовать на приличном уровне и сбацать неплохой концерт. Парторг корабля был уязвлён и пообещал в свою очередь через неделю дать ответный концерт силами экипажа. Ну, а после концерта все достали свои заначки и мы, разбившись по компаниям, неплохо закончили праздник.

Корабль после Гибралтарского пролива свернул в сторону Африки и шёл сейчас строго на юг. Через два дня мы зайдём на Канарские острова – в город-порт Санта Круз на острове Тенерифе. Пора бы уже. Опреснителей на корабле не было и если первые три дня мы пресной водой пользовались, можно сказать, без ограничения, то сейчас был введён экономный режим. Пресная вода по каютам давалась практически на минуты, три раза в день, только чтобы помыть руки и лицо перед приёмом пищи. Ну и в это же время все запасались водой для питья. А там…, в Санта Крузе, заправимся водой, продуктами и пойдём уже строго на запад через океан.

Погода эти два дня стояла жаркая и бассейны в какой-то степени спасали, в отсутствии нормального душа, нас от вонизма. Но солёная океанская вода, после купания мгновенно высыхала и тело, покрывшись мельчайшими крупинками соли, активно чесалось. Один боец решил океанской водой помыть себе голову с мылом. Намылить то он намылил, но вот смыть мыло с волос не смог и все уржались, когда он с растопыренными в разные стороны, стоявшими колом волосами метался по кораблю. Посмеялись, потом сжалились и отвели на кухню ресторанов, где он уже горячей и пресной водой вымыл голову. Но всё равно – мы балдели. В Союзе народ ходил в шубах и валенках, а мы запросто сидели в палубных шезлонгах в плавках и загорали. А ночью…., жара спадала и на бархатно-чёрном небосклоне высвечивались во множестве яркие и крупные звёзды. Вот это красота. Я выходил на палубу в часов двенадцать ночи, ложился в шезлонг и часами пялился на небо, звёзды и растущий серп луны. И на красоту ночного океана.

Утром проснулся и первым делом выскочил на свою сторону борта глянуть – Где тут остров Тенерифе? Но океан был привычно пуст. Вышел на палубу, к бассейнам и, кинув уже безразличный взгляд на другую сторону, был ошарашен открывшейся картиной. Когда шли через Эгейское море, то видели по всему его пространству большое количество островов самых разных размеров и видов. Были маленькие, были совсем крошечные, были и большие, и совсем огромные. Как правило, они были скалистые и серым камнем вздымались из морских волн. Что-то подобное ожидал и здесь увидеть, но был поражён. Огромная, гигантская гора величественно вздымалась из океана и тянулась на долгие, долгие километры до самого горизонта, но не казалась частью материка, а именно, несмотря на свои размеры, она и ощущалась островом. Гора вздымалась пологими, но крутыми берегами, а вдоль неё узкое побережье, где виднелись цистернами нефтебазы, небольшие посёлки или предприятия и бежала бесконечная, с оживлённым автомобильным движением, дорога. Мы шли вдоль побережья около полутора часов, успели позавтракать, а берег всё разматывал и разматывал всё новые и новые картины островной жизни.

После завтрака нас срочно собрали в музыкальном салоне, где рядом с начальником эшелона удобно и вальяжно расположился полковник КГБист. Надо сказать, что полковник до этого времени не докучал нас и полностью отдался всем прелестям отдыхающего туриста. Мигом сошёлся с медсестрой и мы их видели весьма периодически. Как правило, входящими или выходящими или из его каюты, или из её. Мужиком он оказался сильным и этому сексуальному марафону можно было только позавидовать. В одну из последних ночей я оказался невольным и случайным свидетелем страстного траха в бассейне, а потом около него. Они не заметили меня, лежащего в шезлонге и глазеющего на небо, а я сразу как-то не среагировал, да и было потом поздно. Поэтому пришлось затаиться и молить бога, чтобы меня не заметили и не подумали чего лишнего. Вернувшись потом к себе в каюту, я долго не мог заснуть, ворочаясь в постели, невольно вспоминая все сопутствующие моменты случайного подслушивания и подглядывания.

Сейчас полковник сидел рядом со Шкуматовым со слегка утомлённым видом и, источая невольную радость от того, что он оторвался от приятного, но утомительного секса и сегодня посвятит себя работе.

Проверив офицеров и прапорщиков, начальник эшелона сразу же представил слово КГБисту.

– Долго рассусоливать не буду. Через полчаса прибываем в порт города Санта Круз. И будем там стоять до вечера. Данный порт является военно-морской базой НАТО и там будут находиться и стоять рядом с нами НАТОвские корабли. Поэтому задача наша следующая – Ни в коем случае не расшифровать истинное предназначение нашего корабля. Зачем и куда мы идём. И кто на самом деле находится на корабле. Всех солдат загнать по каютам, причём в каюты того борта, который будет обращён в сторону рейда и там они сидят до вечера закрытыми на ключ. Во время следования на обед на палубу не выходят и после обеда сразу же возвращаются в каюты и опять закрываются. Ну а вы, товарищи офицеры и прапорщики, вместе с членами семей усиленно изображаете беззаботных советских туристов. Задача ясна? – КГБист суровым взглядом оглядел сидевших перед ним.

Вопросов не было, одно только задумчивое выражение лиц, на котором явно читалось, что так просто изобразить «беззаботных туристов» как-то «сумнительно». Юрка Лукин эту общую мысль озвучил тут же вслух и открыто, «наивно» захлопав глазами.

Полковник ядовито усмехнулся и спросил: – А что без этого нельзя что ли сыграть?

– Да…, как-то с этим более интересно будет беззаботных туристов изображать….

– Кто вы такой? Представьтесь…

Юрка встал и оттарабанил: – Старшина первой роты прапорщик Лукин.

– Понятно, – веско произнёс, как припечатал полковник, – у прапоров только одно на уме – либо украсть, либо выпить….

Но увидев на лицах присутствующих офицеров, даже у подполковника Шкуматова, стойкое и упрямое желание выпить, да на халяву, с досадой крякнул и сожалеюще произнёс: – Ладно, через полчаса ко мне в каюту зайдёте…. Получите…

Получив через полчаса по бутылке 0.7 литра «Солнцедара» с напутствием растянуть бутылку хотя бы на пол дня и, увидев наплывающий из-за горы город и порт, мы стали загонять бойцов по каютам. А сами с жёнами и детьми вывалились на палубу полюбопытствовать на первый в жизни капиталистический город, да ещё и порт НАТО, нашего потенциального противника.

Порт, в том классическом виде, когда видны кучи портовых кранов, бесчисленные пакгаузы, рельсы, горы морских контейнеров, мы не увидели. Часть моря была отгорожена длинным бетонным сооружением, который служил достаточно широким пирсом и одновременно волноломом. Может быть грузовой морской порт был в другом месте, а здесь сейчас пришвартовалось несколько небольших пассажирских лайнеров, штук пять военных кораблей, выкрашенных серой шаровой краской, а когда мы встали у бетонного причала, то под нашей кормой оказалась английская подводная лодка, всей своей людской суетой показывающая скорый уход. Да ещё стояли несколько сухогрузов под нашим флагом. Встали мы совсем близко к городской набережной, совершенно не огороженной от порта, как принято у нас в Союзе. Тут же вполне свободно ходили гражданские люди, катил городской транспорт, а чуть дальше начинались городские кварталы со своей жизнью, распахнутой нашим любопытным взглядам. Основная часть города располагалась на достаточно ровной части суши острова, но равномерно подымалась от моря. И уже бело-жёлтые окраины карабкались вверх по крутым склонам высоких гор, высотой метров восемьсот-девятьсот. Хорошо были видны извилистые дороги и улицы, тянувшиеся к живописным вершинам, где вольготно располагались многочисленные виллы с висячими бассейнами.

Посмотрев вдоволь на подводную лодку, на английских моряков, на двоих полицейских, лениво фланирующих, вдоль «Аджарии», мы как-то незаметно переместились на капитанский мостик, где второй помощник капитана, вооружив нас биноклями, начал показывать местные достопримечательности, доступные взгляду.

– ….А вон там местное гетто, – парторг корабля протянул руку в направление высокой горы на противоположной стороне порта и показал нам один из кварталов на недалёкой окраине города, обнесённый трёхметровой белой стеной. Мы впились биноклями в двух, трёхэтажные, аккуратные домики.

И через пять минут рассматривания в сильные бинокли жизни в гетто, капитан Паршиков с сожалением опустил оптический прибор: – Хотел бы я жить в таком гетто. Офицером восемь лет, а всё по «убитым» общагам скитаюсь с семьёй…

Потусовавшись на капитанском мостике, мы спустились на кормовую палубу, где наши жёны и дети вокруг бассейнов весело изображали безмятежных советских туристов. Самое интересное, что без «Солнцедара», которым как говорят англичане красили у себя заборы, а американцы распыляли над джунглями во Вьетнаме против партизан, это у них получалось хорошо, а мы, мужики, никак не могли органично включится в это безмятежье. По поводу волшебного появления «Солнцедара» у КГБиста существовали две версии – Откуда у чекиста винище? Первая: это вино специально предназначено для этого дела и было закуплено ещё в Одессе. Вторая: КГБист, видя наше упорство в желание выпить, выпросил вино у капитана из его запасов. Хотя, нам до лампочки, чьё это вино – мы его получили и сейчас выпьем. Вольно невольно образовались компашки и семисотграммовые бутылки из тёмного, толстого стекла были опорожнены в рекордно быстрое время и первая бутылка, сверкая тёмными и стеклянными боками, полетела за борт. Только она плюхнулась в небольшие волны, как недалеко бодренько затарахтел двигатель небольшого катера и судёнышко с большой и густой металлической сеткой впереди устремилось к нашему кораблю. Подплыв к уже двум торчавшим горлышкам из воды, сетка окунулась в воду под бутылки и, резво подняв их из воды, перекинула через себя в контейнер из под мусора. После чего катерок стал шнырять вдоль нашего борта, вылавливая из воды окурки, щедро летевшие из иллюминаторов кают, где были заперты бойцы.

Глядя на эту, постыдную для нас картину, невольно вспомнился годишней давности случай. Вечером, перед вечерней поверкой, я случайно зашёл в спальное расположение батарее и невольно прислушался к рассказу рядового Прошкина. Прошкин прослужил уже год, был старше других по возрасту на четыре года и до армии плавал в загранке на торговом флоте. И вот он рассказывал, что самый чистый порт, который он видел – это порт Сингапура.