Свенельд. Зов валькирий

– К-кто? – сглотнув, едва выговорила Илетай.

– Я не ведаю этих духов. Мои духи явились на зов, но пришли и другие, каких я не звала.

– Что это за духи?

– Один был как огромный черный медведь, – полуприкрыв глаза, медленно вспоминала Кастан. – Другой имел вид рослой женщины в белой одежде. Они встали на пути моих слов и преградили им путь. Мои духи напали на них и пытались прогнать, но они окружили себя стеной силы, и мои речи не могли за нее проникнуть.

– Так ворожба не получилась? – Илетай расширила глаза, притворяясь, будто огорчена.

Кастан помедлила, потом все же кивнула:

– Получилась. Я вложила силу слов в рубаху. Его воля будет связана. Севендей подчинится нам.

– Но кто были те духи? Кто их прислал, откуда у них сила?

– Думается мне, на него наложены оберегающие чары. Он знатного рода, у него тоже есть мать… и молодая жена. Кто-то из них мог окружить его стеной чар. Или они обе. Думается, один из этих духов был слугой его матери, а другой – жены. Но здесь наша земля, очаг наших предков, здесь наши боги сильнее. В этой борьбе верх останется за мной.

Илетай тайком перевела дух. Известие о защитниках Севендея ее подбодрило – эти духи были ее союзниками. Но и мать сильна, поэтому хорошо, что она догадалась приказать Алдыви взять рубаху не Севендея, а кого-нибудь другого, лишь бы из русского дома. Мать не шила этих рубах и не сможет отличить одну от другой, а Илетай сбила ее чары с верного пути еще до того, как узнала, что у него есть защита и в невидимом мире.

– Если от нашего дела не будет толку, – снова заговорила Кастан, и Илетай чуть заметно вздрогнула, – я еще поборюсь с этими духами и заставлю их уйти восвояси!

* * *

Ночью Свен спал плохо, а когда утром, сходив в нужной чулан, вернулся к лежанке, там его уже ждал проснувшийся и недовольный Велерад.

– Свенька, что с тобой было?

– Что? – Свенельд лег на свое место и натянул кожух до носа.

– Ты мне всю ночь спать не давал! Лягался, локтями пихал и мычал, что материна корова!

– Сам корова… – по старой привычке буркнул Свен.

– Тебя что, мары мучали?

– Да… ётунова хрень какая-то снилась, – признался Свен. – То какие-то птицы, то звери… Какие-то волки, зайцы, белки, барсуки… будто вся эта дрянь ко мне прямо в лицо лезет, лезет, я прямо чувствую, как мне они своим мехом тычутся, своими лапами когтистыми хватают… Я им кричу: «Пошли все в Хель!», а просыпаюсь, слышу – мычу.

– А чего они хотели?

– Тролль их знает… – проворчал Свен и одернул рубаху.

Под рубахой он был опоясан тонким тканым пояском с девятью наговоренными узлами – рукодельем юной супруги, и он, задевая поясок, каждый раз мельком вспоминал Вито. Мелкие, эти узелки, если лечь неудачно, давили в бока и могли помешать спать. Однако Свен хорошо понимал, что снимать оберег нельзя. Земля чужая, мало ли что? Вон, всякая дрянь снится…

– Эй, дренги! – раздался голос Боргара, еще более сиплый спросонья. – Хватит разлеживаться! Нам сегодня ехать в Шурс-бол, тамошние бобры и куницы заждались!

Несколько дней русы разъезжали по округе, собирая дань с более отдаленных от Арки-варежа поселков, даже с отдельных лесных дворов, где жили ловцы. Даг, оба его сына, Хравн, Логи и еще кое-кто из местных русов служили им проводниками и толмачами и за это получали по три белки в день. Когда объезд закончился, на Русский двор снова потянулись приезжие – начался торг. Опять двор заполнился гружеными санями – бочонки меда, головы желтовато-бурого воска, связки шкурок на ивовых кольцах. Внутри дома на длинных столах и лавках был разложен привезенный из Хольмгарда товар. В прочных дубовых ларцах, запертых на железные замки, привезли сарацинские серебряные шеляги, разноцветные бусы – стеклянные, сердоликовые, хрустальные. Каждый шеляг и каждая бусина проделывали очень долгий путь: с Хазарского моря через низовья реки Итиль, через владения кагана, через переволоку с Итиля на Дон, оттуда по рекам и волокам на Оку, оттуда другими волоками на Десну, с нее на Днепр, потом вверх по Днепру до Свинческа, а уж оттуда, снова через волоки, на Ловать, Ильмень-озеро и Хольмгард. Неудивительно, что в землях словен и мере стеклянная бусина стоила кунью шкурку, хотя в Багдаде хазарские купцы получали за эту шкурку целую горсть таких бус.

Отдельно лежали ткани – льняные и шерстяные. Мерен выращивали коноплю и пряли овечью шерсть, но их собственной выделки ткани были толще и грубее, и у них держался старый обычай носить одежду из меха и выделанной кожи. Из Хольмгарда привозили более тонкие льняные ткани, выбеленные до снежной белизны, тонкую шерсть, окрашенную в яркий красный или синий цвет. За годы варяжского владычества мерен привыкли к этой красоте, и те, кто был побогаче, охотно одевались в цветное платье сами и одевали домочадцев. Льном и шерстью торговали по большей части словены: Дружинка, Пожит и Видяш.

Во владениях Олава торговлю дорогим мехом и серебром вел сам Олав, но менее прибыльные товары он уступал своим людям. Свенельд привез на продажу короба с длинными тонкими слитками бронзы из Свеаланда, олова и меди – эти металлы имели хороший сбыт у веси и мере, где шли на отливку украшений. У Велерада был с собой целый ларь ножей: в Ладоге покупались откованные по свейскому обычаю клинки, и он сам весь год одевал их рукоятями из дерева и кости, с красивой резьбой, и в этом искусстве достиг немалых высот для своих шестнадцати лет.

Приезжавшие кугыжи прохаживались вдоль столов и лавок, осматривали все эти сокровища; выбрав что-нибудь, начинали сговариваться о цене. Потом десяток шелягов, нож, несколько бусин на прочной толстой нити переходили за пазуху к покупателю, а продавец шел во двор осматривать в санях оплату, которую за пазуху не убрать, после чего мешки и бочонки переносились в клети, чтобы оттуда начать долгий путь за южные моря…

Первым смотреть товар явился Тойсар с родичами. Боргар и Свен сами ему все показывали, позволяя выбрать, пока выбор наилучший; владыка Арки-варежа взял несколько марок серебра, кое-что из шерстяных тканей, слитки бронзы, олова и меди, ножи и несколько копий свейской работы. На бусы он даже не глядел.

– Я думал, он захочет взять что-нибудь для дочери и жены, – шепнул Велерад Боргару, когда Тойсар отошел от ларя с серебром и теперь под звон бронзы и меди рассматривал слитки, разговаривая со Свеном. – А он и не глядит, будто тут шишки сосновые разбросаны. У меня такой красивый маленький нож есть, – он вздохнул, – я как знал, что здесь найдется, кому им владеть.

– Ты хороший парень, но по молодости еще глуп! – Боргар положил руку ему на голову и слегка потрепал. – А старик-то умен, как барсук. К чему ему покупать все эти «глазки»[44]? Он знает, что мы, как пойдем свататься, все это принесем его бабью в дар.

Велерад вздохнул. Он и сам хотел подарить Илетай самый лучший, нарядный женский нож, с рукоятью, сплошь обвитой серебряной проволокой, но раз свататься будет Арнор, то и дар придется подносить от его имени…

Два дня торг шел бойко, но на третий день с ночи повалил снег. Дул ветер, бросая в лицо горсти хлопьев каждому, кто выбегал из дома к отхожему месту, накинув на голову кожух.

– Не вставай! – сказал Велерад брату, вернувшись и снова ложась на свое теплое место; от его кожуха веяло холодом и влагой, хоть он его и отряхнул. – Снег валит. Никто к нам нынче не поедет.

– Хорошая новость… – пробормотал Свен и тут же опять заснул.

Пользуясь случаем, русы отсыпа́лись, и давно уже рассвело, когда присланные Кастан женщины пришли варить гороховую похлебку с салом. Снег все шел, и на небе не видно было ни малейшего просвета.

– Так, может, если у нас сегодня нет других дел, нам приняться за наше… то самое дело? – намекнул Даг, когда все уселись за стол и взялись за ложки.

– Пора бы и приняться, – согласился Боргар. – Мы ведь не до весны будем здесь рассиживаться. Нас уже в Южных Долинах заждались.

– Как, Арни, по-твоему, пора за дело приниматься или не пора? – Даг подмигнул старшему сыну.

Арнор поднял взгляд, но как будто не сразу понял, о чем речь.

– Свататься пойдем? – прямо спросил Боргар.

– А… – парень растерянно взглянул на Дага. – Ну, если… отец, если ты думаешь, что это нужно…

– Как еще я должен думать? – Даг удивился и положил ложку. – Арни, ты что, проспал всю память? Мы говорим об Илетай!

– А! Ну, хорошо, – довольно равнодушно ответил Арнор и снова принялся есть.

Свен покосился на брата. Он знал, что в эти дни ни один из парней не видел Илетай, но, похоже, ревность Арнора поуменьшила его пыл.

Поев, принялись собираться.

– Арни, что ты там шушунишься[45]? – волновался Даг. – Все уже одеты!

– Виги, ты не видел мою другую сорочку? – Арнор, голый по пояс, с растерянным видом стоял перед лавкой, на которой были разложены вещи из походного короба.

– Да не видел я, ты уже спрашивал!

– Куда ж она делась? – Арнор в который раз заглянул под лавку. – Елташи, вы не видели? Как ёлсы унесли!

– Жених! – хмыкнул Тьяльвар, уже одетый – ему было жарко в кафтане и кожухе. – Ты голову не потерял?

– Где ты ее видел в последний раз, аля[46]? – вздохнул Даг, подходя ближе: ему было стыдно перед гостями из Хольмгарда.

– Ну помнишь, мы мешки таскали, я взмок весь, переменил сорочку, чтобы не простыть, разложил ее сушить… Больше не помню, чтобы видел.

– Тебе что, надеть нечего? – Свен начал терять терпение. – Нас уже ждут, того гляди, старый тролль не дождется и выдаст деву за другого!

– Эта грязная! Сорочка. Не могу же я свататься в грязной идти, как мызга[47]!

– Ётуна мать, мою возьми!

– Давайте за меня посватаем, я уже в рубашке! – предложил Тьяльвар, пока Свен ожесточенно рылся в собственном коробе.

– Видишь, как хорошо быть женатым! – поддел брата Вигнир. – У Свенельда всегда есть запасная сорочка!

Рубаха Свена Арнору оказалась длинновата, но он подтянул ее под пояс, сверху надел кафтан, и вид у него стал очень даже приличный. Сперва к Тойсару послали Хравна, за которым сбегал Вигнир: семью невесты следовало предупредить о сватовстве. Вскоре Хравн, засыпанный густо падающим снегом, так что даже черная борода его, торчавшая из-под плотного шерстяного худа, совсем побелела, вернулся.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Свен.

– Все хорошо, отказали, – спокойно ответил кузнец.

– Чего? – возмутился Свен. – Отказали? Ты сказал, все хорошо?

– Так положено, – пояснил Даг. – Родители всегда сватуну отвечают, что, дескать, не собираются дочь выдавать. Но идти все равно можно – мы их предупредили, чтобы девушка спряталась.

– А, ну ладно, – Свен остыл. – Но… все же чудные тут люди!

– Везде свой обычай! – весело ответил Велерад, довольный, что ему выпало наблюдать уклад жизни, несхожий с тем, к чему он привык. – Девушка спряталась? Нам нужно будет ее найти? Это весело!

Обычай требовал, чтобы сваты пришли в нечетном числе, и отправились всемером: Хравн, Даг со старшим сыном, Боргар с Тьяльваром, Свеном и Велерадом. Все были в цветных кафтанах с шелковой отделкой, в ярких шапках, с красивыми бронзовыми, а то и серебряными застежками и пряжками, с обручьями и перстнями. С первого взгляда на них делалось ясно, как богат и удачлив род руш и как выгодно всякому отцу отдать им даже самую красивую дочь.

– Девушка прячется, чтобы сваты, как придут, ее не видели, – объяснял по дороге взволнованный Даг. – Сначала мы поговорим с родителями. Если к нам выйдет сама девушка и предложит выпить, это будет означать согласие. Но если она так и не покажется, это будет означать отказ.

– Не робей, Арни! – подбадривал жениха Свен. – Поглядел бы я, кто еще поднесет старику со старухой такие дары! Разве что этот ваш, который живет на небе и пасет коров с серебряными ногами!

– Рогами. Кугу Юмо. Не знаю, удастся ли наше дело, но уж верно, Тойсар и его жена рассудят это дело самым лучшим образом, как будет лучше для всех, – рассуждал в ответ Арнор, удивительно спокойный для жениха. – Родителям виднее. Если из какого-то дела не выйдет добра, то они наверняка это знают.

– Ты стал рассуждать, как столетний дед! – воскликнул удивленный Велерад, моргая под надвинутым на лицо худом и стряхивая снег с ресниц. – Какой тролль тебя укусил?

Свен успел лишь покоситься на молодого товарища в не меньшем изумлении, но беседу пришлось прервать: уже виднелись открытые ворота, а в них стоял сам Тойсар с сыновьями и еще кем-то из родичей, готовый встретить важных гостей.

– Хорошо ли добрались? – с важностью произносил он положенные обычаем слова приветствия, хотя при желании мог с этого самого места наблюдать весь путь гостей от самых ворот Русского двора. – Благополучны ли ваши… – о санях и лошадях пеших гостей он не стал упоминать и высказался более уместно, – ваши руки и ноги? Не потеряно ли что по пути?

– Все у нас благополучно, и дорога прошла хорошо, – отвечал Хравн. Кузнец, будучи уважаем и русами, и мерен, сам через покойную жену состоящий в родстве с Вайыш-ерге, нередко бывал посредником в сватовстве и хорошо знал весь порядок. – Только вот этот парень, – обернувшись, он указал на Арнора, – рукавицу потерял. Мы и заглянули узнать – не у вас ли она?

Арнор стоял с чинным видом: на его поясе висела одна бронзовая подвеска в виде конька – знак того, что он не женат, – а за пояс была заткнута одна рукавица. Вторую он оставил дома; Велерад прикусил губу изнутри, чтобы неуместным смехом не испортить дела, но подумал: случись Арни обронить ту рукавицу по дороге от Русского двора, они увидели бы ее с этого самого места. Вот только густой снег помешал бы…

Тойсар не признался, что нашел рукавицу, но пригласил гостей в дом. Проходя через двор, Велерад приметил у двери уже знакомой им кудо ту «ушастую мышь» – Алдыви; девчонка таращила на них глаза, и за мнимой неподвижностью ее лица просвечивала усмешка. Велерад подмигнул ей; она сделала рот скобкой, видно, сдерживая ухмылку, и отвела глаза.

Возле нее стоял паренек лет тринадцати, со светло-рыжими волосами. Велерад, кажется, уже видел его в первый свой приход сюда, но теперь сообразил: да это, видно, и есть сын Фьялара, взятый Тойсаром в услужение за долги.

В доме гостей ждала Кастан; хоть хозяева и «отказались» принимать сватов, она нарядилась в кафтан, отделанный желтым шелком. На плечах ее блестели две треугольные подвески с прорезным узором, с бронзовыми бубенчиками, на шее – бусы позолоченного стекла, с тремя или четырьмя продолговатыми бусинами из сердолика – самыми дорогими, с несколькими серебряными шелягами. Тойсар тоже надел хороший кафтан, обшитый красным узорным шелком у ворота и рукавов, на голове его блестел серебряный обруч с серебряными же кольцами у висков, а на каждой руке было по три бронзовых и серебряных браслета – на запястьях и выше, до локтя.

Начался долгий обряд встречи: пиво и лепешки на очаг богам, пиво и лепешки гостям – каждому отдельно. Велерад уже попривык к этой обстоятельности и знал, что надо запастись терпением; под перечисление семидесяти семи богов, их матерей, помощников и вестников он имел время внимательно осмотреть дом и убедиться, что Илетай нигде не видно. Наверняка она сидит в кудо, чтобы показаться в нужное время. Или не показаться…

Наконец пригласили сесть; все сняли шапки, но Хравн и Арнор остались с покрытой головой. Наверное, подумал Велерад, таким образом хозяевам дают понять, кто из гостей сват и жених.

– Издавна желали мы найти для сына нашего Арнора, – начал Хравн, говоря сейчас от имени Дага, – хорошую жену, чтобы прожил он с ней всю жизнь, вырастил детей и обрел счастье и богатство. Посоветовавшись, решили мы посватать у тебя, Тойсар, дочь твою Илетай. Если выйдет она за Арнора, то всю жизнь будет видеть только достаток и уважение: в доме у нас хватает и скотины, и хлеба, и хороших тканей, и украшений из лучшей серебряной бронзы и лучшего серебра. Семья Дагова живет мирно и дружно, да то может подтвердить и родственница твоя, Ошалче. А чтобы видел ты наше уважение и богатство, принесли мы тебе дары.

Сперва дары подносил сам жених: открыв мешок, Арнор выложил на стол непочатый круглый хлеб, семь ржаных лепешек, жареную утку и кувшин пуре. Этих даров требовал обряд, но Свен, дождавшись своей очереди, вынул из-за пазухи такое, что в Мерямаа не смог бы принести даже сам праотец Кугырак.

Послы из Киева, присланные Хельги Хитрым после похода на греков, привезли несколько дорогих шелковых одеяний, полученных от цесарей в качестве дани, и поднесли их Олаву и самым влиятельным его приближенным. Это были первые за полвека вещи из греческого шелка, увиденные на севере, да и в Киеве тоже, – до того шелка привозили только сарацинские, через хазар, а то и из более далеких стран, с вытканными драконами. Но те, поскольку их путь с родины до берегов Днепра мог занять года три, стоили необычайно дорого и носились только князьями. Только Олав конунг, получив свою часть даров, оставил себе кафтан целиком из шелка и сидел в нем три-четыре раза в год, на самых важных пиршествах. Альмунд на такое не осмеливался, и его доля даров пошла в дело по частям: распоров доставшийся ему кафтан, Радонега резала шелк на узкие полосочки и отделывала ими шерстяные кафтаны и шапки мужу и сыновьям, навершник и очелья для себя. Договор с греками о дружбе и торговле, которого все так ждали, открыл бы возможность покупать еще шелка, но вот уже пять лет посольства что ни лето ездили туда-сюда, а дело подвигалось туго.

Отправляя сыновей к мере за данью и будущим войском, Альмунд велел жене дать им с собой один рукав распоротого греческого кафтана. По густо-брусничному полю на нем были золотисто-желтым вытканы дивные звери – вроде волков, но с клювами и крыльями хищной птицы, с когтистыми лапами. Заключенные в узорный круг, они стояли попарно, мордами друг к другу, будто ведя неслышный разговор. Узор был крупным, так что на рукаве чуть не в два локтя длиной поместилось только три таких пары. Ширина куска была неравномерной: у бывшего плеча он был широк, а к запястью сужался.

– Вот этот дивный шелк мы дарим вам в знак уважения и желания породниться, – сказал Свен. – Такого сокровища больше не найти отсюда и до самого Хольмгарда, а если ехать на юг, то до самого Миклагарда. Его привезли нам в дар от Хельги киевского после войны с Греческим царством. Может быть, – он со значением поднял руку, – что этот кафтан прежде носил сам кто-то из цесарей, Леон или брат его Александр. Следующим летом мы пойдем на сарацин и привезем еще немало такого. Всякий, кто с нами в родстве и в дружбе, не будет иметь недостатка в красивых одеждах всю свою жизнь. А тот, кто пойдет с нами в поход, – он взглянул на сыновей Тойсара, вытаращенными глазами разглядывавших ткань, – сам будет одаривать драгоценностями всех своих родичей и друзей – серебром, дорогими шелками и красивой посудой.

Цесарский рукав он приберегал на крайний случай, как самое сильное средство подкупа, если дела пойдут плохо. Этот час настал, но сватовство Арнора дало ему случай и преподнести подарок, и напомнить о выгодах грядущего похода. Если сновидец, думал Свен, и на это не клюнет, то ему, видно, сам небесный бог дарит серебряных коров!

Произнося свою речь, Свен поглядывал на лица слушателей и видел, что впечатление она производит неодинаковое. Талай, Тайвел и две их младшие сестры смотрели на шелк вытаращенными глазами: для них, выросших среди кожаных, меховых и грубошерстяных некрашеных одежд, этот рукав был словно вырезан прямо из закатного неба с золотыми отблесками вечерней зари, и образы небесных зверей, каких не водится на земле, отразились в нем и застыли. Невозможно было и представить, из чего и как простые человеческие руки могли бы изготовить такую ткань – тонкую, как лист, яркую, как небесный багрянец, с хитрым узором, какой и взглядом не сразу охватишь. Русы, приносящие подобные вещи, казались теми посланниками Кугу Юмо, к которым взывали при каждом молении, семейном или общем.

И они не просто принесли что-то с неба – они звали с собой туда, где таких вещей полным-полно, будто листвы в лесу.

Тойсар был в некотором смятении, хоть и старался, этого не показать: сложив руки на поясе, меренский князь хранил невозмутимый вид, но в светло-голубых глазах его отражалось сомнение. Людей, владеющих такими вещами, глупо называть неудачливыми. Да и соблазн был велик – получивший любую вещь, хоть мелочь, которой прежде владел сам цесарь, вместе с ней получил бы особую, почти божественную удачу.

– Известно нам, что каждой невесте и каждому жениху из семи стран-чужбин посылает Кугу Юмо пару, назначенную при рождении, – начал он. – Мы были бы рады, если бы из семи стран-чужбин судьбу приводящий добрый великий бог послал долю нашей дочери в вашем сыне. Но это дело не так просто решить, как поднять рукавицу и сунуть за пояс, – он засмеялся, желая выглядеть поувереннее. – Судьба дочери нашей вплетена в судьбу всей Мерямаа.

Речь шла не только о молодой семье, но о войне или мире, и Свен отметил: хорошо, что Тойсар не притворяется, будто не понимает этого.

– Это ты верно говоришь! – сипло одобрил Боргар. – Будем с вами единым родом – и такие вот богатства повалят к нам дождем!

– Что скажешь ты, Тойсар? – прямо спросил Хравн. – Твое слово, слово отца, здесь первое.

– Я был бы рад дать дочери такую хорошую семью… – Тойсар еще раз взглянул на цесарский рукав, и на лице его отразилось колебание.

Он уже видел себя в кафтане, отделанном этим шелком, – тут уж каждому станет ясно, что он в ближайшем родстве с самим Великим богом светлого дня.

– Так ты согласен? – не отставал Хравн: русы велели ему непременно добиться ответа.

– Я… – Тойсар что-то вспомнил и в колебании глянул на Кастан. – Нужно еще спросить мать девушки…

– Мы непременно спросим мать девушки, как же без этого! – воскликнул Свен. – Но сперва надо получить ответ отца. Ты даешь согласие?

– Я… – Тойсар еще раз оглянулся на Кастан, которой не терпелось вступить в беседу. – Если мать девушки будет согласна, то и я не стану противиться.

– Благодарим тебя, пан Тойсар. – Хравн поклонился, быстро бросив спутникам на северном языке: «Он сам согласен».

Русы радостно зашумели.

– А ты, покшава Кастан, согласна ли отдать твою дочь Илетай Арнору, сыну Дага?

Наблюдая за Кастан, Свен видел, что с ней придется потруднее, чем с ее мужем. На шелковый рукав она глядела с негодованием, почти с отвращением, будто ей принесли вонючую грязную тряпку, которой вытирают котел.

– Если бы Шым йод пуйршо пуро кугу юмо – из семи стран света судьбу приводящий добрый великий бог – послал судьбу нашей дочери в вашем сыне, мы были бы только рады этому родству! – Она подняла взгляд сперва на Хравна, который обращался к ней, потом на Свена; губы ее были растянуты в улыбке, но в глубоко посаженных глазах среди морщин отражалась злоба. – Но боги на весеннем молении дали нам знак: судьба Мерямаа не связана с судьбой рода руш, а если мы пойдем за вами, то не будет нам счастья и удачи. Идти же против воли богов не учили нас наши мудрые отцы.

– Удача подвержена переменам! – воскликнул Свен, едва Хравн кратко перевел русам ответ. – С тех пор как вы вопрошали богов, миновал почти год. Вы спрашивали о вашей удаче – что ж, может быть, она и впрямь невелика. Но у нас естьнаша удача! И на нее нам жаловаться не приходится. Ты видишь вот это, – он показал на цесарский рукав, – ты видишь множество серебра и цветных одежд, которые у нас есть. Минувшим летом, как ты слыхала, моей удачи хватило на то, чтобы раздобыть себе в жены дочь велиградского князя. А уж он, не сомневайся, велик и славен в своих краях. Мы приносим удачу тем, у кого, быть может, пока не хватает своей.

– На словах многие богаты! – гневно возразила Кастан. – Но как дойдет до дела, оправдаются ли ваши посулы?

– Тот, кто сидит дома, уж верно не найдет ни славы, ни богатства, ни удачи! – прохрипел Боргар.

– Тойсар! – Свен, дивясь про себя, за что старуха так на него взъелась, перевел взгляд на ее мужа. – Окажи мне любезность – обратись к богам еще раз. Пусть они примут наши дары и сделают новое предсказание. Как знать – может, воля их изменится, когда они увидят, каких надежных спутников вы себе избрали.

– Мы уже вопрошали богов! – запальчиво возразила Кастан: она не привыкла к тому, что кто-то с ней спорит, и с трудом могла совладать с возмущением.

– Тогда здесь не быломеня! – Свен упер руки в бока, будто бросал вызов самому небу.

– Давайте… Вот что подсказывает мне мудрость! – вмешался Тойсар, видя, что перепалка между сватами и его женой выходит из русла приличия.

Все разом смолкли.

– Я не вижу причин, – он снова покосился на цесарский рукав, – отказать в просьбе снова испытать волю богов…

– Но истинно верное испытание возможно только весной, в Праздник сохи, когда весь род мере пойдет с дарами в божьи рощи, – напомнила Кастан. – Когда боги получают жертвы и предопределяют судьбу на предстоящее лето.