И грех, и смех

жену, сказал:

– Знаешь, что? – он прищурился, изображая умный вид. – Чтобы запастись сеном, некоторые работают, чтобы не думать, а я буду думать, чтобы

не работать.

Лицо Сельми вытянулось.

– Ты не понимаешь, – продолжал Мази. – Я имею

в виду, что можно заполучить по тюку с каждой проезжающей машины. Это просто как три копейки.

Сельми покосилась на мужа, приподняв одну

бровь.

– Как?

Мази рассказал свой быстро созревший план.

Сельми подозрительно прищурилась, мучаясь в

сомнениях: она уже давно убедилась, что в жизни

ничего так легко не дается.

– По той дороге водители гоняют машины на

высокой скорости, и ты не успеешь кинуть веревку, – произнесла Сельми.

– Подумаешь, большая проблема, – небрежно

произнес Мази. – Все просто: я брошу каменную

глыбу посередине дороги, и им придется сбавить

скорость, чтобы объехать. Так что под ореховым

деревом машина Усейбега будет ползти, милая.

Жена вышла провожать своего находчивого

мужа, она стояла со скрещенными на груди руками,

прислонившись к стене и недоверчиво глядя на него.

– Как только пройдет машина, подбегаешь и

уносишь, – приказал Мази. – Тут всего два шага.

– Нет, – коротко отказалась Сельми. – Если увидят – стыд какой. Все работают, а ты…

– Да брось ты. Что тут такого. Надо искать легкие пути. Два часа развлечений и сено на зиму готово. Нет, и вправду, что тут такого.

20

– Ты как хочешь, а я не пойду, – твердо решила

Сельми. – Во-первых, воровать это уже нехорошо.

Во-вторых, милый, у тебя не такие уж мозги, чтобы

все рассчитать до мелочей, а то был бы каким-нибудь начальником.

Мази раздраженно нахмурился.

– Начальником, начальником, – пролепетал

Мази, – ты что телевизор не смотришь? – Воруют

все, кому не лень: и губернаторы, и прокуроры. А

вот такими руками, – он выставил грубые ладони

мохнатых шершавых мозолистых рук напоказ, –

никто еще не разбогател. – С надутыми венами на

шее Мази, продолжая распутывать веревку и обидевшись на жену, пробубнил себе под нос: – «Мозга нет», – тоже мне! Зато ум есть!

Махнув рукой и уходя за угол дома, Сельми добавила:

– Еще не забывай, что соседка Месме всегда на

страже.

– В этом тоже есть плюсы, – сказал Мази под

нос самому себе, с азартом распутывая веревку, –

если она увидит, я привлеку ее. Пополам – пусть

помогает. Она такое не упустит, не то, что ты.

Честная, порядочная.

Все решено. Нельзя было терять время. Он быстро спустился вниз и направился в сарай. Через

несколько минут он появился во дворе в полном

снаряжении: на ногах – резиновые цепкие галоши,

на голове – шлем мотоциклиста (какой предусмотрительный парень – это, если он вдруг упадет с

ветки вниз головой). На лице самодовольное выражение: глаза торжествуют, губы смеются.

Мази быстро добрался до задней калитки

приусадебного участка по тропе, проложенной

между высокими стеблями кукурузы. Закрыв калитку, он огляделся по сторонам и, убедившись,

что соседей и других завистливых глаз нет, он

стремглав пересек дорогу и залез на ореховое

21

дерево, потом как мартышка забрался на ветку,

которая как нельзя кстати нависала над дорогой.

Он затаился.

Воздух был полон разных звуков, с которыми

надо было разобраться; какая-то настырная птица злорадно ликовала в тени под листвой; где-то

невдалеке залаяла собака; в центре села кто-то

бензопилой заготавливал дрова; отовсюду было

слышно кукареканье петухов; справа – соседский мальчик орудовал молотком, видимо, чинил

деревянные яблочные ящики. Мази удивился,

потому что всего лишь несколько минут назад

ничего не было слышно. Но самое главное, он

не мог уловить гул машины – он начал расстраиваться. «Неужели вывезли все сено», – про себя с

сожалением рассуждал он, и тогда все приготовления напрасны.

Ждать пришлось недолго. Он радовался как ребенок, когда, кинув трезубец с веревкой на кузов

машины, сорвал первый тюк. Он быстро спрыгнул

с дерева. Схватил тюк и, с опаской глядя по сторонам, утащил его домой. Первая победа. Он лишний раз убедился, что расчет был верным, и таким

образом к концу дня сарай будет полный. Только

есть одна проблема: когда стаскивал тюк, веревка чуть не выскользнула из рук. Он решил надеть

пояс электрика и привязать к ней конец веревки. А

жена: «У тебя не хватит мозгов… Дура».

Удача улыбалась Мази. Сегодня его день. Он

представил на секунду, как селяне все как один, косят траву, изнемогая от жары и усталости. Идиоты.

Следующая попытка преподнесла еще один

сюрприз или ошибку в расчетах: когда стаскивал

очередной тюк, его сильно качнуло, и он чуть не

свалился с ветки. «Вот будет смех и потеха в селе», –

подумал Мази. Не дождутся. В голову Мази пришла очередная идея: он решил привязать петлю на

поясе электрика с другой стороны еще и к ветке.

22

«Шаг за шагом я иду к совершенству», – думал

Мази. А жена моя: «У тебя не хватит мозгов, чтобы

все рассчитать». Вот дура.

Удача улыбалась Мази – через некоторое время

в его сарае было приличное количество тюков. Он,

уставший, потный, целеустремленный, был горд

своей изобретательности и находчивости.

Всеслышащая и всевидящая соседка Мази по

имени Месме установила наблюдение через окно

своей кухни в надежде, что обогащение соседа

просто так вот– вот прекратится. Но, похоже, Мази

об этом и не думал. Тогда она решила выйти на

свет и разоблачить вора.

Мази, не ожидавший, что его кто-то мог застукать,

чуть не упал с дерева, когда сзади услышал крик.

– Эй, кто там? – строгим голосом Месме заявила о себе.

Мази высунул голову из листвы и покраснел –

Месме стояла в нескольких шагах от дерева в

длинном обесцветившемся платье. Из-под зеленой

косынки выбиваются черные завитки волос. Маленькое круглое лицо поднято к дереву. В серых

глазах затаилась завистливая злость. Руки в боки.

Она ждет ответа.

– А, это ты, Месме? – виновато отреагировал

Мази, оценивая прозорливость жены, – Присоединяйся.

– Что ты предлагаешь? – она сделала шаг вперед.

– Если хочешь сена, перейди на ту сторону дороги и, когда я стащу тюк, немедленно хватай его и

исчезай. Один тебе, один мне. Хорошо?

С минуту Месме застыла, обдумывая дельное

предложение, потом согласилась.

Солнце стояло в зените, неподалеку замычал

теленок и запел жаворонок, но слух Мази ничего

не хотел различать, кроме гула грузовика.

Грузовик приближался так быстро, неся за

собой облако пыли, что Мази не на шутку забес-

23

покоился. Он проявил изобретательность, несколько раз оттолкнувшись от ветки, – остался

довольным, потому что ветка его хорошо держала.

Он привстал, оставалось несколько метров до цели,

через лобовое стекло машины он увидел загорелое

и целеустремленное лицо Усейбега, лихача– водителя, который, может быть, заподозрил, что его обворовывают и решил проскочить через каменную

глыбу. В следующую секунду машина оказалась

под веткой, и Мази резким движением руки бросил зацепку на кузов. Но случилось невероятное:

трезубец зацепился за трос, которым скреплялись

борта машины. Сосредоточенный Мази в доли секунды уловил просчет, вспомнив про трос, и как в

замедленном кадре с ужасом в глазах увидел, как

трезубец с металлическим звуком входил в зацепление с тросом. В этот же момент взбудораженная соседка бросилась в клубящуюся за колесами

машины пыль за тюком, который еще не упал.

Мази почувствовал разрывающую боль в пояснице и услышал треск ломающейся ветки, потом –

свободное падение.

Месме, ничего не успев увидеть в облаке пыли,

попала в адскую передрягу: ослепившая пыль, душераздирающий мужской крик, треск дерева и тупую боль в плече.

Когда водитель подбежал назад, остановив машину, он увидел трагическую картину. Мази, опутанный цепью, со стоном, валялся на земле. Месме,

слегка угодившая под ветку, орала как резаная, так

и не поняв, что могло случиться за доли секунды.

Мази пришел в себя на больничной кровати, когда человек в белом халате прикоснулся к его глазам.

– Надо же додуматься, – произнес доктор возмущенным голосом. – Самоубийца. – Сопровождавшие его лица смеялись.

– Доктор, вы ему сделали трепанацию черепа? –

тихим голосом спросила Сельми. Она, не шевелясь,

24

стояла у изголовья кровати, держа одну руку на хромированной стойке.

– Да, – выпалил доктор с возмущением. – Воображаемый сумасшедший ход событий расплывался

и вращался перед его глазами.

– И что там было? – робко спросила жена.

Доктор, отворачиваясь от самоубийцы, с трудом справляясь со вспышкой возмущения, ответил:

– Мозг видел, а ума – нет.

Все засмеялись. У Мази на перевязанном лице

половина губы сдвинулась в виноватой усмешке.

Лицо бледное как мел. Голова в марлевой обертке.

Кровь запеклась в уголках обесцветившихся губ. А

что остается ему делать?

Когда все ушли, Сельми, пригнувшись к лицу

мужа, прошептала о скрытно вынашиваемом

убеждении, которое дошло до точки кипения:

– Говорила я тебе: лучше работать руками, чем

твоей головой.

25

КОФЕ И ТЕТЯ МОТЯ

Тетя Мотя – полная, невысокого роста, трудолюбивая женщина пожилого возраста с энергией молодой девушки изо дня в день начинала колдовать на

своем кофейном аппарате примерно в 12 часов 15

минут. К этому времени в столовой, расположенной

в полуподвальном помещении Даниловского корпуса университета, к буфету уже подходили первые,

самые голодные посетители. Далее они проходили

в зал, где можно было расслабиться вместе с кофе.

Здесь за одним столом непринужденно могли сидеть преподаватели и студенты, среди которых буквально час назад бушевали нешуточные баталии по

поводу «незачета» или «двойки» в зачетной книжке.

За столом же никаких обид – полная демократия.

Это была территория тети Моти. В каждом уголке

кофейни был слышен ее звучный голос, особенно

когда она шутила и смеялась. Для нее не существовало авторитетов, и в особых случаях эта чудная

женщина вполне могла себе позволить даже крепкое

словцо. Один раз я видел собственными глазами,

как она очаровывала самого ректора Станиса, который заглянул в столовую вместе с гостями. Были у

тети Моти и любимцы, обычно такие же, как и она

сама – с чувством юмора. Таких счастливчиков она

обычно обслуживала вне очереди. Серьезных и сердитых посетителей она обслуживала молча и с безразличием. Тетя Мотя была неутомима: несмотря

на большие очереди, она не ведала усталости и не

упускала из виду те мелочи, которые могли повлиять на качество изготавливаемого ею напитка. Шутка ли – на пяти варках за 40 минут обслужить сотни

студентов и преподавателей! Ее размеренные и уверенные движения рук были доведены до идеального

автоматизма. Сегодня у тети Моти было хорошее

настроение.

26

– Следующий! – произнесла она, продав очередную чашку кофе. Перед прилавком остановился

высокий худой африканец, которого она видела в

первый раз. Он пообедал и только что подошел к

раздаточному столу, бросил копейку на монетницу и пальцами барабанил по прилавку в ожидании

своей очереди. – Один… кофе… – громко и выразительно произнес студент. Тетя Мотя с уважением

посмотрела на молодого человека.

– Молодец! Ты молодец! – громко похвалила

она парня так, чтобы услышал весь зал. – Слышите, вы, советские? Даже этот иностранец знает, как

правильно склонять слово «кофе». Оно мужского

рода, и я не хочу, чтобы вы обижали это слово. Зал

воспринял слова тети Моти с пониманием, некоторые преподаватели даже согласно покивали. «По

сути, – подумал я, – это слово играет огромную

роль в жизни этой женщины. Ведь она варила кофе

в этом буфете еще задолго до того, как я поступил

в университет. Именно поэтому для нее бережное

отношение к этому слову так важно». Студент

обрадовался и смутился, когда все обратили внимание на его особу. Когда первые впечатления от

грамотности иностранного студента немного поутихли, тетя Мотя ласково спросила парня:

– Чего тебе еще, сынок?

После секундной заминки парень ответил:

– И… один… булка.

Мгновение спустя зал взорвался от хохота. На

лице студента застыла растерянная улыбка. Он, с минуту назад испытавший чувство гордости, наверное,

понял, что сказал что-то неправильное. Не в силах

осознать, что же он сделал не так, молодой человек

посмотрел на тетю Мотю, словно ища у нее ответ на

свой немой вопрос. Тетя Мотя не растерялась и нашла, что сказать вконец растерянному студенту:

– Ничего, сынок. Булка тоже «моя», и она хоть

раз должна почувствовать себя мужчиной.

27

КТО ХОЧЕТ ВСЕГО,

ОСТАЕТСЯ БЕЗ НИЧЕГО

Месей, четырех лет, вышел из дома и лениво, с прищуренными глазами посмотрел вокруг.

Солнце ярко светило и слепило глаза. Затем он

остановил свой взгляд на вершине горы, которая

упиралась в небо. Его вечное притяжение и загадка, где заканчивался его мир. Месей для себя твердо решил, когда вырастет и перестанет бояться

волков, обязательно взберется на эту вершину и

ткнет пальцем в небо. Он не понимал, почему дед

все время смеется, когда он начинает об этом говорить. «Ему просто некогда это обсуждать, – думал Месей, – он вечно чем-то занят – то заготовка

дров на зиму, то сена, то поле, где он выращивает

полбу».

Он хотел вырасти быстрее, и каждый день, подходя к полке, нависавшей над камином, на которой

днем отдыхала керосиновая лампа, он вытягивал к

ней подбородок, чтобы измерить, насколько он вырос. И каждый раз он с грустью замечал, что перестал расти. Он торопился, потому что не знал, что

детство когда-то закончится.

У него была единственная игрушка – папина

стеклянная изогнутая пепельница небесного цвета. В пасмурные дни он закрывался в комнате и,

ползая на коленях, часами водил ее по кругу рамки

теплого разноцветного шерстяного ковра.

Он просто так прятался в углу темной комнаты

в ожидании, что его будут искать, звать, – он таким

образом испытывал любовь матери или бабушки.

Долго простояв так, он с грустью выходил на свет

с обманутыми надеждами. Его маленькое сердце

страдало от нехватки внимания, поэтому он прибегал к ухищрениям: притворялся спящим, чтобы его

подбирали на руки и укладывали спать.

28

Дед с каждой пенсии ему давал двадцать блестящих копеек, которые он вытаскивал из кисета,

перетянутого тесемкой. Он каждый раз их собирал,

чтобы попасть в кино. Но его туда не пускали из-за

возраста, и ему приходилось тратить их на конфеты и печенье в лавке, в которой всегда пахло пряностями.

Летними вечерами он вместе со сверстниками

изучал удивительное явление природы: огромная

огненная луна преследовала их всюду. Он бегали

от дома к дому, из улицы в улицу и не могли оторваться от ее пристального внимания. Почему так?

Не получив вразумительного ответа, они перестали

увлекаться небесными телами.

Он целыми днями вынашивал планы мести

двоюродному брату Сергею за рубец на лбу от камешка, который он бросил левой рукой со двора

и настиг его на балконе второго этажа. Но, когда

беспокойный Сергей топором ранил себе ногу и

его увезли в больницу в Хучни, Месей заскучал и

захотел разделить его боль.

Он больше всего на свете боялся грома. Он, как

преследуемый зверек, с округлившими от страха

глазами прятался по углам дома, а бабушка Бегги,

пользуясь моментом, добавляла страху в воспитательных целях: «Если не будешь слушаться, отдам

тебя бабе-Яге».

После дождя наступало радостное время. В резиновых галошах на босу ногу он определял глубину всех луж в окрестности, хотя каждый раз

получал от матери взбучку за порванные галоши и

мокрые штаны: детское желание все познать было

сильнее всякого наказания.

Во дворе стоял аппетитный запах хлеба. Бабушка, значит, там – под навесом, где с покрасневшим

от жара лицом достает хлеб из тандыра, мажет его

29

верх взбитым яйцом и кладет под скатерть, чтобы

не засох.

Месей в блеклой сорочке без рукавов, залатанных брюках и в галошах едва появился в проеме

двери, как бабушка Бегги протянула ему корочку

горячего хлеба с вечным запахом детства.

– На, сынок, – предложила она, отводя лицо

и глаза от жара и дыма. – Кувшин с молоком на

балконе.

– Ба.., – я не хочу, – отказался Месей. Ему сейчас

было не до хлеба – его ждали дела куда поважнее.

Месей все время жалел бабушку, потому что

она была слепая на один глаз. Глаз она потеряла

в карьере от осколка камня, который выскочил изпод кувалды деда. За что нужно было так ее обидеть, если она такая добрая, красивая, справедливая. Она была родом из села Жагтил, и когда шла в

гости к своей родне, она всегда брала его с собой.

– Смотри, сынок, далеко не уходи, – напутствовала Бегги внука. – И днем волки могут появиться.

Месей уже чувствовал себя достаточно большим, чтобы не бояться волков среди бела дня и догадывался, что бабушка специально пугает, чтобы

он не уходил далеко от дома. У него в последнее

время был один маршрут – на свалку, которая находилась в пятидесяти метрах от дома, где можно

было найти все что угодно, чтобы изготовить самокат. Но недавно у него появился конкурент –

соседский мальчик по имени Абдул, который был

старше него на два года. Проблема была в том, что

и он изготавливал самокат, так что то, что находил

один, обязательно нужно было и другому.

– Что ты ищешь? – спросил Абдул у Месея,

когда они столкнулись лбами на склоне свалки. На

солнце он всегда закрывал один глаз.

– Подшипник, – сказал Месей. – А ты?

– Гвозди, – сказал Абдул. – Мне сегодня труднее, чем тебе – они мелкие и их труднее находить.

30

– Зато их много, – вставил Месей. – А подшипника здесь может не быть, – с огорчением добавил он.

Вдруг внимание обоих привлек большой предмет, который валялся у подножья свалки. Недолго

думая, оба рванули вниз. Это была гармонь, брошенная сельским музыкантом и канатоходцем Шаабазом. Месей, хоть и был младше Абдула на два

года, добежал до гармони быстрее и вцепился в нее

костлявыми пальцами.

– Это моя! – сказал он. – Я первым ее взял.

– Нет, – громче него прокричал Абдул. – Я ее

первым увидел.

Завязалась ссора, но никто не хотел выпускать

из рук гармонь – она растягивалась и сжималась,

играя нескладную музыку.

На крики Месея пришла обеспокоенная бабушка Бегги. Она увлекла их за собой во двор. Никто из

мальчиков не хотел уступать друг другу. Великая

находка для маленьких сердец.

– Значит так, дети мои, – начала разбирательство бабушка. – Чтобы вы не ругались, я предлагаю: один день пусть гармонь находится у Месея…

– Нет, – гневно прокричал Абдул с диким

взглядом.

– Тогда, – Бегги обратила взгляд на Месея, который мертвой хваткой держался за клавиатуру. –

Пусть сегодня поиграет Абдул, а…

– Нет, – заревел Месей. – Это моя.

Бегги не узнавала детей, они стали как звери с

добычей.

– Значит, остается один выход, – произнесла Бегги и заковыляла домой.

Она вернулась с большими ковровыми ножницами. Она заставила детей растянуть гармонь на

всю длину, затем палкой отмерила середину и запустила лезвие ножниц внутрь. Мальчики молча и

с изумлением следили за тем, как бабушка разрезала гармонь пополам.

31

Дети, каждый увидев в своих руках свою часть,

вначале обрадовались. Абдул, счастливый, тут же

исчез со своей половинкой.

Месей, успокоившись, разглядывал свою половину в полном недоумении – до него только начало

доходить, что гармони больше нет.

– Ба.., что ты сделала? – Слезы уже подступили

к глазам, и он был готов расплакаться.

– Ничего, сынок, – поучительно произнесла старая Бегги, – все по нашей табасаранской поговорке: кто хочет всего, остается без ничего.

.

32

НАМЕК ДА НЕВДОМЕК

Невыспавшийся пятиклассник Вова и его отец,

Александр, всеми уважаемый фермер на селе, безропотно сидели на кухне за стеклянным столом в

ожидании завтрака. Каждодневная вынужденная

процедура.

Сейчас войдет мать в фартуке с подносом в

руке и улыбкой на лице. Она скажет: «Приятного

аппетита, мальчики. Что, проголодались?»

Но не тут-то было: она вошла молча и с треском

водрузила тарелку с яичницей перед Вовой. Это

стало для Вовы и тем более для мужа полной неожиданностью.

– Мама, ты что? – испуганно, с широко открытыми глазами проронил Вова, хлопнув глазами.

Отец выпрямился на стуле.

– Я – ничего, – громко произнесла мама. Ее голубые глаза сверкали, нежные черты напряглись. – А

вот ты что? Я тебя родила, вырастила, кормлю, а ты…

– Ма-ма, – протянул Вова в недоумении. – Что

случилось?

– Математика – пять, – продолжала Света. – Английский – пять, а русский – три. Можешь объяснить?

Вова поднял многозначительный взгляд из-под

длинных пушистых ресниц на отца, как бы выводя

его на чистую воду.

Светлана тоже переметнула взор на мужа, догадавшись, где собака зарыта.

– Подумаешь, русский – тройка, – начал оправдывать отец, заступаясь за сына. – Математика

нужна, чтобы считать деньги, английский – для

бизнеса. А русский, что его учить – он и так родной. Мой дед любил говорить: языком масла не

собьешь.

– Это, он, наверное, употреблял по другому

случаю, – съязвила Света. – Думать надо.

33

– Правильно, мам… – поворачивая голову вслед

за мамой, поддержал Вова, – дед мне объяснял значение этой поговорки. Это, когда человек много

болтает, а работать не хочет.

Отец через стол дотянулся до Вовы и слегка

шлепнул по головке со словами:

– Это дед имел ввиду тебя, сынок. Я никак не

могу приучить тебя убирать со стола твои школьные принадлежности, а то все мама, да мама.

– Да, ладно вам: один стоите другого, – сказала

Света.

Наступала весна, оттягивая полевые работы изза дождей. Саша нервничал – поле было готово, а

сеять не мог. А когда наладилась погода и ушли