Место под солнцем

Место под солнцем

Повесть "Место под солнцем" посвящается Сане Бабич

– Зря ты обижаешься на Марию, – сказала Саня.

В Таиланд Саня приехала из Хорватии, а Мария – из Чили. Точнее, Просто Мария, как я ее называю за глаза, обсмотревшись в свое время "мыльных" латиноамериканских сериалов.

На нашем острове Самуи настоящий Вавилон: помимо тайских аборигенов кого только нет, вот даже представители таких небанальных наций, как чилийцы и хорваты.

Все мы – хорваты, чилийцы и русские – дружим семьями на ломаном английском, превзмогая акценты друг друга.

Да, дружим, не побоюсь этого слова: раз уж пошли обиды, то это уже не просто приятельские отношения, а настоящая дружба. Примерно так она и выглядит в реальной жизни. Ведь поначалу я чуть ли не молилась на Марию. Это потом из ходячей иконы она была мной разжалована до Просто Марии. Но я все равно ее люблю.

Кстати, познакомились мы с ней в католической церкви.Ту встречу я никогда не забуду. Уж очень тяжело мне тогда было на чужой земле, хоть и под таким горячим солнцем.

Знакомство

…Спаситель висит на огромном распятии – в набедренной повязке, при фиолетовом орнате, накинутом на плечи по случаю Великого Поста.

Точно в такой же набедренной повязке того же самого фиолетового цвета сейчас мой муж Саша лежит в госпитале, весь в металлических штырях, пока я тут сижу в церкви.

“Как сговорились”, – подумала я, разглядывая гвозди в руках и ногах Иисуса.

Хоть я и католичка, но в этой церкви на тропическом острове мне все чужое: священник служит на тайском, монашки поют на тайском, и песни странные. Прихожане сплошь азиаты, всего лишь одна европейская женщина присутствует на службе, да и та опоздала.

“Помоги мне, пошли каких-нибудь друзей, а то я здесь совсем одна”, – взмолилась я.

– … Привет! Как тебя зовут? Откуда ты приехала? – у выхода из храма меня поджидает та единственная белокожая дама. – Меня зовут Мария.

Ничего себе! Быстро же Он отвечает на молитвы. Вот уже и Марию подогнал. Просто Марию, не Богородицу, но тоже неплохо.

Святое Семейство

Было бы странно, если бы мужа Марии звали иначе. У чилийцев все либо Марии, либо Хосе.

Появление этого Святого Семейства в тайском госпитале произвело на нас впечатление чуда, учитывая время, место и прочие сопутствующие обстоятельства.

…Раздробленная. от колена Сашина нога в одночасье вдруг опухла, стала горячей.

– Срочно готовить к операции, – приказал медсестрам доктор.

Меня уже заставили подписать какую-то бумажку, что я не буду иметь претензий, если что. А если что?..

В общем, весь день мы с Сашей даже разговаривать не могли, так волновались. Перед операцией нельзя есть, и мы с утра маковой росинки во рту не держали, да нам было и не до еды. Операцию назначили на вечер.

Уже стемнело, а за Сашей все не приходили. Как вдруг открылась дверь в палату и… вошла Мария с каким-то мужчиной испанского вида.

– Знакомьтесь, это Хосе, – представила она мужа.

Мы оба, не сговариваясь, подумали об одном и том же: вот теперь операция пройдет хорошо. А как может быть иначе, раз к нам явились не больше не меньше как сами Хосе и Мария! Да еще притащили сок и песочное печенье.

Что мы знаем о Чили

Говорят, на Луне угадывается силуэт Марии на ослике, если смотреть на небо из Чили.

– Знаете эту песню? – Саша напевает чилийским друзьям мелодию из заставки к передаче «В мире животных».

Я и не знала,что это чилийская песня. Она про ослика, который вез Марию с Младенцем в Египет, и в тексте в конце каждой строчки повторялось «Хосе-Мари-я-а».

– Да, что-то такое помню, – Хосе начинает фальшиво подпевать.

– А эту мелодию вы знаете? – я пытаюсь голосом изобразить “Полет кондора”.

– Ну конечно, – радуется Мария.

Так, что еще мы знаем о Чили? Не считая сериала про Просто Марию…

– Ун пэбло, унидо, хамас сера венсидо, – скандирую я.

– Где ты этого набралась? – хохочут Хосе и Мария.

– Мы в школе учили, когда был переворот у вас в Чили. Мы все были на стороне Сальвадора Альенде, правда, Саша?

– Зато Пиночет порядок у нас навел, спасибо ему. Мы с вами по разные стороны баррикады, – шутит Хосе.

– А еще мы знаем чилийского народного героя по имени Хоакин Мурьетта, – хвастаюсь я.

– Мурьетта? Это мексиканский бандит, а вовсе не чилийский народный герой, – хмыкает Хосе. – Где вы этого набрались?

Высокие отношения

Она рослая, ногастая, грудастая, – коня на скаку остановит, – с сияющим лицом, как у мадонны, легкая на улыбку. Он – щуплый, пожилой, мрачноватый, с семенящей походкой. Зато усы и бородка, как у настоящего испанского идальго.

Когда Мария обнимала и целовала Хосе, – а она довольно часто делала это публично, – ей приходилось наклоняться к нему, как к ребенку.

При этом он называл ее «девочка моя».

– Он относится ко мне, как отец, – сетовала Мария. – Мне бы больше понравилось – как бой-френд, но что поделаешь.

У Марии шестеро детей: три дочери, все до одной красавицы, трое сыновей, один умнее другого. При этом многодетная моложавая мать прекрасно выглядит, носит длинные распущенные волосы и мини-юбки, которые одалживает у своих девочек. А у Хосе только одна дочь – это сама Мария.

Когда мы с Сашей впервые попали на их семейную виллу с бассейном, мы были поражены обилием молодых красивых и веселых лиц. Это были дети Марии и их юные друзья, тайские, немецкие, английские и даже русские. Мария, широко улыбаясь, поминутно целовала всех детей без разбора – своих и чужих.

– У меня «хэппи хаус», – говорила она. – Целыми днями песни, смех, веселье.

Еще чуть-чуть, – и я бы повесила портрет Марии в золоченом окладе в красный угол. Если бы ни одна вещь…

Когда чилийцы говорят «маньяна», что буквально означает «завтра», то они имеют в виду вовсе не «завтра», а «потом», «после», «когда-нибудь», а скорее всего – «никогда».

Просто Мария ни разу не хозяйка своему слову. Если она пообещала заехать после обеда, значит, не появится до вечера; если сказали, что вернет диск с фильмом завтра, то не отдаст никогда; если пригласила поработать в своем бизнесе, то не стоит даже брать в голову – все пустая болтовня.

Но поначалу в это не верилось, такой она была искренней, такой участливой. Все наши бесконечные нестыковки мы долго списывали на языковой барьер, – дескать, сами виноваты, неправильно перевели и недопоняли.

– …С ними, конечно, не стоит иметь никаких дел, но и обижаться не стоит – они просто «фани», – заметила Саня.

– “Фани”? – удивилась я. – Забавные? Смешные?

Пафосный Хосе и религиозная Мария – и вдруг смешные?

Без фанатизма

Мария очень религиозна, как все чилийцы. Может быть, даже больше.

Всем своим шестерым детям она раздала имена Святых Апостолов, Отцов Церкви либо святых мест. Например, имя Белен переводится как “Вифлеем”.

Не успел Саша выздороветь, как Мария уже сочинила праздничную процессию вокруг храма, в которой Саше уделялась особая роль: он должен был нести транспарант со словами “Благодарю за чудесное исцеление” на русском, английском и тайском языках.

Не забуду Сашин взгляд, который тот метнул в Марию, услыхав про этот проект. Правда, Просто Мария больше никогда к этой идее не возвращалась.

У Марии есть небольшой религиозный пунктик – это Меджугорские явления Богородицы.

Стоило мне упомянуть, что я была там в паломничестве, как Мария чуть ли не бухнулась передо мной на колени: она воскликнула, что меня ей Бог послал, и что мы обязательно должны вместе что-то придумать, типа создать на Самуи молитвенную общину или устроить серию популярных лекций по духовности Меджугорья…

– …Надо что-то делать, а не сидеть! Мы с тобой напишем такие бумажки о том, что все приглашаются в общину, и раздадим у входа в церковь! Лидером общины будешь ты.

Еще чего не хватало!

– Нет уж, Мария, у меня плохой английский, я никак не могу быть лидером, – отказалась я.

Мария не на шутку взялась за дело: буквально на следующий день этой идеей она уже доставала священника. Тот перенаправил ее к монахиням, которые отослали ее обратно к священнику. Несмотря на кипеж, который затеяла Просто Мария, из этого, слава Богу, тоже ничего не вышло.

– Я не доверяю людям, которые слишком много говорят о Боге, – любит повторять наш священник, отец Майкл.

Пророчество мертвого монаха

Хосе и Мария из церкви везут нас на своем пикапе по главной островной дороге.

– Кстати, вы знакомы с моим другом – мертвым монахом? – вдруг спрашивает Хосе.

С кем-с кем?! Я решила, что не до конца поняла его английский – у Хосе была дурацкая манера цедить слова сквозь зубы.

Мария с улыбкой обернулась к нам с переднего сидения:

– Монк! Вы что, не знаете, кто такой монк?

– Знаем, это монах. Но Хосе сказал – «мертвый»…

– Ну да, он и есть мертвый. Все правильно.

– Как это? – изумились мы.

– Так хотите заехать в гости к моему другу? – повторил Хосе.

Ну конечно, хотим!

Совсем скоро Хосе затормозил у ворот буддийского храма. Сквозь распахнутые двери центрального храма виднелся светящийся куб на высоком постаменте. Там действительно в позе «лотос» восседала человеческая фигура в оранжевом сари. Издали ее можно было бы принять за памятник, если бы не черные очки на голове.

Мы поднимаемся по лестнице, ведущей к застекленному саркофагу. Саша на своих костылях немного отстает. Зато мы с Хосе подходим так близко, что я могу как следует рассмотреть мумифицированное тело. На лице и на руках Монка абсолютно живая кожа с волосками, разве что сморщенная, как пергамент. Ссохшееся лицо приняло очертания черепа. Темные очки закрыли пустые глазницы, и лицо выглядит, как обычное стариковское, но живое.

– Когда он умер? – спросила я у Хосе.

– Двадцать лет назад, – прошептал он.

– Ничего себе, – я не поверила своим глазам. – Это же нетленные мощи! Он же святой!

– Он еще при жизни знал, что его тело не истлеет. Он предсказал, что сможет пророчествовать после смерти. Он знал день и час своей смерти, и умер во время молитвы, в этой же позе…

Какие-то чудеса! Я бы не поверила, если бы своими глазами не увидела это прекрасно сохранившееся тело и полную достоинства и умиротворения позу. Вот прекрасная смерть, как говорится, если можно так сказать о смерти.

– А как он пророчествует? – поинтересовалась я.

Мария повела меня вниз, где в деревянном стаканчике стоял пучок деревянных палочек. Взяв стаканчик, тряхнув его немного, она вынула одну. На конце был нарисован номер «14». Встав с колен, Мария подошла к шкафчику и из ячейки под номером «14» взяла бумажку из стопки. На ней что-то было написано на трех языках: тайском, китайском и английском. Прочитав английский перевод, Мария благодарно поклонилась Монку.

– Теперь ты.

Я проделала аналогичную процедуру с палочками, получив бумажку под номером «7». Мария заглядывает мне через плечо:

«Как рыба превращается в дракона, так и ты развиваешься в сторону совершенства. Путешествие на юг или запад дадут хорошие плоды. Все части твоего лица воссоединятся. Пусть духовное состояние сейчас неважно, но знай, что удача приближается. Держись, ждать успеха недолго!»

– Вот видишь, как все здорово! Монк пообещал, что скоро все наладится. А что там у Саши?

Саша в это время скептически крутит в руках свою бумажку:

«Пациент выздоравливает. Разлука с любимым человеком неизбежна»

– Ну, про выздоровление пациента – это понятно, я и сам знаю, что выздоравливаю. А про разлуку с «любимым» – это не по адресу: это подошло бы какой-нибудь влюбленной девушке, – и Саша небрежно сует бумажку в карман шорт.

– А что у Хосе? – спрашиваю я.

– А я вообще не собираюсь брать бумажку, – отказался Хосе. – Обойдусь без его предсказаний.

– Вот как: дружба дружбой, а пророчество не требуется, – заметила я.

– Вот видишь, – сказал Саша. – Ерунда все это, типа астрологии.

…На следующий день Сашин родной брат Дима выгнал нас из дому. Вот тебе «любимый человек», вот тебе и разлука…

Сбылось пророчество старца…

Чудеса торга

– …А может, все и к лучшему, – мрачно заключил Саша. – Больше не придется мне извиняться за то, что живой.

Ему до чертиков надоело существовать у брата в качестве инвалида-приживала, без конца выполняя дурацкие указания в духе «сделай то, не знаю что». А уж мне-то как надоело…

– Да, но на что мы будем снимать жилье?

Подсчитав наш скудный финансовый остаток, мы вздохнули. Но делать нечего, и я приступила к поискам комнаты.

А вечером за нами заехали чилийцы с хорватами, и мы вместе отправились в церковь. Есть о чем помолиться.

Кстати, у наших хорватов непривычные для российского уха имена: Саня и Томо Странность состоит в том, что Саня – это женщина, а Томо – это мужчина. Мы было сначала подумали, что наоборот.

– Где вы снимаете жилье? – на обратном пути поинтересовалась я у Сани.

– На Фишерман Вилладж, очень дешево.

– Мы тоже хотим дешево, – сказала я.

– Так заедем прямо сейчас да поищем, – предложил Хосе.

Все дешевые квартиры и бунгало оакзались заняты. Кроме одного, около которого сидел котенок. Котенок – это хороший знак. Нам сюда.

– Семь тысяч в месяц, – назвал свою цену неулыбчивый хозяин.

– А если за три месяца вперед? – Хосе попытался сбавить цену.

Не сразу, но согласился хозяин на пять пятьсот.

– …Только деньги сразу не отдавай, – вдруг сказал Томо.

Мы сидим с парой хорватов в прибрежной кафейне в ожидании Хосе и Марии.

– Почему? – удивилась я.

– Надо поторговаться, и они еще скинут. Вытащи пятнадцать тысяч и скажи, что больше нет!..

– Как это?

– Ну смотри: я продавец, Саня покупатель, – и оба блестяще разыграли сценку.

…Томо ставит на кофейный столик Санину сумочку – типа товар.

– Хау мач? – равнодушно спрашивает красотка Саня.

– Девятьсот, – так же равнодушно отвечает Томо.

– Ноу, – разворачивается, словно уходит.

– Подожди, подожди! Восемьсот, – сбавляет Томо.

– Двести! – предлагает Саня.

– Ноу, – обижается Томо.

Саня делает вид, будто уходит.

– Семьсот!

– Четыреста!

– Пятьсот!

– Окей! – и Саня якобы достает кошелек.

Занавес. Аплодисменты.

– Поняла, Олга?

– Поняла, – вздыхаю я, ощущая себя полной бездарностью.

Артисты переглядываются.

– Давай-ка сюда свои деньги, – говорит Томо.

Он отсчитывает из кипы ровно пятнадцать тысяч бат, возвращая мне полторы, предупредив:

– Будешь сидеть в машине.

– Даже не выходи, – машет рукой Саня.

…Уж не знаю, что там было без нас с Сашей – чилийцы и хорваты со всех сторон интенсивно обрабатывали тайских хозяев. Зная особенность тайского менталитета, Хосе вел переговоры с пачкой денег в руке, которую все время совал хозяину под нос. В конце концов тот не устоял.

Через полчаса нас выпустили из машины:

– Все, заселяйтесь!

– Они что, согласились на пятнадцать?

– А как же.

Вот что значит профессионалы-бизнесмены.

Горячая вода

На новом месте мы сразу почувствовали себя свободно, как дома. Вернее, как на даче. Эта мойка на улице, эта близость к природе, даже комары как родные. Мы так устали щемиться в чужом особняке, где нас постоянно ставили на место, что отдыхали душой, не обращая внимания на разные бытовые сюрпризы.

А они были. Например, вода из уличной мойки стекала по трубе прямо в лужу в двух метрах. В луже водились лягушки.

– Ну и ладно, – сказала я.

– …Представляешь, мы сняли жилье всего за пять тысяч! – поделилась радостью я с дочкой по телефону.

– За ско-о-лько? – удивилась она из Америки.

– И холодильник, и телевизор, и кондиционер, и горячая вода…

Горячая вода для сибиряка – это особая, некаждодневная ценность.

– Даже горячая вода есть? – восхитилась Инна. – Правда?

Горячая вода есть, чистая правда. Другое дело, что она была всегда только горячей… Видимо, сборники дождевой воды стояли в железных бочках, и вода в них сама по себе нагревалась на солнце, и… Приходишь с улицы, пот ручьем, с ног валишься, бросаешься в душ, открываешь воду… и на тебя льется кипяток!.. Причем какого-то желтого цвета – видимо, трубы были старые и ржавые.

– Ничего страшного, – сказали мы сами себе. – Все равно она экологически чистая. А к вечеру остынет, и можно будет нормально помыться под прохладной водой.

Колючая проволока

Нам очень нравится наш новый домик – просторный, уютный, очень толково меблированный старой, но добротной мебелью. Как во всех тайских домах, в доме две двери, которые нужно держать открытыми настежь, для сквозняка.

С одной стороны виднеется пышное манговое дерево, – с него ежедневно падают поспевшие желтые плоды. А с другой стороны обширный пустырь, от которого наш ресорт отгорожен забором с колючей проволокой в пять рядов.

Я бы даже не обратила на это никакого внимания, но Саша…

Дело в том, что он родился и вырос в «почтовом ящике» (не скажу названия – это военная тайна). Из окна его дома виделся шикарный речной пейзаж, но всю сознательную жизнь он смотрел на реку сквозь колючую проволоку.

– Да что же это такое: вроде уехал на край света, – и тут «колючая проволока»! Наверное, я ее себе материализовал.

– А ты подумай о чем-нибудь хорошем! Что ты любишь?

– Как ни странно, играть на фортепиано.

***

– …Оля, скорее иди сюда! – позвал он меня к задней звери.

Саша указал мне на змею, которая ползла по колючей проволоке. Маленькая зеленая змейка, пальмовая гадюка, плавно скользила по проволоке между шипов, то и дело переползая на разные уровни.

И тут Сашу осенило:

– Я понял – это никакая не колючая проволока: это нотный стан! Вон пять линеек! Я материализовал себе нотный стан. Надо будет развесить по нему ноты.

Кажется, жизнь налаживается.

Клавиши

Нежданно-негаданно Хосе привез нам электрическую клавиатуру.

– Олга, даю тебе ровно десять дней на восстановление формы, после этого я веду тебя в отель – устраивать на работу.

– …Но где он в этих тропиках нашел отель с фортепиано? – удивился Саша, когда Хосе уехал.

– Сама не знаю, но он поди знает, что делает.

Не на шутку разволновавшись, я бросилась заниматься. Для начала вспомнив все, что играла без нот, я составила список всех песен и мелодий, которые раньше умела подбирать. По бумажке я попыталась выстроить попурри из попсы всех времен и народов.

Вначале шло туговато, потом былая лихость мало-помалу возвратилась, Я снова могла пальцами реализовать все, что звучало в голове.

Накачав из интернета, я распечатала у хорватов ноты репертуара примерно «В рабочий полдень», – «Лунную сонату», «К Элизе» Бетховена, в также Вальс Шопена, Арию Баха, «Грезу» Шумана – и села учить, как в музыкальной школе.

При встречах Хосе вместо приветствия показывал мне веер из количества пальцев, соответствующего числу оставшихся дней.

У меня холодело в груди. Одно дело – наигрывать дома, другое – исполнить перед работодателем… Я болела, как в детстве перед академическим концертом.

– Сколько песен ты играешь? – строго спрашивал Хосе. – У тебя должно быть примерно сорок!

– У меня примерно семьдесят, – подсчитала я.

– Синатра есть? – спросила Мария.

– Будет! – и мы с Сашей мигом скачали песни Синатры, а уже подобрать – дело нехитрое.

Когда осталось дня два из десяти, Хосе объявил, что вначале я должна устроить презентацию для гостей, и это будет моим испытанием.

Я перестала спать. Саша освободил меня от приготовления обедов. Играя все свободное время, я думала: может, я не люблю музыку?

Наконец, в назначенный день пожаловали гости. Я подала красиво нарезанные арбуз и ананас, чилийцы и хорваты расселись в нашей крохотной гостиной. Наконец Хосе громко объявил:

– Выступает…

– Не надо, Хосе! – испугалась я. – Вы разговаривайте, кушайте арбуз, а я тихонько поиграю. Чтобы все было, как в настоящем кафе…

И я заиграла Серенаду лунного света. Я услышала, что Тома ее узнал, назвал, обрадовался. Перешла на песни «Битлз», потом нон-стопом – на мелодии из «Истории любви», «Крестного отца», «Шербургских зонтиков», потом сыграла «Подмосковные вечера». Вспомнила и про «Полет кондора».

– О, это наша песня, – обрадовалась Мария.

Короче, после первых получаса я расслабилась, даже начала получать удовольствие…

Когда зазвучали аплодисменты, я шутливо раскланялась. Саня, как фокусник, вдруг откуда-то извлекла венок из фиолетовых орхидей и надела мне на шею. Фу, слава Богу, кажется, им понравилось!

Этой ночью я спала спокойно.

***

Прошла неделя, две, три. Я все ждала, когда Хосе позвонит мне насчет отеля, как договаривались. Но никто не звонил.

При встрече Хосе почему-то не упоминул про это дело. Но однажды обмолвился:

– Что за дурацкий остров! Почему-то ни в одном отеле нет фортепиано!

– …Так я это и без него знала, – удивлялась я перед Сашей. – И зачем было огород городить! Я из-за него чуть инфаркт не получила.

Больше я не подходила к злополучной клавиатуре, которую Хосе забыл забрать.

Зато был один человек, который страшно обрадовался новым открывшимся возможностям, – это Саша. Тренькая целыми днями, он потихоньку вспоминал Шопена, Баха, Глена Миллера. Правая рука после перелома еще болела, но пассажи выходили все лучше, и спотыканий становилось все меньше. Соседи-филиппинцы, подойдя к домику, аплодировали после каждой пьесы. Оказалось, пианино – это как раз то, что нужно Саше для счастья.

– Мне доктор прописал, – говорил Саша, каждую свободную минутку включая инструмент.

Значит, все было не зря.

Хорваты

Томо юрист, Саня журналистка, – неплохое сочетание для бизнесменов в Таиланде.

У обоих крепкий английский, правда, немного странный: с чисто хорватской любовью к согласным Саня твердо и без обиняков произносит «р», например, «ворк», а также проговаривает все непроизносимые буквы: слово «write» в ее интерпретации звучало как «врайт». При этом она строчит, как из пулемета, тем не менее все ее прекрасно понимают. (Кроме нас, конечно, – мы понимаем только Марию, которая адаптирует на наш детский уровень всю информацию, артикулируя медленно и четко).

Томо рослый, носатый, весь в черной короткой стильной бородке под «небритость». У него пышные вьющиеся волосы, удлинненные со лба и короткие на затылке, он мажет их маслом и зачесывает назад.

Саня шикарная блондинка. У нее прямая длинная грива с пышной челкой. Она поминутно красит волосы в разные оттенки – то пшеничный, то рыжеватый, то золотистый, но блондинская суть от этого не меняется. Огромные зеленые глаза, рельефная фигура, крупная грудь и полные ноги, несмотря на малый рост, все это при тонкой талии – ну просто статуэтка!

Когда Саня походкой от бедра подходит к мужчине, прожигая его взглядом тигрицы, тот становился полным дураком.

Когда-то она работала на телевидении и часто брала интервью, и это сказалось на ее личности в целом: артистизм, умение эффектно одеваться и уверенно общаться, добиваясь своего, используя внешность, обаяние.

Как-то раз она показала мне фрагменты из телепередач в Загребе, в которых она снималась. Мне поразили сразу две вещи: общий провинциальный уровень этой телекомпании и великолепие телеведущей: до чего стильной, яркой и по-хозяйски уверенной в кадре была Саня.

Саня обожала фотографироваться, фотографировать и имела солидный фотоархив. Друзья дразнили ее «гномиком» по аналогии с фильмом «Амели»: почти не осталось в мире достопримечательности, рядом с которой она не сфотографировалась бы. Но больше всего меня восхитили ее свадебные фотографии.

…Целых семь лет жили они с Томо в гражданском браке, обвенчались перед самым отъездом в Таиланд – успокоить католических родителей.

На всех фотографиях бородатый Томо был притворно мрачен, как подобает мачо, зато невеста фотогенично и профессионально улыбалась. Она была неправдоподобно, уникально красива.

– А почему у тебя платье белое, а туфли фиолетовые? – удивилась я.

– Мне нравится этот цвет, я специально так подобрала, – уверенно ответила Саня. – Почему бы и нет? Видишь, у меня пояс на платье фиолетовый и букетик в руках тоже фиолетовый.

Да, все так небанально.

Горячая любовь к путешествиям и навела хорватов на мысль заняться туристическим бизнесом. Вообще-то жители Хорватии консервативны, они почти не путешествуют, и большого оборота у наших предпринимателей пока не наблюдается.