Умница

– Да, – призналась Нина. – Но… неужели такое возможно? – Она была ошеломлена.

– Да, дорогая. И все бухгалтеры со стажем это знают. Вот, теперь и вы знаете.

– Но… Что, если меня изобличат?

– А кому изобличать-то? – усмехнулся Игнатий Савельевич. – Кирюше нашему сейчас не до того, а я… – Он постучал себя пальцем по виску: – Эта черепушка хранит так много секретов, что еще один малюсенький секрет ее не обременит.

Нина, которая в своей жизни даже дорогу на красный свет ни разу не перешла, оказалась перед перспективой совершения должностного преступления. В полном смятении чувств она приехала домой, заварила крепкий кофе и, забравшись в кресло, стала думать. Впрочем, думать тут было особенно не о чем, все было ясно: либо – либо. Либо она решалась на это, либо нет. Если решалась, то, в случае удачи, она могла сильно помочь отцу – впервые в жизни быть ему по-настоящему полезной. А в случае неудачи… Ну, не убьют же ее. Скорее всего, даже в тюрьму не посадят. Просто выгонят из банка с треском, так что потом ее больше никуда не возьмут. «Что ж, пойду работать уборщицей», – решила она.

Все было ясно, но Нина не спала до рассвета. Она уже понимала, что сделает это, но не находила для себя нужных слов. В конце концов слова нашлись. «Надо довести дело до конца, – сказала она себе. – Ты ведь для этого поступила в банк, так что ж теперь идти на попятный? Всегда нужно доводить дело до конца».

Проспав всего пару часов, она встала, влила в себя новую порцию кофе и поехала в банк. От принятого решения ей было жутковато и весело.

Приехав в отдел, она четко, спокойно и даже как-то буднично проделала все, что советовал ей Игнатий Савельевич, как будто была не молодым финансовым аналитиком Ниной Шуваловой, а какой-то закоренелой преступницей или шпионкой.

Встретив ее, Игнатий Савельевич, конечно, заметил бледность ее лица и понял ее причину, но ничего не сказал. Этот обломок прошлого умел держать язык за зубами.

В конце недели отец пригласил ее в гости. Он был торжествен, его распирала большая, замечательная новость. Лидия Григорьевна тоже была радостна, смотрела на него с любовью.

Разлив по бокалам шампанское, отец сказал:

– Поздравь меня, Нина. Банк прислал нам извещение о реструктурировании долга. Никаких финансовых рисков больше нет, компания прочно стоит на ногах. Победа! Я знал, что так будет.

«А ты не верила», – слышалось Нине в его словах. Она, как могла, изобразила радостное удивление, поцеловала отца, чокнулась с Лидией Григорьевной. Теперь она точно знала, что никогда не сможет открыть отцу свой секрет.

Отец был весел, шутил. Надев феску, подарок Нины, он изображал из себя турка, владельца гарема. Потом полез на антресоли, достал гитару и спел несколько песен, которых Нина не слышала уже много лет.

Прощаясь с Ниной, Лидия Григорьевна завела ее к себе в комнату и спросила шепотом: «Ниночка, ты имеешь к этому отношение?» «О чем вы, Лидия Григорьевна?» – таким же шепотом произнесла Нина, пожимая плечами. Лидия Григорьевна молча сжала ей руку и поцеловала в щеку.

Глава 7

Жизнь как-то остановилась, зависла. Ниной владела странная апатия, почти паралич – она не могла не только на что-то решиться, но хотя бы сосредоточиться и подумать.

А подумать было о чем. Ей исполнилось двадцать шесть. Со времени окончания института пролетело пять лет. Карьера, поначалу успешно начавшаяся, выписала странный зигзаг и привела ее в малопочтенный банк, с которым, по здравому смыслу, нужно было поскорее распроститься. Она выполнила свою задачу – спасла компанию отца – и теперь могла строить любые планы. Но строить их почему-то не хотелось.

Между тем в отделе промышленных ссуд, где она продолжала служить, назрели перемены, эта страница биографии для Нины так или иначе подходила к концу. Игнатий Савельевич лег в больницу, и, хотя потом он вышел на работу, было ясно, что работать ему осталось недолго. Кирилл тоже собирался покинуть отдел, но по другой причине: ему прочили должность заместителя директора. Молодой руководитель был опять полон планов, теперь уже замахиваясь на весь банк. «Мы всё тут переделаем, всё! Дай срок, банк будет не узнать!» – горячо делился он с Ниной.

«А кто будет начальником отдела?» – спросила его Нина без особого интереса и услышала в ответ: «Надеюсь, что ты». Кирилл хотел, чтобы она заняла его место. Он признался, что этот вопрос пока не в его власти. «Но я им докажу, не сомневайся! – уверял он. – Слушай, да мы с тобой горы свернем!» Он и представить себе не мог, что Нина может отказаться.

Формально это было бы для нее скачком в карьере, немалой удачей. Но Нина не желала никакой карьеры в этом банке. Она не верила, что Кириллу и нескольким другим энтузиастам удастся изменить характер этого заведения, которое родилось на свет как «прачечная» для отмывания расхищенных бюджетных ассигнований и еще для невесть каких темных дел. «Леопарду не избавиться от своих пятен», – вспоминала Нина английскую поговорку. (Она поднаторела в английском, каждый вечер перед сном читая десяток страниц из очередного английского детектива.) На родном языке та же мысль звучала грубее, но и выразительнее: черного кобеля не отмыть добела. Нина не могла забыть страха, который ей довелось испытать, общаясь с бандитами в отцовской компании, и не желала посвящать свою жизнь отмыванию черных кобелей. Ей нужно было уходить, тут сомнений не было. Но она медлила.

Теперь она досконально знала все операции, которые производились в отделе, и выполняла свою работу почти не задумываясь, автоматически. У нее опять появилось свободное время, и она вернула прежние занятия – чтение, теннис.

Пару раз она сходила с отцом и Лидией Григорьевной в театр. То ли с непривычки, то ли оттого, что постановки попались неудачные, театр показался ей искусством примитивным и фальшивым. Коллизии пьес ее рациональному уму представлялись надуманными, она никак не могла включиться в происходящее, не в силах отвлечься от грубого грима актеров, их ненатуральных поз и голосов, топанья по доскам сцены.

А Лидия Григорьевна была в восторге. От нее Нина узнала, что это были самые громкие премьеры сезона. «Весь город только о них и говорит!» – восклицала Лидия Григорьевна. Нина, не желая ее обидеть, хвалила виденное, искоса поглядывая на отца и стараясь понять, что он в этом находит.

Отец был в прекрасном расположении духа – его жизнь, похоже, наладилась, а две близких ему женщины наконец нашли общий язык. О делах компании Нина его не расспрашивала, а сам он говорил о них мало, но, когда говорил, в его голосе звучала вновь обретенная уверенность и гордость за налаженное дело. Только Нине, которая знала все его интонации, за этой бравадой слышалось иное: глубоко затаенный страх и душевная усталость.

С отцовским оптимизмом не вязался и его вид: за последние годы он постарел, обрюзг, приобрел одышку. «Тебе надо заняться собой, – убеждала его Нина. – Ходи в бассейн. Ты ведь любил плавать». Отец рассеянно обещал. Лидия Григорьевна, далекая от спорта, верила в травы – у нее для отца была разработана целая программа лечения отварами. «Но, Ниночка, их же надо пить не меньше пяти раз в день, строго по часам. А кто за этим проследит, когда он на работе?» – жаловалась она.

Отец с Ниной наметили день, чтобы съездить на дачу. Однако утром позвонила встревоженная Лидия Григорьевна. «У папы поднялось давление. Ниночка, прошу, отложите поездку». Нина поговорила с отцом. Сначала он сердился, наотрез отказывался менять планы. «Ну, что вы, в самом деле, из меня больного делаете? Да я здоров как бык!» Но потом как-то сник, уступил уговорам и остался дома.

Нина поехала одна, на электричке. Никаких дел у нее на даче не было. «Просто развеюсь», – сформулировала она по своей привычке все себе объяснять.

Она не была на даче несколько лет и в первый момент с трудом узнала родной дощатый дом, теперь наполовину скрытый зарослями сорняков. «Нина, ты? – окликнул ее из-за забора сосед. – А я смотрю: ты или не ты? Что так давно не приезжала? А отец где?». Сосед знал ее девчонкой, когда-то они дружили, но теперь он постарел и казался совсем чужим.

Нина отперла дом, прошлась по темным комнатам, в которых пахло не жильем, а сараем, вышла во двор. Все заросло лопухами в человеческий рост. Под ними совершенно скрылся огород, который возделывала мама. Мама была выдумщица и, когда все кругом сажали картошку, она пыталась вырастить что-нибудь необыкновенное, вроде дынь или винограда. Отец построил ей теплицу по всем правилам строительной науки, но и там у мамы ничего не вырастало. Мама смеялась над собой, а на следующий год придумывала что-нибудь еще.

В конце участка чернели три яблони. Две из них давно замерзли, умерли, а на третьей Нина, к своему удивлению, увидела мелкие яблочки. Она сорвала пару, попробовала. Яблочки были кисло-сладкими, немного вяжущими – Нина любила такие.

Между яблонями стояли качели. Столбы покосились, железная перекладина поржавела, но сиденье на штангах было на месте. Стряхнув с него ворох листвы, Нина села, попробовала покачаться. Раздался страшный скрип, но качели пришли в движение.

Сколько раз здесь раскачивалась девочка Нина – да так, что ее худые ноги взлетали в небо!.. Теперь на качелях сидела не девочка, а молодая женщина; она не взлетала, а качалась еле-еле, бороздя носками туфель усеянную листьями осеннюю землю. Однако, подобно какому-то коньку-горбунку, качели перенесли ее в детство – в котором было много синяков, простуд, огорчений и обид, но которое было, как она теперь понимала, счастливейшим временем. Главное – мама была жива, они с папой были молоды…

«Мама, мама, где ты?» – мысленно звала Нина. Вороша теперь свои детские воспоминания, она понимала, что жизнь их семьи на самом деле не была безоблачной. Когда она едва пошла в школу, отца сняли с должности. Нина, конечно, ничего не смыслила, ей запомнились только долгие озабоченные разговоры родителей и эти слова: «Папу сняли». Потом его восстановили, и этой истории он с Ниной никогда не обсуждал, но мама иногда, переживая за дела отца и убеждая его быть гибче, не идти напролом, восклицала: «Ты что, хочешь, чтобы тебя опять сняли?»

У отца с мамой тоже не всегда было гладко. Отец уходил из семьи, и примерно полгода с Ниной и мамой жила Нинина бабушка, которая для этого приехала из Ташкента. Нина ее знала плохо, до этого почти никогда не видела. Потом отец вернулся, и бабушка уехала обратно, в Ташкент, где у нее были другие внуки и внучки. Об этом времени мама и отец потом не вспомнили при Нине ни разу. От бабушки у них в доме остался маленький коврик узбекской работы.

Была жизнь со своими сложностями, но благодаря маме эта жизнь всегда оборачивалась праздником. Вот только праздник этот оказался недолгим: мама как будто отдала другим весь свой запас любви и радости, так что сама не смогла жить дальше.

Золотая медалистка школы, а потом блестящая студентка финансового института, Нина немного снисходительно относилась к маме, которая никогда не отличалась глубоким умом или логикой. Только теперь, пройдя через свои первые разочарования и драмы, Нина начала понимать, что ее неглубокая мама обладала каким-то своим умом и знанием – таким, какого у нее, Нины, не было и, возможно, никогда не будет.

Нина помнила обещания, которые мама взяла с нее в больничной палате. По крайней мере, одно из них она выполняла: она не оставила отца – как могла, поддерживала его – и не собиралась оставлять впредь, особенно после того, как узнала, насколько он уязвим.

Озябнув на качелях, Нина встала и пошла вон, но, пройдя пару шагов, услышала за спиной треск и грохот. Качели рухнули – целиком, вместе с прогнившими столбами.

Нина не была пугливой или суеверной, но от этого происшествия у нее в душе осталось тоскливое чувство – как будто оборвалась еще одна ниточка, пусть иллюзорная, соединявшая ее с прошлым, отчего обнажилось ее одиночество и растерянность перед лицом жизни. «Мама, мама, где ты?..»

Был день рожденья институтской подруги. Та с мужем только что переехала в новую квартиру, и по такому случаю собралась куча народу из их бывшей группы. Нина впервые оказалась на такой «тусовке» и со странным чувством вглядывалась в лица: они были одновременно и шокирующе знакомыми, и уже заметно другими, изменившимися.

Нина ни с кем не была особенно близка, но с удовольствием погрузилась в эту атмосферу общих шуток, воспоминаний и сплетен. Обсуждали, кто женился, кто развелся, кто уехал за границу, а кто, наоборот, вернулся. Жизнь поднимала и опускала людей, крутила и швыряла их из стороны в сторону – как правило, преподнося им совсем не то, на что они рассчитывали в студенчестве.

Нину здесь уважали – она была самой способной в группе, устроилась после института лучше всех. Услышав, что она из своей престижной инвестиционной компании ушла в сомнительный банк, удивлялись, а потом одобрительно кивали головами и цокали языками: дескать, понимаем, при каких ты теперь делах. Нина стала было оправдываться, сказала чистую правду: что она занимается скучной бухгалтерией и совершила всего один подлог. Это вызвало дружный хохот.

Пошли на балкон курить. Некурящая Нина вышла постоять со всеми и оказалась рядом с Алиской – известной на курсе роковой женщиной, успевшей два раза выйти замуж, еще пока они учились. В Алиске все было чересчур: слишком длинные ноги, слишком пышная грудь, слишком стильная одежда, слишком много косметики. Но, надо признать, все вместе выглядело завораживающе.

«А ты чего таким чучелом? – сказала Алиска, обдавая Нину сигаретным дымом и критически ее осматривая. – Таких юбок давно не носят. А эту кофточку ты где нарыла? На вьетнамском рынке?»

Нина была смущена. Она мало интересовалась одеждой и сама считала это свидетельством недостатка женственности в себе.

«А вообще, Шувалова, ты стала интересной девкой, – неожиданно оценила Алиска. – Тебя бы приодеть…»

Обстоятельная Нина достала блокнот и попросила Алиску просветить ее по части моды. К тому моменту, когда Алиска заканчивала вторую сигарету, Нина уже составила целый список: фасоны, марки, магазины.

Из гостей шли к метро шумной нетрезвой гурьбой. На один вечер они перенеслись на пять лет назад – туда, где у них была иллюзия общности, почти родства. Но вечер кончился, пора было возвращаться в реальный мир. Глядя на возбужденные, смеющиеся лица однокашников, Нина думала: «Хотела бы я знать, что у них в душе на самом деле. Знают ли они, как жить? Я вот не знаю…» Но такие вопросы на «тусовке» не обсуждались, их каждый решал сам.

Наставления Алиски не пропали даром: всю следующую неделю Нина планомерно «приодевалась» согласно списку. К субботе изрядная сумма перекочевала с ее карточки на счета модных магазинов, зато Нина была почти полностью оснащена.

Не хватало только шляпы. Нина сроду не носила шляп, обходилась беретами и вязаными шапочками. Но с итальянским пальто знаменитой марки, которое она приобрела, можно было носить только шляпу. «Абы где не бери, не то все испортишь, – предупреждала Алиска. – Можно покупать только в…» – и она назвала пару бутиков.

В магазине Нина долго не могла подобрать ничего подходящего. Шляп было множество, но все слишком пышные, крикливые – не для нее. Продавщица измучилась, пытаясь понять, что же ей нужно. «Видите ли, – пыталась объяснить ей Нина, – это все мне не по характеру. Я человек серьезный и вообще-то бухгалтер по профессии». Продавщица вяло улыбнулась, решив, что это шутка.

И тут Нина увидела свою шляпу. Шляпа лежала в сторонке, была гораздо меньше других и на первый взгляд совсем простая. Но стоило присмотреться, как она притягивала к себе и волновала: было в ней что-то такое, от чего в голову лезли мысли о Париже, Ривьере, шикарных авто, элегантных мужчинах и красивых, опасных женщинах. «Ах, эта, я и забыла, – сказала продавщица. – Это последнее поступление, пробная модель. Мода следующего сезона».

Нина надела шляпку и подошла к зеркалу. На нее смотрела безупречная с ног до головы молодая дама, будто сошедшая с обложки журнала. Нина невольно выпрямила спину и приподняла подбородок.

Продавщица, которая ее обслуживала, смотрела, открыв рот. Другие вышли из-за прилавков, обступили ее и уставились молча. Это молчание было красноречивее всяких слов.

Не снимая обновки, Нина расплатилась и вышла на улицу. Был погожий осенний день, у Нины раз в кои-то веки не было совершенно никаких дел и она решила прогуляться. Было у нее и тайное желание: ей хотелось проверить, как действует на окружающих ее новый образ.

И он действовал. Нина шла по бульвару, лениво наступая на желтые листья сапогами от лучшей обувной фирмы, с отсутствующим выражением на лице, но физически ощущала на себе взгляды: заинтригованные – мужчин, завистливые и злые – женщин.

Она села на лавочку, заложив ногу на ногу. Вообще-то она никогда так не делала, не имела такой привычки, но одежда диктовала ей какое-то новое поведение. Не прошло и минуты, как к ней подкатился какой-то мужичок. Сначала он не решался заговорить, потом вздохнул и заметил: «М-да… Вот и осень». Сформулировав это глубокое наблюдение, он осмелел и начал бубнить что-то насчет того, что он командировочный, в городе всего один вечер и не знает, где бы отдохнуть, а вообще-то он работает в газовой отрасли и в своей компании не последний человек, так что может себе позволить.

«Господи, да за кого он меня принимает? – возмутилась Нина. Она вскочила с лавочки, надела темные очки от известного дома мод и зашагала быстрее. – А впрочем, сама виновата. Нечего по бульварам сидеть, мужиков завлекать».

Она думала, что никогда не бывала в этой части города, но потом узнала место: здесь она со своим будущим мужем Димой в первый раз ходила в кино. Вот за углом показался и тот кинотеатр – теперь он был многозальным, со стереозвуком и прочими усовершенствованиями. «Кстати, а почему Димы не было на вечеринке? – только сейчас вспомнила Нина. – Интересно, как он там? Бедный Дима. Надеюсь, у него все хорошо».

Она на минуту остановилась перед кинотеатром, вспоминая тот сеанс, свою руку в Диминой ладони. Кажется, это было сто лет назад. Как же они были молоды!

За спиной послышалось:

– Нина?

Она обернулась. Перед ней стоял Дима. Он совсем не изменился, выглядел все тем же невзрачным студентом. Лицо, волосы, фигура – все было прежним. Она узнала даже курточку, которую он носил, когда они вместе бегали на лекции. Курточка была коротковата, из-под нее виднелись полы пиджака. Тогда эта бедность не угнетала, они были студентами, а теперь… У Нины от жалости кольнуло сердце.

Дима не сводил с нее глаз. Он был ошеломлен.

– Какая ты стала… – выговорил он наконец.

– Какая? – усмехнулась Нина.

– Шикарная, – прошептал Дима.

– Да брось ты, – отмахнулась Нина. – А ты что здесь делаешь?

– Вот, в кино собирался…

Нина была удручена. Она и не ожидала, что Дима превратится в успешного, светского мужчину, но чтобы так – ходить в жалкой студенческой курточке, в одиночку сидеть в кинотеатре…

И тут до нее дошло. Дима не просто ходил в кино – он ходил в тот самый кинотеатр. Их кинотеатр. Он все еще любил ее, жил воспоминаниями о ней… Милый Дима. У нее в груди разлилась теплая волна.

– Как ты? Как Татьяна Юрьевна? – поспешно спросила она. – Давай посидим где-нибудь, ты мне все расскажешь.

– Мама вышла на пенсию, она сейчас гостит у сестры, в Пушкино, – сообщил Дима.

– Так ты совсем один? – спросила Нина.

– Один, – подтвердил Дима.

Нина смотрела на его лицо со следами выведенных прыщей, прозрачные глаза, выбившиеся из-под лыжной шапочки белобрысые пряди. Она видела его отчаянье и муку. Когда-то он не сумел сохранить свое счастье – удержать около себя доставшуюся ему принцессу, а теперь увидел королеву, в которую она превратилась. Королева милостиво признала его, но в следующую минуту она исчезнет в своих королевских сферах, а он останется при своей жалкой судьбе, будет сидеть в темном кинозале, вспоминать то первое рукопожатие…

– Поехали к тебе, – сказала Нина.

Дома у Димы ничего не изменилось. Нина узнавала не только обои, шкафчики, коврики, но даже, кажется, старые журналы, которые лежали аккуратной стопкой на столике. И, конечно, никуда не делся потертый диван в их прежней комнате.

Нина села на диван, погладила его рукой. Здесь она стала женщиной.

Как в их первое, историческое свидание, Дима суетился, собирал чай. Но на этот раз у него к чаю не было даже конфет, только какие-то окаменелые вафли.

– Дима, оставь это, – сказала Нина и, взяв за руку, заставила сесть рядом.

Он сидел, положив руки на колени и втянув голову в плечи. Нина поняла, что сам он ни на что не решится.

– Дима, поцелуй меня, – сказала она, привлекая его к себе.

Это было хорошо. Не было никакого стеснения, а было ощущение покоя и близости. И еще – ощущение чего-то правильного, того, что с ней было здесь, и чего она лишилась. Все-таки здесь она была не кем-нибудь, а женой. У нее был муж, у нее была свекровь – как у всех нормальных женщин. У нее в браке были проблемы – тоже как у всех. А теперь она была шикарная, но совершенно одинокая, с самыми неясными перспективами на будущее…

После некоторой заминки вначале, Дима овладел ею со страстью. Все-таки он повзрослел, стал как-то крупнее, сильнее. Ее тело не противилось, принимало его. Даже запах земляничного мыла не раздражал, а казался уместным, уютным.

Дима ускорил свои движения. Нина почувствовала – или ей показалось, – какое-то волнение внизу живота – как однажды, на турецком пляже, с незнакомым ей мужчиной. Димина страсть стремительно приближалась к развязке, но Нина знала, что после этого будет продолжение, и ждала этого.

И тут раздался какой-то звук вроде стона. Нина подняла голову. Это было невозможно, какой-то невероятный кошмар, и все-таки это было явью: в дверях комнаты, глядя на них с открытым ртом, стояла Татьяна Юрьевна.

С Ниной сделалась истерика. Она хохотала, сотрясаясь всем телом, не в силах остановиться. В конце концов Дима, заставил ее выпить несколько глотков остывшего чая. Сам он совершенно стушевался, съежился, все бормотал: «Ты извини, я не знал. Ты извини…»

Нина не помнила, как оделась, как прошла к выходу. Дима остался в комнате, она на него даже не оглянулась. Но, уже взявшись за знакомую щеколду на двери, она услышала:

– Нина, пожалуйста, подожди.

Татьяна Юрьевна звала ее из кухни. «Боже, неужели опять хочет чаем поить?» – мелькнула у Нины дикая мысль.

Татьяна Юрьевна, как и Дима, мало изменилась, но теперь она была сама не своя из-за крайнего волнения.

– Нина, послушай, – заговорила она, теребя в руках кухонное полотенце. – Я очень виновата перед тобой. Прости меня. Мне не надо было мешать вам с Димочкой, держать его при себе. Я старая эгоистка. Но теперь все по-другому. Я ни на что не претендую. Вы можете жить где хотите, я отойду в сторону. Я могу вам даже отдать эту квартиру, а сама буду жить с сестрой в Пушкино, она давно меня зовет к себе. Лишь бы вы были счастливы…

У Нины голова шла кругом, в теле не унималась истерическая дрожь.

– Спасибо, Татьяна Юрьевна, но не надо. Ничего не получится, простите, – проговорила она и выбежала вон из этой квартирки и из жизни этих двоих людей – своей бывшей семьи, – чтобы больше уже не возвращаться к этой странице своего прошлого.

Пережитый шок оказался той встряской, в которой она нуждалась, – с нее слетело оцепенение, которое владело ею в последние месяцы. «Всё, хватит воспоминаний и переживаний, – сказала она себе. – Надо жить, строить свою жизнь».

И в самом деле, она была свободна и полна сил, чувствовала, что может достичь любой цели. У отца дела поправились и он был не брошен, с ним была заботливая, любящая женщина. Нине пора было позаботиться о себе.

Она составила программу из двух пунктов. Пункты были очевидные: первое – найти хорошую, перспективную работу, которой можно было бы заняться с увлечением. Второе – выйти замуж и… да, родить ребенка. Желательно, дочку, как просила мама.

С первым пунктом особых проблем не было, следовало только изучить рынок вакансий и сделать правильный выбор. Нина знала себе цену и была уверена, что найдет хорошее место, какова бы ни была конкуренция.

Со вторым пунктом дело обстояло сложнее, здесь уверенности не было и в помине. Мужчины какие-то на горизонте маячили – на теннисном корте, среди друзей и родственников ее немногочисленных подруг. Наверно, какие-нибудь варианты будут и на новой работе. Нина знала, что она уже не тот гадкий утенок, каким была в школьные годы – стесняться и зажиматься не было причин. Нужно было ухаживать за собой, хорошо одеваться, а еще купить машину и научиться водить.

Конечно, все нормальные мужчины женаты, а те, что разведены, не желают себя связывать по новой, они норовят получить от женщины то, что им нужно, ничего не дав взамен. Но это были обычные трудности, с которыми испокон веков сталкиваются все одинокие женщины, – Нина этих трудностей не боялась. Ее методичный ум подсказывал ей, что главное – побольше общаться с хорошими мужчинами. Плохих надо отгонять от себя палкой, а для хороших быть интересной, легкой и нужной знакомой, с которой можно поговорить о делах и о жизни, а можно разделить постель, если есть обоюдное желание. Нужно вести себя по-женски, но без дешевого кокетства. Не строить из себя недотрогу, а уважать себя и уважать, ценить мужчин. Нужно понимать, что для них важно, интересоваться тем, что их волнует. Тогда среди этих хороших мужчин найдется тот, который захочет видеть ее около себя всегда.