Умница

Такова была теория, и Нина была готова претворять ее в жизнь с такой же последовательностью, с какой она овладевала профессией. Беда была в том, что, умом понимая все это, она в это не верила. Представляя себя женой достойного мужчины, которого она найдет благодаря своей стратегии, она не обнаруживала в своей душе никакого отзвука. Женщина внутри нее молчала равнодушно. Она уже давно молчала и ждала чего-то, а чего – было неизвестно.

Нина начала осуществлять свою программу. Она сходила на собеседования в три организации и от одной получила предложение работы, которое, правда, ее не совсем устраивало.

Оценив критически своих теннисных партнеров, она наметила двоих, по некоторым признакам, разведенных, и, поведя себя с ними поприветливее, завела знакомство.

Все шло по плану, все было возможно, но тут собственная биография опять вышла из-под ее контроля. Жизнь отца – а значит, и ее жизнь – угодила под паровой каток под названием «Градбанк».

Глава 8

О «Градбанке» Нина впервые услышала от Игнатия Савельевича. Они пили чай, сплетничали о начальстве и его темных делах. Нина спросила: «А что, Игнатий Савельевич, теперь все банки такие?» Тот сказал: «Отнюдь», – и обрисовал Нине картину.

В банковской сфере происходили стремительные, хотя и не заметные стороннему взгляду перемены. Шла концентрация банковского капитала, определились лидеры, которых поддерживали и крупнейшие промышленные группы, и правительство. Мелкие сомнительные банки десятками поглощались, лишались лицензий или банкротились. Банки-лидеры, возглавлявшие этот процесс, тоже были не без грехов, но все же другой масти: противозаконные операции для них были чем-то вынужденным, данью времени, а нацелены они были на легальный бизнес, который в конечном итоге оказывался доходнее любых махинаций.

– И наш славный банчок тоже обречен. Впрочем, его вряд ли уничтожат. В нем есть кое-какая пристойная начинка, так что его, наверное, проглотят и переварят, – сделал вывод Игнатий Савельевич.

– А что это за банки-лидеры? – спросила Нина на всякий случай, имея в виду собственную карьеру.

– Думаете, куда бы перейти? – откликнулся видевший ее насквозь старик. – Правильно, дорогая, нечего вам здесь киснуть.

И он назвал ей несколько перспективных банков. Среди них – «Градбанк», о котором он сказал особо:

– Там очень сильный директор. Я его лично не знаю, но наслышан. Если он не свернет себе шею, то приведет свой банк на самый верх.

А спустя короткое время это слово, «Градбанк», прозвучало снова, и уже не как абстрактный набор звуков, а как имя реальной, надвинувшейся на них и, как потом выяснилось, неодолимой силы.

Отцу позвонили из «Градстройинвеста», дочерней компании «Градбанка», попросили о встрече, сказав, что интересуются одним из отцовских проектов. Проект был очень неудачным, он не оправдал надежд и висел на компании гирей, так что отец был бы не прочь его с кем-нибудь разделить.

Договорились встретиться на городской отраслевой ярмарке, где у «Градстройинвеста» был стенд. Нина сама собиралась посетить эту ярмарку, у нее были там свои интересы. Узнав об этом, отец вдруг рассказал ей о предстоящей встрече и попросил поучаствовать. «Раз ты все равно там будешь…» Впервые за долгое время отец подпускал ее к своим делам, и Нина обрадовалась, даже если эта просьба ничего не означала, а просто случайно сорвалась у него с языка.

На стенде их встретили двое молодых – лет по тридцать пять – мужчин. Один представился заместителем директора «Градстройинвеста», другой оказался главным бухгалтером. Нину с отцом пригласили в тесную огороженную комнатку-офис, усадили за столик, на стулья из покрытых пластиком металлических трубок, предложили кофе. Столик шатался, стаканы были одноразовыми, но кофе неожиданно оказался очень хорошим.

– Я сам его варю, – сказал молодой заместитель директора, заметив реакцию Нины. – У меня свой рецепт.

За тонкими щитами-стенами шумела разноголосая ярмарка, так что им, чтобы слышать друг друга, приходилось склоняться голова к голове подобно заговорщикам.

Стали знакомиться. Заместителя директора звали Константин Ильич.

– Никак не привыкну, что меня величают по имени-отчеству, – улыбнулся он располагающей улыбкой. – Я бы предпочел просто «Константин», или даже «Костя», но увы, положение обязывает.

Отец вглядывался в его лицо.

– Извините, а мы с вами раньше не встречались?

Тот рассмеялся:

– А я думал: вспомните вы меня или нет? Я у вас в тресте работать начинал, Евгений Борисович. Пришел инженером после строительного института. Правда, проработал всего год…

Отец удивился, обрадовался:

– Верно, верно, припоминаю! Кто бы мог подумать? Вот уж, действительно, мир тесен…

Константин вежливо улыбнулся, но пускаться в воспоминания не стал. Было видно, что он не собирается терять свое и чужое время.

Он заговорил о проекте и сразу задал очень точный и существенный вопрос, из которого было видно, что он владел информацией, готовился к разговору. Если он этим хотел «разговорить» отца, то попал в точку. Отец стал отвечать, увлекся и пустился подробно излагать свои взгляды на технологию и организацию подобных проектов.

Константин и его бухгалтер слушали внимательно. Бухгалтер держался в тени и не проронил ни слова, а Константин поощрял отца короткими уместными уточняющими вопросами.

Молодые руководители «Градстройинвеста» произвели на Нину хорошее впечатление. Особенно понравился Константин: он был явно умен и интеллигентен, умел быть вежливым без заискивания и соблюдать свое достоинство без хамства.

По своей недавно заведенной привычке, Нина стала оценивать его как мужчину, и оценка оказалась неожиданно высокой. Но этот же женский взгляд позволил ей заметить нечто странное, а именно то, что она, Нина, его совершенно не интересовала. Не было того элементарного, бессознательного интереса, который обязательно должен появиться у мужчины, запертого в тесной кабинке с молодой женщиной.

«Может, они геи? – подумала Нина, глядя на Константина и его коллегу, и сама ответила себе: – Нет, не то».

Нина не считала себя психологом. У нее была развита интуиция, но проявлялась она больше в области финансов, чем в отношениях с людьми. Однако на этот раз Нина вдруг увидела ситуацию как на ладони. Вежливо слушая отцовы пространные рассуждения, подливая ему кофе и задавая уместные вопросы, Константин был очень сосредоточен, напряжен, как шахматист за доской или боксер на ринге. Он вел разведку и готовился нанести удар.

Отец, не замечая этого, продолжал развивать свои мысли. Наблюдая это несоответствие, Нина смутно ощутила опасность, хотя и не понимала, в чем она может заключаться.

Отец наконец спохватился:

– Что это я все болтаю? У вас ведь дело ко мне. Так в чем вопрос? Я весь внимание. Уж не хотите ли вы поучаствовать в этом проекте? – выдал он свою тайную мысль.

Константин и его бухгалтер переглянулись.

– Хотим, Евгений Борисович, – сказал Константин после небольшой паузы. – И в этом, и во всех других ваших проектах.

Отец поперхнулся глотком кофе.

– К-как вы сказали?.. Что вы имеете в виду?

И Константин заговорил, не сводя глаз с отца:

– Евгений Борисович, извините нам эту маленькую мистификацию. Мы просто хотели поближе с вами познакомиться. Понятное желание, если учесть, что нам предстоит сотрудничать. Видите ли, мы хотим приобрести вашу компанию, со всеми ее проектами.

Он говорил спокойно, будто о каком-то простом и естественном деле, понятном обеим сторонам. Отец, чуть не обливший себя кофе, наконец совладал с чашкой, отставил ее и, вытираясь платком, попытался что-то сказать, но Константин ему не дал.

– Вы же знаете, что на вашем рынке идет процесс концентрации, – сказал он и привел в пример несколько поглощений и слияний, которые произошли за последний год.

– Да, но… – пытался вставить отец, однако Константин гнул свое:

– Время мелких независимых компаний проходит. Выгоды от укрупнения очевидны – тут и доступ к финансовым ресурсам, и выигрышные позиции на конкурсах, и оптовые поставки материалов по выгодным ценам… Да вы и сами все это прекрасно понимаете. Влившись в нашу структуру, ваша компания расцветет, проявит свои сильные стороны, сохраняя при этом большую самостоятельность.

Говоря это, он следил за лицом отца, очевидно, прочитывая все, что происходило у того в душе.

– Вероятно, для вас будет важна кадровая сторона дела. Мы готовы сохранить большинство сотрудников – по вашей рекомендации, Евгений Борисович. И, если вы желаете, мы согласны, чтобы вы сами остались директором компании. Конечно, у вас больше не будет абсолютной власти, но в технических вопросах мы будем только рады положиться на ваш опыт. Поверьте, мы высоко ценим вас как специалиста.

Константин сделал паузу, но когда отец открыл было рот, опять перебил его:

– Да, чуть не забыл. «Last but not least», как говорят англичане. Мы не грабители, и отнюдь не собираемся заполучить вашу компанию даром. Вот сколько мы на сегодняшний день готовы заплатить.

С этими словами Константин достал из кармана блокнотик и открыл на странице, где заранее была написана сумма. Он показал ее отцу, но в руки не дал; впрочем, тот и не пытался взять блокнот. Повернувшись к Нине, Константин показал написанное ей. Только теперь Нина поняла, что Константин вовсе не игнорировал ее присутствие. Все, что он говорил отцу, предназначалось и для ее ушей. Видимо, он не очень рассчитывал, что потрясенный Евгений Борисович способен воспринять его доводы, и его устраивало, что на стороне отца есть более спокойный человек, который все правильно услышит и запомнит.

Наконец негодующий, раскрасневшийся отец получил возможность что-то сказать.

– Все это прекрасно, – объявил он, вставая из-за стола. – Но какое это имеет ко мне отношение? Я что – предлагал вам купить мой бизнес? Не предлагал – ни вам и никому другому. Моя компания не продается. Ясно вам это? И прошу вас меня больше не беспокоить!

Последний возглас был совершенно излишним и вышел как-то плохо, визгливо.

Отец двинулся к выходу, Нина следом. Молодые менеджеры «Градстройинвеста» вежливо поднялись со своих стульев. Константин молчал, не пытаясь спорить или удерживать отца. У него был спокойный, удовлетворенный вид человека, выполнившего намеченное дело.

Нина, как и отец, была обескуражена. Но если его потрясло наглое предложение, то ее удивило другое – названная сумма. Она была раза в полтора больше того, чего, по ее оценкам, стоила отцовская компания.

С выставки отец повез ее на своей машине. Был уже темно, короткий зимний день кончился. В ветровое стекло летели редкие снежинки.

Отец бушевал.

– Да как они смели?! Мальчишки! А этот, Константин, – как он мог? Он же работал у меня. Должен был бы знать, что я не такой человек!

«Какой – не такой? Ну, что ты взъелся? – мысленно возразила Нина, наблюдая в окно, как за снежной сеткой проплывают огни рекламы. – Если хочешь знать, Константин вел себя корректно, по-своему даже благородно. Условия он предложил прекрасные, и уж точно не потому, что он лопух. Это ты, дорогой папа, повел себя как мальчишка», – заключила она и сама испугалась: никогда, даже в мыслях, она так не разговаривала с отцом. Но теперь впервые к ее любви к отцу примешивалось раздражение на его непрактичность и нелепые амбиции.

– Ну, что ты молчишь? – спросил отец. – Уж не думаешь ли ты, что мне надо было вот так, с бухты-барахты, продать компанию?

«Да, считаю, нужно продать, это прекрасный случай. Но не «с бухты-барахты», а вступить в переговоры, поторговаться. Если они сразу предложили такие условия, то наверняка могут еще уступить – либо поднять сумму сделки, либо дать дополнительные гарантии твоей самостоятельности на посту директора», – хотела сказать Нина, но вслух произнесла:

– Нет, я задумалась о своем. Извини.

Отец сказал:

– Вот скоро сдадим наш главный проект и окончательно встанем на ноги. Посмотрим тогда!

Речь шла о проекте реконструкции теплотрассы в жилом районе на окраине. Это было любимое детище отца. Вспомнив о проекте, он, как всегда, стал излагать технические подробности, которые Нина слышала уже не раз.

– Сдадим проект, получим куш, и посмотрим тогда, кто кого купит! – хвастливо воскликнул отец.

Нина не могла больше это слушать.

– Останови, – попросила она и наврала, что ей нужно заскочить к подруге, якобы жившей рядом.

– Лидии Григорьевне привет, – бросила она, захлопывая дверцу.

Несколько недель она не общалась с отцом, новостей не слышала, но встреча на выставке не шла у нее из головы. Прокручивая в памяти подробности разговора, она пришла к выводу, что на этом дело не кончилось – будет продолжение.

Продолжение скоро последовало в виде звонка Лидии Григорьевны. Та редко звонила Нине, обеим хватало того редкого общения, когда Нина приезжала к ним с отцом на обед или шла с ними в театр. Звонок означал, что что-то произошло.

– Нина, скажи, ты что-нибудь знаешь? – воскликнула Лидия Григорьевна, едва успев поздороваться.

– О чем? – переспросила Нина.

– О папе. Что у него там опять стряслось? Ходит сам не свой, на меня кидается, ничего не объясняет. Я вся извелась. Умоляю, скажи – ему что, опять бандиты угрожают?

Нина ответила, что про бандитов ничего не слышала, скорее всего, ничего такого нет. Не упоминая про разговор на выставке, она обещала Лидии Григорьевне что-нибудь разузнать, хотя не представляла, как будет это делать.

Помог случай, вернее, календарь. В банк пришел квартальный отчет из отцовской компании. Изучив его и сравнив с предыдущим, она с удивлением обнаружила, что компания сменила поставщика, с которым проработала не один год с выгодой для себя. Кроме того, из списка субподрядчиков исчезло конструкторское бюро, которое отец очень хвалил и на которое рассчитывал. Это было странно, потому что еще недавно – Нина помнила точно, – отец упоминал и поставщика, и бюро в разговоре.

Подумав, Нина пришла к выводу, что объяснение может быть только одно: «мальчишки» из «Градстройинвеста» не собирались отступаться и начали давить на отца, отсекая от него деловых партнеров. Пока ничего ужасного не произошло, и вряд ли отцу лично что-нибудь угрожало – ведь не бандиты же они были, в конце концов, – но Нина почему-то ощутила тоску и безнадежность, которой не было даже во времена Миши Пермяка.

Нужно было что-то делать, но что она могла? Ей было не с кем поговорить об этом – даже Игнатий Савельевич, ее единственный советчик, отсутствовал, лежал в больнице.

Нина пошла к Кириллу и предложила навестить старого сотрудника. Это было тем более уместно, что старик был вдов. «Вот-вот, ты и съезди, – обрадовался Кирилл. – А я не могу, просто никак. Ты же видишь, что у нас тут творится». Творилось в банке то же, что и всегда.

В больнице она застала коллегу за шахматной доской – сидя в халате у окна, выходящего в парк, он решал шахматный этюд. Палата была на двоих, но Игнатий Савельевич был в ней один. Нине он искренне обрадовался.

– Дорогая, какой приятный сюрприз! Дайте, я вас поцелую.

Он чмокнул ее в щеку. От него пахло старостью и лекарствами.

На вопросы о здоровье Игнатий Савельевич только махнул рукой:

– Да все со мной в порядке. Все так, как и должно быть. Без воли Всевышнего даже волос с головы человека не упадет… А вы, Ниночка, верующая?

– Нет, – честно ответила Нина. Она не была противницей религии, но никогда не испытывала в ней потребности.

– Я раньше тоже был неверующим, – сказал Игнатий Савельевич. – А с годами кое-что уразумел… Впрочем, вам это ни к чему, вы еще такая молоденькая. Расскажите-ка лучше – как там поживает наше гнездо финансового разврата?

Нина рассказала ему новости. Потом они пили чай, тайком заваренный с помощью запретного кипятильника, и даже сыграли партию в шахматы. Садясь играть, Нина думала, как бы поддаться, но поддаваться не пришлось: Игнатий Савельевич разбил ее в пух и прах.

Пришла пора прощаться. Нина так и не смогла заговорить о том, что ее волновало, – в обстановке больницы это показалось ей невозможным. Но когда она поднялась, Игнатий Савельевич удержал ее за руку и заставил опять сесть.

– Нина, я, конечно, старик и многого не понимаю, но все-таки не считайте меня идиотом. Вы ведь пришли, чтобы о чем-то со мной потолковать? Так выкладывайте.

Нина покраснела.

– Да нет, я просто…

– Давайте, дорогая, не тяните. Мне через двадцать минут на процедуры идти.

И Нина, решившись, рассказала ему о делах отца – коротко, самое главное.

– Так вот чью компанию вы тогда спасали от банкротства? – сообразил Игнатий Савельевич. – Да, повезло вашему батюшке с дочкой…

Нина знала, что у Игнатия Савельевича был сын, но, старик как-то обмолвился, что они давно не ладили и почти не виделись.

– Игнатий Савельевич, скажите, как можно отвязаться от этого «Градстройинвеста»?

Игнатий Савельевич покачал головой:

– Скорее всего, никак. – Заметив удрученный вид Нины, он погладил ее по руке, но обнадеживать не стал. – Насколько я знаю стиль «Градбанка», они всегда получают то, на что нацелились.

Он обещал разведать, как обстоит дело.

– Конечно, я сейчас не при делах, но телефон есть, связи еще не все растерял, так что узнаю, что смогу… А вам, дорогая, огромное спасибо за то, что навестили болящего. Ну-ка, подставляйте вашу прелестную щечку.

И он опять ее чмокнул.

Через неделю Игнатий Савельевич позвонил Нине и пригласил заехать к нему – но уже домой. Из больницы его выписали.

– Только вы извините, дорогая, в свое жилище я вас не приглашаю – уж слишком все тут запустил, неловко. Если вы не против, давайте с вами прогуляемся.

Они условились встретиться во дворе его дома. Когда Нина приехала, финансист ждал ее на лавочке – в шубе и валенках. Дом был из желто-розового кирпича, стоял в тихом переулке в центральной части города. Четверть века назад, когда Игнатий Савельевич был в силе, в таких домах получала квартиры высшая бюрократия.

Погода была тихая, немного ниже нуля, падал ласковый снежок.

– А, вот и вы! – воскликнул Игнатий Савельевич. – Очень рад. Я, хитрый старик, опять буду вас эксплуатировать. Дайте мне вашу руку, я обопрусь, и мы будем гулять. Один-то я не выхожу, боюсь упасть. Вы не представляете, как много стариков зимой падает на улице, с самыми неприятными последствиями. В одном моем подъезде таких двое. Это все город – асфальт, гололед… А вот, помню, в нашей деревне – я ведь деревенский, деточка, – зимой сугробы под крышу наметало – падай, сколько хочешь…

Они пересекли улицу и вышли на замерзший пруд, вокруг которого гуляли редкие мамы с колясками.

Нина с нетерпением ждала новостей, но Игнатий Савельевич сначала попросил, чтобы она еще раз рассказала ему о своей проблеме. Нина не хотела вдаваться в подробности, но неожиданно для себя выложила ему все – и про Симоняна, и про Мишу Пермяка, и про долги отцовской компании.

Игнатий Савельевич слушал внимательно.

– Да, досталось вам, – сказал он, когда она выговорилась. – Черт-те чем приходится заниматься молодым девушкам. Эх, времечко… А вы молодец, Нина. – Он посмотрел на нее с уважением. – Ну, а теперь слушайте меня.

И он стал рассказывать.

Нина немало услышала о «Градстройинвесте». Оказалось, что всем руководил Константин, а директор являлся фигурой номинальной, представлял правление «Градбанка». За последний год «Градстройинвест» уже приобрел несколько компаний, схожих с компанией отца. Во всех случаях условия были щедрыми, и, что бывает редко, выполнялись до буквы. Таким образом, в платежеспособности и порядочности этих людей можно было не сомневаться.

– Однако дело тут не в ребятах из «Градстройинвеста», – сказал Игнатий Савельевич. – От них можно было бы отбиться, но за ними стоит «Градбанк» и его директор Самсонов.

– Он такой страшный, этот Самсонов? – спросила Нина.

– Для тех, кто оказывается у него на пути, – страшный, – серьезно сказал Игнатий Савельевич. – Он ломал через колено и гораздо более крупные компании.

– Но причем тут мой отец? Что он ему сделал? – воскликнула Нина.

– «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Вся вина вашего батюшки в том, Нина, что он вырастил хорошую инженерно-строительную компанию, которую заметили и решили прибрать к рукам большие люди.

По сведениям Игнатия Савельевича, руководство «Градбанка» поставило целью завладеть, через свои структуры, двадцатью пятью процентами всего коммунального и строительного бизнеса города. Для чего это было нужно, никто в точности не знал.

– Возможно, потом этот консолидированный кусок продадут с прибылью или обменяют на что-нибудь по-настоящему крупное, – высказал предположение Игнатий Савельевич.

Программа эта быстро проводилась в жизнь, но Самсонов был недоволен, торопил.

– Месяц назад он проводил совещание по этому вопросу с директорами дочерних компаний. Говорят, орал там на этих директоров так, что стекла дрожали. Кстати, не исключено, что и компанию вашего отца там упоминали. Его фамилия Шувалов?

– Нет… Его фамилия Кисель, – поколебавшись, назвала Нина.

– Ну, верно! – воскликнул Игнатий Савельевич. – Вы уж извините, Нина, вам будет неприятно это слышать, но вы должны это знать.

Со слов какого-то своего информатора он рассказал об эпизоде на совещании. В самый разгар разноса, который учинил Самсонов, ему на глаза попалась папка с делом отцовской компании. «Кисель… Что за «кисель»?» – спросил Самсонов. Ему объяснили, что это фамилия владельца. «Отлично! Мне это нравится, – воскликнул Самсонов. – Очень символично. Вся эта мелкота, – он хлопнул рукой по стопке таких же папок, – это кисель, который мы должны съесть. И очень быстро. Если не будем шевелиться, то сами станем киселем для других едоков. Это всем понятно?» Директора молчали, они понимали свое: если они не ускорят намеченные приобретения, Самсонов превратит в кисель их самих.

– Так что, Нина, вы сами понимаете: для вашего отца вариантов нет, от него не отстанут. Нужно продаваться, и как можно скорее.

– Он на это не пойдет, – пробормотала удрученная Нина.

– Да, дела… Вам не позавидуешь, – сказал Игнатий Савельевич сочувственно. – Может быть, вы хотите, чтобы я с ним поговорил? Организуйте нам встречу, я постараюсь его убедить.

Нина махнула рукой:

– Спасибо, Игнатий Савельевич, но это бесполезно. Никто его не убедит, он только разозлится, нагрубит вам, и все.

– М-да… Ну, что же, желаю вам, чтобы все у вас как-нибудь устроилось. Если я чем-нибудь смогу помочь, звоните. И вообще, держите меня в курсе. А теперь, дорогая, проводите меня до подъезда, я что-то устал.

Нина проводила его и стала прощаться.

– Не стоит, – пресек ее благодарности Игнатий Савельевич, а помолчав, сказал неожиданно: – Смотрю я на вас, Ниночка, и вижу свою жену-покойницу. Мы поженились, когда оба институт заканчивали. Тут распределение, и мне выпадает Караганда. Ох, как она взялась за дело – все пустила в ход, горы свернула, чтобы меня оставили в столице, и добилась-таки своего. Настырная была, вроде вас… Верите ли, я все помню будто вчера это было. Как жизнь пролетела, не заметил…

Он махнул рукой и скрылся в подъезде.

Только потом Нине пришло в голову, что старику, возможно, нужно было сходить в магазин или заплатить за квартиру. Поглощенная своими мыслями, она не предложила ему помощи. Больше она Игнатия Савельевича не видела и, кроме еще одного короткого телефонного разговора, с ним не общалась. В банк он не вернулся, а спустя несколько месяцев, когда она уже сама работала в другом месте, он скончался. Нине никто не сообщил, так что на его похоронах она не присутствовала.

Поговорить с отцом ей удалось на Новый год, который они отмечали у него дома. Праздничный стол ломился от блюд, приготовленных умелыми руками Лидии Григорьевны, но Нина и отец пировали неохотно. Разговор поддерживать тоже пришлось в основном Лидии Григорьевне – благо, она могла без конца говорить о театральных новостях.

Потом отец проводил Нину до метро. Новый год уже наступил, во дворе десятками запускали петарды, ночное небо полыхало огнями. От грохота петард Нина оглохла и не сразу поняла, о чем говорил отец.

А говорил он о том, что его деловые партнеры один за другим порывали с его компанией. Уже три заказчика – хорошо, что из числа некрупных, – отказались от своих заказов. Причины выдвигались несерьезные, явно фальшивые. Отец убеждал их, ругался, угрожал судом. Те отмалчивались, говорили что-то бессмысленное, потом стали вовсе избегать его, отключали телефоны. Отец пытался было в самом деле подать в суд, стребовать неустойку, но оказалось, что, будучи кругом неправыми по сути, эти заказчики-отступники были правы формально. В каждом случае для отказа нашлась юридическая зацепка. По тому, как эти зацепки были сформулированы, было видно, что заказчиков консультировали хорошие юристы, а, скорее, – один и тот же хороший юрист.