Камень заклятия

Хоть Нина и обозвала меня садистом, но жить со мной продолжала. Папа сказал – у творческих людей бывают срывы, но я вскоре образумлюсь и ей не зазорно побыть это время рядом со мной и помочь преодолеть кризис.

Нина была замечательная девчонка, понимала юмор, разбиралась в литературе, порой высказывала очень интересные, неожиданные мысли, но чаще цитировала папу. Легка была на подъем, умела готовить. И, несмотря на хрупкость, обладала твердым характером. Мы были почти счастливы, радоваться жизни ей мешала моя работа, Нина стеснялась говорить подругам, что я охранник.

Не знаю почему, но я не сказал ей, что в скором времени буду работать в детском журнале. Когда я еще трудился в газете, то заметил, как Клепиков нет-нет да принесет Верочке, что сидит в приемной, детскую книжку для ее сына Паши. Паша завзятый книгочей, хотя ему всего восемь лет. Я посоветовал Клепикову не тянуть, пока его библиотека перекочует к Верочке, а сделать ей предложение прямо сейчас. И парнишка обязательно полюбит его как обладателя чудесных книг. Но Клепиков не послушался совета и в очередной раз принес «Фантазеры» Николая Носова. Я увидел книгу на столе у Верочки и прямо в приемной прочитал от корки до корки. Сразу вспомнилось детство, истории, которые в то время произошли, и вечером я написал детский рассказ, потом еще и еще. И решился показать их Клепикову. Тот похвалил и предложил отнести в детский журнал, где они и были напечатаны. Я в то время уже работал охранником. И вот буквально месяц назад мне в журнале предложили место зав. прозой. Я согласился и в ресторане дорабатывал последние дни. Скажи я Нине, и мы бы не расстались. Но я промолчал. Тем временем Е.Б. подыскал мне место в пресс-центре главы региона. Я отказался. Отказ привел Е.Б. в негодование, и он на семейном совете вынес резолюцию – я бесперспективный, так как у меня совершенно отсутствует честолюбие. И судьба нашего с Ниной гражданского брака была решена.

Странно, все последние дни я не находил места из-за ее ухода, а сегодня удивительно спокоен. Это спокойствие меня напугало. Неужели я такой бесчувственный? И я посидел еще с полчаса, ожидая возвращения грусти (иногда хочется почувствовать себя покинутым и одиноким), но, видимо, печаль покинула квартиру вместе с Ниниными вещами. И я поехал к Ольге.

И у нее под самое утро снова приснился красноармеец Сизов, почему-то я точно знал – это он. Все в той же застиранной одежде и сапогах он стоял посреди Жердяевки и что-то пытался мне сказать. Но, видимо, понял, что я не слышу, и показал в сторону зарослей кустарника и лебеды. Я пристально всмотрелся и… оказался рядом с Сизовым, чему он не удивился. Мы подошли поближе к зарослям, и я увидел полуобвалившийся провал и верхнюю полусгнившую ступеньку ведущей туда лестницы. Я испытывал дикий ужас. Поднял ногу, чтобы наступить на ступеньку… и с испугу проснулся.

Ольга выпила кружечку кофе и умчалась на работу, а я неторопливо жевал тосты с сыром и думал о красноармейце Сизове. Что он хочет? Предупредить? О чем? Надо сегодня лечь пораньше, чтоб подольше пообщаться с Сизовым, но сделать это я смогу только в своей квартире, куда мне пора уматывать. Мужчина по вызову должен знать свое место. Скажи Ольга, оставайся, живи со мной, я бы остался. Наверное, я все-таки люблю ее. Но тогда как назвать чувство, которое я испытываю к Нине? И вернись она, кого бы я выбрал, с кем остался? Что ни говори, а в многоженстве есть своя мудрость.

После завтрака сходил в ресторан, получил расчет и премиальные. Не понял, за что, но спрашивать не стал.

Дома я первым делом начал печатать список нужных продуктов и вещей. Нужных для чего? Для чего меня посылают одного в Жердяевку, если там будет полно бандитов? Какую роль я там должен сыграть? Я зачеркнул слово «нужных», просто список продуктов и вещей. На первое место поставил хлеб – он всему голова. Тушенка, корейская лапша, водка, рис и гречка в пакетиках, соль, сахар, заварка, кофе, возьму и сухари, мама насушила целый мешочек, она никогда не выбрасывает хлеб, картошка. Ложка, вилка, котелок, кружка, термос. Вроде все, что связано с питанием, я упомянул. Теперь вещи. Палатка, топор, ножовка, резиновые сапоги, плащ-дождевик, спальник, полотенце, камуфляжная форма, берцы. Поеду в кроссовках и джинсах.

После того как список был готов, я завалился спать. Спал до трех дня, но Сизов так и не появился.

Ужасно хотелось есть, заглянул в холодильник – хоть шаром покати. Пришлось тащиться в магазин, купил пельмени, заодно кое-что из списка. Не забыл и пару бутылок пива.

Мне очень хотелось вернуться к Ольге, и я нашел тысячу причин для этого, но не сдвинулся с места. И, пожалуй, правильно сделал, в восемь вечера, только начались «Вести», ко мне нагрянул нежданный гость – Валера Балаев. Мы с ним учились в одном классе в Жердяевке. В школе мы дружили, но после переезда в город наши пути разошлись, встречаясь, мы обычно подолгу говорили, но на этом наши отношения и заканчивались. И его приход меня сначала удивил. Но когда он спросил, нет ли у меня фотографии Жердяевки: «жене показать, ей интересно, где я жил», я все понял. Валера – проводник. Это его Сергеев подсунул обладателям оригинала.

У меня такой фотографии не имелось, но в моих интересах было не торчать долго в тайге, одно воспоминание о комарах и мошке, что тучами висели в тех местах, заставляло тело чесаться. И чтоб банда Кукарева быстрей нашла места, где стояли дома Балаевых, я предложил Валере сходить к Ларисе, тоже нашей однокласснице, она жила неподалеку с мужем и трехлетним сыном. У нее было несколько фотографий Жердяевки, я давно собирался сделать с них ксерокопию, но все руки не доходили.

Наш приход Ларису обрадовал:

– Ой, мальчики! Какие вы молодцы! Проходите. А я сижу одна, Миша повез Витю к бабушке в деревню, мы собираемся в Грецию махнуть. Ну еще куда-нибудь заглянем.

Лариса говорила так обыденно, словно собиралась из Жердяевки в райцентр. И это понятно, муж Михаил – он старше ее на десять лет – успешный предприниматель, как раньше говорили, лесопромышленник.

– Что будете, вино, водку, виски, текилу? У Миши богатый ассортимент. Сам пьет мало, для гостей держит.

Мы выбрали текилу. Хорошее пойло. Разговор за столом шел, конечно, о Жердяевке, об односельчанах – кто, где. Что ни говори, а место, где родился и прожил детство, на всю жизнь остается самым дорогим.

Когда перешли к кофе, Валера спросил про фотографию и уединился на диване с альбомом. Мы с Ларисой остались сидеть за столом.

– Как твои дела, Андрюша? – Лариса положила ладонь на мою руку.

– По-прежнему растет, – не задержался я с ответом.

Лариса отдернула руку, слегка покраснела и, легонько стукнув меня кулачком в плечо, прошептала:

– Какой же ты бессовестный, – и отвернулась, чтоб я не заметил, как она улыбается.

Мы закончили тогда четвертый класс и осенью должны были ехать учиться в соседнее село и жить там в интернате. У нас в деревне была четырехлетка. А пока мы наслаждались коротким сибирским летом, проводя большую часть времени на берегу Лены. Но однажды, хоть и стояла жара, мы не пошли купаться, Валерка тайно утащил у брата журнал – одни цветные картинки и люди только голые. Собравшись дома у Ларисы, мы начали смотреть. Поглядели, и Валерка побежал домой положить на место журнал, пока брат не заметил пропажу. Мы остались с Ларисой вдвоем, слегка смущенные увиденным. Но все же я задал интересующий вопрос:

– У тебя там так же, как у теток?

– Нет, – не глядя на меня и краснея, ответила Лариса.

– А ты не могла бы показать?.. – задохнулся я от своих слов.

– Я что, дура?

– Если покажешь, я тебя в интернате всегда буду защищать, – привел я веский аргумент, в классе я был сильнее всех. – Если хочешь, я тоже покажу.

– Ладно, – и Лариса сбросила трусики…

Я подождал, пока она наденет трусики, и приспустил штаны, внимательно следя за реакцией Ларисы:

– Посмотрела?

– Посмотрела.

Но одного разглядывания мне показалось мало, и я предложил:

– Давай ты потрогай, потом я у тебя потрогаю.

– Я что, дура? – обиделась Лариса.

Тогда я сказал, что потрогаю у Верки Калашниковой и вообще дружить буду только с ней. И Вера и Лариса были самыми красивыми девчонками в школе и вечно ссорились, называя друг друга воображалой. И Лариса не могла допустить, чтоб я подружился с Верой. Она несмело приблизилась, осторожно взяла пипиську в руку, подержала и удивленно воскликнула:

– Растет!..

Я это почувствовал и сам. Тут в сенях раздались шаги, и я едва успел застегнуть штаны и сесть за стол. Пришел отец Ларисы.

Не знаю, куда бы нас привел такой интерес к гениталиям, если бы Лариса тем же летом не уехала в город. Прощаясь, Лариса плакала. Я обещал, что обязательно найду ее.

Две зимы я прожил в интернате, а потом наша семья перебралась в соседнюю деревню, где и поныне живет сестра. Я не забывал Ларису и, может, поэтому закончил десятилетку девственником. Было это уже в городе, но Ларису я там не встретил, их семья уехала на Украину к родне (после разделения Союза они вернутся), и никто не знал ее адреса. С Ларисой мы неожиданно столкнулись на улице, она уже была замужем. И что я почувствовал, когда она сказала, что ждала меня…

И сейчас она крепко сжала мою руку и шепнула:

– Хоть между нами ничего такого не было, я считаю тебя своим первым мужчиной. Так мне легче жить.

В ответ я поцеловал ей руку и прижал к щеке:

– Ты тоже моя первая любимая женщина, – и это была правда.

Наш разговор прервал Валера, он нашел нужную фотографию, но подзабыл, где чей дом стоит. Я попросил листок бумаги, ручку и набросал план Жердяевки, я был в ней перед самым ее исчезновением – ездили с мамой на могилу бабушки с дедушкой, и мама, ударившись в воспоминания, рассказала мне почти о каждом доме, каждой семье.

Уже во дворе я предложил Валере встретиться снова, поговорить. Таким способом я попытался узнать время отправления банды в Жердяевку и, кажется, достиг результата: Валера сожалеюще раскинул руки и огорченно произнес:

– В ближайшее время не смогу, в субботу уезжаю в командировку. Вернусь, созвонимся.

В субботу… А сегодня вторник, что-то господа бандиты не торопятся завладеть золотом. Странно это, странно.

Как и собирался, спать лег пораньше, но долго не мог уснуть, думал о Ларисе, Ольге и Нине – бермудский треугольник, из которого не вырваться без потерь.

А красноармеец Сизов так и не появился, может, он приходил на квартиру к Ольге и, наверное, удивился, не застав меня там. А удивилась ли Ольга моему уходу? Или приняла это как должное?

Я не спеша почистил зубы и собирался выпить кофе, но помешал телефон. Звонил Сергеев, назначил встречу, снова у фонтана.

Встретиться должны были через полчаса и я решил позавтракать в кафе, что примыкало к площади, и заодно проследить, один приходит Сергеев или кто-то подстраховывает его.

Я успел проглотить дрянные сосиски и допивал паршивый, пахнущий портянками кофе, когда показался Сергеев, в тех же вельветовых брюках, лишь футболку заменила рубашка в клеточку. Он шел не спеша, похлопывая свернутой в трубочку газетой по ноге, видимо, без газеты он чувствовал себя скованно. Я уже встал из-за стола, как заметил слежку… За Сергеевым явно следили двое парней в спортивных брюках и футболках. Я бы не обратил на них внимания, если бы Сергеев не остановился и, зажав газету под мышкой, не присел, завязывая шнурок. Его преследователи были неопытные, они растерянно топтались на месте, пока Сергеев не тронулся дальше. Тут и они двинулись вперед, но Сергеев снова остановился и оглянулся, провожая взглядом девчушку лет пяти в розовом платьице, катившую на роликах. И опять парни растерянно затоптались, уставившись в голубое небо. Проходивший мимо старик остановился с ними рядом и тоже задрал голову. Сергеев дошел до скамьи, уселся и развернул газету.

Я вышел из кафе и направился к фонтану. Остановившись неподалеку от Сергеева, я подождал, вдруг он подаст предупреждающий знак, ведь не заметить слежку он не мог. Но Сергеев глянул на меня спокойным равнодушным взглядом. Я поздоровался и сел рядом.

– Читали? – Сергеев похлопывал по газете тыльной стороной ладони. – Не осталось в нашей истории ни одного заметного события, ни одного из великих людей, которых господа демократы не тронули бы. Всех обосрали. Хамье! Итак, Кукарев выезжает в субботу. Проводника вы, скорей всего, знаете, ваш ровесник, Валерий Балаев…

– Вчера я нарисовал ему план Жердяевки. Вы заметили за собой слежку?

– С утра ходят. Головорезы Кукарева. Произошла утечка, он знает про копию, предложил объединить усилия по раскопке, но на всякий случай следят. Почему за мной? Думаю, «крот» доложил Кукареву, что именно я отвечаю за доставку сундука господину Х-ву. Теперь они последуют за вами, Кукареву нужен не я, а тот, с кем я связан. То есть вы. Оторветесь от них без труда, главное – сделайте вид, что не замечаете слежки. Шли спокойно и вдруг испарились. Но будьте осторожны, как бы не затащили в машину. Перейдем к делу, винтовку принесут на дом в пять тридцать, конец рабочего дня, никто внимания не обратит.

– Можно вопрос? Почему в субботу, а не раньше?

– В четверг Кукарев справляет пятидесятилетие. Вы знаете его в лицо? Нет? Тогда внимательно посмотрите, – Сергеев протянул фотографию.

Ничего бандитского, обычное лицо служащего, с таким лицом сидеть в тихой конторе, говорить о футболе, женщинах, погоде и пить растворимый кофе. Смущала лишь его шея – шея борца, о чем я и сказал.

– Угадали, он мастер спорта по самбо и имеет высшее экономическое образование. Несудим, – Сергеев забрал фотографию. – Хорошо запомнили? Они арендовали «Зарю» и в понедельник будут на месте. Ваша задача несколько облегчается. Будете следить за раскопками, ничем не выдавая своего присутствия. Когда сундук будет извлечен и Кукарев его откроет, в эту минуту вы должны его убрать. Но ни в коем случае не раньше. Это очень важно. Потом действуйте по обстановке. Не забывайте, ваша свобода прямиком зависит от нашей удачи. Винтовку постоянно носите с собой, Кукарев очень осторожный и может прочесать близлежащий лес. Поэтому и лагерь разбейте подальше. Только не вздумайте нас одурачить, за это поплатятся и ваша девушка, и ваши родные. Кстати, заезжать к ним не следует. Ну что ж, задачи ясны, цели определены. До встречи, – Сергеев развернул газету и углубился в чтение.

Я буркнул: «До свидания!» – и двинулся к автобусной остановке, один из парней последовал за мной. В автобусе я его хорошо рассмотрел, первым делом в глаза бросался его нос, про такой говорят – рубильник, все остальное лицо как бы подчинялось ему, ссуживаясь и вытягиваясь, словно старалось стать не основанием носа, а продолжением. Я вышел возле почты, месяц назад в ней делали ремонт и со двора был ход, этим я и решил воспользоваться, благо, носатый за мной не последовал. В окно я видел, как он с кем-то переговаривался по телефону. Под возмущенные крики почтовиков я пересек помещение и выскочил во двор, потом попетлял между гаражами и оказался возле своего подъезда.

Теперь можно было обдумать, каким транспортом мне добираться до Жердяевки. Ближайший аэродром от нее в стапятидесяти километрах, оттуда можно добраться на «Заре», но нет гарантии, что не встречу знакомых, ехать придется как раз мимо деревни Красное, где живут сестра и мама. Им обязательно доложат, что видели меня, и Николай тотчас примчится проверить, чем я занимаюсь в Жердяевке. По этой же причине отпадал и пассажирский пароход. Сергеев предупредил – в Красном не светиться, это понятно и козе.

Но выход был, в речном порту диспетчером работал мамин брат, раньше он ходил капитаном, но потом повредил руку и сошел на берег. После школы я одну навигацию проработал у него матросом. Может, он пристроит меня на теплоход, идущий в сторону Жердяевки? И я поехал к дяде.

Мне повезло, в порту под разгрузкой стоял теплоход «Можайск», через день намечался отход. Договорились с капитаном насчет питания и отдельной каюты.

Время было обеденное, и мы зашли с дядей в привокзальное кафе, взяли котлеты с макаронами и пива. Естественно, его интересовало, куда я направляюсь и почему не на пассажирском. Пришлось соврать, еду, мол, к сестре, а по пути хочу написать репортаж о жизни речников, чтоб зря не тратить отпускное время. Про Жердяевку я сказать не мог, Кукарев арендовал «Зарю» в порту, и дядя мог нечаянно проговориться.

Попрощавшись с дядей, я прошелся по магазинам, купил все необходимое (список у меня был с собой), кроме водки и пива.

Теперь, когда с транспортом было улажено, надлежало решить самое трудное – говорить или не говорить Ольге, что из-за меня ей угрожает опасность. Сказать – надолго испортить ей настроение, к тому же сундука может не оказаться вообще. Конечно, лучше было бы перестраховаться, взять ей отпуск и на время уехать. Сказать или не сказать, я думал об этом до самого вечера.

В пять тридцать в дверь позвонили и сказали – от Сергеева. Мужчина в темных очках передал мне продолговатую картонную коробку, перевязанную алой лентой, и тут же ушел. В коробке оказался футляр, в нем винтовка с оптическим прицелом. Последние сомнения отпали – я одна из фигур в игре и на карту поставлена жизнь матери, сестры и Ольги. Единственная надежда, что они не найдут сундук и игра не состоится. Но Ольгу все же нужно предупредить, я не могу оставить ее в неведении.

Я купил бордовых роз, вина и направился к Ольге. Я впервые шел к ней без приглашения и очень волновался. В первые месяцы нашего знакомства я был уверен – у нее нет другого мужчины, конечно, легкие сомнения были. Но за год многое изменилось, не застану ли я у нее другого мужчину по вызову? И вообще, как она отреагирует на мой приход, удивится, обрадуется?

Ольга не сразу открыла дверь, после того как я назвал себя, а когда все же отворила, была спокойно-равнодушной:

– Вчера ты ушел, не позвонив, ради того, чтобы сегодня так же внезапно появиться? Но, увы, ты мне пока не нужен, может быть, через месяц. Жди – позвоню.

Казалось бы, после такого оскорбления я должен был тут же уйти. Но… я был рад такому приему, Ольга явно обиделась на то, что я вчера ушел. Обиделась! Значит, ей очень хотелось, чтоб я остался.

– Меня не будет, уезжаю.

– Счастливого пути! – у нее на лице не дрогнул ни один мускул, глаза по-прежнему смотрели равнодушно.

– Меня вынуждают уехать. Отъезд некоторым образом касается и тебя… Сам того не желая, я втянул тебя в ужасную историю и хотел бы объясниться. Поверь, это очень важно.

Ольга молча отступила внутрь коридора, а затем удалилась в комнату. Я разулся и только тут заметил, что один носок рваный, у нас в родове у всех большой палец на ноге задирается вверх и протирает не только носки, но и туфли. Шлепанцев видно не было, и пришлось идти в дырявом носке.

Ольга стояла возле овального стола, касаясь рукой столешницы, бриджи и футболка, обтягивающие ее фигуру, словно слились с телом, которое я так любил. Я поставил на стол вино, положил цветы и сел на диван. Ольга, не отрывая руку от стола, медленно обошла его кругом:

– Надеюсь, ты не придумал затею с отъездом как предлог для встречи.

– Увы, – я рассказал ей о звонке Сергеева, о встрече с ним, его предложении и угрозах. – Послезавтра рано утром уезжаю.

– Но почему я? – Ольга взяла розы, поднесла к лицу, вдыхая аромат. – Почему не твоя жена или та, с которой ты спишь? Почему угрожают мне?

– Потому что жены у меня нет, а девушка, с которой я сплю, – это ты.

– Я? Разве у тебя никого нет?

– Есть. Красивая девушка Ольга.

– Тогда почему ты вчера ушел? И даже не предупредил, не позвонил.

– Я не хотел дожидаться того часа, дня, когда ты укажешь на дверь. Потому что после этого я больше не смогу к тебе прийти.

– А раньше мог?

– Раньше я думал, раз тебе хочется, пусть будет по-твоему. Но это слишком затянулось, и я не хочу больше быть приходящим.

Ольга растерянно спросила:

– Ультиматум?

– Признание.

После недолгого молчания, его хватило как раз для того, чтобы Ольга подошла ко мне, она сказала:

– Тогда признаюсь и я. Мне приятно, что я подвергаюсь опасности по причине… что я твоя женщина. Наверное, я дура, но я даже рада этому…

Я начал было приподниматься с дивана – мне хотелось обнять Ольгу, но она толкнула меня на место и села мне на колени. Я попытался ее поцеловать, но Ольга прикрыла мне рот ладонью.

– Подожди. Когда год назад ты сказал, что не сможешь больше приходить, так как не желаешь обманывать свою подружку, я готова была убить, но не тебя, а себя. Ведь сколько раз я собиралась сказать, чтоб ты не уходил, а оставался со мной, сколько хочешь, и приходил сам, а не по вызову. Но ты ни разу не попытался остаться подольше и я… я не хотела быть назойливой, не хотела навязываться.

Я поинтересовался, где шлепанцы. Ольга поначалу сделала вид, будто ищет, а потом призналась, что вчера вечером выкинула их, заодно и зубную щетку. И разозлилась окончательно, когда поняла, что больше выкидывать нечего.

– Понимаешь, только шлепанцы и щетка, я ревела от того, что нет даже твоей рубашки, майки, фотографии, чтоб было что выкидывать и рвать. Это так обидно и можно сойти с ума, если в доме нет следов присутствия любимого мужчины. Я поняла, нельзя жить, стараясь втиснуть себя в придуманные самой же рамки.

Ольга принесла вазу с водой, опустила туда розы:

– Твой второй букет.

– Ты звала всегда вечером, и я сразу мчался к тебе.

– Не оправдывайся, я не укоряю, – она прошла на кухню, через мгновение выглянув оттуда. – Есть сильно хочешь?

– Не очень.

– Тогда подам к вину сыр, я тоже не голодна.

Она принесла на тарелочке нарезанный тонкими ломтиками сыр, фужеры, открывашку. Я вынул пробку:

– Подождем, пусть испарится сивушный запах.

– Хорошо. А твоя девушка, ты ее разлюбил? Если не хочешь, не отвечай.

– Ее отец назвал меня бесперспективным, и она ушла. Я ее понимаю, честное слово, одно дело журналист, другое – охранник. Я не пытался ее удерживать, это ее жизнь. Зачем мне вмешиваться? Хотя иногда думаю, что поступил не совсем честно.

– Она красивая?

– Очень. Ты ее видела на дне рождения, такая хрупкая, нежная и застенчивая. Жалко, что не хочет освободиться от влияния отца.

– Кстати, о журналистике. Я читала твои статьи. Все. Отличная подача материала и слог хороший.

– Спасибо! – мне и в самом деле была приятна ее похвала.

– Почему ты ушел из журналистики?

Я точно знал почему, но объяснить это было трудно, во всяком случае Нина меня не поняла.

– В селе Красном, где живут мама и сестра, есть известная сплетница Кузьмичиха. Так вот, она просто изводилась, если кто-то другой вперед ее узнавал какую-либо новость и рассказывал другим. Она ненавидела этого человека, завидовала ему. На Кузьмичиху в такие минуты даже наваливалась слабость, и она едва передвигала ноги. Но зато как она преображалась, когда могла сообщить односельчанам какую-нибудь скандальную новость и хоть немного побыть в центре внимания.

Ради новостей она с утра бродила по деревне, к одним зайдет, к другим, но если говорили о делах серьезных, сразу уходила. Ей нужны были драки – да чтоб до ножей, до крови, семейные скандалы, измены, пожары, да чтоб кто-нибудь заживо сгорел. Старуха она добрая, а вот новости любила прегадкие. Газета в наше время – это Кузьмичиха, но если старуха сама бегала вынюхивала новости, то у газеты много журналистов – кузьмичихиных детей. Люди они добрые, умные, но жизнь заставляет писать не то, что душа требует, а что надобно хозяину, потому как свободная пресса – блеф. Да и вообще, газета потеряла то значение, которое имела, вот я и ушел. Это была, пожалуй, главная причина моего ухода. Сидишь ночами, пишешь, переживаешь, а люди прочитали и тут же забыли. Пережевали, сглотнули и тут же начали жевать другое…

– И зря. Охранником может работать каждый здоровый мужик, а журналистом – единицы, – Ольга взяла мою руку, приложила ладонь к своей щеке. – Независимо от того, как будут развиваться наши отношения, я рада, что мы вместе.

– Я тоже. Скажи, как ты оказалась у ресторана?

– Это мистическая история, – Ольга, не отпуская мою руку, положила ее на колени. – Я обычно раньше одиннадцати не ложусь, но если даже лягу – не усну. А тут сидела на диване, смотрела телевизор и задремала. И снится мне солдат, я его так четко увидела, вот как тебя сейчас. Честно сказать, до сих пор не знаю, спала я или мне привиделось наяву. А солдат говорит: «Ольга, иди помоги своему мужику. Иди быстрей, а то потеряешь его». Сразу подумала о тебе, больше мне помогать некому, да и терять. Что работаешь охранником, мне Вера сказала. Только подъехала к ресторану, ты бьешь Х-ва и шофер вызывает милицию.

Меня от Ольгиного рассказа аж в жар бросило. Неужели ей приснился Сизов?

– Солдат не в выцветшей гимнастерке был, и фуражка выцветшая?