Камень заклятия

Я свернул газету с листком в трубочку и подал мужчине:

– Вы думаете, что клад в доме, где я жил? Но Балаевых было полдеревни. Так, – я начал считать, загибая пальцы, – пять семей, пять домов.

– Мы в курсе. Будь одна семья, не было бы и проблемы. И мы не говорили бы с вами сейчас, скорей всего, вы лежали бы в больнице с отбитыми внутренностями. Но вам повезло. Я здесь, чтобы сделать вам предложение. Вы поможете нам добыть сундук, причем действовать будете один. И как только сундук попадет к нам, вы свободны, избегнете уголовной ответственности, а вашей подружке Ольге не будет угрожать опасность…

– Но это уже слишком! – возмутился я, мне хотелось, не вставая, двинуть ему ногой в зубы. – Она-то причем?

– Больше того, ее экономические знания могут быть востребованы на более высоком уровне. К тому же, – бесстрастным голосом продолжал он, – после того, что вы сейчас узнали, у вас просто нет заднего хода. Только вперед.

– А почему вы сами не хотите выкопать сундук, я бы был проводником?

– Большая скученность людей может привести к противостоянию, а нам бы этого не хотелось. Дело в том, что у нас всего лишь копия.

– Кто же обладатель оригинала?

– Одна известная своей численностью и жестокостью ОПГ. Слышали о Кукареве?

– Кто о нем не слышал? Человек, которого боится прокуратура и милиция. И вы посылаете меня против его людей?

– И один в поле – в данном случае в тайге – воин.

– А вдруг я половину утаю?

– Исключено. Полупанов, автор этих записей, подробно перечислил содержимое сундука. Буквально все. Но к делу. Кукарев уже начал поиски проводника, естественно, им будет кто-то из ваших земляков.

– Они могут прийти ко мне.

– Нет. Мы им укажем других людей. Да, мы. Пусть они побыстрей найдут сундук. Задержка этого дела связывает руки и мешает видеть ясную перспективу.

– А почему вы уверены, что сундук еще там? Ведь, кроме Сизова, у Полупанова, наверное, были и другие попутчики. Могли заметить исчезновение сундука, вернуться. Это раз. Второе – записи, прежде чем попасть к Кукареву, могли побывать в других руках.

– Я вижу, вы заинтересовались – это хорошо. Интерес движет человечество вперед. В записках Полупанов сообщает, что со временем избавился от всех спутников – отправил их на тот свет. Их фамилии вам ни к чему. А найдены были записки в Иркутске при разборке старого дома, в тайнике, и отданы Кукареву взамен долга. Должник скрывался в Иркутске от Кукарева, как попал на разборку дома, не знаю. Может, получил пятнадцать суток. Записи, как он утверждает, кроме него, никто не видел.

– И моя задача их всех чик-чик? – выставил я указательный палец.

– Ваша задача – отбить у кукаревцев сундук. Перевозкой мы займемся сами. Больше мы ничего не требуем. Но от уголовной ответственности вас спасло то, что вы снайпер. Вот и делайте выводы. Могу дать совет: чтобы деморализовать противника, сначала убирают главаря.

– Понял. А вот ваша обмолвка, что Полупанов перечислил буквально все, говорит – в сундуке что-то есть и помимо золота? Я прав?

Мужчина хмыкнул, внимательно оглядел меня, словно увидел впервые:

– А с вами ухо надо держать востро. Найдете сундук – увидите. Я думаю, более десяти дней вы в Жердяевке не пробудете. Время у вас еще есть, успеете собраться. На работе возьмите отгул или отпуск. Оружие получите позднее. Убивать приходилось?

– Было дело.

– И какое ощущение?

– Что на земле одним мерзавцем стало меньше.

– Мне кажется, что убивать людей из снайперской винтовки с далекого расстояния легко, я имею в виду не попадание в цель, а психологическую готовность человека, настройку. Ударить ножом, топором, дубиной по голове, чтоб разлетелся череп, дано не каждому – глаза жертвы, кровь, стоны все же влияют на психику. А что у снайпера? Легкий нажим на курок, в прицел видно лишь как пуля входит в жертву, ни криков, ни стонов. Отвели глаза от прицела – и сразу другая обстановка. Убитый где-то там, за пределами видимости. Вы выбрали хорошую военную профессию, с ней не пропадете и в мирное время. Потому как понятие «мирная жизнь» в наше время расшифровывается как невидимая война… Ладно, более подробно о задании поговорим в следующий раз. Вопросы есть? Вопросов нет, – он встал, чтобы уйти, но я преградил ему путь:

– Вопросы есть. Я даже не знаю, с кем имею дело. Как ваше имя?

– Знания укорачивают жизнь. Зачем вам мое имя? Ну, предположим, Наполеон. Что вам это даст?

А мужичок-то с амбициями, не назвался же Ельциным или каким-нибудь забулдыгой. Нет, первое, что пришло ему в голову, – Наполеон.

– Не буду же я вас звать, как на рынке, «мужчина, мужчина».

– Моя фамилия Сергеев, – он обогнул меня и, не прощаясь, ушел.

А я уселся на скамью, снова закинул ногу на ногу и раскинул руки на спинку, если кто и наблюдает за мной, пусть знают – не больно они и напугали меня своим предложением. Плохо, что втягивают Ольгу. Нина вовремя ушла со сцены и не попала в эту пьесу. Кто знает, может, опасность вновь соединила бы нас, хотя, пожалуй, наоборот, сделала бы врагами. Ибо за Нину все решает папа. Опасность или горе всегда подскажут, кто вам друг, а кто враг, на кого можно положиться, а на кого нет. Но хоть Костя и выдал мое местонахождение (только он знал об Ольге), я на него не в обиде.

С Костей мы познакомились на секции самбо, он был уже опытный боец, я новичок, но мы быстро подружились. И потом судьба старалась нас не разлучать, в одно время призвали в армию, в учебке наши кровати стояли рядом. Оба отказались прислуживать «дедам» и дали такой отпор, что нас чуть не посадили за сломанные носы и челюсти. Вместе попали в Чечню, прослужили там год с небольшим, все было – замерзали в палатках, недоедали, теряли друзей. Костя и там отличался неунывающим характером и бесшабашной смелостью, ухитрился вытащить под огнем раненого комвзвода. Медаль «За отвагу» он получил заслуженно. После демобилизации я пошел учиться, а он двинул в милицию, дослужился до старшего лейтенанта, командует ротой ППС. Дружим мы по-прежнему, и то, что он выдал меня, настораживает. Что это за силы стоят за Сергеевым? Ведь надо было сделать что-то такое, чтоб Костя сломался.

Что ж, у меня не остается выбора, придется ехать. Но только зря Сергеев думает, что снайперу легко убивать. Что они знают, Сергеев и иже с ним! Вот и зять, отслуживший в десантных войсках, как узнал, что я снайпер, скривил рожу:

– Мы с противником грудь в грудь, а вы все норовите из-за угла, втихую. «Бум!» и скрылись. Наверное, и крови-то вражеской не видел, а я чеченца собственной рукой… чик и готово.

Я не стал оправдываться, говорить, что испытал кое-что пострашнее. Однажды, когда охранял дорогу, заметил, как трое на рассвете начали зарывать фугас, я выстрелил, один из бандитов упал, и фугас взорвался, в окуляр было видно, как от бандитов остались лишь разбросанные части тел. В другой раз попал в бензобак машины с бандитами, они в пламени катались по земле. Пусть снайпер не слышит стоны, но он видит глаза, чувствует, как входит в жертву пуля, разрывая ткань. Лишить человека жизни нелегко, слышишь ты его предсмертные хрипы или нет. Недаром летчик, сбросивший атомную бомбу на Японию, сошел с ума, он-то вообще ничего не видел и не слышал.

Ехать так ехать. На каждую неприятность надо смотреть и с другой стороны, мне всегда хотелось что-то искать, ходить в экспедиции, путешествовать. Я даже перенял от отца его любимый афоризм, эпиграф к книге «Два капитана» – «Бороться и искать, найти и не сдаваться». К тому же золото в Жердяевке может и в самом деле быть. Про оперуполномоченного ВЧК Полупанова я слышал еще в детстве от дедушки, он подробно рассказывал, кого именно из богатых односельчан пытал Полупанов, и даже говорил, что в старой школе есть подпол, где висит крюк, на котором уполномоченный вешал тех, кто не желал расставаться с золотом. Уже в городе я в одной исторической книжке прочитал про Полупанова небольшую статью. Двигаясь из Якутска в Иркутск, он в каждом селе занимался экспроприацией, чем восстановил приленское население против Советской власти. В Иркутске Полупанов был арестован и расстрелян. Перед этим он, видимо, успел свои записки надежно спрятать. Я попытался представить, как Полупанов приказывает красноармейцу Сизову охранять сундук и убивает его. И что он говорит? Что-то он ведь должен был Сизову сказать? Но что? Я попытался представить себя на месте Полупанова, но не получилось, мешали реалии сегодняшнего дня…

Ну хорошо, дадут они мне оружие, а через минуту могут арестовать за незаконное хранение. Может, не брать? Но без оружия в Жердяевке делать нечего, братки крутые, долго разговаривать не любят. Ладно, оружие я возьму. Надо составить список нужных вещей и продуктов. Но это вечером, сейчас быстренько домой, переодеться, а потом снова к Ольге, готовить к ужину курицу.

У нас с мамой двухкомнатная квартира, но уже год, как она уехала к моей сестре Лизе в деревню нянчить внуков. Это ее вторая попытка, первая закончилась после того, как мама ударила зятя Николая сковородкой по лбу (есть такие алюминиевые сковородки с ручкой), когда он полез на Лизу с кулаками. Как рассказывала мама, Николай сразу же отрезвел, успокоился и сказал, что больше не хочет видеть в своем доме террористов. Террористы – это я и мама. У Николая была привычка, как перепьет, так сразу привязывает к костылю, вбитому в матицу (балка, поддерживающая потолок), веревку, встает на табурет, сует голову в петлю и зовет Лизу. И начинается:

– Все, прощай! Ты меня не любишь, зачем мне такая жизнь? Скажи, за что ты разлюбила меня?

И Лизе приходилось полчаса клясться ему в любви, чтобы он вытащил голову из петли. Проделывал Николай это и при нас с мамой – мы гостили у них около месяца, и он успел показать свой трюк раза три. Мне это надоело, и, когда Николай в очередной раз сунул голову в петлю, я выбил у него из-под ног табурет… Николай издал такой душераздирающий, предсмертный вопль, что удивил меня, столько лет совать голову в петлю и тем не менее так испугаться. Хуже всех в этой истории пришлось сестре и маме, у них чуть не разорвалось сердце. «Разорвалось» – так принято говорить, что было точно, я не знаю, но валерьянку нести пришлось. Все это время Николай сидел на полу с петлей на шее и плакал – веревку я подрезал заранее. После этого я к сестре не ездил, хотя Николай нормальный парень и долго зла не держит. Позже он сам смеялся над собой, как он орал и плакал. Но в петлю голову больше не совал.

А между прочим деревня, где живет сестра, находится от Жердяевки, вернее, от того места, где она стояла, в двадцати пяти километрах…

Только вошел в квартиру, зазвонил телефон – Нина. И сразу начала отчитывать:

– Что, дождался? Выгнали? Говорила, не бросай журналистику. Кому ты будешь нужен после тюрьмы? Загубил жизнь и себе и мне. Дожил, вся милиция на ногах…

Костя!.. Ей-то зачем рассказал?

– Удивляюсь, как тебя еще не арестовали, – продолжала нудить Нина.

– Пока решили не трогать, отпустили домой сухари сушить, – и вот как получается, я сказал совершенную правду, а Нина просто взбеленилась:

– Шут! Я тебя ненавижу! Если не трудно, собери мои вещи. Костя заедет, заберет. И не забудь, отдай мою фотографию.

– Как я понял, ты ушла навсегда.

– Вот именно.

– Так зачем мне твоя фотография? Что я с ней буду делать? – Сознаюсь, мне хотелось сделать ей больно. – Я даже рад, что ты меня бросила.

– Почему?.. – она снизила тон, в голосе появилась растерянность.

– Дело в том, что я люблю другую и давно хотел тебе об этом сказать, но я боялся обидеть.

– Подлец!

На этом разговор прервался, кто бы подумал, что всего через год после начала наших отношений она будет бросаться такими словами. Как быстро она обабилась. Я начал собирать ее вещи, трусики, ночнушку, халат и прочие мелочи. Отдавать фотографию не хотелось, я долго смотрел на нее, вспоминая прожитые с Ниной дни. Милое, нежное, застенчивое создание – и все это улетучилось, словно осень унесла листья с дерева, обнажив рабски послушную папе дочку. Но по-прежнему обольстительно красивую.

Я переоделся в джинсы, футболку, кроссовки. Перед уходом заглянул в мамину поварскую книгу, ведь я собирался на ужин готовить курицу. Понравилось два рецепта:

«Отварная курица, жаренная в тесте с рисом.

Мясо курицы, сваренной в бульоне, отделить от костей, порезать на порции. Каждую порцию обмакнуть в тесто (замесить из муки, масла, воды, водки, сахара, соли) и опустить в кипящий жир. Вынимать, как только зарумянится. Подавать с рисом».

«Фаршированная курица, за 25 минут.

Тонко нарезать ливер (печень, сердце, желудок) и окорок. Истолочь булку. Нарезать петрушку и чеснок. Смешать все вместе с рублеными яйцами. Посолить, поперчить. Нафаршировать этой смесью курицу. Зашить. В скороварке вскипятить подсоленную воду вместе с овощами, сельдереем и луковицей. Положить туда курицу. Закрыть кастрюлю и варить курицу 25 минут. Подавать на блюде, обложив овощами».

Но прежде чем выйти, я решил проверить, не следят ли за мной, и, прячась за занавесками, осмотрел сначала двор, а затем улицу – у нас квартира с окнами туда и сюда. Через некоторое время глянул снова – не изменилась ли обстановка. Дело в том, что с самого начала мне до конца не верилось в правдивость происходящего – не собираются ли они меня разыграть. Поиздеваться, пока я в их власти.

Эти мысли не покидали меня даже тогда, когда пришла Ольга и мы сели ужинать – курица у меня получилась отменной, я выбрал для готовки фаршированную, и она отлично гармонировала с сухим красным вином.

В десять вечера я не вытерпел и решил сходить в ресторан, где работал охранником, посмотреть, как там отреагируют на мое появление. Если верить словам Сергеева, меня никто не увольнял и вообще все в ажуре. Я сказал Ольге, что отлучусь на часик, и заказал такси.

Так получилось, что к ресторану я подъехал одновременно с милицейской машиной, из которой вылез Костя, увидев меня, он сделал движение, словно собирался снова нырнуть в газик, но тут же опомнился и подошел ко мне. Мы обменялись рукопожатиями.

– Знаешь, Андрей, я должен тебе сказать, хоть мне и не велели этого делать… О тебе спрашивали такие люди… И…

– И тебе пришлось выдать меня. Знаю.

– Откуда? – изумился Костя. – И ты не в обиде?

– Я верю, что положение у тебя было безвыходное. Ты не мог походя предать меня.

– Они пригрозили, если не скажу, где ты прячешься, то не увижу больше дочку. Она была уже у них, прямо из детсада увезли… Скоты! Словно разрубили меня надвое. Самое обидное, что свои, из конторы. Вся страна живет не по закону, а по понятиям. Странно, что они до сих пор тебя не арестовали, у Х-ва такая власть, они что угодно могут с тобой сделать. Может, тебе все же уехать из города?

– Пока в этом нет необходимости. Не подбросишь до дома? Я мигом, поговорю минут пять с директором…

– Конечно, какой вопрос.

Я поручковался с охранником и вошел в ресторан, и метрдотель и бармен встретили меня улыбками, девчонки-официантки тоже. Директор, увидев меня, встал из-за стола, сказал, что он вчера погорячился и готов извиниться, что я могу приступить к работе в любое время. Я ответил, что на время уезжаю и хотел бы получить расчет. Директор тут же пообещал выдать его утром. Я вышел из ресторана слегка ошеломленный, обычно за драку с важным посетителем, пусть даже тот ударит первый, сразу увольняли. Теперь у меня не было сомнений – в Жердяевку придется ехать.

В машине Костя снова поинтересовался, почему я до сих пор не арестован.

– Объявили «Вулкан», все стояли на ушах. И вдруг все отменили, и ты спокойно разгуливаешь по городу. А что я пережил! Предать друга, с которым вместе рисковали жизнью… Не дай бог тебе такой выбор, какой сегодня предложили мне. Кажется, у меня что-то внутри сломалось.

Я сказал, что передо мной тоже стоит непростой выбор, а не арестовали потому, что в непонятной пока для меня игре я изображаю какую-то фигуру. И кто на меня поставил – неясно. И что больше ничего ему сообщить не могу.

Костя понимающе кивнул:

– Я чувствовал, что на меня выйдут. Даже подстраховался, предупредил Нину, думал, начнут расспрашивать ее о тебе, чтоб не говорила, с кем ты знаком. Да они, видишь, и сами раскопали. Скоты! Так обращаться с офицером, – Костя скрипнул зубами.

И молчал до самого дома.

Я отдал ему сумку Нины, зная, что после этого уже никогда не смогу сделать первый шаг к примирению. Когда ее вещи были у меня, мы находились в состоянии поссорившихся – с кем не бывает. Но теперь она ушла навсегда.

Мы странно встретились и странно разошлись.

После того, как Нина пересела от меня на именинах Костиной жены (останься она, я не познакомился бы с Ольгой), мы встретились ровно через два года и снова на именинах Костиной супруги. Ольга по какой-то причине не пришла – появись она, и наши пути с Ниной, может, никогда бы не пересеклись.

Нину старанием Кости и его жены опять посадили со мной, мне ничего не оставалось, как положить ей руку на колено и слегка пожать. Нежное создание не онемело, не одеревенело, а посмотрело на меня долгим изучающим и в то же время снисходительным взглядом, словно говорило: «Ну что с тобой поделаешь, нравится тебе трогать мое колено, трогай». Потом на лице Нины появилась легкая улыбка, и она прошептала:

– Вы не изменились.

Не знаю, что она имела в виду, мою физиономию или привычки. Я легонько провел ладонью по ее ноге, от колена вверх, и убрал руку:

– О вас этого не скажешь. Я говорю не о внешнем виде, вы по-прежнему прекрасны.

– Спасибо! Папа сказал, вы отличный журналист и у вас большое будущее.

Вот так с первых минут к нам, пусть и заочно, присоединился ее отец и был с нами до самого разрыва отношений.

Костя подмигивал мне весь вечер, он и его супруга не одобряли мою связь с Ольгой, считая, что мне пора остепениться, жениться и лучшей парой для меня, конечно, же является Нина. Разговоры эти велись уже два года, но так как я о женитьбе не думал (единственный раз я задумался об этом, встретив Ольгу), о чем и заявлял, Нину от меня держали подальше. Она была дальней родней Костиной супруги, и та пеклась о ее девственности, что было излишне. Нина серьезно подходила к жизни, к тому же и шагу не делала без папиного благословения.

Подталкиваемый Костей, я пошел провожать Нину. И предложил зайти ко мне, выпить кофе и поболтать. Мама уже уехала к сестре, и я жил один.

– Но я вас почти не знаю, – Нина с удивлением посмотрела на меня – как я, мол, не понимаю таких простых правил приличия, нельзя девушке в первый же вечер идти на дом к мужчине. Вот что я прочитал в ее взгляде.

– Мы знакомы уже два года, достаточный срок, чтоб отбросить все формальности, этикеты, – сделал я попытку переубедить ее. Но безрезультатно. В тот вечер мы даже не поцеловались, Нина держалась так, словно делала одолжение, позволив проводить себя. И возле ее подъезда я тотчас откланялся, не пытаясь даже договориться о новой встрече…

Каково же было мое удивление, когда дня через два, в субботу утром, Нина позвонила и попеняла, что я совсем забыл ее, а ведь мы два года как знакомы.

Потом у нее войдет в привычку мои же слова оборачивать против меня.

Я предложил сходить на пляж, пока август балует жаркой солнечной погодой – пройдут даже небольшие дожди и о купании можно будет забыть до следующего лета.

Нина согласилась.

У нее оказалась изумительная фигурка, взгляды мужчин, стоило ей сбросить платьице, как по команде обернулись к ней. Если у Ольги фигура молодой женщины с ярко выраженными женскими прелестями, при одном взгляде на которую хочется немедленно лечь с ней в постель, то Нина напоминала подростка, стройную девочку, но желание ее иметь вызывала не меньше, чем Ольга, в Нине была какая-то незащищенность, что так импонирует мужчинам. Я не имею в виду мужчин маленького роста – им подавай что-то солидное, неподъемное. Но я отвлекся. Хрупкость Нины, ее тонкие черты лица (Вертинская в «Алых парусах») покорили меня. Мы стали встречаться, Нина училась на третьем курсе отделения журналистики, и тема для разговоров нашлась сразу, в них участвовал и ее папа – заочно, он говорил ее устами. Несколько раз я приглашал ее к себе, но ответ был один – мы еще недостаточно знаем друг друга. Но я и сам не торопил события, не пытался всякими уловками завлечь ее в постель, мне приятно было гулять с ней по городу, ходить в кино, слышать ее голос, звонкий смех. Честно говоря, мне в жизни как раз этого и не хватало, как-то получалось, что обычно, познакомившись с женщиной, я на другой день или в тот же вечер оказывался в ее постели. В наше стремительное время, когда каждый пытается побыстрей урвать у жизни кусочек счастья или его подобие, когда все: встреча, соитие, свадьба, развод – делается на бегу, такие отношения, что сложились у нас с Ниной, были для меня отдушиной в этом сумасшедшем мире.

В конце сентября Нина пригласила меня к себе домой:

– С тобой хочет познакомиться папа.

Это меня слегка удивило. С Егором Борисовичем я уже был знаком, брал у него весной интервью, меня интересовало (интересовало редакцию, а мне было на это наплевать), что он думает как депутат областной думы о предложении президента страны заменить выборы президента их назначением. Е.Б. с важным видом сказал целую речь, получился такой винегрет – ни за, ни против, ни нашим, ни вашим. Зам. главного редактора Клепиков, прочитав интервью, сказал:

– Если таким, как наш славный депутат, доверить вынесение приговора преступнику, а он не будет знать, что по этому поводу думают наверху, то приговор будет звучать так: «Его надо расстрелять, пусть живет».

На встречу с Е.Б. я надел джинсы и легкий пуловер стального цвета, чем огорчил Нину, она этого и не пыталась скрыть – по-видимому, я своим одеянием понизил торжественность момента. Слегка скривилась и мамаша (потом мы с Полиной Захаровной подружились), хоть я и вручил ей пышный букет. Зато остальные гости – три солидных пердуна – поражали однообразием, черные костюмы, белые рубашки, черные галстуки. Е.Б. к моей одежде отнесся снисходительно:

– Сразу видно – журналист. А что такое журналист? Человек, открытый для общения со всеми слоями общества. Демократ, либерал, в отличие от нас – консерваторов.

Он явно напрашивался на ответную любезность с моей стороны, мол, какой вы консерватор, самый что ни на есть ярый демократ. Но я не был расположен раздавать комплименты и сделал вид, что ничего не понял.

Темы за столом обсуждались серьезные: демократическое устройство государства, местное самоуправление и т. д. и т. п., все, о чем обычно треплются депутаты и политики разных уровней. Мысли высказывались затертые, затасканные, как слова, которыми они их выражали. Я тоже, для оживления дискуссии, ловко ввернул несколько складных клише, что без остановки штампуются на радио и телевидении, а также ознакомил с последними взглядами главы региона на ситуацию в стране, которые он высказал во второй половине дня на встрече с журналистами и они еще не были озвучены на радио и не освещены в газетах.

На самом деле меня интересовала не беседа, а салаты. Как я потом убедился, Полина Захаровна в их приготовлении была искусница. Я навалился на них, так как был голоден, и, не жалея слов, нахваливал хозяйку, чем сразу расположил ее к себе. И она, радуясь, что нашелся ценитель ее кулинарного мастерства, все подкладывала мне и подкладывала. И вскоре я чувствовал себя как волк из мультфильма «Жил-был пес». Я смотрел этот фильм много раз и всегда с удовольствием.

«Спасибо» я, правда, выговорил почетче волка. Е.Б. сказал, что рад знакомству, а П.З. пригласила приходить в любое время, она не работает, всегда дома и будет рада со мной поговорить. И добавила, что обязательно угостит чем-нибудь вкусненьким, и я сразу решил, что буду непременно ее навещать.

По Нининому взгляду я понял – смотрины удались.

И уже на следующий день Нина согласилась зайти ко мне на чашечку кофе. Чуть позже она по моей просьбе позвонила домой и сказала, что заночует у подруги.

А дня через два Ольга пригласила меня на ужин, ответ дался нелегко, но я не мог обманывать доверившуюся мне Нину, да это и не в моих правилах.

Через месяц Нина уже в открытую ночевала у меня, Е.Б. звал зятьком, П.З. во мне души не чаяла, я даже стал полнеть от ее кулинарных изысков. После Нового года начали поговаривать о свадьбе.

И тут я перешел в охранники. Будущая жена и будущий тесть меня не поняли, поначалу подумали – это журналистский прием, внедриться в коллектив ресторана, поработать и ухнуть разоблачительной статьей. Но когда до них дошло (через месяц с небольшим), что никакой статьи я писать не собираюсь (Е.Б. переговорил с главным редактором), то отреагировали они бурно. Нина обозвала меня садистом, заявила, что жить со мной не будет, и расплакалась, а Е.Б. целый час пафосно разглагольствовал о предназначении человека. Смысл его речи сводился к тому, что человек должен работать там, где сможет приносить обществу наибольшую пользу. Я лишь смог вставить, что этого нам не дано узнать. Спокойна была лишь П.З. и накормила меня новым оригинальным салатом по рецепту из кулинарной книги, которую я перед этим ей преподнес.