Сибирское дело

Сказав это, Мещеряк громко вздохнул. Маркел тут же спросил:

– Как убили?

– А тебе это зачем? – с подозрением спросил Мещеряк.

– Ну как это?! – сказал Маркел. – Я же из Разбойного приказа, как тебе уже сказали. Вот я и хочу знать, не было ли там какого злодейства.

– А если было бы, тогда ты что, открыл бы дело? – уже очень грозно спросил Мещеряк. – И привёл всех нас к кресту, и начал допрашивать? За языки тянуть! На дыбу поднимать! Так, что ли?

– Зачем за языки? Вы сами бы сказали.

– Сами! Знаю я, как это делается! Пять лет тому назад взяли меня твои товарищи. Чуть вырвался!

– Где взяли? Кто?

– А зачем тебе это? Хочешь опять открыть то дело? Верёвками меня перетереть? Скотина!

И Мещеряк поднялся над столом, воздел над Маркелом руки и застыл. Думал, наверное, что тот перепугается…

Но Маркел на это только усмехнулся и ответил:

– Нет, не стану я то дело открывать. Мне и своего дела хватает. Да и оно, прямо сказать, не столько моё, сколько ваше.

– Какое ещё наше дело? – настороженно спросил Мещеряк.

– Да про крадёж, – сказал Маркел. – Пропали три вещицы в вашем войске. У вас татьба среди своих, а вы и в ус не дуете.

Сказав это, Маркел сглотнул слюну и продолжал сидеть на месте. Мещеряк, не опуская рук, стоял над ним. И думал. Потом, опустив руки, спросил:

– Что ещё за крадёж? Чего мелешь?

– Мелю то, что мне было рассказано, – сказал Маркел. – Что обобрали Ермака, уже убитого, вот что!

– Кто это сказал?

– Князь Семён Михайлович Лобанов-Ростовский, судья Разбойного приказа. Сказал под крестом! И побожился!

– Ну-у… – протянул Мещеряк. – А что украли? Кто крал? И когда?

– Кто и когда, я этого ещё не знаю. А вот что украли, это я могу прямо сейчас сказать.

– Скажи!

– А ты поначалу побожись, что после будешь отвечать как на духу!

– Так а зачем мне божиться? Я, когда говорю, никогда не кривлю. Или ты, червь, мне не веришь?

Маркел подумал и ответил:

– Верю.

– Тогда называй, что украли.

– Шубу, пансырь и саблю, – ответил Маркел.

Мещеряк молчал. Маркел прибавил:

– Сабля на твою похожа, но не та.

– Спаси Бог тебя за это, что не та, – насмешливо ответил Мещеряк. – Пансырей я не ношу. А шуба как?

– Нет, шуба тоже не та.

– А та какая была?

– Кармазином крытая. На чёрных черевах песцовых.

Мещеряк подумал и сказал:

– Нет, такой я у него не видывал.

– А какие видывал?

– Ты что, – грозно спросил Мещеряк, – с меня допрос вздумал снимать?

– Да я только так спросил!

– Знаем мы ваши «только так»! Наслушались. Да и какое твоё дело, кто из наших что украл и у кого? Это уже наше дело. И наш суд! А вы в наше ни во что не лезьте! Как на Казань идти, так милости прошу, а как пропала шуба, так сразу на дыбу! Да что шуба! Тьфу! Разве я запоминал, сколько у кого из наших было шуб, а у Ермака тем более! Или я их что, считал? Может, у него их было не одна, а три, пять шуб! Да какое мне тогда было до его шуб дело?!

Маркел помолчав, сказал:

– А зря. То была особенная шуба. Ему её царь передал. Через посольство. Которое от вас к нам в Москву ездило, к царю. Ну! Вспомнил?

Мещеряк нахмурившись, молчал. Потом сказал:

– Нет, это всё же наше дело. Я пойду к своим и расскажу, что здесь от тебя услышал. А потом вернусь. И помилуй тебя Бог, москва, чтобы это был не оговор – это я про те твои слова, что будто мы у Ермака шубу украли. Сам вот этой вот рукой, смотри, снесу тебе голову, собака! А пока сиди и никуда не выходи. Ну, только если по нужде за угол, понял?

Маркел вместо ответа только хмыкнул. Мещеряк поправил шапку, зыркнул – очень злобно, – развернулся и ушёл.

ГЛАВА 12

Оставшись один, Маркел долго сидел неподвижно и вспоминал свой разговор с Мещеряком, думал, не сказал ли чего лишнего и не прослушал ли чего важного. Получалось, будто нет. А что тогда, подумал, будет дальше? Да ничего хорошего, потому что власти сейчас в Устюге нет никакой – воевода помер, государев дьяк в отъезде, всем заправляет Мещеряк, и от него же жди суда. Тьфу! Пропади оно всё пропадом! Маркел кликнул Игнаху, потом Костырина, но ни тот, ни другой не отозвался. Маркел вышел на крыльцо и там остановился. День был весенний, тёплый, с крыши капало, двор был весь в грязи вперемешку со снегом, по двору туда-сюда ходили какие-то люди. Чёрт их знает, что им здесь нужно, сердито подумал Маркел, но, помня атамановы слова, с крыльца сходить не стал, а постоял, подышал свежим весенним воздухом и вернулся обратно в избу.

Там он лёг на лавку и лежал, думал, куда пропали Игнаха и Костырин, почему не подали обед, на месте ли кистень… Проверил – на месте, в рукаве. Тогда он снял шапку, подложил под голову, закрыл глаза и подумал, что как только закроет, к нему сразу войдут.

Но никто всё не входил и не входил. Маркел отлежал бок, лёжа на голой лавке, надо было бы, он думал, перелечь напротив, туда, где овчины, там мягче…

Но так, на твёрдом, и заснул. И спал долго, потому что когда проснулся, время было, судя по солнечным пятнам на полу, далеко за полдень. И на крыльцо кто-то всходил. Всходили двое! Маркел вскочил, надел шапку и сел.

Открылась дверь и вошёл Мещеряк, а с ним молодой ещё казак, тоже в богатой шубе и с дорогущей саблей. Мещеряк, показав на Маркела, сказал:

– Вот, погляди, это Маркелка, стряпчий из Москвы. А это, – продолжал Мещеряк, кивая уже на казака, – наш первый есаул Черкас Александров.

Ага, Черкас, тут же вспомнил Маркел Филькины слова, Черкас был в том ермаковском посольстве к царю и знает про царские дары, вот почему он здесь!

Атаман и есаул прошли к столу и сели. Маркел смотрел на них, молчал.

– Ты у него спрашивай, спрашивай, – сказал Мещеряк Маркелу и указал на Черкаса. – Ты спрашивай, а я послушаю и рассужу.

А, подумал Маркел, значит, ты пока ещё не знаешь, чья возьмёт, и это славно. И заговорил конечно же издалека:

– Я из Разбойного приказа. С розыском про воровство. Ну, или небрежение по службе.

– Какое ещё небрежение?! – сердито удивился Мещеряк. – Ты мне только про крадёж сказывал!

– Дойдём ещё и до крадежа, – сказал Маркел. – Всё по порядку. Так вот. Когда у вас там всё в Сибири сладилось и вы Сибирь покорили, послали вы к царю посольство. Атаман Ермак послал! И ты, Черкас, в том посольстве был за писаря.

Черкас и Мещеряк переглянулись. Маркел с улыбкой продолжил:

– Государю всё известно. А нам уже от государя. Ну да ладно. Так вот, вы прибыли в Москву. И поднесли ясак. Куда вы его подносили?

– В Казённый приказ, – ответил Черкас Александров.

– Сколько было того ясаку?

– Шестьдесят сороков соболей, двадцать черно-бурых лисиц и пятьдесят бобров.

– Расписку вам дали?

Черкас почернел от злости и признался:

– Не давали нам расписки никакой! Мы разве знали? Мы…

– Ладно, – махнул рукой Маркел. – Кому сдавали, помнишь? Окольничему Головину? Или дьяку Емельянову, Семейке?

– Наверное, дьяку, – ответил Черкас. – Мелкий был такой, вертлявый.

– Вот! – кивнул Маркел. – И что дальше? Сдали и поехали обратно?

– Нет, нам велели ждать. Ждали на подворье Чудова монастыря, шесть дней.

– А потом?

– Потом, говорят, одевайтесь во всё лучшее, вас сейчас примут. Мы подумали, что примет царь. Привели нас во дворец, но как-то сбоку. И там в богатой палате нас принял мы сперва не знали кто, ибо он себя не называл, но сидел на очень богатом седалище. И он вот так сидел, а я достал атаманскую грамоту и стал читать: «Царь и великий государь Иван Васильевич…» Но тут этот важный рукой замахал, это место, сказал, пропускай, я же не царь, а только царёв оружничий боярин Бельский всесильный.

– Так и сказал «всесильный»?

– Да, так и сказал. И я, царский титул пропустив, начал читать дальше, что кланяемся мы, всем войском, Сибирским царством, и к государевым стопам его слагаем, а взамен просим пуль, пороха, пищалей, пушек и другого воинского снаряжения сколь доступно много. Бельский на это нахмурился и ответил, что грамота составлена неверно, ибо мы не на торгу, где вот это-де тебе, а ты дай мне взамен того-то. Надо, сказал, было просто поклониться. Надо грамоту переписать! Мы перепугались и ему на это отвечаем: и как нам теперь быть, обратно, что ли, ехать, подписи ставить? Бельский говорит: не надо. Я, он сказал, когда буду читать государю, это место пропущу, согласны вы на это, казаки? Мы сказали, что согласны. Он ответил: тогда ждите. Мы ушли. Ещё десять дней прождали, монахи на нас уже коситься начали, что объедаем их… И тут зовут нас в архиерейскую келью. Приходим, а там Бельский с архиереем. Бельский сразу: радуйтесь, казаки, государь вашу грамоту выслушал и велел вас всех отблагодарить за службу. И вот от него дары. И тут вносят сундук. Это, Бельский говорит, от государя вашему атаману. Открываем сундук, видим: там сабля и пансырь.

Маркел не удержался и спросил:

– А шуба?

– Про шубу погоди! – ответил Мещеряк. – Будет тебе ещё про шубу! Продолжай!

Черкас продолжил:

– Мы на саблю и на пансырь поглядели, говорим: а где порох, где свинец, где пушка? Бельский: это также не забыто. Государь посылает вам на подмогу войско воеводы Болховского, там будут и пушки, и порох, и всё остальное. Езжайте в Сибирь и порадуйте своего атамана, что скоро ему будет облегчение. И мы что? С кем спорить? Забрали саблю да пансырь и уехали.

– А шуба где? – опять спросил Маркел.

– Не было там никакой шубы! – со злостью ответил Черкас. – Такой, как ты сказал, с черевьями песцовыми, крытой, у Ермака отродясь не было! – и даже перекрестился, чтобы было больше крепости в его словах.

Маркел глянул на Мещеряка. Тот положил руку на черен сабли. Маркел опять повернулся к Черкасу и продолжил:

– Но как так! Я сам в книге читал: шуба камка черевчатая, кармазин, чешуйчатая, кружево и петли немецкое золото, четыре пуговицы дорожёные…

– Нет! – громко сказал Черкас и даже ударил кулаком об стол. – Не было у Ермака такой бесовской шубы! Он, что ли, девка продажная, чтобы так рядиться?! У него одна шуба была, медвежья, широченная! Нагольная! Надёжная! Не веришь, покажу!

– Как «покажу»?

– А так! Айда прямо сейчас ко мне, в Пёсью слободу, я сейчас там стою, у купца Лёпёхина угол снимаю, и там всё ермаковское добро лежит, и шуба там, медвежья! А этого баловства, на песцовых черевах, нет и не было! Хоть всё наше войско опроси. Нет такой шубы кармазиновой!

Маркел смотрел на Черкаса и обескураженно молчал. Мещеряк, усмехаясь, сказал:

– Вот где надо воровство искать – в Казённом приказе, в Москве. Зажилили шубу, скоты! А ты, дурень, попёрся в Устюг, к честным казакам.

Маркел сглотнул слюну и ответил:

– Но ведь есть ещё и сабля, и пансырь. Они где?

Черкас от спеси аж зарделся и спросил:

– Какая сабля? Какой пансырь?!

Маркел, облизнув губы, начал называть:

– Сабля турская, булатная, по обе стороны от черена до елмана золотом наведена, а в навод слова татарские и травы золотом. Ножны и черен хоз..

И дальше, дальше продолжал. Черкас молчал. Маркел, досказав про саблю, начал говорить про пансырь:

– Пансырь немецкий, сбитый в пять колец… – И дальше.

Когда закончил, глянул на Черкаса. Черкас нехотя признал:

– Были у него такие, да.

– А где они сейчас? – спросил Маркел.

Черкас посмотрел на Мещеряка. Но Мещеряк тоже молчал. Тогда Маркел во весь голос спросил:

– Так где они? Кто их украл?

Черкас вздохнул и нехотя ответил:

– Может, их и не украл никто.

А Мещеряк прибавил:

– Может, их с него, как добычу, уже с убитого сняли.

– Кто снял?

– Мы не знаем, – ответил Черкас. – Нас с ним тогда рядом не было.

– А где вы были?

Мещеряк утёрся и сказал:

– Когда Ермак в тот поход уходил, он на меня Кашлык оставил. И всё войсковое хозяйство. Уходил, на нём был этот пансырь, и с ним эта сабля. А что дальше было с ними, мы не видели.

– А кто видел?

– Василий Шуянин, второй наш есаул. Он с Ермаком тогда пошёл, в тот поход, за ясаком.

– А где тот Василий Шуянин сейчас?

– В Сибири, где ещё. И с ним сорок наших казаков. Они ещё зимой туда от нас поворотили. И вот у них надо спрашивать. Пойдёшь к ним в Сибирь?

– Пойду, – ответил Маркел. Подумал и опять спросил: – А шуба где?

– Ту шубу ищи в казне, – насмешливо ответил Мещеряк. – А Ермакову можешь у Черкаса глянуть. Хоть сейчас.

Маркел помолчал, ответил:

– Нет, мне сперва нужно подумать.

– Ну, подумай. А надумаешь, айда к нам в Пёсью слободу. Мы сейчас там стоим. Пока на Волгу не ушли.

Сказав это, Мещеряк поднялся, за ним поднялся и Черкас, они надели шапки, развернулись и вышли.

Маркел сидел, смотрел в окно, как там садилось солнце, и не шевелился. Пришёл Игнаха и принёс горячего. Маркел поел, а водку пить не стал, лёг на лавку и ещё крепче задумался. Вот почему, он думал, князь Семён на пансырь да на саблю нажимал – потому что тогда уже чуял, что в Сибири шубы не найти. Да и найти ли остальное? Где она, та Сибирь, и как туда попасть? Он же думал, что пойдёт вместе с казаками, князь Семён же говорил… А Мещеряк сказал, что они уже ушли с этим Шуяниным. Так теперь что, Маркелу одному, что ли, идти? Да никуда он один не дойдёт! Да он даже дорогу не спросит, он же понимает только по-татарски, и то через пень-колоду, а по-пелымски вообще ни слова. И кто там ещё? Вогулы, остяки, зыряне, самоеды… Но зато если решиться да сходить, сыскать те две вещицы, принести их князю да сказать, то, может, он в чём пособит. А в чём, опасливо подумалось, пособить нужно только в одном – извести Гурия Корнеевича, и тогда можно вести Параску под венец, Нюську назвать дочкой, накрыть длиннющий стол и пригласить всех…

Нет, тут же подумал Маркел, так не по-христиански, а по-христиански вот как: выпала тебе судьба идти в Сибирь и там сложить свои кости, так что поделать, надобно идти. Но идти смело, с кистенём, и тогда, может, не ты, а кто-нибудь другой свои кости там сложит, а ты вернёшься в Москву, принесёшь чудо-камень манит…

Ну и так далее. Эх, маета! Маркел поднялся, сел на лавке и подумал, что чему быть, того не миновать, тогда о чём печалиться, и снова лёг, завернулся в овчины и заснул. Снился ему чёрный человек, он сидел к нему спиной и грыз огурец, грыз очень громко, но Маркел не просыпался.

ГЛАВА 13

Утром Маркел только проснулся, как пришёл Игнаха и принёс поесть. Маркел позавтракал. Пришёл Костырин. Маркел сказал, что ему надо в Пёсью слободу к купцу Лепёхину, и сразу спросил, знает ли он такого. Костырин сказал, что как не знать, и усмехнулся. Маркел оделся, и они пошли – вначале из кремля на посад, а потом и вовсе за городские ворота к небольшой невзрачной деревеньке, на краю которой стоял кабацкий двор. Костырин повернул к нему.

– Ты куда это?! – сердито воскликнул Маркел.

– К Лепёхину, как было велено, – сказал Костырин. – Кабак у нас держит Лепёхин. Тебе его надо самого?

– Нет, мне нужен есаул Черкас, который у него угол снимает.

– Так и надо было сразу говорить! – сказал Костырин.

Зайдя на кабацкий двор, они прошли мимо крыльца, зашли за угол, и там Маркел увидел лестницу наверх, на гульбище. Маркел подумал и сказал Костырину, что тот может идти обратно, а сам стал подниматься по той лестнице. Там, на гульбище, и вправду была дверь, Маркел толкнул её. Дверь со скрипом отворилась. Маркел вошёл в ту темноту, прошёл на ощупь несколько шагов, уткнулся в ещё одну дверь и постучал в неё. Потом начал стучать настойчивей. За дверью шумно завозились, после её чуть приоткрыли, и Маркел в полумраке увидел Черкаса. Тот был в одной длинной рубахе, заспанный, нечёсаный. Черкас, рассмотрев Маркела, сказал пока что постоять и закрыл дверь. Сразу раздался недовольный бабий крик, после ещё раз. Черкас, было слышно, прицыкнул на бабу. В ответ что-то грохнуло, и стало тихо.

Маркел ещё немного подождал, дверь снова отворилась. Черкас, уже расчёсанный, в портах и даже в сапогах, кивком пригласил входить. Маркел вошёл. Все окна в горнице были завешены, и оттого было темно. Дух стоял тяжёлый, задохнувшийся, табачный. И ещё вот что: везде было полно мелко исписанных листков – и на полу, и на столе, на сундуке и на лавках. А вот бабы нигде видно не было.

– Что это? – спросил Маркел, кивая на листки.

– Это наша правда, – строгим голосом сказал Черкас. – Когда всё напишу, тогда спрячу за образа, чтоб они там триста лет пролежали, ну а после пускай люди прочтут, подивятся.

– Чему? – спросил Маркел.

– Чему-чему! – сердито повторил Черкас. – Много чему! Это только у тебя одно на уме – шуба ермаковская. А вот, кстати, и она!

Черкас шагнул к сундуку, открыл его, листки с крышки разлетелись, Черкас потянул шубу за подол и вытащил. Шуба оказалась длинная и широченная, медвежья, мех наружу и мех внутрь, двойная.

– Вот каков был Ермак! – сказал Черкас, бросая шубу на стол. – Сам как медведь, здоровенный. А всё равно убили.

– Как убили? – тотчас же спросил Маркел.

Черкас, будто не расслышав, посмотрел на шубу и прибавил:

– Кому её теперь отдавать? Кто его родня, мы же не знаем, он про это никогда не говорил. Да и осталось от него кроме шубы ещё только три серебряных чарочки. – Черкас опять полез в сундук. – Вот эти.

И поставил чарочки на стол. Чарочки были как чарочки. Черкас сказал:

– Они у него ещё с Волги. Мы из них там пили, когда именитые гости Строгановы позвали нас к себе оборонять их от сибирцев. Сибирцы на них каждый год ходили, грабили. И вот Строгановы и говорят: помогите нам, единоверцам вашим, от агарян отбиться, за благодарностью не постоим. И мы пошли к ним. И отбились бы. Но Ермак, он не такой был, чтобы отбиваться, а он чтобы первым бить! И говорит: давайте, казаки, сами пойдём в Сибирь и там их на корню побьём! Чтоб больше неповадно было! Ну и пошли, и побили. Взяли разного добра не меряно. Но как теперь идти обратно, думаем, ведь потеряем это всё! У нас же ни свинца уже почти что не осталось, ни пороха, и людей мы сильно положили, поистратили. Да и зима уже, все реки стали. Тогда Ермак и говорит: езжай, брат Черкас, на Русь обратно, тайно, ты же у нас самый вёрткий, заезжай в Москву, прямо к царю, и там обещай ему что хочешь, чтобы только он дал нам взамен пороху и пуль, и пищалей, и пушек, и ещё нашим братьям-казакам с Волги пусть дал бы до нас тайной тропочкой пройти в подмогу. Но царь…

И Черкас замолчал. Маркел усмехнулся и сказал:

– Но царь не дурак, так, да?

– Ну, – тоже с усмешкой продолжил Черкас, – царь свою службу знает. И кто мы такие, тоже. И не дал. А даже наоборот, послал к нам войско для присмотра. Вот этим он и пороха не пожалел, и пушек, и свинца – всего. Только ума не дал! Поэтому когда они пришли, воевода князь Болховской их привёл, семь сотен стрельцов, а нас тогда было уже вдвое меньше… И вот они пришли к нам в град Кашлык, бывший Кучумов стольный град, и говорят: ставьте нас на постой, кормите нас! Они же царские люди, а мы кто? Но Ермак им ни слова не сказал, а только велел нам выходить, со всеми нашими припасами, и мы, все казаки, собрались, из Кашлыка вышли, встали на Карачином острове, и там перезимовали. Ох, люто было! Как звери, в землянках жили, на ветру и без острожных стен, а выжили! А стрельцы, что в Кашлыке остались, перемёрли с голоду почти что все, и с ними Болховской. Те, которые из них в живых остались, сразу по весне прислали к нам гонцов и просятся: братцы-товариство, идите к нам в Кашлык обратно, у нас и пороху, и пуль навалом, всё вам отдадим, только примите нас к себе, под свою руку! И Ермак велел принять, и мы опять вошли в Кашлык. Вот так!

Черкас вздохнул и посмотрел на Маркела. Маркел спросил:

– А дальше что?

– Что-что! – сердито повторил Черкас. – Разлюбили нас сибирцы. Это же только с самого начала, когда мы только к ним пришли и прогнали Кучума, они нам в пояс кланялись от радости, а после, чем дальше, тем больше, стали они хитрить, бегать от нас. Татары бегали в степь, а остяки и вогулы в тайгу. Тайга – это дремучий лес, и там поди их отыщи! Да и только сунешься искать, а они тебя заманят и убьют. Много так наших перебили. Если только атаманов посчитать: Никита Пан, Брязга, Кольцо… Один Мещеряк остался. И тут опять дело к зиме, а у нас снова ни харчей, ни пороху. И вот тут вдруг о бухарцах слух. А бухарцы – богатый народ, сытый, и они с сибирцами испокон веку торговлю вели. Их караваны из Степи каждый год в Сибирь ходили, место там есть такое, ярмарка, Атбаш. Очень хороший торг всегда. И тут, слышим, опять бухарцы караваном на Атбаш идут. От нас до того Атбаша вёрст по реке не так и много. Но места очень глухие, недобрые. Ну да что поделать! И говорит Ермак: надо счастья испытать! Собрался и ушёл на трёх стругах, а нас оставил в Кашлыке. Сидим, ждём неделю, вторую. После приходят два струга, из трёх, кричат: Ермака убили, а мы чуть спаслись! Кучум привёл десять тысяч войска! Что мы могли сделать? Вот…

Черкас замолчал, утёрся. Маркел спросил:

– Как убили?

– Каждый по-своему баял, – ответил Черкас. – Не знаю, где правда. Но ладно. И тут дальше было так, что мы и вправду видим: идут татары по реке, и также идут берегом. А эти наши, те, которые от Ермака спаслись, кричат, что у татар уже два хана: Кучум и Сейдяк, Сейдяк пришёл из Мугольской земли, у него войска совсем несчитано! Да мы и сами это видим. А сколько нас тогда осталось? Всего ничего. И ни пуль, ни пороха. А нас там, в Сибири, может, только потому так все боялись, что у одних нас были пули, а теперь у нас их нет. И Мещеряк сказал: уходим. Мы пошли, и только отошли совсем немного, тут нам навстречу Мансуров со своими. Эх, думаем, да если бы мы раньше это знали, про эту подмогу, так, может, вместе заперлись в Кашлыке и отбились бы, а так теперь что! Вот как наши тогда думали, Мещеряку веры не стало, и начали все говорить, что это всё из-за него! Поэтому когда Мансуров объявил, что теперь он будет у нас старшим, мы сошлись на круг и крикнули Мансурова, а Мещеряка ссадили. Ох, Мещеряк тогда разгневался! Он и сейчас, если б мог, Мансурова убил бы!

– Теперь не убьёт, – сказал Маркел. – Преставился Мансуров в Вологде.

Черкас перекрестился. После нехотя сказал:

– Только про то, как мы Мещеряка ссадили, ты никому не рассказывай, не надо. Это я, может, спьяну сболтнул, оговорился.

Маркел смотрел на Черкаса, молчал. Черкас ещё подумал и сказал:

– А я тебе за это скажу, нет, даже напишу, где и как Шуянина найти. Это второй наш есаул. Он был с Ермаком на Атбаше, и он всё знает. Лучше его никто тебе про это не расскажет!

– Ну так давай, пиши, – сказал Маркел.

– Нет, я после напишу, – сказал Черкас подумавши. – Я напишу и принесу, не сомневайся. А сам ты ко мне больше не ходи, не надо, ты меня жди у себя, я принесу…

Тут Черкас прислушался и оглянулся. Из угла кто-то всхлипнул по-бабьи. Черкас виновато улыбнулся.

Маркел махнул рукой, сказал, что будет весь день ждать, надел шапку, развернулся и вышел. Выходя за дверь, отчетливо услышал, как Черкас позвал:

– Маланья!..

ГЛАВА 14

Маркел вернулся в губную избу, походил из угла в угол, подумал. Принесли горячего, он пообедал, лёг и опять думал всё о том же – о том, что он услышал от Черкаса. А сам Черкас пока не приходил. Отдохнув после обеда, Маркел опять начал ходить по горнице и думать. Когда ему совсем не думалось, он останавливался и смотрел на иконы. После опять ходил. Намаявшись, присел к столу. Тут же вошёл Костырин и спросил, может, ещё куда надо сходить, кого проведать. Нет, ответил Маркел, никуда не надо. Горько на тебя смотреть, сказал Костырин, прямо извёлся весь, надо тебя развеселить. И постучал ладонью по столу. Вошёл Игнаха, достал стаканчик и кости. Маркел сказал, что он на службе не играет, да и к нему должны прийти.

– Кто должен? – задиристо спросил Костырин. – Может, этот есаул?

Маркел утвердительно кивнул. Зачем он тебе, спросил Костырин. Маркел молчал. Костырин засмеялся и продолжил:

– А я знаю! Тебя за ясаком послали. Ты ищешь ясак.

– Какой ещё ясак? – опасливо спросил Маркел.

– Обыкновенный, сибирский, – ответил Костырин. – Третий ясак, за третий сибирский год. Первый ясак они в Москву отправили, это когда Черкас его возил, второй ясак собрали и свезли после того, как к ним в Сибирь пришёл Болховской со стрельцами. Ну а за третий год, за прошлый, за последний, уже совсем никакого ясака в Москву не было, потому что посылать-то его было уже некому – Болховской помер с голоду, Ермак пропал…

– Как это пропал? – настороженно спросил Маркел.

– А что? А разве не пропал? – дерзко спросил Костырин.

Маркел молчал. Костырин усмехнулся и продолжил:

– Ну, или ещё болтают, будто бы его убили, а кто это видел? Васька Шуянин, атаманский казначей? Так Васька горазд сбрехать и не такое. Да и он должен был сбрехать, потому что при ком был ясак? При нём, при Ваське. А потом ясака вдруг не стало! Так и сам Шуянин где сейчас? Да ты только посмотри! Они все оттуда вышли и сидят здесь, у всех на виду, а Васька только сюда сунулся, понюхался – и сразу обратно нырь в Сибирь. И там затаился. С ясаком!