Корни огня

– Хорошо, – кивнул Дагоберт.

Кардинал развел ладони, чтобы хлопком вызвать очевидца кровавой бойни.

– Но прежде, – не сводя с легата давящего взгляда, продолжил Дагоберт, – я хочу получить гарантию, которая обезопасит меня и весь мой род от будущих посягательств разной злоязыкой мрази.

– Какую же? – воспрял фра Гвидо.

– Мой отец должен быть причислен к лику святых.

Глава 6

Даже на Страшном суде я заявлю

отвод судье, обвинив его в соучастии.

Адвокат Пьер Патлен

Кони шли неспешной рысью. Брунгильда не была хорошей наездницей – можно ли освоить искусство верховой езды, лежа в тесном склепе в пещере хаммари? Однако происхождение обязывало, и сестра майордома с упорством, свойственным ее роду, училась держаться в седле.

Девушка с некоторым удивлением приняла неожиданное приглашение сэра Жанта на конную прогулку. Если откровенно – она испытывала к герцогу какой-то особый, смущающий ее интерес. Это пугало ее. Могучий нурсиец был женихом лучшей подруги, такой прелестной, такой грациозной и в то же время мудрой, словно царь Соломон. Грехом было заглядываться на этого красавца. И хотя она слабо понимала, что такое грех, – духовник тщетно пытался растолковать ей смысл библейских сказаний, – она откуда-то знала, что это нехорошо. Но не нашла в себе сил отказать, когда сэр Жант запросто пришел к ней и пригласил на конную прогулку.

Поросшие лесом берега Сены манили под сень вековых деревьев, обещая укрытие от полуденного жара. Но Брунгильде, казалось, зной вовсе не мешал. Она вообще любила тепло – до сих пор не могла окончательно согреться. В эти минуты она не слышала ни пения птиц, ни плеска воды, лишь тихий стук отчаянно колотившегося сердца.

Престолонаследник Нурсии по большей части молчал, точно стесняясь завести разговор, и это раззадоривало Брунгильду. Ей ужасно хотелось слышать его голос. А уж если ей чего-то хотелось…

Сестра майордома чувствовала: пожелай она действительно чего-то всей душой – никто и ничто не сможет остановить ее на пути к цели. Она казалась тихой, но не так ли тиха змея, пока ей не наступили на хвост…

– Ойген сказала, – наконец прервал затянувшееся молчание Карел, – что у вас нынче поутру голова болела. Так я подумал, может, свежий воздух, того… Что, может, лучше станет.

Брунгильда отвернулась. Сердце неприязненно кольнуло. Как раз сейчас ей меньше всего хотелось слышать имя лучшей подруги. Конечно, невесть отчего оробевший Жант просто из стеснения приплел Ойген, чтобы как-то оправдать свое необычное приглашение.

– Да, – кивнула сестра майордома, – действительно болела. Эта ночь, этот кошмар! Если бы не вы… – Она прикоснулась к руке Карела, и сердце вновь напомнило о себе неприятным гулким перестуком. Уж конечно, если сравнивать руки ее и Ойген… Как бы ей хотелось иметь такие нежные тонкие пальчики!

– Расскажите, – пересилив досаду, улыбнулась Брунгильда, – как было дело этой ночью? Как вам удалось победить?

– Да я что… – отмахнулся Карел. – Как злодей из сокровищницы выскочил – я за ним погнался. Да только он бегать горазд оказался. Так припустил, что не догнать было. Я, стало быть, обратно через двор. А там бароны спят вповалку. И стража у ворот тоже. Пока растолкал – чуть не упустил. А потом, откуда ни возьмись, – химера посреди улицы, бабах! – При упоминании чудовища нурсиец вошел в раж, и речь его обрела вдохновенную беглость. – Вот это, я скажу, да! Страшилище, не приведи Господь! Пасти щерятся, змеи шипят, яд брызгами, клыки в пене, когти – ого-го, как ножи! Ну, думаю, конец мне пришел!

Брунгильда чуть заметно побледнела. То ли от страха, то ли от того, что чудовище живо напомнило о жутких образах ее сновидений. Но Карелу было не до ее страхов, он вещал, заливаясь соловьем.

– Я сперва было оробел, но с ходу сообразил: буду стоять – эта тварь сожрет в единый миг и не подавится. Думаю – так нет же! – и мечом ее по башке, с размаху, хрясь! Попал ей по гриве – не меньше десятка змей отрубил. А те – как так и надо, ползут ко мне по земле, шипят, зубы оскалены… Слава богу, Рейнар подоспел, медальон из пасти этой твари выбил. Та враз и окаменела.

– Какой медальон? – насторожилась Брунгильда.

– Да такой, с прозрачным желтым камнем, – пустился в объяснения ее спутник. – Тот самый, что Дагоберт у пещеры среди камней подобрал, когда мы тебя освобождали.

– Вот как! – тихо проговорила сестра майордома, чувствуя, как прикасается к коже медальон, покоящийся в ложбинке на ее пышной груди. Она не помнила, откуда, но точно знала, что это – подарок родителей. И, пожалуй, не было для нее в мире ничего дороже этой вещицы. – С желтым прозрачным камнем? – медленно проговорила она.

– Ну да, – закивал сэр Жант. – И такой необычный. Смотришь в него, как в глубину какую-то. А оттуда свет так и струится. И, что самое занятное, у злодея, который пытался сокровищницу ограбить, точно такой же амулет был. Только размером поменьше.

Брунгильда смотрела на героя своих девичьих грез, не зная, что и сказать. Само по себе это могло быть простой игрой случая. Мало ли всяких самоцветов есть у разных людей. Но все же совпадение настораживало. Брунгильде захотелось показать свой заветный талисман герцогу. Но кто знает, как он отнесется к такому открытию, вдруг в чем заподозрит? Она молча отвернулась, усиленно рассматривая тропинку на берегу. Заметив такую холодность, Карел зе Страже осекся, поняв, что сболтнул лишнее. И, что самое противное, – ни на шаг не продвинулся к поставленной инструктором цели. «Надо еще что-то сказать. Как-то ее успокоить, обнадежить. Что, мол, не дам в обиду, буду защищать и впредь…»

В этот миг он вдруг услышал чуть впереди шорох, увидел, как тихо, почти незаметно отклоняется ветка одного из недальних кустов и, отразив нечаянный солнечный луч, выблескивает непомерно длинный наконечник стрелы. Карел скорее почувствовал, чем услышал щелчок спускаемой тетивы.

– Берегись! – Он схватил девушку за плечи, одним махом вырывая ее из седла и закрывая собственным телом.

Фра Гвидо ошеломленно свел руки в хлопке, невольно хватая воздух ртом, точно последние минуты провел глубоко под водой и лишь сейчас вынырнул на поверхность. Один из приближенных его высокопреосвященства, нетерпеливо дожидавшийся этого сигнала у закрытой двери, взял за локоть смуглолицего худощавого мужчину, судя по одежде – простолюдина, и потащил его к входной двери в залу.

– Куда?! – Лис очутился перед ними еще до того, как стража открыла рты.

– Извольте пропустить нас, – приосанился вельможа. – Все условия нынешней встречи оговорены еще вчера.

– Дорогуша, – лицо командира баронского ополчения расплылось в ухмылке, не предвещающей ничего хорошего. – Так шо ж вы вчера не встречались-то? Если вдруг не слышал, сообщаю: за ночь тут столько всего напроисходило, шо все ваши договоренности торжественным маршем пошли аккурат под хвост химере. Ты вот, собственно, кто?

– Я секретарь его высокопреосвященства, фра…

– В общем, слушай здесь, фра. Обойдется сейчас преосвященство без секретаря. Как говорится, какие секреты между своими? А это шо за знатный хлебороб?

– Он из Монтенегро, края, совсем недавно захваченного абарами.

– Ага. Стало быть, свидетель по делу, – теряя интерес к секретарю, хмыкнул Сергей.

– Я требую пропустить меня! – не унимался тот.

– Уважаемый! Требовать будете жалобную книгу в папской библиотеке. Умерьте прыть! Вы шо, хотите сорвать переговоры? Я сам проведу свидетеля. Так, а ну-ка, пейзанин[6], быстренько, – скомандовал Лис, к удивлению балканца с ходу легко переходя на сербский язык. – Ноги на ширине плеч. Руки в стороны, ладонями назад!

Подобно большинству уроженцев Монтенегро, тот сносно владел италийским наречием, но уж никак не ожидал услышать знакомую с детства речь так далеко от дома. Он безмолвно повиновался. Лис для проформы охлопал его, не спрятано ли оружие.

– Ты, фра, не зыркай, – пояснил он кардинальскому помощнику. – Сам, небось, знаешь, что тут ночью творилось. Так шо не обессудь, двоих, да еще без надзора, пропустить не могу. Пока я отвечаю за безопасность государя – не проси, не умоляй. Отдохни вон пока, мозаикой полюбуйся, воздухом подыши. Я этого красавца потом тебе с рук на руки передам. Ну-ка, расступись. – Лис повернулся к страже и нахмурил брови. Те на мгновение замерли, соображая, как поступить. Они имели четкий недвусмысленный приказ не пропускать в зал переговоров никого чужого, но разве не стали они сейчас свидетелями картины столь убедительной, что и спорить было не о чем? Конечно, герой сегодняшней ночи знал, что делает. И, судя по всему, был вправе поступать так, как поступал. Кто командует, тому видней. Они грохнули древками копий об пол и развернулись, образуя коридор меж двух шеренг.

– Вперед! – Лис подтолкнул смуглолицего к двери. – И запомни: первое же резкое движение – и ты пожалеешь, что пережил нашествие абаров.

Кардинал Бассотури махал руками, точно отгонял невидимых мух, однако это не помогало найти слова: ни единой связной фразы не сошло с его языка.

– Но, это… Ведь это… Но как же? Это же…

Кажется, он даже не заметил, как позади него открылась дверь и Лис мягко втолкнул беженца.

– Я не верю своим ушам, – к кардиналу, наконец, вернулась связная речь. – Я, конечно, могу понять ваше горе. Должно быть, оно повредило разум…

– Мой разум ясен и вполне здрав. И если вы теперь намерены напомнить о моих юных годах – не утруждайте себя. Вы услышали и прекрасно поняли, чего я требую. Я не стану больше терпеть среди моих приближенных тех, кто спит и видит лишить меня жизни, как до того лишили жизни моего отца. Мне известно, кто и что писал в Рим по поводу моего происхождения.

Отчего-то в последние годы там забыли, что именно один из моих предков был первым монархом, принявшим христианство и приведшим франкские земли в лоно Церкви. Если бы не мы, кто знает, где были бы римские епископы и были бы они вообще или нет. Мне горестно сознавать, что ваша память столь коротка. И потому в знак полного доверия Рима ко мне и, надеюсь, к моему потомству, Дагоберт Второй, убитый подло и коварно, станет почитаемым Святым Дагобертом, а его враги и злоумышлявшие против него и против меня, станут врагами Церкви так же, как моими. Полагаю, я вполне разъяснил вам суть моих слов?

– Но как же? Я… Это не в моей власти… И… Это долгое и непростое дело! – нашелся фра Гвидо.

– Быть может, – чуть заметно дернул плечом Дагоберт, вдавливая тяжелым взглядом собеседника в подушку кресла. – Но вам следует поторопиться. Ибо, как мне доложили, абары у порога Италии. Все, хватит об этом. Теперь я желаю выслушать этого бедного малого.

Стрела ударила Карела аккурат между лопаток и, не будь на нем «заколдованной» институтскими мастерами рубахи, пронзила бы его насквозь. Но волшебная ткань не подвела. Впрочем, сомнений в этом и быть не могло. По устоявшейся привычке такие рубахи именовались кевларами, хотя последние годы для изготовления их применялась синтетическая паутина, как известно, в шесть раз более прочная, чем сталь той же толщины. Девять миллиметров добротной стали не всякая пуля одолела бы – куда уж там стреле. Но все же рубаха – не монолитная пластина, и удар получился изрядный. Не удержавшись в седле, Карел вместе с Брунгильдой рухнули в траву, и благо, что на мягкую подушку опавших прошлогодних листьев.

Сердце девушки трепетало от страха и неожиданной близости. Она даже удара толком не почувствовала. Ее принц, ее герой вновь рисковал жизнью, чтобы ее спасти! Лицо нурсийца, такое мужественное, такое прекрасное, было совсем рядом. Она закрыла глаза и, не в силах вымолвить ни слова, крепко прижала молодого человека к груди и коснулась губами его губ. Карел же чуть не взвыл от боли. В момент удара стрелы он успел немного повернуться, но кинетическую энергию столкновения не в силах отменить ни высокие технологии, ни заклятия. Ребро, по всей видимости, было повреждено. На глазах принца выступили слезы.

– Не его… – послышалось за спиной. – Ее надо было!

– Так кто ж знал, что он так дернется? – растерянно отвечал первому голосу второй.

– Тише, тише, – с трудом отстраняясь, прошептал Карел.

– Сейчас она, поди, без сознания. Иди, добей, пока не очухалась. На вот кинжал.

– Сейчас, в лучшем виде, – заверил стрелок.

– Тихо… Не двигайся… – прошептал богемец, но Брунгильда и не собиралась никуда двигаться. Ей безумно нравилось лежать вот так в траве, чувствуя тяжесть могучего тела желанного спасителя.

Карел прикрыл глаза и сквозь ресницы начал высматривать приближающегося убийцу. Тот шел безо всякой опаски, держа в руке оружие.

– Стрелу вытащи! – бросил ему вслед второй. – Не хватало еще…

– А то я не знаю! – огрызнулся стрелок, поворачиваясь к кустам. – Сейчас только эту тушу уберу.

Неудавшийся убийца схватил древко стрелы, пробившей бархатный плащ и застрявшей в одежде богемца. В тот же миг бывший сержант президентской гвардии подцепил голень опорной ноги противника своей ногой, а другой, разворачиваясь, ударил ему в коленный изгиб. Разбойник с воплем рухнул лицом в траву. Еще мгновение – и Карел вскочил, готовый отразить новую атаку. Та последовала незамедлительно. Приятель стрелка выскочил из-за куста, размахивая боевым топором. Знакомое потомку богемских рыцарей чувство опьянения схваткой вмиг овладело им. Словно танцуя, он легко увернулся от удара. Меч будто сам собой оказался в его руке. Еще мгновение – и разрубленное тело врага рухнуло наземь. Карел резко повернулся к стрелку, но тот уже мчал со всех ног по лесу, вовсе не желая связываться один на один с ожившим мертвецом.

– Ты ранен?! – донесся из-под дерева встревоженный голос Брунгильды. – Не двигайся, ты же теряешь силы. Позволь, я перевяжу тебя.

Карел почувствовал, как уходит кураж и вновь просыпается отступившая было резкая боль.

– Ерунда! – сквозь крепко стиснутые зубы процедил он, нащупывая за спиной древко стрелы и резко выдергивая его. Девушка ойкнула, от ужаса прикрывая рот ладонью. Престолонаследник Нурсии хотел было объяснить, что, слава всевышнему, наконечник не вонзился в тело, но замер, удивленно рассматривая орудие убийства.

– Послушай, – он повернулся к Брунгильде. – Это же вовсе не наконечник. Это клинок, закрепленный на древке. Он же летит, как… – Карел осекся, чтобы не оскорблять слух высокородной дамы низкопробными эпитетами. – Оттого, видать, и стреляли в упор.

В этот миг Брунгильда наклонилась, поднимая с земли оброненное стрелком оружие.

– Смотри, клинок – точь-в-точь наконечник этой стрелы…

Смуглолицый простолюдин в чистой, хотя и поношенной холщовой рубахе остановился, как вкопанный, не зная, то ли бухнуться на колени перед юным монархом, то ли все же поклониться в пояс. Выбрал поклон, да так и застыл.

– Ты пришел говорить? Я жду, – не спуская заинтересованного взгляда со свидетеля, промолвил

Дагоберт.

– Если позволите, я мог бы переводить, – не давая кардиналу и рта открыть, вмешался Лис. – А то у него с франкским наречием проблемы. Ау, дружаня, ты шо сюда, кланяться пришел? – окликнул смуглолицего Лис. – Рассказывай, как дело было.

Крестьянин выпрямился, не смея, однако, поднять глаз на властителя франков, и заговорил:

– Я родом из маленького селения, оно было в горах, я там пас овец, – он рассказывал сбивчивой рваной скороговоркой, пытаясь унять волнение. – Когда пришли они, я был на пастбище. Увидел с горы, как идут. Много, очень много. Все на конях. Наш болярин держал свою дружину наготове, и многие из селения пошли с ним. Они-то к нам не сразу-то примчались. Сперва через всю страну шли. Мы-то, почитай, у моря. К нам-то прежде еще всякие бежали. Ну, как всякие – те, кто выжил. А таких-то, почитай, всего ничего. Эти-то в черных плащах, абары, значит. Всех убивают, кого увидят. А кого не убивают, то в плен берут и к себе уводят. И с нами так случилось. Болярин наш храбрый был и ловкий. Напал с горы, точно снежная лавина сошла. Да только все ни к чему. Абары, будто каменная стена, на его пути встали. Что дальше было – и битвой-то не назвать. Наши мечи против абарских – точно масло против ножа. И кольчуги для них были, как моя рубаха.

В глазах Лиса вспыхнул неподдельный интерес. Он перевел отзвучавшую фразу, делая для себя пометку. Что и говорить, появление здесь, в Париже, абарского кинжала было неприятным сюрпризом. Однако иначе объяснить необычные убийства, похоже, не представлялось возможным.

– Все наши полегли, – со вздохом продолжил свидетель ужасающей бойни. – Все, как один. После схватки абары спешились и пошли себе по полю боя. Как увидят кого из наших, живой, мертвый – все едино. Меч ему в живот втыкают, проворачивают и так кричат – страшно-страшно, аж мороз по коже. Все кусты, все расщелины обшарили. Кто чуть жив укрылся – и тех-то добили. А потом в селение пошли. Стариков, детей – всех резали. Только молодых девок да парней в полон взяли.

– А ты, стало быть, спасся? – выслушав перевод, спросил Дагоберт.

– Да если бы… – не поднимая глаз, с печальным вздохом ответил бедолага. – Как село вырезали да запалили, абары по округе пошли. Не иначе, стадо искали. Оно-то их войску на один зуб пришлось. Я спрятаться пробовал – да куда там, у них точно нюх какой-то. И меня схватили, и все стадо, – несчастный передернулся, живо вспоминая страшный день, – да что стадо – псов и тех сожрали. Даже и не жарили: просто рвали кусками и жрали, точно волки злые. Я лежал себе, ни жив ни мертв, руки за спиной связаны, и все молился, как бы меня самого эти душегубы на прокорм не пустили. Да Бог миловал. К прочим моим односельчанам, тем, что в полон взяли, притащили, а затем повели вглубь страны. Там уже таких, как мы, много собралось. С нами отрядили сотню абаров, и те повели нас куда-то в свои земли.

– Для чего?

– Мне то не ведомо. Про храм что-то говорили. Может, в жертву. И то сказать, пока вели, кормили неплохо и особо не изнуряли. Может потому, что среди абаров тоже многие ранены были. Но я так приметил, что раны у них заживали – не чета нашим, у кого за день, у кого за три. Казалось, вот только-только в плече дыра была, а тут глядишь – едва шрам остался.

– Как же ты спасся? – заинтересованно спросил правитель франков.

– Да, почитай, чудом, – грустно вздохнул пастух. – Мы уже далеко в их земли зашли, когда на тот отряд, что нас вел, какое-то войско напало. Тоже дикие, не приведи Господь. Одежда из волчьих шкур. Неврами прозывались. За полночь набросились. Ни дать, ни взять – стая. Однако абары быстро опомнились, многих убили. И, стало быть, из наших тоже немало. Я под кучу трупов забрался, так до утра и пролежал. А уж перед рассветом абары тех из полона, кто выжил, дальше погнали. Быстро пошли, должно быть, опасались, как бы снова не напали. Только клинки и доспехи пособирали, а остальное все – на корм воронью. А как из виду скрылись, я из-под кучи выполз да и побрел себе. Так до италийских земель и дошел…

– Господин инструктор, – раздался на канале связи голос Карела, – у нас тут покушение.

– Судя по голосу, неудачное. Так шо там стряслось? На кого покушались? На тебя? Или на невинность Брунгильды?

– Не, – отозвался Карел. – Не на меня, на Брунгильду. Все бы вам насмехаться. Я-то ее спас, но вот стрела тут какая-то очень странная.

– Неужели же стрела Амура?

– Этот малый, видать, в нее не промахнулся, – с печальным вздохом хмыкнул Карел. – Но здешние стрелки просто пытались ее убить.

Глава 7

Липа – это сосна, проходящая по документам, как дуб.

Папа Карло

Весть о покушении на сестру майордома и о ранении гостя и соратника молодого кесаря – нурсийского принца Жанта – облетела весь Париж быстрее сороки, не отыскавшей с утра ни единой серебряной ложечки. Радуясь новой теме для пересудов, толпа превратила раскинувшуюся на берегу ярмарку в огромное толковище.

Самые знающие твердили, что близок день Страшного суда, что абары, идущие на италийские земли, – вовсе и не люди, а демоны, исторгнутые адской бездной на погибель рода человеческого. Что противостоять им – занятие бессмысленное. Уж лучше провести оставшиеся месяцы, а может, и дни в молитве и покаянии. Другие словохоты, не отрицая адской природы недавних событий, твердили, что хоть взбесившаяся химера и ожила на страх людям, могучий герцог Нурсии одолел ее в честном бою, и, стало быть, тартарейскую нечисть можно и нужно истреблять во славу Божью, ибо это лишь испытание, посланное христианскому люду. А уж подлый выстрел в герцога и вовсе говорит о том, что враги прокрались в Париж, и след огнем и железом выкорчевать проросшую скверну до того, как она разрастется и захватит столицу.

Кто-то говорил, будто в убитом сэром Жантом злодее опознали некоего разбойника с большой дороги. Но так это, нет ли – судить никто не брался. А в это время завершивший труды переводчика Лис стоял над постелью раненого, суммируя свои медицинские наблюдения.

– Ну, шо, больной! С этого дня ты можешь смело именоваться Железным Головосеком. Я б даже сказал, не Железным, а Броненосным. Или Бруняносным, если тебе так больше нравится. В общем, ребра целы, гематома, правда, изрядная и ссадина вполне пристойная, боевая, самое то, шоб девчат охмурять. Однако жить будешь, остается выбрать, с кем. Никакой опасности рана не представляет. Но все же, с боевым крещением!

– Больно, – со вздохом пожаловался Карел.

– А ты шо думал? Здесь все как в сказке: чем дальше – тем страшней. Это еще хорошо отделался. Вон, скажем, Камдил – у того за шрамами тела не видно. Ладно, поскольку ты жив и на похоронах твоих пирожками разжиться не судьба, начинаем зарабатывать на хлеб насущный и усиленно работать мозгами. Как дурят нас британские ученые, это в целом благотворно влияет на организм.

Лис активизировал связь.

– Всех сотрудников резидентуры прошу на регистрацию. Ближайшие полчаса у нас пятиминутка.

– А что такое пятиминутка? – осведомился Бастиан.

– Это ближайшие полчаса, – отозвался Сергей. – По мере обнаружения в голове мыслей, а уж тем более идей, прошу незамедлительно подавать признаки разумной жизни. Итак, как показала нам, уж не буду уточнять что именно, практика, имеющаяся программа наших увеселений в этом даже не чреве, скорее заднице, Парижа изобилует неожиданными поворотами и отборными хохмами. Лично я все больше желаю встретиться с неведомым массовиком-затейником и от души пожать ему горло. Надеюсь, наш малый, но удалый трудовой коллектив полностью разделяет мое нескромное желание.

– Лично я разделяю, – хмуро отозвался Карел.

– Действительно, странно все, – начал Бастиан. – Уверен, в хрониках Парижа никогда не было ничего подобного…

– То ли еще будет! – пообещал инструктор тоном провинциального конферансье. – Но пока, как говорят татары, в степь-бай-в степь. У нас на повестке дня новые загадки и одна небольшая отгадка. Но такая гадкая, шо не приведи Господь.

– О чем ты, Сергей? – поинтересовалась Евгения.

– О ножике, которым сегодня ночью зарезали двух стражников. Судя по рассказу свидетеля, именно так действуют абарские клинки. Так шо, мальчики-девочки…

– Девочка, – поправила Женя.

– Ты одна, но стоишь целого пед-медучилища.

– Вот еще, – оскорбилась дипломированный психолог.

– А ты не мешай течению моей стремительной мысли в тот момент, когда она сворачивает горы с верного пути. Может, именно в это время они шли к Магомету. Кстати, к вопросу о басурманах.

Судя по тому, что абарский клинок всплыл

в нашем деле шо тот якорь, дела плохи. Эта первобытная орда не так далеко, как нам представлялось. Она уже здесь, и активно действует. Вон наш герой-любовник чуть было не отправился в Елисейские Поля[7] задолго до их появления

в Париже.

– Но, господин инструктор, – застонал Карел, – я же выполнял задание.

– Ладно, не тушуйся! В нашей работе не всегда поймешь, где кончается задание и начинается камасутра. Особенно это касается отношений с институтским начальством. Хотя главу про церебральный секс в уставе обычно опускают. Но оставим амурную тему, меня сейчас другое интересует и, как лучника, просто оскорбляет: шо это за манера стрелять кинжалами? Баллистика

у такой стрелы – чуть лучше, чем у валенка.

– Это да, – подтвердил Карел. – Я тоже об этом подумал. А еще, обрати внимание, у второго кинжала такое же лезвие было.

– Не позорься: лезвие – это режущая часть,

а то, что ты имел в виду, – это клинок.

– Ну да, – согласился богемец. – Я это и имел

в виду. Они были совершенно одинаковые.

– Позвольте мне сказать, – с обычной учтивостью обозначил себя Бастиан. – Должно быть, стрелявший очень хотел, чтобы рана оставляла впечатление удара кинжалом.