Саркома

– Нетрудно сообразить. По поводу инцидента со Слипчуком.

– А-а, мелкая ссора, не стоящая выеденного яйца. Глубоко сожалению, что вам приходится на это тратить свое драгоценное время.

– Мелкая? Как бы не так. Почему после этой «мелкой ссоры» Александр Петрович с тяжелыми увечьями оказался на больничной койке с перспективой остаться инвалидом?

– Не знаю, где и когда он умудрился покалечиться? Работа у него вроде бы не связана с производством, станками, тракторами, машинами… Короче, непыльная, кабинетная с докладами, протоколами и прочими бумагами.

– Давайте, без иронии и юмора. Человек пребывает в тяжелом состоянии, а вы, как красная девица, ломаете комедию, – строго потребовал Гнедой.

– Что же, отвечу прямо в лоб. Имея юридическое образование, четко зная свои права, я действовал в рамках закона, в целях самообороны.

– Неадекватно реальной угрозе жизни, с превышением средств обороны, – заметил Гнедой. – Почему вы с жезлом напали на Александра Петровича?

– Какие могут быть претензии? Желз – не бейсбольная бита, не кувалда или дубинка, а рабочий инструмент инспектора ГАИ.

– Но вы не инспектор ГАИ?

– Начальник милиции обязан быть универсалом, чтобы в любой момент мог подменить не только инспектора ГАИ, но и следователя, участкового, сотрудника ППС, ДПС, медвытрезвителя или вневедомственной охраны. Лишь тогда, овладев многими функциями, вправе потребовать от подчиненных: делай, как я.

– Это пафос, громкие слова.

– Нет, реальная жизнь, – возразил майор и неожиданно озадачил вопросом. – Лев Платонович, кто вы по образованию?

– Историк.

– Вот и занимайтесь историей, а юриспруденцию оставьте специалистам, профессионалам. Они разберутся, превысил я меры самообороны или, наоборот, обезопасил себя от реальной угрозы жизни и здоровью. Этот, невыработанный в карьерах, бабник был в стельку пьян, не отдавал отчет своим действиям. Зять Леонида Ильича, первый замминистра МВД Щелокова генерал-лейтенант Чурбанов точно подметил, что человек, пребывающий в пьяном или наркотическом состоянии, является потенциальным преступником.

– Общеизвестная, прописная истина, – произнес Гнедой.

– Не отрицаю, но факты – упрямая вещь. Лучше разберитесь, почему партработники после совещаний лыка не вяжут, распускают руки. Кто им наливает горячительные напитки для подрыва авторитета партии? Куда смотрят наши чекисты?

– Мы дадим политическую, партийную оценку его и вашим действиям, – сурово пообещал помощник. – Сейчас речь о вас. На какой пленум райкома партии вы собирались наложить кучу фекалий и наплевать с высокой колокольни?

– Что вы, Лев Платонович, это бред сивой кобылы?! – возмутился Калач. – Вас дезинформировали для того, чтобы меня – борца с преступниками, расхитителями социалистической собственности – опорочить, оклеветать и скомпрометировать. У меня даже в мыслях такого не было. Партийный билет считаю выше любой должности и звания.

– Кто бы сомневался. Конечно, выше, ведь, если отберут партбилет, то лишитесь должности, звания, персонального авто и прочих благ.

– Разве это возможно? – насторожился начальник милиции.

– Вполне.

– Лев Платонович, посудите трезво. Слипчук после того, как получил по заслугам, находится в крайне возбужденном психическом состоянии. Лежит в палате, целый день таращит глаза в потолок. От тоски волком завоешь. Вот он из мести ко мне и сочиняет всякие небылицы, что в голову взбредет. Может, моча в голову бьет и сперма на череп давит? Пусть им займутся психиатр и сексопатолог. У него по этой части явные маниакальные отклонения от нормы. Ни одну юбку не пропустит мимо.

– Он заявил, что пальцем не прикоснулся к вашей жене.

– Значит, сожалеет, что не успел мне наставить рога, – усмехнулся Калач. – Даже, если он с Ларисой не переспал, то других женщин подмял под себя. Поэтому в качестве предупреждения, профилактики получил за порочную страсть, за чужих жен и дочерей, пострадавших от его сексуальных домогательств.

– Кто вам сказал, что они считают себя пострадавшими, может наоборот, счастливыми? Вы не осознали всей тяжести совершенного деяния, – сделал вывод Гнедой. – Готовьтесь к серьезному разговору в обкоме партии.

– К вашим услугам, – холодно отозвался майор.

– Кстати, в каком состоянии вы находились во время инцидента?

– В нормальном, трезвом. У меня на алкоголь аллергия.

– Все равно потребуется справка о медицинском освидетельствовании.

– Без проблем, – ответил Калач.

– За фекалии, плевок с колокольни, клевету на партию, придется ответить по всей строгости Устава КПСС, – напомнил Гнедой.

– С какой еще колокольни? – удивился майор.

– С высокой.

– Слово к делу не пришьешь. У Слипчука нет ни свидетелей, ни магнитофонной записи, а значит, веских доказательств, – заявил начальник РОВД. – Лев Платонович, поверьте мне, как юристу и опытному оперативнику, картина события банальна.

Слипчук – патологический бабник, пользуясь своим высоким партийным положением, возомнил, что ему все дозволено. Когда я его по-товарищески попросил оставить жену Ларису в покое, не домогаться близости с ней, он полез в драку. Я вынужден был в качестве самообороны оказать сопротивление в соответствии с нормами Уголовного кодекса и положения о милиции. Вправе был применить табельное оружие, сделать предупредительный выстрел, а второй – на поражение.

– Даже так?! – удивился Гнедой. – Не слишком ли круто?

– Не слишком. На Западе полисмены, копы при угрозе своему здоровью и жизни, стреляют без предупреждения, – сообщил майор.

– На буржуев, наших классовых врагов, эксплуататоров трудового народа, не следует равняться, – возразил помощник.

– Знаю, что нам с ними не по дороге, но кое-что полезное можно позаимствовать?

– Ладно, обойдемся без полемики, – снисходительно промолвил Лев Платонович и, вспомнив о секретаре-машинистке, поинтересовался. – Откуда у вас такая строгая девица? Язвит и хамит. Причислила меня к обслуге, моя фамилия ей не понравилась, назвала ее жеребячьей. Нормальная фамилия. Не объяснять же каждому, что мои предки занимались лошадьми, профессия стала фамилией…

– Конокрадством что ли занимались? – бросил реплику Калач.

– И вы туда же, – обиделся партработник. – Конокрадством чаще всего промышляли цыгане, а мои предки честно зарабатывали свой хлеб насущный. Ходили за сохой, растили хлеб. Прадед работал в Сибири ямщиком, извозчиком. Это ныне технический прогресс потеснил гужевой транспорт, а прежде конь вместе с рабочим классом и крестьянством был основной производительной силой.

– Лев Платонович, ни за что не поверю, чтобы евреи ходили в конюхах и управляли кибиткой или санями, – заметил офицер. – Медицина, торговля, банк, цирк, эстрада – вот их удел. Испокон века они там, где меньше работы и больше денег. Наверняка, ваши предки действовали в сговоре с цыганами, которые воровали коней, а те их сбывали на базаре.

– Вячеслав Георгиевич, с чего вы взяли, что я еврей? Великого русского писателя Толстого тоже звали Львом.

– Знаю, что Львом Николаевичем, но не Платоновичем, – уличил его начальник милиции.

– Не уводите разговор в сторону, не смещайте акценты, – сухо произнес Гнедой. – Если я займусь вашей родословной, то обязательно обнаружу примесь еврейской крови. А, если окунуться глубже, то и монголо-татарской, ведь Русь триста лет была под игом Золотой орды. Азиаты много женщин перепортили.

– Лев Платонович, не обижайтесь, но у вас ярко выраженные признаки.

– Майор, не забывайтесь! Я указал на грубость секретарши, а вы туда же,– напомнил он.

– У нас здесь не институт благородных девиц. Вспомните припев из песни «наша служба и опасна, и трудна». Вынуждены постоянно общаться с деклассированными элементами, уголовниками, алкоголиками, проститутками, наркоманами, аферистками и прочим сбродом, и это накладывает отпечаток на характер. Поэтому сотрудники милиции суровы, жестки и принципиальны. Никому не дано право помыкать блюстителями закона и правопорядка. Здесь вам не театр, не концертная студия.

– Секретарь-машинистка не ловит преступников, а сидит за столом, отвечает на телефонные звонки, заваривает кофе и чай, – заметил Гнедой. – Может я не прав?

– Да, в оперативно-розыскных мероприятиях она не участвует, хотя, если потребуется, не откажется. Знает, что такое подъем ночью по тревоге.

– Тогда откуда такой гонор? Я на вашем месте заменил бы Анжелу на современную, культурную, вежливую женщину.

– Не могу, совесть не позволяет.

– Почему?

– Судьба ее обидела. Она – вдова нашего офицера, погибшего в Афганистане при исполнении интернационального долга. Он напоролся на засаду душманов. На ее иждивении двое несовершеннолетних детей.

– Печально, сочувствую. Но это не может быть поводом для грубости. Проведите с ней воспитательную беседу. Объясните, что к людям, особенно партийно-советским работникам, следует относиться с уважением.

– Хорошо, выкрою время, поговорю, – пообещал майор.

– Пора и честь знать, – произнес Гнедой, поднявшись с кресла.

– Что-то сухой у нас получился диалог, – посетовал Калач. – Лев Платонович, путь не близкий. Знаю, что вы в дороге проголодались? Предлагаю кофе с бутербродами или что-нибудь покрепче?

– Насчет покрепче, отставить! – властно произнес партаппаратчик. – Рабочий день еще не закончился.

– В милиции он не нормирован, – заметил хозяин кабинета. – Лев Платонович, не обижайтесь. Говоря о крепких напитках я, имел в виду вечер в ресторане «Золотой колос». Куда вам торопиться? Посидим, погудим. Угощаю на правах принимающей стороны…

– Вынужденно принимающей стороны, – подчеркнул Гнедой. – Сейчас не тот случай, когда можно сидеть и гудеть. Вечером я должен быть у Макарца. Еще надо опросить очевидцев инцидента водителей Трошина и Цыгейка.

– Зачем вам терять драгоценное время на этих мужиков? Они находились в стороне и вряд ли что новое добавят к моей исчерпывающей информации, – произнес Вячеслав Георгиевич.

– Иногда малая деталь дает представление о сути происшествия, события, – возразил партфункционер.

– Пожалуй, вы правы, детали, улики важны для объективного следствия, – согласился майор и предпринял вторую попытку. – Давайте совместим полезное занятие с весьма приятным?

– Каким образом?

– Если вас не устраивает ресторан, то предлагаю баньку, сауну с дубовыми и березовыми веничками. А потом, как полагается, застолье в укромном месте, подальше от чужих глаз и ушей. Кстати, если вы любитель «клубнички», то к услугам красивые девочки без комплексов и предрассудок.

– Что вы предлагаете, в своем ли уме!? – возмутился Гнедой. К его лощеным щекам прилила кровь. – Не будьте циником, Как можно развлекаться, когда Александр Петрович находится на больничной койке. Я о вас был лучшего мнения.

– Я тоже, – парировал начальник РОВД. – Лев Платонович, ваша предвзятость ко мне очевидна. Следуя традиции партийной корпоративности и солидарности, вы горой стоите за Слипчука. Он вам ближе по духу, а я – пришей кобыле хвост. Поэтому иллюзий насчет справедливого решения не питаю. Но имейте в виду, если почувствую ущемление своих прав, то молчать, посыпать голову пеплом не стану. Обком партии – не последняя инстанция, есть еще ЦК КПУ и ЦК КПСС, партийная комиссия.

– Вячеслав Георгиевич, в оценке инцидента я постараюсь быть максимально объективным, – заверил Гнедой. – Упреки в партийной корпоративности и солидарности неуместны, так как дело касается коммунистов, независимо от того, в каких ведомствах, учреждениях они служат или трудятся. Обращаться в ЦК нецелесообразно, ибо в первую очередь в ваших интересах не выносить сор из избы. Уверен, что министр Щелоков не будет в восторге, если узнает, что его подчиненный уподобился разбойнику с большой дороги. Этот факт вызовет у него ярость, тогда увольнение из милиции неизбежно.

– Значит, еще до полного и всестороннего расследования конфликта вы считаете меня разбойником. А клялись в отсутствии предвзятости, – поймал его на слове начальник РОВД и попенял. – Вы – не юрист, и тем более, не следователь, поэтому не вправе квалифицировать вполне мотивированный поступок. К тому же, еще никто не отменял презумпцию невиновности. А по поводу выноса сора из избы, так это не в интересах руководства обкома партии.

– Отчасти вы правы, поэтому я пытаюсь найти компромиссное решение, чтобы, как говорится, и волки были сыты, и овцы целы,– признался Лев Платонович. Калач проводил гостя до двери. Нехотя обменялись дежурным рукопожатием.

«Мягко стелет, да жестко будет спать. Да, с этим упертым клерком надо ухо держать востро. Похоже, каши с ним не сваришь, – огорчился Калач. – И до него было в гостях немало партийных и милицейских чиновников, но от сауны, охоты, рыбалки, ресторана, пикников с участием знойных девиц никто не отказывался.

Попадались нормальные мужики, охотно пили коньяк, водку и вино, мяли покладистых баб, травили анекдоты, а этот Гнедой жеребец, оказался упрямым. Если генерал Добрич не выручит, то уволят из милиции, еще и под статью УК подведут. Хорошо, что сработала интуиция, догадался проинструктировать водителей Трошина и Цыгейка на случай расследования. Михаил меня не сдаст, а на Федора нагнал страху, поэтому тоже изложит мою версию».

Такая перспектива развития событий Калача несколько утешила.

7. На «ковер» с докладом

Через два с половиной часа водитель доставил Гнедого в Симферополь. В поздний вечер окна в кабинете первого секретаря обкома ярко светились. «Ждет Виктор Сергеевич, волнуется», – подумал Лев Платонович и по ковровым дорожкам на лестнице и в тихом коридоре направился на доклад.

– Что со Слипчуком? – с места в карьер спросил Макарец.

– Прогнозы неутешительны, надолго, если не окончательно, выведен из строя, – с грустью ответил помощник.

– Подтвердились ли обвинения в аморалке?

– По достоверной информации из местного отдела КГБ, Александр Петрович чуть ли не всех красивых женщин в аппаратах райкома и райисполкома перепробовал. Впрочем, никто из них в инстанции не жаловался: то ли остались довольны, то ли опасались скандалов? Даже без анонимок обошлось. Загадочная женская натура. Похоже на то, что и жену Калача собирался положить под себя.

– Женщин он пробовал по принуждению или взаимному согласию?

– Его пассий я об этом не спрашивал, слишком деликатная тема, – признался Гнедой. – Вы же знаете, что Слипчук импозантный, симпатичный, коммуникабельный мужчина. Одевается модно с иголочки, блещет эрудицией, красноречием. Неравнодушен к женщинам, щедрый на подарки и комплименты. Женщинам такие ухажеры очень нравятся.

– Он не ухажер, а партийный работник, идеолог, – сухо напомнил Макарец.

– Заигрался в служебные романы, – посетовал Лев Платонович. – Наверное, многие из соблазненных им женщин считали за честь переспать с таким красавцем. И не только ради удовольствия, но и с корыстью для карьерного роста.

– С женой Калача тоже переспал?

– Поклялся, что не прикоснулся к ней пальцем, сугубо деловые отношения. Впрочем, кто же в этом сознается. Если и согрешили, то по взаимному согласию. Не проводить же медэкспертизу?

– А что, чекисты? У них есть информация о порочных связях Слипчука и Калача?

– Разводят руками. Говорят, что для наружного наблюдения за номенклатурой требуется разрешение «сверху». Свечку не держали, но сообщили, что Александр Петрович часто приглашал Ларису Юрьевну Калач и других красивых женщин в свой кабинет. Возможно, там, комнате для отдыха и совокуплялись, дело ведь нехитрое.

– Перед искушением редко кто устоит, – согласился Виктор Сергеевич.

– Чекисты сетуют на большую загруженность, так как в поселке и селах района активизировались сектанты: баптисты-пятидесятники, адвентисты седьмого дня и свидетели Иеговы. У последних сектантов изъяли комплект журнала «Сторожевая башня» и агитационные брошюры, изданные в Бруклине. По сути, это «пятая колонна», агенты влияния, наносящие вред не только православию, но и советскому строю. Они задействованы в тайных операциях ЦРУ, ФБР, АНБ и других западных спецслужб.

– Да, с этими мракобесами надо усиливать борьбу. Недоработки, упущения тех же Слипчука и Калача. Вместо того, чтобы пресечь сектантов, агентов капитализма, они делят баб.

– В случае насилия, Лариса Юрьевна не молчала бы. Она дама с характером, гордая. Если между ними и возникла страсть, произошла интимная близость, то по взаимности, – сообщил Лев Платонович.

– Почему чекисты раньше не сигнализировали об аморальном поведении Слипчука? Всполошились, когда запахло жареным? – возмутился Макарец.

– Так ведь и другие госслужащие грешат этим делом, – произнес помощник. – Как говорится, запретный плод всегда слаще.

– Грешить надо с умом, – заметил первый секретарь обкома.

– В КГБ на шалости Слипчука закрывали глаза, мол, это личная, интимная жизнь гражданина.

– У нас с вами, Лев Платонович, на сей счет больше возможностей, однако не позволяем себе вольностей, усмиряем плоть, не поддаемся соблазнам, искушениям, не порочим моральный облик коммуниста.

– Да, не порочим, – подтвердил Гнедой.

– Получается, что Слипчуку поделом перепало. Надо перевести его на хозяйственную работу, в какой-нибудь захудалый колхоз, быкам хвосты заносить, – вслух рассуждал Виктор Сергеевич.

– В селе тоже много красавиц, взращенных на молоке, масле, фруктах, ягодах и овощах, – напомнил помощник.

– Пусть энергию расходует не на баб, а на то, чтобы вывести колхоз в передовые. Там не шибко разгуляется. За нравами следят старушки и старики сталинской закалки. Мимо них мышь не пробежит.

– Эх, Виктор Сергеевич, в саду, в лесополосе, на сеновале легко со знойной голубкой спрятаться от чужих глаз. Хотя какой из Слипчука в инвалидной коляске председатель колхоза и сердцеед. Через ногу не сможет перелезть, нескоро его потянет на баб.

– Насчет сеновала из личного опыта, что ли знаешь? – усмехнулся первый секретарь.

– По молодости лет, – с грустью вздохнул помощник. – Весна, комсомол и любовь. Все мы в те годы норовили девчат портить. Особенно весной, когда гормоны бурлят. Как мартовские коты, искали любовных приключений.

– С водителями драчунов встречался?

– Непременно. Михаил Трошин – водитель Калача, как водится, на стороне своего шефа. Сообщил, что Слипчук первым затеял поединок, поцарапал майору лицо и нос, тот вынужден был обороняться. Поведение водителя Слипчука мне показалось странным.

– В чем именно?

– Буром пошел против Александра Петровича. Заявил о том, что тот выпил в ресторане «Старая крепость» триста граммов коньяка и при встрече с Калачом первым полез в драку, поцарапал майору лицо и нос. В общем, слово в слово, будто под копирку, повторил показания Трошина. Я уверен, что Калач, обладая опытом оперативной работы, успел их проинструктировать. Скорее всего, склонил Цыгейку на свою сторону, посулив должность, блага или, напротив, шантажировал, угрожал и тот сдался.

– На лице Калача есть следы насилия?

– Нет, успели сойти.

Макарец, напустив на лицо суровость, спросил:

– Против кого будем заводить персональное дело?

Пристально поглядел на Льва Платоновича. Тот медлил с ответом и после паузы произнес:

– Зачем?

– Как это зачем? Мы обязаны жестко реагировать на инцидент другим коммунистам в назидание. А то ведь одни возомнят себя Казанова, а другие – ревнивцем Отелло. Иначе не удастся пресечь разборки с травмами и скандалами, порочащими высокое звание коммуниста.

– Виктор Сергеевич, скандал надо замять, спустить на тормозах, пока не получил широкий резонанс, – посоветовал помощник. – Если информация дойдет до ЦК партии, до генсека, то Леонид Ильич поручит Суслову и Пельше разобраться. Эти аксакалы раздуют кадило, что нам не поздоровится. Вороньем слетятся журналисты из Москвы, в том числе из «Правды» в погоне за сенсацией, жареными фактами, пострадает ваша репутация. Зачем нам эти осложнения и дурная слава?

– Резонанс, репутация? – Макарец призадумался. – Дурная слава нам не нужна. Тогда труженики ни ордена, ни переходящего Красного знамени за достижения в соцсоревновании не получат, останутся без наград и почестей и отдельные передовики производства и ударники труда.

– Будь у нас рядовая область, как та же Житомирская, Херсонская, Тернопольская, а ведь Крым – всесоюзная здравница, летняя резиденция генсека и членов Политбюро. Едва в мае-июне прогреется море, весь политический бомонд, как перелетные птицы, слетаются на южный берег в Ялту, Алушту, Севастополь, Евпаторию, Симеиз, Алупку…

Как историк, напомню, что это повелось еще с вояжа императрицы Екатерины 11 и других самодержцев, в том числе последнего царя из династии Романовых Николая 11, известного, как кровавый, облюбовавшего Ливадийский дворец, откуда он совершал прогулки по царской тропе…

– Лева, ты осторожнее с такими сравнениями, параллелями и аллегориями. Могут возникнуть неприятности. По твоему получается, что генеральный секретарь ЦК КПСС и члены Политбюро мало, чем отличаются от венценосных персон, – предостерег Макарец. – А насчет инцидента, пожалуй, ты прав, надо взвесить все «за» и «против», чтобы не ударило бумерангом. Злопыхатели, сексоты, анонимщики настучат «наверх» по линии КГБ или в комиссию партийного контроля. Как тогда будем выглядеть, какую нам дадут оценку? И на кофейной гуще гадать не надо. Пропесочат по полной программе за укрывательство негативных фактов.

– Вполне вероятно, но риск – благородное дело, – напомнил Гнедой. – В случае утечки информации объясним свою позицию, мол, решили разобраться на месте, чтобы не отвлекать ЦК от важных дел. Покаемся, а повинную голову меч не сечет.

– Лев Платонович, тебе бы дипломатом работать, чтобы нашим идейным врагам мозги пудрить, – польстил первый секретарь.

– Не откажусь, походатайствуйте перед главой МИДа Андреем Громыко, вы ведь с ним часто пересекаетесь в ЦК.

– Твои мудрые советы мне самому нужны, поэтому дорожу надежными помощниками и советниками. За усердие в выполнении деликатных поручений летом вместе с семьей отдохнешь в санатории ЦК КПСС «Россия», что вблизи Ливадии.

– Премного благодарен, но я предпочел бы санаторий «Южный».

– Высоко замахнулся. Даже мне не просто получить туда путевку, – признался Виктор Сергеевич. – Этот санаторий предназначен для членов Политбюро и лидеров коммунистических и рабочих партий стран социалистического лагеря и «третьего мира». Мы еще не доросли до их статуса. Будем довольствовать тем, что положено по рангу.

Лоснящееся жиром лицо Гнедого расплылось в лукавой улыбке.

– Назавтра к семнадцати часам вызови ко мне на ковер Калача, Слипчука и генерала Добрича, – велел Макарец.

– Слипчук нетранспортабелен.

–Тогда Добрича и Калача, снимем с них стружку, – строго произнес первый секретарь обкома. – Ох, эта доблестная милиция, сколько с ней хлопот и проблем. То ли дело КГБ. Чекисты работают аккуратно, без лишнего шума и скандалов. За их действия и репутацию я спокоен, не подведут, надежные товарищи.

– Неудивительно. Подбор кадров в это ведомство очень тщательный, как в космонавты, – заметил помощник. – Все имеют высшее образование, родословную проверяют до третьего колена. Одним словом, интеллектуалы, эрудиты, белые воротнички. А милиции приходится выполнять функции ассенизаторов, чистильщиков общества от деклассированных элементов, поэтому нет гарантий от ЧП и скандалов.

– Но Калач не рядовой милиционер, а начальник РОВД, коммунист, – возразил Виктор Сергеевич.

– И на старуху бывает проруха, – вздохнул Гнедой. – Его обуяла ревность и мания вседозволенности.

– Ладно, Лев Платонович, охладим пыл ревнивого Отелло. Но о нашем компромиссном решении, ни слова. Подержим его и генерала в напряжении, чтобы глубоко прочувствовали и осознали драматизм ситуации и негативные последствия. А то прикрываются погонами и лампасами, словно бронежилетом, как во времена НКВД, когда над партией верховодили. Следует поставить их на место.

8. Размолвка и отчуждение

– Вячеслав, Слава, по поселку ползут слухи о том, что ты жестоко избил Слипчука? – вечером после ужина, то ли спросила, то ли сообщила Лариса Юрьевна. – Мне скоро с расспросами о подробностях проходу не дадут. Это правда или очередная утка, клевета, чтобы опорочить твое и мое имена, запятнать репутацию?

– Слухи, сарафанное радио? А может он тебе сам поплакался в жилетку, чтобы пожалела, утешила и обогрела? – резко отозвался Калач.

– Вячеслав, я тебе уже не один раз говорила, что у меня с Александром Петровичем сугубо деловые отношения. Лишь потому, что я заведую не свинофермой или птичником, а отделом культуры исполкома, то есть той сферой, которую он курирует, сотрудничество, общение, контакты неизбежны.

– Понятно, какие контакты, – распалялся супруг.

– Не придирайся к словам, деловые контакты. Это же ясно, как божий день. Без этого общения невозможно провести сколько-нибудь общественно значимое культурное мероприятие. Необходимы согласование, одобрение и поддержка отдела пропаганды и агитации, художественного совета. У нас, кто рулевой в стране? Партия. Вот я и держу на нее равнение. Твои подозрения неуместны, оскорбительны и обидны…