Саркома

– И мою жену считаешь активисткой?

– Обязательно, в социально-культурной сфере. Поэтому у тебя нет причин для претензий. Они эмоциональны и необоснованны.

– Оставь ее в покое. Я обнаружил у нее твои любовные послания с комплиментами «дорогая моя, милая, нежная», с откровенными желаниями и намеками. Как это понимать?

Слипчук призадумался, не найдя убедительных аргументов и чувствуя, как нарастает его агрессия, попросил:

– Вячеслав, не горячись, охлади свой пыл. Что ты, как задиристый пацан. Я бы еще мог понять парня восемнадцати-двадцати лет от роду, а тебе перевалило за тридцать пять. Пора остепениться, трезво посмотреть на жизнь, далекую от идеала и совершенства с ее достоинствами, пороками и искушениями. Кстати, почему ты в служебное время под «градусом»? – уловил он запах спирта.

– Ты тоже – не ангел. Как из бочки, разит коньяком, – парировал выпад офицер.

– Я бы на твоем месте умерил пыл, трезво соизмерил свои силы и шансы, прежде, чем начинать поединок. Иначе я инициирую рассмотрение на бюро вопроса о состоянии дел по борьбе с преступностью и охране правопорядка. И будь уверен мои инспектора, сотрудники КГБ и прокуратуры вскроют недостатки, накопают достаточно компромата для признания профнепригодности и отстранения от должности.

– Только посмей, я не потерплю шантажа и угроз! – повысил голос Калач.

Поняв, что майор – крепкий орешек и его на испуг не взять, Слипчук сменил тактику и дружелюбно произнес:

– Ладно, погорячились, выпустили пар, отвели душу и будет. Предлагаю вечером встретиться в ресторане «Золотой колос», я угощаю. В спокойной обстановке, как говорится, посидим-погудим, расставим все точки над i. У нас нет причин для неприязни и вражды.

– Хочешь откупиться, задобрить? Я с тобой на одном гектаре не сяду,– ухмыльнулся майор. – Сам достаточно зарабатываю, чтобы самостоятельно оплатить заказ в ресторане и не быть в долгу.

– Давай майор, без пошлости. Между прочим, я по табели о рангах полковник Советской армии и, значит, выше тебя по знанию. Прошу вести себя корректно, соблюдать субординацию.

– Плевать я хотел на твое звание и субординацию. МВД министерству обороны не подчиняется.

– Да, не подчиняется, это самостоятельные ведомства, – согласился Александр Петрович. – Но не забывай, что законодательная, исполнительная и судебная власть подконтрольны партии.

– По служебной линии я подчиняюсь начальнику УВД, министру и их заместителям.

– Ладно, не будем спорить. Кто из нас не без греха. Да, мне нравится твоя супруга и она свободна в своем выборе. У нас в стране Конституцией гарантировано равенство прав мужчины и женщины. То, что я ей симпатизирую, не является пороком или криминалом, – пояснил второй секретарь. – Ты должен гордиться, что твоя жена столь красива и популярна, что ее не обходят стороной, оказывают почести. Ты же не можешь запретить человеку любоваться великолепными видами крымской природы: горами, лесами, морем или полотнами великих живописцев. Подобное происходит и с созерцанием красивых, очаровательных женщин, вдохновляющих мужчин на подвиги и творчество.

– Не разводи демагогию. Если нравится слабый пол, то щупай и разминай других баб, а Ларису не тронь.

– Впервые вижу такого стойкого, без порочащих связей милиционера. Слышал, что ты и сам не прочь приударить за молоденькими прелестницами. В твоем отделе среди следователей и сотрудниц инспекции по делам несовершеннолетних есть соблазнительные особы. Все мы из одного теста, порой, неспособны устоять перед сладким искушением. Тем более что женщины сами готовы предаваться этим забавам, – озвучив эти слова, Слипчук с опозданием осознал, что косвенно намекнул на то, что и Лариса Юрьевна тоже небезгрешна, и тем самым совершил роковую ошибку

– Ага, вот я тебя и поймал на слове. Никто тебя за язык не тянул, сам признался. Значит, решил сделать из меня рогоносца, опозорить, выставить на посмешище, – распалялся Калач.

– Даже в мыслях такого не было. В тебе неожиданно пробудился синдром Отелло, горячая кровь мавра, задушившего Дездемону.

– Я тебе, бабник, покажу и мавра, и Дездемону! Охота за чужими женами тебе будет стоить карьеры. Видно ничему не научила незавидная судьба всесильного Лаврентия Берия – большого любителя «клубнички»,– с закипающей кровью процедил майор.

– Эка, в какие дремучие дебри тебя занесло с мрачными и нелепыми аналогиями. Да кто ты такой, чтобы мне указывать, учить жизни?! – теряя самообладание, вспылил Александр Петрович, – При желании сотру тебя в порошок, выше майора не дослужишься, да и этого звания лишишься.

– Выкусишь, я заработал это знание своим горбом. На всю жизнь зарубишь себе на носу, как волочиться, приставать к Ларисе Юрьевне! – с закипающей кровью кликнул майор и с размаха ударил его жезлом по плечу. Добротный серо-стального цвета костюм лопнул по швам. Пострадавший, взвыв от боли, прикрыл лицо правой рукой. И тут же по ней пришелся второй удар. Слипчук успел скользнуть пальцами по лицу обидчика, поцарапав ногтями кожу на щеке и ноздри.

Калач левой рукой схватил его за ворот, затрещал шелк разорванного галстука, горохом посыпались пуговицы с пиджака. Третий удар, нанесенный жезлом по бедру, свалил соперника в траву. В гневе бросил сверху жезл. Но тут же, сообразив, что это улика, поднял его.

– Остановись, зверь! – простонал пострадавший, успев погрозить. – Срочно соберу бюро или пленум, пробкой вылетишь из партии и должности.

– Наложил я на твой пленум, плевал с высокой колокольни! – огрызнулся майор и подумал: «Хорошо, что у него нет диктофона, а слова к делу не пришьешь».

– Ты, еще горько пожалеешь, слово – не воробей.

– Слово к делу не пришьешь. У тебя нет свидетелей.

– А Федор и Михаил подтвердят. За все ответишь, тебе это аукнется, сгною в тюрьме.

– Не каркай, я не из робких, на бандитские пули и ножи ходил. Отвечу, но не позволю позорить себя и мою семью, – произнес майор, стирая теплую кровь с лица. – Тебя бы следовало, как хряка, кастрировать, но все равно прибор уже не приходиться. Впрочем, достаточно и этого…

– Федор, Федя, по-мо-ги! – позвал своего водителя партработник. Цыгейка, наблюдавший за поединком со стороны, бросился к шефу на помощь.

– Стоять на месте! Застрелю, как бешеную собаку! – крикнул Калач. Водитель увидел направленный на себя ствол пистолета, остановился. Приблизившийся Трошин доверительно прошептал:

– Федор, давай не будем пороть горячку, чтобы потом не оказались крайними. Черт подери, не по своей воле влипли в скверную историю. Теперь затаскают на допросы в прокуратуру или КГБ в качестве свидетелей.

– Да, затаскают, – согласился Цыгейка и, глядя в сторону Слипчука, сказал. – Пойду, помогу Александру Петровичу. Кажется, он серьезно пострадал от ударов твоего майора.

Оставив соперника, Калач, промокая носовым платком кровь с поцарапанной щеки и разодранного носа, с огорчением сообщил:

– Когтистый, как рысь, портрет испортил. Кстати, Михаил, в случае чего подтвердишь, что Слипчук первым нанес мне удар. Я оборонялся. Хотел с ним поговорить мирно, а он сразу полез в драку. Понадеялся, что я перед его персоной оробею, в штаны наложу, вот и получил на орехи. Попал под горячую руку, бабник, демагог. Впредь наука будет.

Водитель промолчал, так как отчетливо видел, что после разговора на повышенных тонах и жестикуляций, майор первым нанес удар жезлом.

– Что молчишь, сопишь, будто воды в рот набрал? – проворчал начальник и намекнул. – Может, устал меня возить, так быстро найду замену, а тебя переведу в ППС или в медвытрезвитель?

– Товарищ майор, я своей работой доволен, – признался водитель. – Если я подтвержу вашу версию, то Федор ее легко опровергнет. Он находился почти рядом и все видел.

– Твое дело подтвердить. На каждое их обвинение у нас должен быть убедительный, неопровержимый контраргумент. Или ты решил, как тот хохол, «моя хата с краю, ничего не знаю», отмолчаться? Не получится, не та ситуация… Что скажешь?

– Скажу, что он первым начал, – невольно согласился Михаил и заметил. —Значит, зазнобу не поделили, иначе нет причины пускать в ход кулаки?

–Теперь ему баба не скоро потребуются, через ногу не сможет перелезть. Почитай, кастрат, евнух. Будет впредь наукой, как за чужими юбками волочиться.

– Так вы его на почве ревности поколотили?

– Помалкивай! – осадил начальник водителя. – О том, что увидел и слышал, никому ни слова, жезл спрячь подальше от глаз. Сам понимаешь, что это серьезная улика.

– Конечно, понимаю, – ответил Трошин, представив, какие страшные удары и острую боль испытал и ныне ощущает пострадавший. С тоской подумал: «Если бы шеф поколотил обычного мужика, то сошло бы с рук, а тут партийная шишка, секретарь по идеологии, политика. Скандал неизбежен. Если майора снимут, то мне придется искать другое место. Заварил шеф кашу и мне рикошетом достанется на орехи».

– Вячеслав Георгиевич, ведь он может обратиться с заявлением в прокуратуру и тогда по факту избиения будет возбуждено уголовное дело.

– Он чувствует за собой вину, поэтому не обратиться. Тоже не ангел, нанес мне увечье, расцарапал щеку и нос. И потом не в его интересах раздувать скандал, что может негативно отразиться на политической карьере. И все же неприятностей не избежать. Вся надежда на поддержку начальника УВД генерал-майора Добрича. Авось выручит? Но ты, Миша, об этом никому не слова, иначе…, сам понимаешь. Возьми жезл и положи в багажник. Возвратимся в райотдел, сразу же сожги, а пепел развей.

– Жезл – подарок друзей, мой талисман?

– Это вещдок, подлежащий уничтожению, – твердо произнес начальник.

– Товарищ майор, за уничтожение вещественных доказательств предусмотрена уголовная ответственность, – напомнил сержант. – Сами возьмите и сожгите.

– Много ты знаешь?

– Не первый год служу в милиции, многому жизнь научила.

– Понятно, – усмехнулся Калач. – Боишься оставить свежие отпечатки на жезле. Сообразительный и предусмотрительный. Но они и так сохранились.

– Вячеслав Георгиевич, пострадавшего следовало бы доставить в травматическое отделение районной больницы. Вдруг у него серьезные повреждения, переломы, гематомы.

– Федор без нас управится. Не будь мягкотелым и сентиментальным. На покладистых и терпеливых мужиках бабы воду возят и кнутом погоняют. Разборка произошла, возврата нет.

Михаил удрученно почесал затылок.

– Почему ерзаешь, вши завелись?

– Думаю над ситуацией.

– Тебе то, какая печаль?

– Затаскают в качестве свидетеля.

– Не трусь, не из таких ситуаций выходили без потерь. Давай за баранку и в отдел, надо срочно снять стресс.

Трошин лихо развернул «Волгу» и направился ее в поселок. Ехали, молча с мрачными лицами, словно в багажнике покоился труп.

Между тем Цыгейка подбежал к лежащему на траве Слипчуку. Лицо пострадавшего было искажено болью. Водитель помог секретарю подняться. Заметил, что правая рука свисает ватной плетью. Осторожно придерживая, провел к машине, уложил на заднее сидение, с тревогой спросил:

– Александр Петрович, куда?

– В травмпункт, – велел он. – Кажется, этот бугай сломал мне руку. Что же ты, Федор, струсил?

– Он пригрозил пристрелить, как бешеную собаку, а у меня жена, ребенок, – покаялся водитель. – Если этот грозный блюститель на вас, второго секретаря райкома, руку поднял, то меня бы раздавил, как букашку.

– Зверь, – превозмогая боль, простонал Слипчук.

– Я ведь предупреждал: не надо было останавливаться, ударил бы по газам и все дела,– напомнил Цыгейка о своем совете.

– Да, не надо было, – согласился партработник.

Возвратившись в свой кабинет, Калач ощутил голод. Подошел к сейфу, достал с нижней полки початую бутылку коньяка и сделал три полных глотка. Почувствовал, как тепло благостно разливается по массивному телу. Вернулся за стол и по телефону велел секретарю-машинистке:

– Анжела, завари пару чашек кофе без сахара.

– Может три? – предложила она и напомнила. – Бог любит троицу.

– Давайте три и пару бутербродов с колбасой и сыром. Холодильник у нас еще не опустел?

– Не опустел, я его вовремя пополняю.

– Спасибо, Анжела, чтобы я без тебя делал? – польстил офицер.

– Рада стараться.

Вскоре вошла с подносом, кабинет наполнился ароматом кофе. Перед тем, как приступить к трапезе, Вячеслав Георгиевич выпил рюмку коньяка, закусил бутербродами, запил кофе. Несколько минут размышлял, анализируя возможные последствия от инцидента на дороге. Потом вызвал в кабинет начальника отделения ГАИ капитана Олега Грибкова.

– У тебя что-нибудь есть против водителя второго секретаря райкома партии? – спросил, едва тот переступил порог.

– Имеете в виду Федора Цыгейка?

– Да, Федора.

– Вы же знаете, что не принято останавливать служебные автомобили руководителей.

– Знаю, но у Цыгейки есть личные «Жигули» седьмой модели.

– Точно семерка гранатового цвета, – подтвердил капитан.

– Подловите его, когда сядет за баранку личного авто. Уличите в каком-либо нарушении Правил дорожного движения. Будь то при вождении в пьяном состоянии, частном извозе…

– Сложная задачка? – почесал затылок-загривок Грибков. – За ним не замечены такого рода нарушения ПДД. А вот лихо промчаться с ветерком любит.

– Пусть твои орлы, а лучше сам, на этом его подлови. Водительское удостоверение передашь мне, а «Жигули» – на штрафплощадку. Это его сделает покладистым, шелковым.

– Зачем вам это? – поинтересовался начальник ГАИ.

– Затем, – уклонился Калач от ответа. – С Цыгейкой я разберусь сам. Выполняй приказ, вечером доложишь.

– Так точно! – произнес Олег.

3. Табу на информацию

Цыгейка, объезжая ухабы, доставил Слипчука в травматологическое отделение районной больницы.

– Александр Петрович, что случилось, кто вас покалечил? – после осмотра травм, обнаружив закрытые переломы предплечья и правой ноги, спросила заведующая отделением Зоя Ивановна Лаптева. – Без рентгена, который мы обязательно проведем, все признаки физического насилия, криминала.

– Почему вы так решили? – промолвил он слабым голосом.

– По характеру травм и закрытых переломов. При ДТП они отличаются рваными ранами, гематомами, а эти указывают на удары твердым предметом, палкой, арматурой или битой, – пояснила Лаптева. – Я уже два десятка лет работаю врачом, многое повидала. По инструкции я обязана сообщить в милицию или прокуратуру для регистрации этого факта и назначения судмедэкспертизы.

– Зоя Ивановна, не торопитесь, я сам разберусь в этой ситуации, – стиснув зубы и превозмогая боль, попросил пациент. Медсестра по заданию врача сделала инъекцию для обезболивания.

– Александр Петрович, понимаю, что вы не желаете огласки. Наверное, это связано с личными отношениями, – предположила женщина. – За сокрытие информации мне может влететь от начальства, от тех же сотрудников милиции или прокуратуры. Вдруг возникнут осложнения? Не приведи Господь, гангрена?

– Не возникнут, у меня здоровый, крепкий организм, – возразил Слипчук. – К тому же я ответственный партработник, обязан проконсультироваться со своими руководителями. Если же вы сообщите в милицию, то нагрянет следственная группа с вопросами: что, где, когда и кто? Мне бы не хотелось посвящать посторонних в суть инцидента.

– Но в любом случае виновник должен быть наказан.

– Вы правы. Кара его не минует, но не сейчас. Надо выдержать паузу, чтобы сгоряча не наломать дров, не навредить своей репутации. Поползут нелепые слухи, грязные предположения, не хочу оказаться в центре скандала.

– В таком случае я должна иметь гарантии, чтобы потом не привлекли к ответственности, – промолвила Зоя Ивановна.

– Хорошо, дам вам соответствующую расписку. А вы гарантируйте, что информация о моем пребывании здесь, не выйдет за пределы отделения. Может, наложите гипс, и я отправлюсь домой?

– Нет, с такими травмами и переломами необходима госпитализация под присмотром врача и интенсивный курс лечения, – сообщила Лаптева.

– Что же, Зоя Ивановна, не буду противиться. Вашими устами глаголет истина, – невесело пошутил Александр Петрович и попросил. – Пригласите моего водителя.

Когда Федор появился на пороге, строго велел:

– Об инциденте никому ни слова. Машину поставь в гараж и отправляйся домой, чтобы не приставали с вопросами.

Отдавая распоряжения, Слипчук понимал, что утечка информации неминуема, но ради морального успокоения принял меры предосторожности. «Калач не станет шуметь, ведь не в его интересах раздувать скандал», – подумал он. В процедурном помещении у него измерили температуру, давление. Хирург-травматолог тщательно осмотрел конечности.

Поскольку потерпевший не смог самостоятельно передвигаться, его на каталке отправили в рентген-кабинет. На еще мокрой пленке снимках выявили два закрытых перелома: костей левого предплечья и левой ноги ниже колена. Под наркозом провели срочную операцию, наложили гипс. Слипчук с забинтованным предплечьем и ногой стал похожим на снежного человека. На той же каталке санитар доставил его в одноместную палату, предназначенную для особых персон.

На него навалилась усталость, сморил сон. Пришел в себя, когда свечерело. Окно в палате затянулось синевой, на темном бархате неба проклюнулись первые звезды, заблистал остроконечный серп новорожденного месяца.

«Рита, наверное, беспокоится, – с грустью подумал он о жене. – Следуя здравой логике, надо было бы позвонить ей и сообщить, что совещание в обкоме затянулось допоздна, остался ночевать в гостинице «Москва». Так ведь не поверит, обязательно свяжется с дежурным администратором. Сам виноват, так как часто, пребывая в компании очередной пассии, дабы не вызвать у жены подозрение и ревность, информировал о том, что находится в командировке, либо на пленуме.

На сей раз, Рите было известно, что я на совещании в обкоме партии. Позвонит, если уже не позвонила, и узнает, что совещание закончилось в полдень. Сразу возникнет вопрос: где меня носит? Пожалуй, не годится напоминать о себе, иначе только усугублю ситуацию. К тому же до телефона еще надо добраться, а без посторонней помощи это невозможно. Малейшие движения причиняют жуткую боль. Поэтому, как предписала Зоя Ивановна, нужен покой и покой».

Вместе с тем Александр Петрович осознавал, что постельный режим продлится ни день и ни два, а недели две-три. Рано или поздно супруга узнает, что он в больнице, ведь на чужой роток не накинешь платок. Непременно произойдет утечка информации. Да и как объяснишь Рите длительное и странное исчезновения. Всполошится, примется обзванивать райком, исполком, другие инстанции. Да, нелепая ситуация.

От тягостных размышлений и отсутствия оптимального решения у Слипчука разболелась голова, в висках напряженно пульсировала кровь. Он попытался пошевелить пальцами забинтованной левой руки, но они не слушались, будто окаменели, и это его повергло в уныние: «Как же я буду писать доклады, речи?». Наркоз его оставил, а вот температура не отступала, лоб покрылся испариной.

Краем глаза Александр Петрович увидел, как дверь отворилась и в палату в сопровождении дежурного врача осторожно вошла жена. Он приподнял голову от подушки, чтобы убедиться, что это не галлюцинация, и замер от неожиданности.

«Как и от кого, она узнала, что я здесь? Кто-то из медперсонала известил или Цыгейка не устоял перед ее напором?»

– Здравствуй, Саша, – тихо прошептала Маргарита и упрекнула. – Я с ног сбилась, тебя разыскивая, все телефоны оборвала. Первому секретарю и начальнику милиции, прокурору звонила. Никто не знает, словно сквозь землю провалился. Почему молчал, затаился, сам не позвонил или через кого-нибудь не сообщил, что случилось?

– Прости, Рита, не хотел тебя беспокоить, – виновато произнес он. На плечи супруги был накинут белый халат, из-под которого виднелось темно-коричневое платье, на шее повязан такого же цвета капроновый шарфик. Каштановые волосы собраны на затылке в узел.

– Маргарита Евгеньевна, пять минут, не более, – попросила дежурный врач. – Александру Петровичу требуется покой, лишние волнения противопоказаны.

Слипчук кивнула головой, и врач оставила их наедине.

– Рита, почему ты здесь? – невпопад спросил он.

– Это я хочу спросить, почему ты здесь, а не в своем кабинете? – отозвалась женщина, осматривая его туго забинтованное плечо и шину на ноге. – Что случилось? Только не говори, что спотыкнулся на лестнице и упал.

– Типичный случай, ДТП.

– Не лги, я звонила в ГАИ, там ДТП с участием твоего водителя не зафиксировано.

– Столкновение транспорта произошло на участке трассы, обслуживаемой инспекторами феодосийского ГАИ.

– В таком случае тебя должны были бы доставить в одну из больниц Феодосии?

– Попросил, чтобы определили в больницу нашего райцентра, поближе к дому.

– Если произошло ДТП, то почему твой водитель Федор не пострадал, жив и здоров? Я позвонила ему на квартиру, Федор сказал, что из Симферополя благополучно довез тебя в поселок к зданию райкома. Не успели сговориться?

– Рита, успокойся, ты ведь не следователь, чтобы знать все детали.

– Я – твоя жена, а не любовница, и это больше, чем следователь. Вправе знать, что случилось с мужем, какой злодей его жестоко искалечил.

– Громко сказано, искалечил, – усмехнулся Слипчук. – Не паникуй, дорогая, организм у меня крепкий, выносливый, поваляюсь, отдохну недельку, все заживет.

– Не заживет, в душе останется рана, – возразила она. – Это все твои увлечения молодыми, красивыми женщинами. Сколько раз я просила тебя охладить свой пыл, остепениться? Ведешь себя, как мартовский кот. Высоко взлетел и отдался плотским искушениям и прихотям.

– С чего взяла? Это плод твоих фантазий. Рита не драматизируй, ты у меня единственная и неповторимая…

– Этот банальный комплимент я слышу не в первый раз, придумай что-нибудь новее. Я узнала, что тебя покалечил Калач. Остановил машину на дороге и избил. Приревновал к своей жене Ларисе. Так или нет?

Слипчук сделал паузу, размышляя: «Кто бы мог слить информацию, ведь во время инцидента нас было четверо, водители, я и Калач. Федору я велел держать язык за зубами, и он не проговорился. Значит, сам майор или его водитель распустили слух. Но зачем это надо Калачу? Чтобы скомпрометировать меня и показать, какой он крепкий орешек. Мол, постоял за честь своей жены, не побоялся поднять руку на секретаря райкома партии. Гордыня, тщеславие. А того, ревнивец, не поймет, что последствия для него будут тяжелыми. Я ему это унижение и зверское избиение не прощу. Полетит с должности к чертовой матери».

– Да или нет? – повторила Маргарита Евгеньевна и, не дождавшись ответа, продолжила. – Нечего возразить, значит, да. Молва не обманула. Вот до чего довели твои романы с чужими женами. Неужели тебе недостаточно моей любви и нежности?

– Нет у меня на стороне никаких романов. Это клевета, сплетни соперников и завистников, – возразил он.

– Захотелось молодого знойного тела, горячей крови, разнообразия для остроты ощущений. За все, в том числе и за прелюбодеяния, платить надо.

– Рита, не накручивай, мне и без того не по себе.

– Я тебя изучила, ты всегда так отвечаешь, когда правда колит глаза. Неизвестно, как бы повел себя, если бы ко мне кто-то подбил клинья? – вздохнула Маргарита. – В каждом мужчине, как впрочем, и в женщине, таится первобытное, дикое чувство ревности. Надо держать ее на цепи.

– Во всяком случае, я бы не стал распускать руки. Наказал бы соперника по партийной линии, завел бы персональное дело.

– У Калача таких полномочий нет, он и сорвался.

– Рита, я тебя не узнаю. Ты что же его оправдываешь? – оторвал Слипчук голову от подушки.

– Не оправдываю, но все, же он постоял за честь своей жены, а это приятно каждой женщине. Прежде за любимых, как Пушкин, стрелялись на дуэлях.

– За какую честь? Если бы я с Ларисой переспал, тогда другое дело, а то ведь и близко этого не было, – искренне возмутился Александр Петрович.

– Похоже, ты очень огорчен, что не было?

– Не веришь?

– Значит, так тепло и нежно Лариса, а почему не официально Лариса Юрьевна?

– Не придирайся к словам.

– Ладно, сейчас не та ситуация, когда надо выяснять отношения. Поправишься, встанешь на ноги, тогда и поговорим, – снисходительно сказала она.

– Да, душевно поговорим, – согласился он.

– Саша, как ты себя чувствуешь? – Слипчук уловил в голосе жены нотки жалости и сострадания. Маргарита положила теплую ладонь на кисть его левой руки.

– Терпимо, сносно. Видишь, даже улыбаюсь, не утратил чувства юмора, – он изобразил на лице нечто похожее на вымученную улыбку.

– Я боюсь, чтобы не случилось заражение, не развилась гангрена и, тогда без ампутации ноги или руки не обойтись. Потребуй, чтобы тебя вертолетом отправили в Симферополь в спецбольницу для лечения советской и партийной элиты.