Звездный колокол

Иар Эльтеррус, Екатерина Белецкая

Звездный колокол

© Эльтеррус И., Белецкая Е.В., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Посвящается тем,

кто бесконечно дорог и бесконечно далек

Пролог

Орин

– Зная, кто они такие…

– А кто они такие?

– Не смеши меня. Огден, это уже действительно не дело.

– Ты не передавал мне информацию по ним. Так что на вопрос «кто они такие?» можешь ответить только ты, Гарай. Как руководитель кластера.

– Ты зря ссорился с ними. Очень зря. Потому что сейчас твои ссоры и этот твой последний экзерсис с тестами начинают работать против нас.

– Нас?..

– Именно нас.

– Ты хочешь сказать, что они – какие-то существа высшего порядка, что ли?

– Я этого не говорил. Но… смотри, что получается. То, что они, все трое, что-то необычное, – знают все. Все без исключения. Начиная от Аарн, заканчивая Эрсай. И я бы очень хотел попросить тебя впредь быть с ними несколько более осторожным. Вообще, если серьезно, они уже не нужны Официальной службе.

– Даже так? По-моему, несмотря на ряд недостатков, они более чем неплохие специалисты.

– Специалисты – да, но… они заигрались, ты не находишь? Я не веду речь об увольнении, но я был бы только «за», если бы они… как бы так сказать… были максимально далеко от активных центров структуры. Или…

Молчание. Тяжелый вздох.

– Или чтобы их вообще не стало?

– Огден, что ты себе позволяешь?!

– Я себе позволяю говорить вслух то, что у тебя, Гарай, произнести – кишка тонка. Ты подумал, я сказал. Можешь не начинать, я не предлагаю таких радикальных мер. Но если они пойдут туда, куда рвутся пойти, все может решиться само по себе.

– Знаешь что, Огден… Если бы я мог, я бы тебя уволил. К сожалению, не могу. Ты…

– Что – я?

– Ты слишком жесток. Это подло.

– Это не подло, – смешок. – Это закономерно. Можешь не волноваться, Гарай. Сейчас они ушли, так сказать, на вольный выпас. На Терру-ноль.

– На что ушли, я не понял?

– Когда животное пасется без пастуха, это называется вольный выпас. Пастуха у них там толком нет, так что некому обезопасить их от неприятностей.

– Слишком рискованно.

– Для кого?

– А вот это действительно хороший вопрос…

Часть первая

Исход

Орин

Бегство

– Эй, с тобой все в порядке?

Боевик стоял посреди комнаты и растерянно улыбался. Приглушенный свет рисовал его высокую фигуру на фоне черного, залитого дождем окна: глубокие темные тени, неожиданный отблеск на смуглой коже, длинный светлый шрам на загорелом предплечье. И поза – этакая спокойно-расслабленная готовность к броску. Ну и реакции! Змеи отдыхают…

Нужно собраться с силами и ответить.

А не получается.

Внутри – свернутая в тугой узел колючая проволока, и непонятно из-за чего. То ли из-за того, что он ударил, то ли из-за чего-то другого – настолько мерзкого и постыдного, что даже думать про это не хочется.

– Ну, ты и псих, – в голосе боевика послышалось неподдельное уважение. – С тобой все нормально? Вызвать кого-нибудь? Да не молчи ты, отвечай, давай!..

– Нет, – с трудом выговорил Ит. – Не надо никого вызывать.

– Может, хоть встанешь? – Боевик сделал шаг вперед, и Ит против воли еще сильнее вжался спиной в стену. – Помочь?

– Нет. Сейчас…

Для того чтобы встать, надо, как минимум, сначала разогнуться. Попробовать. Не получается. Больно. Хотя если вот так, как сейчас, еще терпимо. Колени к подбородку, намертво сцепленные замком руки… хочется еще сильнее сжаться в комок, чтобы каким-то внутренним усилием тела раздавить, расплющить это средоточие боли, притаившееся в глубине, но не получается, не хватает сил… тогда – хотя бы спрятать пылающее от стыда и унижения лицо, и закрыть глаза, чтобы не видеть, просто не видеть – и этой фигуры, и окна, и осеннего дождя, и света…

Ит судорожно вздохнул, всхлипнул – хотелось тихо, но не вышло. Боевик, конечно, заметил. Присел на корточки рядом, участливо заглянул в глаза. На лице – все та же растерянная улыбка непонимания.

– Чего с тобой такое? Эй, псих?..

Только бы он не дотрагивался. Только бы он… Только бы…

– Мне надо выйти, – относительно приемлемая фраза. Одна маленькая деталь – чтобы выйти, надо встать. Всего-то.

– Ну, выйди. Вставай давай. Помочь?

– Не надо.

– Слушай, я тебе что-то все-таки отбил. – Улыбка становится чуть виноватой, но именно что чуть. Не чувствует он за собой особой вины. – Сейчас медиков вызову.

– Не надо!

Ну-ка, кто у нас сильнее – воля или тело? Собраться. И – рывком. Все эти плавно-медленно-тихонько – к черту. Рывком – на ноги. В глазах темнеет, но буквально в трех метрах впереди выход из комнаты… как хорошо, что эти домики такие маленькие, и нет бесконечных коридоров, переходов, и прочего, лишнего, ненужного… Несколько шагов, и дверь послушно открывается, выпуская туда, куда хотелось – под ледяной осенний дождь, и со всего маху на колени, и холодная вода по обнаженной спине, и терпкий запах умирающих листьев и травы, и спасительный холод, и мокрые, скользкие камни, и непроницаемая мгла.

Бесконечный дождь, ночь; одно-единственное желание, которое вполне можно осуществить – оказаться максимально далеко отсюда, а для этого нужно встать на ноги, и пойти прочь, ведь там, в конце пустой улицы – тропинка по склону, вниз, с горы, потом выход в степь, потом был перелесок, потом река… дойти, и… больше всего хочется… если кто-то другой не пристрелит, то я сам…

– О-па… Так, гермо, хватит. А ну, давай обратно, – голос решительный, и рука на плече, и ничего, совсем ничего нельзя с этим сделать. Они же сильные. Настолько сам привык быть сильным, что забыл, насколько они сильнее. Я с ним не справлюсь. Уже один раз попробовал – получил. Сполна. А ведь он бил не всерьез, так, слегка приложил, даже не для острастки, просто рефлекторно, защищаясь. – Давай, говорю. Мне и без этого неприятностей хватает. Да не трону я тебя, на кой мне это?!

– Он же сказал…

– Ты совсем тупой, что ли? Тебе чего надо – тесты сдать или под дождем красиво поваляться? На Терре-ноль был? Поговорку знаешь?

– Какую?..

– Тебе чего – шашечки или ехать? – ехидно поинтересовался боевик.

– Но я не могу – вот так!

Все. Довольно! Молчать дальше – это еще раз нарваться. На эту улыбку, на протянутую руку, на…

На запах.

Пряный, сладкий, очень необычный – чем-то похоже на запах сухой листвы, меда (знакомая нота, но это лучше не трогать), вереска, солнца. Летняя степь на закате пахнет немного похоже…

– А кто тебя заставляет – так?.. – Кажется, он опешил. – Да. Реально псих. Ты сколько этим не занимался, гермо?

– Сорок один год.

– Ох и ни фига себе! – В голосе – неподдельное восхищение. – Мне семи хватило, чтобы все к чертям завалить. Прикинь, ни одного теста не прошел, вообще. – Боевик засмеялся. – Давай обратно, а? Жопой в луже, оно, конечно, охренеть как весело, но чего-то мокро.

– Что ты сказал про тесты? – Вроде бы стало чуть полегче.

– Сейчас сообразим, чего можно сделать. – Снова смех, уже покровительственный. – Не в первый раз. Сука Огден, чего удумал! Я ему не лабораторная зверушка, чтобы меня спаривать с кем попало.

– Я тоже. – Боль действительно успокаивалась. – Ладно, пошли. И надо рыжего вызвать…

– Напарника, что ли?

– Ну да.

Все еще больно. Пришлось опереться на протянутую руку, чтобы встать. Может, и впрямь что-то отбил? Но – уже спокойнее. На порядок спокойнее. Почему было сразу не сказать, что трогать не собираешься? Или… собирался, но раздумал?

Ну и день. Кошмарный день. Лучше бы его не было.

Начало, впрочем, было не самое плохое…

* * *

– Ты кто? Ты твоя мать или ее дочь? – Ит строго посмотрел на сидевшую напротив Маден и прищурился.

– Пап, ну не смешно это сейчас, – недовольно проговорила она. – Рыжий! Ит опять издевается!.. Пап, перестань, правда. Пузо же, ну чего ты… какая мама…

– Ты сидишь за столом и пуза не видно, – справедливо возразил Ит. – А вообще ты стала похожа на букву «я» из русского алфавита, ты в курсе?

– В курсе, Рыжий уже сказал. – Маден улыбнулась.

– Всегда он первым успевает, – проворчал Ит.

– Не всегда, – возразила Маден. – А вам точно нужно уходить?

Ит ждал этого вопроса. И в который раз удивился ее долготерпению: десять дней она держалась, ничего не спрашивая, а они в это время собирали снаряжение, ездили на стрельбы, на тренировки с чужой боевой группой, заканчивали в очередной раз переподготовку. Она все это видела. Вернее, они все это видели, все трое, вся эта странная семья. Семья их дочери. Видели – и молчали.

Но она все-таки не выдержала, сдалась.

– Надо, котенок. Действительно, надо. Поверь…

– Я не могу поверить, пап. – В травянисто-зеленых глазах Маден он сейчас видел то, что никогда, ни одного раза в жизни не появлялось в глазах ее матери, их жены. Орбели так смотреть не умела…

– Почему? – Ит посерьезнел. Сел ровнее, положил перед собой руки. Разговор предстоял неприятный, и он внутренне напрягся, собрался.

Дочь молча смотрела на него – с такой печалью, что сердце защемило.

Слабенькое осеннее утреннее солнце освещало кухню; через раздвинутые шторы в небольшое окно падали на пол прозрачные тонкие лучи, и за спиной Маден было сейчас бесконечное, линялое, словно бы выцветшее небо. Светло-рыжие волосы Маден, подсвеченные этим солнцем, сияли, словно нимб, и ему в который раз уже показалось, что она, их самая любимая на свете девочка, – святая… впрочем, наверное, так оно и было. Потому что не бывает не у святых – этой печали и боли в глазах, и таких тоненьких рук, и полупрозрачных пальчиков, и… какая же я скотина, с раскаянием думал Ит, так обидел свою девочку, так обидел, и ведь еще ни слова не сказал и уже обидел, и, не дай Всевышний, она сейчас расплачется, и…

– Потому, что вы – добрые, – убежденно ответила Маден. – Пап, я же знаю. Я вижу. Вам не нужно… так.

– Может быть, – беззвучно ответил Ит. – Но иначе невозможно. Ты ведь это тоже видишь.

Она кивнула, чуть слышно всхлипнула.

– И это из-за мамы, – обреченно сказала она.

– Отчасти, – успокоил ее Ит. – Всего лишь отчасти. Мама…

– Ит, не говори, что мама ни при чем, – попросила Маден. – Потому что это будет неправда. Она – при чем. Еще как при чем. И чем дальше, тем все хуже. Я… пап, я не могу больше жить на фронте. Особенно сейчас.

– Тебе надо жить твоей жизнью. Нормальной жизнью.

– Которая нормальная для таких, как я? – горько спросила она.

– Да, – кивнул Ит. – Нормальной – для твоей семьи. Мама этого понимать не хочет. Мы с Рыжим – понимаем.

Скрипач, стоявший все это время молча в дверном проеме, согласно кивнул. Подошел к дочери, погладил по волосам. Она тут же доверчиво к нему прильнула, и улыбнулась сквозь подступающие слезы – совсем как в детстве. Рыжий тоже улыбнулся, щелкнул ее по носу.

– Мы не такие плохие, как говорит мама, – шепнул он. – Все она врет. Ну, или почти все. Ну, треть. Четверть. Одну десятую. Сотую. Но на сотую мы почти что хорошие, правда-правда.

Сел рядом с ней, и она ткнулась носом ему под мышку. Все-таки расплакалась. Как же ей тяжело, бедной. Сердце защемило еще сильнее…

– Син, – позвал Ит тихонько. – Ну не надо. Ты родишь, мама уедет, и все потихоньку наладится.

– Мама уедет, но вы… – Она все еще всхлипывала. – Почему вам не остаться? Ну почему…

– Малыш, мы год ждали допуска. – Скрипач отвел взгляд. – Именно этого допуска, ты же знаешь.

Она кивнула, всхлипнула.

– Син, все будет хорошо, – заверил Ит, стараясь, чтобы голос звучал бодро. Получилось плохо, да и обмануть дочь не представлялось возможным – при ее способностях любой обман был просто смешон.

– Нет, пап, не будет. – Она отрицательно покачала головой.

– Будет, – упрямо возразил Ит.

– Если вас убьют…

– Ну, во-первых, это не так просто сделать, – рассудительно начал Скрипач. – Во-вторых, в наши планы это не входит. А в-третьих…

– Рыжий, вы не вернетесь домой. – В голосе Маден была сейчас обреченная уверенность. – Что бы ни случилось, вы все равно не вернетесь домой. И… Из-за нас… тоже…

– С чего ты это взяла? – удивился Скрипач.

– С того, что я вижу тот крест, который вы на себе поставили. – Она порывисто вздохнула. – Ведь вы… вы не такие… вы должны быть… но…

– Если бы мы были «не такие», у нас не было бы тебя, – упрекнул ее Ит. – И Фэба не было бы. Вот нам захотелось, и мы выбрали, чтобы было так, как сейчас. Нет никакого креста, котенок. И домой мы вернемся, может, не насовсем, ты права, но вернемся.

– А если тут будут экипажи? – с горьким вызовом спросила она.

– Им придется кормить птиц, – пожал плечами Скрипач. – Впрочем, ты и сама справляешься неплохо…

* * *

Маден родилась потомственной Встречающей, второй в колене после умершего сорок один год назад Фэба, – это выяснилось, когда в возрасте трех лет она впервые в жизни увидела Сэфес. Ит и Скрипач замечали что-то необычное и раньше, но Орбели этого необычного видеть категорически не хотела. Она желала для своего ребенка другой судьбы, и все последующие годы их совместной жизни превратились в войну за эту самую судьбу. Сначала – в едва заметную, но после…

Первые пять лет после возвращения с Терры-ноль их на серьезные задания не выпускали ни под каким видом – по здоровью. Лечиться пришлось долго и основательно, но они оба этому факту тогда только радовались – больше всего в тот период им хотелось быть дома, с женой и дочерью. Брали всякую рутину, уезжая максимум на месяц, много работали в учебке, набрали стажерскую группу. Десять лет пролетели, как один долгий и счастливый день.

Но после…

Сначала Орбели стала пропадать все чаще и чаще – то она уезжала к родителям, в Девятнадцатый Ти, то вместе с женой Ри, Марией, занималась какой-то странной благотворительностью в мирах первого уровня. Ее чем дальше, тем больше стала затягивать большая политика – игра, от которой оба они старались держаться подальше; игра, в которую против своей воли оказался в свое время втянут Ри; игра, которая безумно нравилась Марии… и Орбели, как выяснилось, тоже. В доме они жили в результате втроем, и, несмотря на то что Маден была совсем еще ребенком, дом буквально расцвел – такого мира, такого покоя он не знал уже очень давно. Для Ита и Скрипача пять лет, проведенные рядом с дочерью, были одними из самых лучших за всю жизнь: они великолепно понимали, кто она такая, и каждый день рядом с ней был для них маленьким чудом. Скрипач как-то сказал, что завидует будущему экипажу, который достанется дочери – к ней будут не просто выходить из Сети. Лететь будут, сломя голову… Надо ли говорить, что они не только не препятствовали занятиям Маден, нет, они потакали ей во всем, в чем было можно и даже в чем нельзя: например, в тринадцать она впервые попала на настоящий рабочий выход (вернулись Леон и Морис) и работала «на подхвате» вместе со взрослыми Встречающими. После этой недели Морис дал ей первое рабочее имя – Солнечная… они радовались втроем, но потом приехала Орбели и недвусмысленно дала понять, что играм пора положить конец. Хорошо хоть, пробыла недолго – после ее отбытия Маден плакала несколько дней. Она никак не ожидала от матери такого унижения, и обида ее была ужасна; душа отказывалась принять совершеннейшую несправедливость и, главное, непонятно откуда идущую черную ненависть.

Потом, когда Маден было шестнадцать, Орбели переселилась к ним вновь – с ее точки зрения, воспитание дочери было запущено, испорчено. Требовалось хорошее образование, а также материнская забота, которой подросшая Маден стала к тому моменту бояться и всячески сторонилась. Она постоянно пропадала у Сони с Владой, Встречающих Леона и Мориса, она уезжала на сходки и лекции в учебный центр, она взяла сложнейший и совершенно ненужный (с точки зрения Орбели, конечно) курс по тонким потокам; она хотела учиться медицине, и ее совсем не прельщала судьба, которую прочила ей мать. Экономикой она заниматься категорически не желала, но Орбели отвезла двадцатилетнюю дочь в Ти, невзирая на все ее протесты, и заставила поступить в престижный дорогой университет – по специальности, которая у Маден вызывала лишь отвращение. Ит и Скрипач возражали, как могли, но переупрямить Орбели представлялось невозможной задачей. Скрипач сам чуть не плакал, вспоминая несчастные глаза дочери во время прощания на терминале.

– Не надо было ей разрешать… – сказал тогда Скрипач.

– Ну, попробуй. Не разреши, – обреченно отозвался Ит.

Впрочем, характер у Маден оказался на поверку ничуть не слабее, чем материнский, в чем они через год получили возможность убедиться.

Влада с Соней, узнавшие, что Орбели силой увезла дочь, переглянулись и начали смеяться. Скрипач тогда спросил – что же в этом смешного? Влада серьезно посмотрела на него и пообещала – увидишь.

– Она редкая девочка, – уверенно произнесла Соня. – Да, Орбели пытается с ней бороться. Но сейчас Орбели лишь ускорила ход этой борьбы. В которой выиграет не она.

– Ты думаешь? – удивился Ит.

– Знаю. – Соня снисходительно улыбнулась. – Готовься.

– К чему?

– К чему-то. – Соня засмеялась. – Сложно сказать, к чему именно, но все равно готовься.

Через год Маден вернулась.

Не одна.

Их не было дома дней десять, они водили своих стажеров на пробную отработку – веселый, ни к чему не обязывающий выход, по сути – большая игра, в которую охотно играли и стажеры третьего года обучения, и они сами. Возвращались, как думали, в пустой дом.

Однако в доме, к их вящему удивлению, обнаружилась дочь и… совсем молодой гермо, на вид – максимум лет двадцати.

– Кто это? – Обалдевший от неожиданности Скрипач, стоя на пороге гостиной, смотрел то на Маден, то на перепуганного гермо. – Син, ты язык проглотила? Ты почему здесь, ты же должна быть в университете!..

– Я его бросила. – В голосе Маден был страх, но одновременно – вот удивительно – какой-то отчаянный вызов. – Я туда больше не вернусь!

– Ладно, ладно, хорошо. – Ит обошел застывшего как статуя Скрипача, положил сумку со снаряжением на низкий резной столик и сел на диван. Гермо, стоявший молча у дальней стены гостиной, вдруг резко повернулся и скрылся в коридоре. Ит проводил его недоуменным взглядом. – Котенок, объясни толком, что произошло?

– Я… – Она переводила беспомощный взгляд с Ита на Скрипача и обратно. – Я… замуж вышла. Это мой муж, папа.

– А куда… э-э-э… пошел твой муж? – поинтересовался отмерзший Скрипач. – Он поздороваться не хочет?

– У него там его муж, – обреченно ответила Маден. – Мы… мы теперь втроем. Пап…

– Чего? – спросили они хором.

– Может, вы меня все-таки послушаете?.. Я побоялась, даже Владе и Соне не сказала. – Маден виновато опустила глаза. – Вы на меня не сердитесь?

– На тебя невозможно сердиться, – упрекнул Скрипач. – Расскажи все по порядку, и мы подумаем, что делать дальше.

Как выяснилось, Маден пробыла в университете всего полгода, больше не выдержала. Связаться с отцами она не рискнула, доступ к счету ей Обрели частично заблокировала, и проверяла каждый шаг, отслеживая и наставляя на путь истинный. Правдами и неправдами Маден достала денег и… сбежала, пройдя через сеть Ойтмана в один из отдаленных миров рауф. Там удалось подработать, и она, опасаясь преследования матери, прошла еще дальше – и уже в этом мире познакомилась с Гвеном и Отири. Ужасный мир, просто ужасный, и чудо, что потенциальные Встречающие там сумели выжить. Пять месяцев Маден с Гвеном трудились не покладая рук, кем придется, отказывая себе во всем, не гнушаясь любой, абсолютно любой работы, и с трудом набрали сумму на проход в систему Анлиона, а там помог Ри, и они, после месяцев скитаний, добрались кое-как до дома. Отири не может работать, его три года назад искалечили в уличной драке, вернее, даже не в драке, а в самом настоящем побоище – и теперь он ходит-то с трудом, постоянные головные боли, изуродованы кисти обеих рук, на лечение денег не было, он бы умер, если бы не Гвен, какая работа…

А ребята, оба – Встречающие, причем Отири еще и потомственный, в третьем колене. Его родители остались без экипажа во время реакции Блэки, долго перебирались из мира в мир, попались Антиконтролю, Отири сумел сбежать, а они – не сумели. А позже он подобрал Гвена, и они решили попробовать добраться или до Аарн, или до какого-нибудь мира Контроля, но тут случилось то, что случилось, и Гвен три года ухаживал за инвалидом, в которого превратился его муж, уже без всякой надежды на то, что жизнь изменится… а потом появилась она, Маден, и Гвен в нее влюбился, и они все втроем решили, и вот… ну и вот… Вот так все и получилось.

Ит слушал ее рассказ, и у него волосы на голове вставали дыбом от мысли, что их родной котенок, их девочка на опасных древних транспортах моталась по галактике, даже не имея возможности связаться с ними, попросить о помощи… К концу рассказа Маден он понял, что к Орбели у него появился не просто счет, а СЧЕТ, да такой, что попадись ему жена в тот момент, это был бы уже не скандал… что-то большее.

– Так, – решительно сказал Скрипач, выслушав ее сбивчивый рассказ. – Все. Никаких университетов, никаких поездок и никакой самодеятельности от мамы. Вызывай Владу, Соню, Мансий, Хилль, подавай заявку в учебку, а мы…

– А вы что?

– А мы пошли знакомиться. – Ит решительно встал. – Котенок, все хорошо. Поняла? Все хорошо. А будет еще лучше.

Маден бросилась к нему, повисла на шее, потом протянула вторую руку, и Скрипач тоже обнял ее – минуту стояли молча, Ит гладил тонкую спинку, утешая, ободряя, и думал, что все действительно будет хорошо – а если не будет, то у него в сейфе, в подвале, есть несколько очень неплохих образцов оружия, и плевать он хотел на все приличия…

Скандал Орбели, конечно, закатила грандиозный. На след сбежавшей дочери она вышла лишь тогда, когда та уже была дома. И тогда первый раз случилось совершенно невозможное – Скрипач просто не пустил в дом жену. Слова, в тот день произнесенные, стали непробиваемой стеной между ними – да так ею и остались. Уже навсегда.

…враг собственному ребенку – да, ты и есть этот враг, который выбор ребенка понять и принять не хочет и не может.

…не я враг, а вы – потому что подвергаете жизнь ребенка огромному риску, и еще…

…и еще ты ненавидишь и Контроль, и все, что с ним связано, ведь так?

…и мне есть за что его ненавидеть, и очень странно, что вы так его любите – а уж кому, как не вам, знать, как Контролирующие калечат себе и окружающим жизни.

…не Контроль калечит жизни, а те, кто не может принять сам факт того, что существует нечто большее, чем пачка денег или вкусная жрачка.

…я ее мать, и мне виднее, что для нее лучше, а что нет.

…ты хочешь сказать, что мать – это такое божество, которое все за всех знает и все уже решило, но на самом деле это вовсе не так, да будет тебе известно, и порой, представляешь себе, дети оказываются умнее и мудрее, чем их матери.

…и что с того? У нее ничего нет – ни жизненного опыта, ни знаний, ни профессии. Кем она станет вашими заботами? Служанкой при двух чокнутых, мнящих себя святыми, сидящей год за годом на одном месте и ждущей, когда их величества соизволят притащить свои задницы в мир приписки?

…убирайся отсюда прочь и, пока не поставишь мозги на место, не смей даже подходить к порогу этого дома!!!

Три года…

Три года потом они пытались как-то наладить шаткий мир – и это в результате удалось, с большим трудом, но удалось.

Три года лечили Отири – молодой рауф и впрямь был в весьма плачевном состоянии. Три года брали только короткие задания, и в результате сильно поиздержались.

Но постепенно все наладилось.

Маден, Гвен и Отири перебрались жить в учебный центр, впрочем, они большую часть времени все равно проводили с другими Встречающими. Обучение, длящееся почти восемнадцать лет, они закончили одновременно – из них получилась очень редкая структура, потому что лучше всего они работали именно втроем, тогда как обычные Встречающие чаще всего работают парой.

А сейчас Маден ждала ребенка – они все-таки решили родить до того, как брать экипаж. Можно было бы взять, претенденты были, но… если возьмешь, то двадцать пять лет никаких детей заводить нельзя. Когда мальчику будет три года – можно брать, тем более что они работают тройкой.