Нурсолтан

– Жена, – прошептал Шептяк-бек. – Ему нужна достойная супруга, и как можно скорей. Если я посчитаю, что вторая дочь беклярибека Тимера недостойна стать будущей казанской ханум, я должен буду поехать к мурзабеку Вакассу, или Тенсубею. Я объеду всю Ногайскую степь, но к осени вернусь с новой женой для Халиля. Я исполню поручение, возложенное на меня повелителем, во славу Аллаха, Господа миров!

А уже в середине лета беклярибек Тимер с пышной торжественностью провожал в Казанское ханство обеих своих дочерей. Шахназ предстояло стать второй женой солтана Ибрагима, а любимицу всего улуса Нурсолтан ожидала честь быть женой наследника – солтана Халиля.

Едва улеглась пыль, поднятая колёсами арб и кибиток,[20] нагруженных невольниками, служанками, приданым и добром, столь необходимым в дальней дороге, как в стойбище каждый занялся своим делом, забыв об обеих биках.

Шептяк-бек спешил. Из волов и коней, которые тянули поклажу, выжимали все силы, привалы были коротки. Казанский вельможа желал как можно скорей доставить своему господину драгоценную добычу. Его особой гордостью была Нурсолтан. Нурсолтан! То, что он нашёл такую невесту для солтана Халиля, было большой удачей. Мангыт Тимер не жалел для дочери учителей, и Нурсолтан изучила каллиграфию и грамматику, языки и толкование Корана, врачевание и времяисчисление, и игру на увеселяющих инструментах. К тому же девушка оказалась редкостной красоты. Он и сам, презрев свой почтенный возраст, не мог отвести от неё взгляда в те минуты, когда на стоянках Нурсолтан вместе с сестрой выбиралась из душной, обтянутой кожей кибитки. Одно беспокоило бека: слишком уж бледна была невеста, слишком молчалива, не больна ли она каким тайным недугом. Но няньки бики, которых он расспросил со всей строгостью, уверяли, что Нурсолтан всегда отличалась крепким здоровьем. А печаль девушки объяснима, какая невеста не грустит, когда её увозят из родного дома в незнакомые ей, далёкие земли, к мужчине, которого она никогда не видела. Эти страхи неизбежны, и любая девушка на месте Нурсолтан боялась бы неизвестности. Только девушки по-разному ведут себя в подобном положении, стоит только посмотреть на своевольную Шахназ. Бек довольно улыбнулся, наблюдая, как будущая супруга солтана Ибрагима с сердитым и капризным выражением на лице отказывается в очередной раз забираться в надоевшую ей кибитку.

– Вы должны привести мне коня! – громко и резко звучал её требовательный голос. – Не полезу в этот сундук на колёсах. Я – мангытка, я родилась на коне, и признаю только два способа передвижения – на своих ногах или на четырёх копытах моего скакуна. Передайте вашему господину, если мне не приведут коня сейчас же, не сойду с этого места!

Шептяк-бек всё ещё смеялся над словами своевольной бики, когда испуганный слуга подбежал к нему передать угрозу солтанской невесты.

– Я всё слышал, – остановил он заикавшегося слугу, – не стоит расстраивать нашу маленькую бику. Приведите ей скакуна, но, – он поманил пальцем казака из личной охраны, – присматривайте за ней. Будьте всегда поблизости!

Он понаблюдал, с какой гордостью и чувством удовлетворённого самолюбия дочь Тимера взлетела на подведённого для неё красавца-скакуна и самодовольно потёр рыжеватую, подкрашенную хной, бородку:

– Этой девушкой мой господин тоже останется доволен. Она – достойная соперница властолюбивой Фатиме-Шах-солтан!

Глава 6

В этот летний день природа разразилась нудным бесконечным дождём. Казанцы, высыпавшие на улицы столицы, чтобы встретить солтанских невест, вымокли до нитки. Не менее жалкое зрелище представляли собой и казанские вельможи. Их роскошные одежды потемнели под струями дождя, а пышные перья на чалмах и тюрбанах потеряли свои воздушные очертания. Хан Махмуд в эту отвратительную погоду ждал невест сыновей, но его постигло разочарование. Девушка, предназначенная в жёны наследнику, в дороге тяжело заболела, и слуги вынесли её из кибитки на руках.

Переодевшись во всё сухое, раздражённый хан ожидал у себя Шептяк-бека с докладом и объяснениями. И Шептяк-бек не заставил себя ждать. Хан Махмуд грозно взглянул на советника и вынужден был признать, тот не выглядел виноватым, держался с достоинством, словно выполнил данное ему поручение блестяще. Хан движением руки прервал приветственную речь.

– Я ждал вас, бек, надеялся на вас. Ваше последнее письмо вселило в моё сердце радость – вы написали, что везёте в жёны для наследника именно такую девушку, какую я хотел видеть рядом с ним. И что же я вижу? Не прошло и полгода, как солтан Халиль потерял жену, теперь вы привозите ему девушку, над которой уже нависло дыхание смерти. Вы словно желаете, чтобы солтан почувствовал себя самым несчастным человеком на земле. Вы на корню губите все усилия, какие я прилагаю к тому, чтобы мой наследник окреп духом. Что можете сказать в своё оправдание, прежде чем я назначу наказание?

– О властитель, дающий нам благоденствие. – Шептяк-бек с достоинством склонился перед своим повелителем. – Если вы считаете, что я не справился с поручением, то приму любое наказание из ваших рук. Но молю вас, не торопитесь скидывать со счетов девушку, которую я привёз для солтана Халиля! Вы должны встретиться с ней, должны поговорить, она может стать лучшей женой нашего наследника, она создана для него! Виню себя лишь в том, что Нурсолтан заболела в дороге. Когда мы выехали из стойбища, она показалась мне бледной и слабой. Но няньки успокоили меня, уверили, что госпожа всегда отличалась завидным здоровьем, а её печаль связана с отъездом из родного улуса.

Хан Махмуд слушал бека и в задумчивости крутил в руках маленькую шкатулку из сандалового дерева. В ней лежали бесценные розовые жемчужины из сокровищницы хана Тохтамыша. Жемчужинами этими некогда владел его отец – великий хан Улу-Мухаммад. Теперь, в свою очередь, хан Махмуд приготовил их в дар невесте своего наследника.

– Значит, вы уверены, что девушка не покинет этот мир раньше положенного времени и сможет родить моему сыну крепких детей?

– Да, мой господин, – твёрдо отвечал Шептяк-бек. – Я не вижу причин сомневаться в этом.

– Хорошо, я подожду, когда бике станет лучше и навещу её. Но говорить с вами стану только тогда, когда невеста моего сына поправится. До той поры не попадайтесь мне на глаза. Иногда я бываю несправедлив в своём гневе, а потому советую вам отдохнуть вдали от Казани…

Прошло три дня, а Нурсолтан не становилось лучше. Исхудавшая, безразличная ко всему, она лежала в отведённых для неё дворцовых покоях, и ничто, казалось, не могло заставить её бороться за свою жизнь. День клонился к закату, когда больную навестила Шахназ. Сестра Нурсолтан готовилась к брачной церемонии и была полна впечатлений. При виде задорного личика девушки, её живых раскосых глаз, лицо Нурсолтан осветила слабая улыбка.

– Шахназ, дорогая моя, ты единственный человек, кого мне ещё хочется видеть на этом свете.

– Вот ещё! – фыркнула Шахназ. – Думаешь, я поверила тебе?

Оглянувшись на служанок, которые были увлечены приготовлением травяного отвара, Шахназ склонилась ближе, к лицу сестры.

– Мне ли не знать, кого ты хочешь увидеть сейчас больше всего на свете. Если сейчас один джигит, известный нам двоим, явился бы вдруг, ты заговорила бы стихами.

Девушка шаловливо вскинула голову и, заломив руки, громко продекламировала:

Погодите, вы мне на прощанье                                       даруйте хоть взгляд!Им утешится сердце, в разлуке вкусившее яд.Но когда вам для этого надо немного усилий,Не насилуйте душу,                          уж лучше погибну стократ[21].

– О Шахназ! – Слёзы потекли из кажущихся огромными на похудевшем личике синих глаз Нурсолтан. – Не мучь меня.

– Не мучить тебя? Ну уж нет, не дождёшься! Ты, видно, и в самом деле вздумала умереть из-за своего Менгли. О Аллах, да я лучше отгрызу себе палец, чем буду так страдать из-за мужчины, пусть они страдают из-за меня!

– Шахназ, но я ничего не могу с собой поделать, я… я не могу жить без него, сестрёнка. Хорошо, что тебя пустили ко мне, теперь есть кому передать последнюю просьбу.

– Последнюю просьбу?! – Шахназ так хлопнула себя по бёдрам, что все служанки удивлённо обернулись. – Аллах пусть отвратит худшее! Неужели ты думаешь, что я позволю тебе умереть?! Да я переверну весь этот город, а если понадобится, весь мир, но не позволю тебе покинуть меня!

Она обернулась, строго взглянув на раскрывших рот невольниц:

– Чего уставились, глупые коровы, занимайтесь своим делом, или я вас отправлю на выпас!

И, повернувшись к Нурсолтан, добавила:

– А теперь говори свою просьбу, дай мне сполна насладиться человеческой глупостью.

– Но это не глупость, Шахназ. – Нурсолтан вытянула из-под покрывала тонкую руку, дрожащая холодная ладонь её легла на руку сестры. – Умоляю тебя, принеси бумагу и калям[22]. Напишу письмо, а когда меня не станет, ты отправишь его в Крым…

– Письмо в Крым… так вот в чём всё дело.

Задумчивый мужской голос, произнёсший эти слова, заставил вздрогнуть Нурсолтан и подскочить со своего места Шахназ. Перед девушками стоял хан Махмуд.

Нурсолтан, в отличие от Шахназ, впервые видела в лицо казанского господина, по повелению которого она оказалась здесь. И если в тайниках своей души она и досадовала на этого человека, сломавшего её жизнь своим решением женить наследника на ней, то сейчас, увидев его перед собой, почувствовала внезапное спокойствие. Хан Махмуд был гораздо старше её отца, благородная седина сплошь покрывала его бородку, и как он не пытался прямо держать спину, от глаз Нурсолтан не ускользнуло: человек, стоявший перед ней, устал от жизни и борьбы за неё. О том говорили и скорбные морщины на лбу, и печально опущенные плечи, и утомлённые глаза. Но в этих глазах, кроме утомления и усталости, она разглядела простое человеческое сочувствие. Не глядя на оторопевшую Шахназ, ожидавшую грозную бурю, хан подал знак рукой:

– Оставьте нас наедине.

В тот же миг служанки и Шахназ исчезли. А хан опустился в канапе[23], придвинутое к ложу больной. Несколько минут он молча разглядывал лежавшую перед ним девушку.

– Вот ты какая, дочь Тимера, – в задумчивости, словно разговаривая сам с собой, произнёс хан. – Хоть сейчас я застал тебя не в лучшее время, но должен признать, и за свою долгую жизнь я не встречал девушки красивей. А теперь ты пожелала попрощаться с жизнью и написать письмо в Крым. О самонадеянная юность, как ты прекрасна и смешна!

– Но мой госпо… – начала Нурсолтан и осеклась под взглядом мудрых, всё понимающих глаз хана.

– Ничего не говори, доченька, всей правды ты не скажешь, а лжи мне не нужно. А если и скажешь, зачем мне твоя правда? Ты решила умереть, чтобы не нести дальше груз, что дал тебе Всевышний. Как же это просто покончить со всеми бедами одним махом, это очень легко, юная моя! Гораздо сложней выжить, подняться навстречу жизни, как бы больно она не била. Наш небесный повелитель указал тебе твой путь, он привёл тебя сюда, на берега могучего Итиля[24], потому что он, наш мудрый Учитель, видит гораздо дальше, чем мы – его ничтожные рабы. Каждый из нас пришёл в этот мир, чтобы принести в него своё семя, чтобы жить до того момента, пока нам позволяет Всевышний. Дитя моё, тебе сейчас больно и тоскливо, ты стремишься в сады Аллаха, потому что там хочешь найти успокоение для своей души, но ты совершаешь ошибку, не будет там покоя. Всевышний направил тебя сюда, чтобы ты помогла человеку, который нуждается в тебе. Нелегко будет это сделать, но в этой борьбе острота твоей боли покинет тебя. Подумай о моих словах, девочка, разберись в своих страхах и бедах. Так ли они огромны, чтобы боясь их, ты бежала из этого мира?

Нурсолтан молчала, с удивлением взирая на казанского хана. Она знала его всего несколько минут, но ни с одним человеком рядом не ощущала такого твёрдого надёжного спокойствия, воцарившегося вдруг в душе.

– Этот человек, о котором вы говорили, тот, которому я нужна. Кто он?

– Это – мой сын Халиль. Это, Нурсолтан, твой будущий муж.

Хан коснулся старческой узловатой ладонью лица юной бики, словно останавливая её протестующий жест.

– Не спеши, не спеши отринуть его, дитя. Ты должна увидеть Халиля, должна познакомиться с ним, и тогда поймёшь всё, о чём я говорил. Ты достаточно умна, я чувствую это, а иначе и не говорил бы с тобой. Как только ты почувствуешь в себе силы принять моего сына, дай мне знать, и я всё устрою.

Повелитель поднялся, тяжело опираясь на резные подлокотники.

– Только не затягивай со своим решением, дочка. Я боюсь, что у меня слишком мало времени, силы оставляют меня. Боюсь, что уйду в мир иной, так и не докончив своих земных дел. Близок день, когда я скажу: «Удел распределён, и срок установлен, и всякое дыхание должно испить чашу смерти…» Но это слова старика, который видит конец своего пути, а не твои слова. Выздоравливай, дитя моё!

Хан кивнул головой, прощаясь, и вышел.

Глава 7

Солтан Менгли-Гирей второй день следовал по степи с небольшим отрядом воинов. Временами ему казалось, что невидимые крылья несут его к улусу беклярибека Тимера, где крымского солтана ждала прекрасная Нурсолтан. Менгли-Гирей чувствовал себя необыкновенно счастливым. Всё в его жизни складывалось удачно. Битва между войском хана Большой Орды Кичи-Мухаммада и воинами крымского хана Хаджи-Гирея, произошедшая в трёх днях пути от мангытского улуса на реке Дон, закончилась полной победой крымцев[25]. Хан Хаджи-Гирей взял богатую добычу и весь гарем Кичи-Мухаммада. В ставке повелителя, раскинутой на месте битвы, во время шумного пира Менгли-Гирей обратился к отцу с просьбой о женитьбе.

– Ещё одна жена? – хан Хаджи-Гирей снисходительно усмехнулся. – Мой мальчик, не много ли сил ты тратишь на женщин? У тебя уже есть две жены.

– И обе ждут прибавления, – пытаясь всё свести в шутку, засмеялся солтан. – А мне опять нужна женщина!

– Для этого не обязательно жениться, хочешь, – хан щедрой рукой обвёл сгрудившийся в стороне гарем. – Здесь жёны и наложницы Кичи-Мухаммада, бери себе любую! В этой битве ты показал себя настоящим воином, я доволен тобой, сын, а чтобы воин по-настоящему почувствовал вкус победы, он должен отведать добычи. Верно я говорю?!

Вокруг одобрительно зашумели нойоны и тысячники, предающиеся пиршественному веселью:

– Живи тысячу лет, великий хан!

– Каждое твоё слово – драгоценный камень, а повеления веселят душу, и сабли наши пляшут в ножнах!

– Приказывай, благородный хан, правь нами!

Хаджи-Гирей поднялся с широкого походного трона, обложенного шёлковыми подушками, приблизился к замершим женщинам. Его верные соратники по битвам, предчувствуя развлечение, придвинулись поближе. Крымский хан ухватил за руку и выдернул из толпы женщин гибкую девушку, почти девочку, с расширенными от страха глазами. Юное создание дрожало в своих ярких одеждах, пытаясь прикрыться расшитым золотыми нитями покрывалом.

– Как зовут? – вопросил хан, приподняв заострённый подбородок девушки своими крепкими пальцами, усеянными массивными перстнями.

Губы девушки затряслись, и она едва сумела совладать с собой:

– Зилия, повелитель.

– Ты посещала ложе своего господина, этого сына трусливого шакала?

Она поспешно затрясла головой:

– Нет, повелитель, я прибыла в гарем хана недавно. Я ещё не получала приглашения от господина.

– Вот и бери её! – Хан Хаджи-Гирей толкнул девушку к сыну.

Поманив его пальцем, шепнул на ухо:

– Поверь, сын, они все одинаковы, что дочери ханов, что простые невольницы. Если тебе нужна женщина, для этого не обязательно жениться. Ну, а не нравится, бери любую другую из этих красавиц. Ни одна не откажется согреть ночи такого джигита, как ты!

И крикнул громко, чтобы слышали все:

– О мои отважные воины, закалённые в битвах и сильные своим единением! Я дарую вам женщин побеждённого врага нашего! И желаю, чтобы воины мои превратили животы красавиц в ложе для своего отдыха!

Хмельной смех и гул оживления пронеслись над станом. Хаджи-Гирей обернулся к сыну:

– Так ты доволен моим даром, отважный солтан?

– Я благодарен вам, отец, за подарок, но мне нужна не просто женщина… – Менгли невольно смутился, не зная, какие слова подобрать, как объяснить свою любовь. – Я хочу жениться, отец, хочу взять в жёны дочь мангытского беклярибека Тимера – Нурсолтан.

– Вот как! – Отец озадаченно взглянул на него. – Дочь человека, который даже не пожелал помочь нам в нашей славной битве, который не захотел разделить с нами блистательную победу?

– Но он, повелитель, не стал помогать и Кичи-Мухаммаду!

– Как горячо ты его защищаешь! – Хан Хаджи-Гирей с внезапным добродушием рассмеялся. – Значит, тебе понадобилось жениться, и только на дочери беклярибека Тимера? Вот, значит, как!

Менгли-Гирей замер, умоляюще заглядывая в глаза отца. Хан покачал головой:

– Я боялся этого, мой сын. Боялся, что когда-нибудь ты полюбишь женщину. Только любовь к женщине делает воина слабым, но я вижу, здесь уже ничего не поделаешь. И самое верное средство, чтобы потушить этот огонь в твоих глазах, женить тебя на той, что приворожила моего сына. Ворчливая жена под боком, жалующаяся на своих соперниц, убивает любовь в сердце мужчины быстрей, чем неизведанная женщина, которой ты будешь грезить всю жизнь. Можешь хоть завтра отправляться в улус беклярибека! Только захвати подарки пороскошней! Сын крымского владыки, победителя хана Большой Орды, может позволить себе посвататься к любой девушке!

И вот уже до улуса Тимера остаётся день пути. Всего лишь один день, и он увидит Нурсолтан, заглянет в её незабываемые глаза и скажет: «Я пришёл за тобой, Нурсолтан, как и обещал!» От этих мыслей, тёплой волной разлившихся в груди, стало ещё радостней. Менгли-Гирей хлестнул скакуна камчой, оставил далеко позади своих нукеров. Вперёд! Он должен как можно быстрей достигнуть стойбища мурзабека, он хочет увидеть Нурсолтан, ведь каждый час разлуки с ней тянется, как вечность!

Да, только, что это впереди? Менгли-Гирей замедлил бешеный бег скакуна. По иссохшей от летнего солнца степи, поднимая клубы пыли, навстречу ему мчался отряд. Солтан оглянулся, его воины были ещё далёко, а здесь, в степи, где можно встретить как друга, так и врага, лучше оказаться во главе хорошо вооружённых воинов, а не одиноким всадником. Менгли-Гирей остановил коня.

Его нукеры на взмыленных скакунах поравнялись с ним, когда в мчавшемся навстречу отряде уже можно было разглядеть отдельных всадников. Самый зоркий из воинов, ездивший с ним в улус беклярибека Тимера в прошлый раз, привстал на стременах и выкрикнул:

– Мой господин, я вижу мурзу Хусаина, с ним люди из его улуса.

Менгли-Гирей и сам уже видел, что впереди отряда едет его друг – мурза Хусаин, брат Нурсолтан. Мурза и солтан спешились и обнялись.

– Привет и благословение молодому господину! Я очень рад видеть вас живым и здоровым, мой друг! – Мурза Хусаин похлопал крымского солтана по плечу. – До нас долетели вести о вашей победе, я и не сомневался в вашем успехе. Разве можно было в этом сомневаться, если на битву вышел мой друг?

– Ты, как всегда, шутишь, Хусаин! Присядем, – улыбаясь, солтан устроился на расстеленной воинами кошме. – Рассказывай, что нового в вашем улусе?

– Что нового? Скоро осень! – Мурза Хусаин обвёл рукой степь, расстилавшуюся до самого горизонта. – Табуны и отары съели почти весь корм, отец послал меня проверить дальние пастбища, скоро начнётся кочёвка.

– Значит, я ещё застану улус на старом месте.

– Конечно, застанешь, Менгли, если не будешь тут рассиживаться со мной! – Весело рассмеялся Хусаин. – Правда, застанешь в улусе не всех.

– Там не будет тебя, – поддерживая шутливый настрой разговора, засмеялся Менгли-Гирей.

– Меня там, конечно, не будет, и ещё не будет моей смешливой сестрёнки Шахназ и маленькой Нурсолтан.

– Нурсолтан? – Менгли почувствовал, как внезапно, словно жёсткой удавкой, перехватило горло.

С трудом вытолкнул из себя слова:

– Где Нурсолтан? Что с ней?

– Она далеко, мой друг. Сестрёнки уже второй месяц в Казани. Ты знаешь, Нурсолтан стала женой наследника казанского хана. Моя сестра будет казанской ханум, она достойна такой чести!.. Что с тобой, Менгли? Менгли!

Хусаин безмолвно уставился на рванувшего ставший вдруг тесным камзол крымского солтана, на его бледное несчастное лицо. Золотые застёжки с рубинами как простые камешки посыпались на кошму, из-за пазухи выпал бархатный кошель, расшитый жемчужинами. Как безумный, солтан уставился на него. Непослушными пальцами развязал тесьму, высыпал прямо на увядшую траву красивое ожерелье с огранёнными в сканые бляхи сапфирами.

– Это я вёз для неё… подбирал сапфиры к её глазам. – Голос солтана был хриплым и неузнаваемым. – Как же это случилось, друг Хусаин? Как же это случилось?!

Глава 8

Нурсолтан со всеми удобствами устроилась в круглой уютной беседке, которую обнаружила в самом конце аллеи ханского сада. Конец лета наполнил пышным и буйным цветением уголок природы, отгороженный от всего мира. Именно этого сейчас и хотелось юной бике, покинувшей, наконец, своё ложе. Ей хотелось в полном уединении от дворцовой суеты встретиться со своим будущим мужем – солтаном Халилем. Она знала, этого шага от неё долго и терпеливо ожидал старый хан, и ей не хотелось обмануть надежды угасающего правителя.

Молодой солтан не заставил себя долго ждать, вскоре появился на дорожке сада. С внутренним напряжением вглядывалась Нурсолтан в приближавшегося солтана. Наследник казанского хана был худощав и невысок, отчего казался гораздо моложе своих лет, он скорей напоминал нескладного подростка, чем двадцатипятилетнего мужчину. У молодого солтана были печальные и усталые глаза, напомнившие ей глаза хана-отца. И вёл он себя так робко, что сердце Нурсолтан дрогнуло, она поняла, перед ней всего лишь ребёнок, нуждающийся в защите и материнской любви.

Халиль замедлил шаг и остановился, так и не дойдя до скамьи. И Нурсолтан вдруг смутилась, опомнившись, что она без всякого стеснения разглядывает своего жениха, забыв о правилах этикета.

Она поднялась со скамьи и изящно склонилась перед своим будущим господином:

– Я приветствую вас, мой повелитель.

– Не нужно! – Он поспешно шагнул ей навстречу, взял за плечи, не позволяя склониться в более глубоком поклоне, как того требовал строгий обычай. – Вы ещё очень слабы, у вас может закружиться голова. Я знаю, как бывает нехорошо, когда человек много дней находится в постели.

У Нурсолтан и в самом деле заложило уши и зашумело в голове. Она позволила солтану усадить её на скамью и заботливо запахнуть в шёлковую зелёную шаль. Тонкое покрывало, закрывавшее нижнюю половину лица, показалось бике плотной дерюгой, сквозь которую невозможно дышать, и непроизвольным движением она нетерпеливо откинула его в сторону. Пахнувший в лицо свежий ветерок, отчётливо донёсший до неё благоуханную волну аромата цветущих роз, заставил её в блаженстве откинуть голову на высокую спинку скамьи, прикрыть глаза и жадно вдохнуть живительный воздух.

Очнулась она не сразу, распахнула глаза, с тревогой вглядываясь в замершего перед ней солтана. Что подумал о ней её будущий супруг? О, как она неосторожна! Жёны хана Махмуда, навещающие её во время болезни, неустанно обучали хорошим манерам: «Девушка не должна открывать своего лица перед мужчиной, даже если он её будущий муж!» Она должна была навсегда забыть о вольных нравах, царящих в степи, где суровая жизнь позволяла относиться к подобным условностям свободно. Нурсолтан поспешно ухватилась за край покрывала:

– Простите…

И тут же почувствовала его горячие пальцы на своей руке.

– Нурсолтан.

Она с обречённостью подняла свой взгляд: «О Аллах, всё как всегда! Сейчас он будет говорить ей о том, как она прекрасна, что он сражён ею и не может жить без её красоты, что один взгляд на неё породил тысячу вздохов… Но почему?! Почему её внешность вызывала во всех мужчинах неуёмную страсть и желание обладать ею во что бы то ни стало?!»

– Нурсолтан, если вам тяжело дышать, то не закрывайтесь. Здесь никого нет, и никто не увидит, что вы нарушили обычаи.

Халиль отпустил её руку, и она невольно подчинилась, оставив лицо открытым. Солтан устроился на скамье напротив, но, избегая глядеть в лицо своей невесты, перевёл взор на цветущие розы.

– Как вы могли догадаться, что эта беседка – моё самое любимое место во всём нашем дворце? – И, не дожидаясь её ответа, продолжал, словно ведя неспешную беседу сам с собой: – Мы бывали здесь часто с моей покойной женой. В последние месяцы она совсем ослабла, а ей очень хотелось дожить до лета и увидеть, как зацветает наш любимый розовый куст. Розы зацвели, но мы любуемся ими уже без неё. И печаль в моём сердце так сильна.

Нурсолтан еле слышно вздохнула, но даже этот звук, долетевший до солтана, вдруг смутил его: