Рыба для президента

«Что же я такого навалял?» – варилось в его голове, словно в горячке. В памяти, как картинки в немом кино, пронеслись события последних дней: пьянка «на природе» по случаю дня рождения сразу двух комсомольских вожаков – Владейкина и Корейкина. Орали во всю ширь Томи: «Владейкин-Корейкин, с Днем Рождения! Ура!» Громче всех орал Петров, потому что Владейкин был его непосредственным начальником, а Корейкин – начальником Владейкина. Может, за то, что орал, и ведут к Самому?

А может, за то, что вчера ущипнул у всех на глазах буфетчицу Тоньку? Так ее же все щипают, благо есть за что ухватить! Не ущипнешь, заподозрят в «отрыве от коллектива», в зазнайстве и еще Бог знает в чем! Да и Тонька задницу для дружеских щипков сама подносит к самому носу, когда сидишь в ее буфете за столиком, а она крошки смахивает прямо на пол. Крутит, вертит им и даже с обидой стреляет глазами, если не ухватишь пальцами доступную долю от ее выдающегося зада. Может, он слишком сильно ухватил, слишком страстно? Да вряд ли из-за Тонькиной жопы его бы к Самому вызвали! Что у него, у Самого, других дел нет, кроме Тоньки?

А может, соседи по дому донесли? Не по средствам, мол, живет! Шкаф двустворчатый зеркальный только-только купил, а за ним сразу и полированный стол, и книжные полки, и даже одно кресло.

Егорыч замер в испуге перед дверью приемной Самого. Да, конечно, из-за этого! Не по средствам! Не по чину! Ну не дура ли Катька, жена? Говорил же, не торопись, потерпи, все будет! Нет! Не хочу потом, хочу сейчас, не медля ни дня! А он, замаливая грешки за череду последних пьянок в кругу крупных комсомольских вождей и мелких партийных вожаков, уступил! Вот теперь пожалуйте платить по счетам! Вас побрить, вас постричь? Угу! С вас три с полтиной. Ого!!! Вот тебе и «ОГО!».

Артур Егорович вспотел. Обильно потекли маслянистые капли пота за воротник, покатились по худой спине и были остановлены на пояснице тугим брючным ремнем. Он руками завелозил по бедрам, пот скользнул дальше, и Егорычу даже показалось, что он обмочился с перепугу, хотя, конечно же, это был всего лишь липкий противный пот. Волосы на темени и на лбу тоже намокли, нос побелел, заострился. Затошнило, навернулись слезы. Так он и вполз в приемную, неслышно ступая по темно-бордовому ковру. Майка уже сидела за своим столом, как курица на насесте: под нее было подложено сиденье еще от одного стула поверх штатного, отчего она казалась не то курочкой, не то китайским мандарином, восседающем на своем азиатском трончике.

Майка показала глазами на стул в стороне. Егорыч кивнул и сел на краешек. Со стены на него смотрели портреты московских комсомольских и партийных небожителей. Причем размер партийных портретов был на несколько вершков больше.

«Это правильно! – подумал Егорыч. – Партия – наш рулевой!»

Он вздрогнул оттого, что в голове вдруг стали складываться вполне приемлемые сентенции, много раз виденные на плакатах, читанные в уставах, слышанные в докладах и пропетые в песнях. Порой достаточно знать только их, чтобы без запинки произносить в тех обстоятельствах, когда следует не виновато молчать (иной раз Сам этого не любит!), а искренне и горячо каяться.

Майка подняла тяжелую трубку черного телефонного аппарата и что-то крякнула в мембрану. Головка у секретарши была маленькая, а трубка большая. Казалось, здесь важнее трубка, а голова – лишь малая часть большой и суровой системы, в которой люди лишь временные биологические функции.

Петров догадался, что Ручкина доложила о нем, и весь подобрался, если, конечно, оставалось то, что еще можно было подобрать и даже втянуть в себя, в свое худое, холодеющее от страха тело. Что-то подступило под самое сердце, противно заныло, отчего оно заколотилось громко и высоко, под пересохшим горлом.

Дверь в кабинет к Самому распахнулась, на пороге стоял Он: низкорослый, квадратный, крепкий, как дубовый грубо зачищенный брусок. Редкие белесые волосы зализаны набок. Тонкий пробор бежал от виска к лысеющему затылку. Серые маленькие глазки близоруко шарили по приемной и наконец остановились на Егорыче. Поднимаясь, Егорыч вспомнил, что Сам не носил столь необходимые ему очки лишь потому, что они делали его, как он выражался, похожим на «гнилого интеллигента» и тем самым отдаляли от гармоничного образа боевого и страстного вождя местной комсомольской молодежи.

Петров кивнул и замер, чуть присев на слабых ногах.

– Заходи! – бросил Сам и резко повернулся спиной к Егорычу.

Дверь осталась открытой, и Егорыч видел, как покатился Сам к огромному, словно речной пирс, столу, взгромоздился в кресло и сразу стал высоким и значительным. Егорыч подумал, что, пожалуй, Майка действительно больше похожа на курицу на насесте, а на китайского мандарина смахивает все же Сам.

«И это тоже справедливо!» – совсем уже не к месту ойкнуло у Егорыча в разгоряченной голове.

– Закрывай дверь, садись. – скомандовал Сам.

Егорыч все выполнил тихо и быстро, понимающе улыбаясь. Конечно, как же при открытой двери, как же не садиться! Мы ведь все одинаково понимаем, все в одном направлении! Только Вы с верхней полки, а мы снизу, почти распластавшись на полу, к Вашему удовольствию, так сказать…

– Чай будешь? Или чего покрепче? – вдруг спросил Сам, разом вычистив из Егорычевой головы все его гипотезы и испугав еще больше.

Артур кивнул два раза, причем один раз, утвердительно, второй – отрицательно. Но Сам все понял. Он нажал на кнопку, в приемной зазвенело громко и властно.

Майка влетела в кабинет и замерла на пороге.

– Клоповного, империалистического. И лимончик.

Сахарком приправь.

«Коньячку импортного», – переводилось само собой в Егорычевой, окончательно очищенной страхом голове.

– Ну, докладывай, как ты до жизни такой дошел? – Сам с улыбкой посмотрел на Петрова.

– Я, это… – вдруг замурлыкал Егорыч первое попавшее на ум, – я только двумя пальцами, нежно, чтобы не обидеть…

– Чего?

– Говорю, не больно, уважения ради… только…

– Не понял!

– Тоньку за жопу, извиняюсь, ущипнул…

– Какую Тоньку, почему за жопу? – недоумевал Сам.

– Буфетчицу.

– Ну и что! Кто ж такое рядом с этим… терпеть может! Так ты чего, думаешь, я тебя за Тоньку сюда вызвал? – Сам захохотал, соскочил со стула и плюхнулся напротив Егорыча за приставной столик. Он продолжал смеяться и хлопать ладонью себя по коленке. – Да я сам ее и за сиськи таскал, и за все остальное! Что ж из того, в ЦК докладывать?

Егорыч икнул и глупо улыбнулся: мол, поделом Тоньке-буфетчице! Нечего тут! Что ж, из-за нее теперь ЦК беспокоить! У них там, что, в Москве дел по важнее нет или своих «Тонек» не хватает! Косяками небось ходят, жопами по коридорам, на ковровых дорожках, крутят!

Вошла Майка с подносом, поставила на приставном столике две рюмки, наполненные коньяком, бутылку «Наполеона», блюдечко с дольками лимона, присыпанными уже промокшим мелким сахарным песком. И удалилась, тихо прикрыв за собой дверь. Она успела ободряюще блеснуть на Егорыча глазами. Тот заметил это и немного воспрянул духом. Хорошая все же девка эта Майка!

– Насмешил ты меня, Петров. Как там тебя – Артур…

– Егорыч. Только вы запросто. Без отчества можно. Мы ж комсомол! Юность… так сказать… родины. Не заслужили еще отчества-то!

– Не скромничай. Заслужили, Артур Егорович. Иначе чего бы тебя к Первому в область вызывали? Да еще срочно!

Егорыч посинел не то от гордости, что его вызывают к Первому, не то от страха, или от того и другого сразу.

Сам приподнял свою рюмку, призывно взглянув на Петрова и быстро опрокинул ее себе в рот. Крякнул, мотнул головой и ухватил дольку лимона. Когда он его уже проталкивал в рот, Егорыч только успел выпить свою рюмку. Лимоном закусывать не стал – посчитал излишеством для себя, нескромностью совать пальцы в то же блюдечко.

Сам схватил бутылку и, приговаривая: «Что за гадость пьют эти империалисты!», плеснул коричневую, искрящуюся масляной густотой жидкость в рюмки. Он сразу поднял свою и также быстро, как и первую, опрокинул. Потом опять жадно облапил бутылку и опять плеснул, на этот раз только себе, так как Егорыч не успел к тому времени даже пригубить вторую рюмашку.

– Да ты не стесняйся. Пей на здоровье, чтобы врагу не досталось! – чавкая лимоном, приговаривал Сам.

Егорыч впервые пил в его присутствии, да еще с ним. Хорошо хоть, не чокались! А то бы расплескал со страху. Однако коньяк сделал свое теплое дело – Егорычу стало легче, отмерло от сердца, в голове слабо загудело.

– Так чего тебя Первый зовет?

– Не могу знать! Клянусь! Честное комсомольское! То есть партийное! Видел я его только несколько разочков на собраниях! И все!

– Значит, так, – вдруг посерьезнел Сам, поднимаясь на ноги и глядя Егорычу прямо в переносицу. – Возьмешь мою машину и живо в обком, к Первому, как велено. Языком там не болтай! Гляди у меня, Петров! – Он погрозил пальцем и вдруг заулыбался, как показалось Егорычу, чуть заискивающе. – Если чего, не забудь… о друзьях, что выпестовали тебя. В люди, так сказать, вывели. Коньячок-то понравился?

Петров вскочил на ноги и кивнул.

– Вернешься, зайди к Майке, для тебя там пару таких бутылочек оставлю. Я распоряжусь. А как у тебя с квартирным вопросом?

Егорыч испуганно пожал плечами.

– Заходи вечерком… сюда, по-свойски. Поговорим, обдумаем, так сказать.

Петров вылетел из кабинета и затравленно уставился на Майку. Дальше все покатилось уже будто без его участия, но все же с ним и ради него. Откуда-то вырос высокий блондин, личный шофер Первого, у подъезда стояла черная «Волга» с никелированными дугами и стрелками на крыльях, с блестящим оленем в стремительном прыжке. Потом был серый, как в тумане, город за окнами и крыльцо обкома.

Петров еще не знал, что, выйдя из машины Самого, он делает свой первый нечаянный шаг к далеким Московским звездам, о существовании которых, конечно же, слышал и даже как-то видел, но не мог и допустить столь дерзкой мысли, что к ним уже выложена для него особая дорожка.

Глава 11

Майор Власин сошел по приставной лесенке и махнул пилоту рукой. Тот солидно кивнул, выглядывая в оконце. Власин не успел сделать и десятка шагов, как маленький юркий самолетик развернулся и покатил к взлетной полосе. Его единственный пассажир Саша Власин уже доставлен к месту назначения, а горючего хватит как раз до ближайшего военного аэродрома: заправится и полетит дальше, туда, откуда его и прислали, из эскорта французского президента.

Навстречу Власину по летному полю от служебных въездных ворот торопливо ехала серая «Волга» полковника Кима Олеговича Белова. Полковник вышел из нее, не доезжая метров пятнадцати до майора и, почти чеканя шаг, двинулся навстречу. Майор немного струхнул от неожиданного и незаслуженного, как ему казалось, почета. Полковник был в форменной одежде артиллериста, что майора не удивило – он ведь сам обычно был одет в летную военную форму. Правда, на этот раз на нем был штатский серый костюм, белая рубашка, темно-синий галстук и почему-то коричневые сандалии.

– Другой обуви вашего размера нет! – отрезал лейтенант Стойкин, когда Власин с изумлением протянул ему сандалии.

Власин подумал, что пожилой лейтенант по-своему, по-старшински, мстит ему за тот разговор в вагоне. Пришлось обувать сандалии. Остальное из одежды, подобранной Стойкиным, было вполне сносным, почти не ношенным.

Полковник Белов козырнул и протянул руку. Его вы бритое суровое лицо неожиданно тронула легкая улыбка.

– Ждем. Ждем вас, Александр Васильевич. Пожалуйте в машину. Только прошу вас… разговор начнем в Управлении, не раньше.

– Не доверяете шоферу?

– Стремлюсь доверять, поэтому и не посвящаю в то, что это доверие может подорвать…

– Мудрено, Ким Олегович.

– Служба такая, дорогой вы мой. Ходи да оглядывайся. А тут такое дело! Ну что же это я?! Вы, небось, с дороги устали, проголодались?

– Не успел. Лету с дозаправкой всего-то четыре часа…

– В воздухе энергия расходуется быстрее, чем на земле. Считай рабочий день не ели и не пили. То есть в два раза больше, чем летели.

Он негромко засмеялся, обнажив ряд крепких мелких зубов. Власин успел заметить, что все они как-то по-акульи заострены, чуть желтоватые, сухие.

Ехали около получаса, ныряя под пыльные шлейфы самосвалов, обгоняя трактора, автокраны и разный громоздкий грузовой транспорт. Только ближе к городу дорога стала шире, хотя и по-прежнему с ухабами и ямами, но зато появились и легковые машины, редкие мотоциклы и даже, к удивлению майора, несколько телег, запряженных лошадьми.

Полковник перехватил взгляд гостя и махнул рукой:

– Колхозники. На горюче-смазочных экономят. Говорят им, говорят, а они все туда же! Ничего! Мы с этой отсталостью как-нибудь справимся. Вы не смотрите, что у нас тут провинция. Мы – город студентов. У нас целые районы – одни вузы да общежития. А промышленность какая! «Почтовых ящиков» что грязи!

Грязи действительно было много – на самой разбитой дороге, в оврагах вдоль нее, на улочках, пересекавших шоссе.

Власин понял, что полковник принимает его за москвича, что он не знает о его постоянном месте службы, и зарделся от удовольствия. Вновь, словно касание невидимой шелковой шали, задели его мысли о матери и бабке, которые, быть может, теперь дождутся его… Он улыбнулся и уставился в окно, чтобы полковник не заметил его волнения. Чего доброго решит, что столичный майор посмеивается над его провинциальной застенчивостью, вызванной, как, наверное, Белову казалось, примитивностью их быта.

На самом деле город Власину нравился. В нем была какая-то трогательная традиционность, сохранившаяся в далеких уральских и сибирских городах, да и во многих русских европейских селениях, расположенных вдоль старого каторжного тракта. Почему именно там, Власин точно не знал. Но ведь имелась на то какая-то причина! Не случайно же так! Ему подумалось, что, скорее всего, бывшие каторжане и ссыльные оседали на этих землях и, оторванные от общения со столицами, волей-неволей культивировали в себе и вокруг то, с чем пришли сюда когда-то, звеня кандалами. Каждая новая эпоха вела по тракту своих каторжан, которые сливались с той генерацией, что прижилась здесь много раньше и уже давно устроила свой быт и состарилась.

Майор подумал, что его ведомство, оказывается, немало сделало для сохранения культур ушедших поколений, нередко выжимая носителей этих культур из столичных обществ на каторжный тракт. Препятствуя возвращению сотен тысяч людей в города, откуда их вырвали с мясом и корнями, размещая насильно в отдаленных поселках, на недосягаемых для современной им цивилизации территориях, чекисты невольно создавали особые анклавы ушедших культур. А местные надзиратели «консервировали» эти сообщества, ограждая от новых веяний из развращенных столиц и, еще чего доброго, из разных там заграниц.

Так, по размышлению майора, в далеких провинциальных уездах сохранилось то, что было бы перемолото в муку в тех же столицах и больших городах жестокими жерновами технократических цивилизаций. Здесь, в глубинке, свил себе гнезда и старый уголовный, и революционно-романтический, и уютно-мещанский, и спесиво-интеллигентский, и даже порой истинно аристократический мир. Они не перемешивались, ворочаясь каждый в своем пространстве, под строгим оком местных надзирателей.

Мысли об исторических заслугах собственного ведомства в сохранении национальной культуры истерзанного тем же ведомством государства, за безопасность которого майор силился отвечать, огорчила его. Ведь не скажешь об этом ни тем, ни другим. Одни поднимут на смех и наплюют в глаза, другие же сурово пригрозят пальцем: не для того прорежали свинцом и плетью наш «новый мир», чтобы уберечь старый в неприкосновенности и чистоте!

Власин тряхнул головой и посмотрел на полковника. Тот косился на майора, думая о чем-то своем.

В управлении пробыли недолго. Полковник вызвал оперуполномоченных Тюлина и Колодко, подполковника Рожкова и капитана Рубальского.

– Товарищи офицеры, предлагаю перенести наше специальное совещание на лоно природы, чтобы маленькими фужерами, но с большим чувством отметить приезд нашего коллеги из столицы, и… попутно обсудить предстоящие мероприятия.

Власину показалось, что он все это когда-то где-то уже слышал. И про «маленькие фужеры с большими чувствами», и про «лоно природы», и «про мероприятия»…

«Вот оно что! – подумал он. – Словно в училищах и высших школах, где мы все когда-то учились, нас вынуждали зубрить несколько десятков словосочетаний, по которым потом, даже в самых отдаленных уголках страны и за ее пределами, любого из нас можно было бы безошибочно идентифицировать. Скучно! Но надежно. Единая культура, круговая порука! Засунь любого из нас под любую „крышу“, и уши вылезут сами по себе! Хоть в цари назначь! Серые с поволокой глаза, сжатые бескровные губы, ограниченный корпоративным образованием лексикон и… безжалостность, недоверчивость, испепеляющая душу зависть, жестокая мстительность в довершение ко всему! Словом, „маленькими фужерами, но с большим чувством…“».

«Лоном природы» оказалась конспиративная дача в пятнадцати километрах от Томска, на берегу реки, за двухметровым забором и вышкой с суровым солдатом. Между мухами сверху и собаками снизу за столиком под навесом сидели люди – офицеры Комитета государственной безопасности. Мухи наглыми стаями летали над головами, а два охранных оголодавших пса крутились под ногами, унижаясь за подачки с хозяйского стола, мол, хоть крошечку, хоть капельку, хоть чего-нибудь…

Мангал быстро разогрелся, куски свинины, загодя замаринованные Надей Горностаевой, зарумянились, и «конспиративное совещание» началось, время от времени прерываемое однообразными тостами полковника и хохмача капитана Рубальского.

– Спасибо за то, что так радушно встретили, – взял наконец слово Власин, и все, несмотря на ударивший в голову хмель, мгновенно затихли. – Право, это очень неожиданно и приятно для меня, человека скромного и занимающего невысокий пост в нашем ведомстве. Во-первых, предлагаю выпить за то, чтобы вечно жило наше братство, суть которого понимаем только мы одни!

Все поднялись, в глазах у некоторых даже блеснула слеза. Как сказано! Сразу чувствуется – школа!

– Во-вторых, – продолжил Власин, когда хозяева расселись и звонко, как по команде, захрустели упругими малосольными огурцами, – я вынужден просить вас об особом внимании к тому, что сейчас скажу.

Стаканы, жареное мясо, огурцы и квашеная капуста были немедленно оставлены в покое. На лицах у всех отразилось предельные внимание и почтительность к большой государственной задаче, представленной «скромной» личностью майора Власина.

– Итак, товарищи, нам предстоит выполнить две задачи. Первая: обеспечение оперативной безопасности визита в ваш чудесный город товарища Косыгина… – Власин сделал паузу и обвел всех неожиданно трезвым и ясным взглядом. Удовлетворенный увиденным, продолжил: – и президента Республики Франция генерала Шарля де Голля. Надеюсь, вы понимаете, всегда найдутся недоброжелатели, даже, можно сказать, враги, которые пожелают сорвать к чертовой матери наши мирные инициативы. В то время как все прогрессивное человечество с надеждой взирает на освоение советскими людьми бескрайних просторов космоса, акулы и ястребы… фигурально выражаясь, конечно, стремятся разрушить французско-советскую дружбу, основанную на обуздании, так сказать, того же космоса… о котором я выше уже говорил.

Власин почувствовал мощный прилив необычайного вдохновения, которое, должно быть, посещает вождей в минуты их власти над толпой. Взгляд его блуждал по верхушкам деревьев, поднимался выше к облакам, к слепящему солнечному диску, словно испрашивая поддержки в ожидании всемирного зла, готового обрушиться на родную землю из мрачного враждебного пространства.

Под столом неожиданно тягостно завыла собака. Кто-то нервно пнул ее ногой, и она, отчаянно взвизгнув, откатилась в сторону.

– Ишь, перебивает. Тварь, а туда же. Тоже ведь слово просит! – хохотнул капитан Рубальский, высокий, кудрявый молодой человек, с вытянутым лицом и белесыми, чуть на выкате, глазами. – Да вы не обращайте внимания, товарищ майор! Говорите!

Власин вздохнул и хотел было продолжить, но вдруг где-то внутри него, глубоко и неслышно для посторонних, зазвучал суровый голос давно умершего деда: «Не сметь! Не сметь!» Власин вздрогнул и стал оглядываться, не слышал ли кто еще этот властный окрик. Но, судя по всему, никто из присутствующих и не подозревал, что в майоре госбезопасности могут время от времени звучать неведомые другим призывы и предупреждения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.