Любовь со взломом (пьесы)

Косовец (резко). Степан, зачем ты ненужным анализом занялся? Ты решил что-то для себя?

Степан. Да.

Косовец. Так не отдавай это на голосование. Кто может запретить человеку поступать по совести? Но запомни и другое, и потом не говори, что кто-то тебе это не сказал: «В тюрьму широка дорога, а из тюрьмы тесна». Так что: твой грех, твоя совесть, твои молитвы. (Тихо, как бы себе.) Другое понять не могу: зачем он всё это сделал…

Звонок телефона. Трубку берет Ирина.

Ирина. Да. Вам кого? Степана? Кто его спрашивает? Петрик? Зачем? Бандит, ты как разговариваешь. Я тебя… Ты мне ответишь!.. Сам ты… гад!

Степан вырывает у Ирины трубку.

Степан. Петрик, это Степан.

На шум из другой комнаты появляются Валентина и Олег.

Валентина. Что вы все выясняете?..

Константин. Это ищут Степана.

Степан (в трубку). Я никуда не поеду! Эта лафа вам закончилась! Поэтому послушай, что я скажу тебе… Слышишь: ты мне надоел! (Кричит.) Понял! И вообще я иду в прокуратуру! Понял? Да не стращаю я… Мне бояться нечего! Когда? Хоть сейчас… Где вы? На спасательной станции? Около лодок. Да наплевать, сколько вас. Через пятнадцать минут я буду! (Кладет трубку.)

Ирина. Куда через пятнадцать минут?

Степан. Надо.

Константин. Что за Петрик?

Ирина. Тот, из-за которого все началось. Он, видите ли, хочет с ними поговорить. Пусть идет: дурак бежит, земля дрожит, а кулак получит, в дерьме лежит.

Константин. Этого ещё не хватало!

Степан. Я их не боюсь! Все! Теперь их черед волноваться. (Надевает куртку. Машинально берет со стола монтировку.) Растоптать хотят – не выйдет! Если позвонит Виктор, я скоро.

Олег. Стоп! (Перехватывает Степана.) Куда ты? Что ты хочешь доказать?

Степан. Пусти! Я все равно пойду! Говорю тебе, пусти!

Олег. Сядь, обсудим. (Забирает у Степана монтировку.) Не горячись… Сначала спокойно расскажешь, что собираешься сделать, тогда – вперед, хоть с голыми руками.

Степан. Валя, я знаю, что меня стоит презирать, но я… иду в прокуратуру. Нет больше того слабака и труса… Всё! Я иду туда и скажу им прямо…

Ирина. Ты забыл, как они тебя мутузили?

Степан. Правильно делали! С хлюпиками так и поступают. А теперь пусть они скулят. Вон Петрик уже замандражировал! (Пытается уйти. Олег не дает. Борются.)

Олег. Нет! Не пущу! Или с тобой.

Валентина (спокойно, но твердо). Степа, ты никуда не пойдешь. Ивану так не поможешь.

Константин. Умница, Валя. А ты Степа – дитё! Правильно говорят: «Мужчина не бывает старше четырнадцати лет». Ну, придешь ты в прокуратуру, ну выложишь ты все эту давнюю историю, и кто это подтвердит? Петрик? Его компания? Ни-ког-да! Где гарантии, что все изменится в судьбе Ивана? Раз уж ты доверился нам, так хотя бы прислушивайся. Вот и Олег тебе то же самое скажет. Прежде всего, нужно помочь материально Валентине. Ты об этом говорил, вот и действуй. Как кстати эти деньги!

Валентина. Подожди…

Константин. Прости, Валя, дай доскажу… Мы здесь все свои, дальше этого круга ничего не выйдет… Мы Валю должны поддержать, ей помочь, а Ивана как не тяни – все равно судьба распорядилась.

Валентина. Его судьба – это моя жизнь. И не только моя – мальчишек. Так что нечего гвозди вколачивать и хоронить. Жизнь тюрьмой не оградишь. И денег мне не надо. А из этого миллиона и подавно ничего не возьму. Я четыре года от людей лицо прячу: муж такое сотворил, что до могилы не отмыться… И вот что скажу тебе, Степан: ты как хочешь, но вырвать его оттуда обязан. Как – не знаю, сколько будешь тратить – не мое дело. Но сделать это ты обязан! Иначе прокляну. Он за свое должен отвечать, а не за всех. (Подходит к фотографии отца.) Денег мне его не надо! Ни копейки! Совесть деньгами не отмоешь. (Поворачивает фотографию к стенке.) А запись его сотру… (Собирается уходить.)

Олег. Куда ты?

Валентина. За ребятами.

Звонок телефона. Трубку берет Олег.

Олег. Слушаю! Да, да, слышу!.. Виктор?! Ну как ты? (Всем.) Вылетает!

Все бросаются к телефону. Только Валентина идет в противоположную сторону, где находится магнитофон. Сделав перемотку, она включает запись, чтобы стереть голос Никитина-старшего.

Витя, когда посадка? Только что объявили? Кого? Валю? Тут все с тобой хотят поговорить. Хорошо, хорошо… Валя, Виктор с тобой хочет поговорить.

Валентина. Да, Витя? (Пауза.) Хорошо, пожалуйста! Есть место… Он твой приятель? Не беспокойся, устроим. Когда ты вылетаешь? Степан встретит тебя в аэропорту. Какой номер рейса? Двадцать три шестнадцать? Хорошо. Ждем. Пока. (Кладет трубку.) Сейчас вылетает. (Степану.) Рейс запомнил?

Степан. Да.

Звонок телефона. Валентина машинально снимает трубку.

Валентина. А, Марина, всё-всё, бегу! Одевай, я выхожу. Как сломал руку? Опухла? Но это не значит, что это перелом. Господи, одно за другим. Сейчас бегу.

Косовец. Валюша, что случилось?

Валентина. У Коли что-то с рукой! (В трубку.) Бегу, бегу…

Бросает трубку и выбегает из квартиры.

Косовец. Господи, надо было их здесь оставить. Они как втроем сойдутся – обязательно что-нибудь случится.

Олег. Ну что, Степан, езжай. Пока доедешь, то да се, а там и Виктор прилетит… Ирина, ты с ним?

Ирина. С ним.

Олег (Степану). Бак заправлен?

Степан. Да. (Прикасается к горбу Олега). На счастье говорят.

Олег. Тут от нас до Новосибирска рукой подать, езжай пораньше. Там, я понял, приятель с ним летит, пусть лучше у меня остановится. Здесь не с руки будет. Вот ключи, завези его по дороге.

Степан забирает у Олега ключи и выходит.

Константин. (Ирине) А ты? (Ирина делает ему знак, указывая на Косовец.)

Олег (Ирине). Не пускай к ним Степана, поняла?

Ирина. Хорошо.

Ирина, чуть помедлив, уходит за Степаном.

Константин. Ух, тяжко… Сколько здесь лёта от Новосибирска?

Олег. Час с небольшим…

Константин. Анна Николаевна, я захватил из Москвы хорошее испанское вино, сервелат, икры… Если нетрудно – распорядитесь… (Подает сумку.)

А то у Виктора поди в глазах одна чешуя от горбуши блестит…

Косовец. Зачем, все есть. И на кухне всего полно.

Константин. Такое ни на какой кухне не помешает. (Косовец уходит с сумкой. Константин оглядывает стол.) Вроде ничего! А то в театре у нас как застолье, так на сцене одна колбаса. Ничего, едят, актеры народ терпеливый… Один, правда, вспылил: «Полуфабрикатами кормите, я – залуженный артист!» В квартале премии лишили – теперь молчит. Травку жует. Прозвали теленок. Лет десять назад вся Москва смеялась: один известный режиссер написал мемуары и назвал: «Я». А ведь «Я» – последняя буква в алфавите. Господь ведь кого-то надоумил эту букву в конец поставить. (Зовет.) Анна Николаевна! (Косовец выглядывает.)

Стол бы надо почистить, убрать лишнее… Если не трудно.

Косовец. Сейчас, сейчас… (Уходит.)

Константин пригубил вина. Закусывает. Вальяжно устроился в кресле, закуривает.

Константин. Олег, я два дня в городе, а пообщаться с тобой не получается. Или ты избегаешь меня?

Олег. Почему?

Константин. Говорят, ты в гору пошел, диссертацию пишешь?

Олег. Пишу!..

Константин. А тема?

Олег. О новом методе охраны и возобновления сибирского кедра.

Константин. Получается? Возобновишь? Садись, выпьем. (Наливает Олегу.)

Олег. Посмотрим… (Выпивают.)

Константин. Валя говорила, что наша фамилия в «Красной книге» появилась? В связи с чем?

Олег. Обнаружил реликтовый вид растения.

Константин. Что ж, молодец. А зачем голубятню ребятам построил?

Олег. В наших краях появился «Странствующий голубь». Хочу отловить и развести. Ребят увлечь.

Константин. Купи белых, зачем тебе «Странствующий»? Закусывай, закусывай… И на сороковинах люди едят и пьют.

Олег пытается что-то съесть.

Олег. Дело в том, что этот подвид исчез. Миллиарды были… Одна стая летела четыре часа и занимала 136 километров. Однако все исчезли. Всех уничтожил человек. А тут вдруг у нас обнаружился…. Надо побороться за деда.

Константин. Значит, боретесь. Голубей ловите.

Олег. У природы другая борьба.

Константин. Какая же?

Олег. Диалектическая…

Константин. Что ж, у вас и волк в овчарню не заглядывает?

Олег. А что ты думаешь, волк, особенно красный…

Константин. А есть и такой?

Олег. Есть – редкий подвид… прирожденный семьянин и за лишним не тянется.

Константин. Неужели воспитали? А как же басня: «Сказал и в темный лес ягненка поволок» Или больше не волокут? Альтруистов воспитали?

Олег. Природа в воспитании не нуждается. В заботе – да.

Константин. А ты знаешь, из млекопитающих едят друг друга только люди и крысы.

Олег. Не совсем так, крысы едят только в экстремальных ситуациях, а люди – когда есть «аппетит» или когда шлея под хвост попадет. Мы, к сожалению, ничего природе не можем предложить, кроме эксплуатации.

Константин. Мы – это кто?

Олег. Временноживущие, временноедящие, временнорождающие, словом – временномыслящие…

Константин. Не люблю, когда много шипящих в речи – избегай. Значит, живешь, как язычник. С утра – в седло, и по полям и лесам… А на люди чего редко показываешься?

Олег. А чего мне мелькать? За спиной же не ранец! Идешь – все оглядываются…

Константин. Брось, люди добрее.

Олег. Люди всякие…

Константин. Много вас в заповеднике?

Олег. Полный комплект. И тем не менее к нам просятся на работу, приходят, пишут…

Константин. Глядишь, вы там ещё какую-нибудь секту организуете. На случай войны тушенку будете заготовлять. Совсем недавно в глубинке каких-то старообрядцев обнаружили.

Олег. Всякая секта – крайность, значит – насилие. Природа – это религия будущего. У нее нет начальников, все служащие. Вот Гольфстрим охладеет, температура понизится, вот тогда быстро все поумнеют. Россия первой страной в мире станет. Вот уж действительно – «Все флаги в гости будут к нам!»

Константин. Смотри-ка, философ! И что же, в этом будущем вы без начальства обойдетесь?

Олег. К этому времени у начальства работы немного останется.

Константин. Иллюзионист… (В сторону.) Тут страна может развалиться, а он голубей разводит. Насмотрелись фильмов.

Олег. Почему иллюзионист?

Константин. Потому что история учит: только в начале своего возникновения любая религия живет и властвует над людьми, включая самых умных и сильных. Потом вместо веры приходит толкование. Вместо праведной жизни на природе – обряды, и все заканчивается лицемерием жрецов в борьбе за сытую жизнь. В такую диалектику я верю. Только борьба дает силу и блага, и никто этого из рук не выпускает.

Олег. Выпустят, когда настоящая жизнь начнется.

Константин. А кто же скажет нам, что началась настоящая жизнь? Вспомни, сколько их на памяти, говоривших, что началась настоящая жизнь.

Олег. И всё-таки, надеюсь. Диалектика истории – штука тонкая. Я оптимист! Я верю, что наступит эпоха нашей доблести.

Константин (хохочет). Ну, ты даешь! Трогательно. Хорошее же ты место в жизни выбрал для доблести: «В лесу прифронтовом!» (Вновь хохочет.) До слез уморил. Фантазер ты, Олег. И сам того не ведаешь… Сегодня фарсовая имитация доблести. Дорогой мой, ты от гордыни в идеализм ударился. Жизнь, голубчик, проще, однобразнее, скучнее… Ты чего Валентине наговорил? Почему она так взорвалась? Ей ли от денег отказываться?

Олег. Я ничего не наговаривал. Она решила сама.

Константин. Возможно, отец поступил неверно, скорее так, но судить его не в нашей власти. Право судить он унес с собой… Мне всегда казалось смешным, когда потомки, засучив рукава, трясли историю, переделывая на свой лад. Вот и сегодня вспомнили, что нужен новый учебник по истории. Сизифов труд. Придут следующие и заново перепишут. (С пафосом.) И мы с удовольствием прочтем: и про нашу жизнь, и про достижения, и про то, как мудро и дальновидно народ шел к своей великой цели под руководством… Интересно, кто следующим будет? (Неожиданно и резко.) Ты последние дни бывал у отца?

Олег. Бывал.

Константин. Его что-то тревожило?

Олег. Да, тревожило…

Константин. Что?

Олег. Не знаю. Скорее всего, совесть… К сожалению, он был скрытным человеком.

Константин. Какой он был, я знаю. Кому он мог довериться?

Олег. Ты о деньгах?

Константин. Деньги я знаю, у кого.

Олег. И у кого же?

Константин. У тебя… (Пристально смотрит на Олега.) «Поведение – это зеркало, в котором каждый показывает свою краску». Ты не покраснел, значит, деньги не у тебя. Прости, маленькая провокация. (Обнимает Олега.) Олег, почему он снял деньги с книжек, в том числе и немецкой, и решился на какую-то подпольную конспирацию? Ответь мне на один вопрос… (Тихо шепчет Олегу.) Давай отойдем в сторону, я не хочу, чтобы слышала Анна Николаевна.

Оба отходят на авансцену.

Когда ты приходил, он успокаивался или становился возбужденным?..

Олег. Я понимаю, к чему ты клонишь, он был в своем уме. Он часами меня не отпускал. Однажды пошел нас с Валей провожать… Идем по коридору, и вдруг он ринулся назад, в палату. Мы вернулись – его рвало.

Константин. С чего это?

Олег. Да вроде с ничего, все как обычно было; кто-то по стенке шел, кого-то в лифте везли, какая-то старуха перед нами суп в коридор выплеснула. Валя решила, что запах щей на него так подействовал. А мне показалось…

Константин. Чего замолчал? Что тебе показалось?

Олег. …Что старуха узнала его. И целилась щами в него.

Константин. Думаешь, мстила?

Олег. Его на следующий день перевели в другой корпус.

Константин. Он успокоился?

Олег. Первый день, а потом то же самое… Слезы, раскаяние и… страх! Костя, не мучай меня! Зачем тебе эти подробности? Ты действительно знаешь, у кого деньги? Они у Виктора?

Константин. Я же сказал, что они не у тебя, а… У Виктора?.. Конечно, у Виктора!

Звонок телефона. Константин берет трубку.

Слушаю? (Олегу.) Опять этот ваш Петрик! (Передает трубку Олегу.)

Олег. Нет, это не Степан, а его двоюродный брат Олег. Брата нет, он уехал. Будет не скоро. У меня предложение: встретиться! Где вы сейчас? У спасательной? Ишь, водолазы? Нет-нет, это я так. Через десять минут я подойду. Вы не бойтесь! Я с вами поговорить хочу. Как выгляжу? Среднего роста, заметно, что… сутулый. Хорошо! Я сейчас выхожу. (Кладет трубку.)

Константин. Ты что, с ума сошел? Зачем тебе это надо?

Олег. Хочу поглядеть на них поближе. А полезут – не страшно, хуже не сделают. Испугались, что Степан заявит. Мальчишку грозятся пристукнуть.

Константин. Я… с тобой?

Олег. Да нет, не надо. Ты все испортишь.

Константин. Это почему?

Олег. Меня они тронуть, может быть, постесняются, а тебя могут.

Константин. Почему? (Подает Олегу монтировку.) Возьми!

Олег. Не надо!

Константин. Нет, прошу тебя, возьми. Будешь спокойнее.

Олег. Нет-нет, спасибо. (Надевает пиджак.) Странно, почему же ты все-таки не стал актером? В сенате, на лошади, ты был бы великолепен. А вот «Я… с тобой» у тебя не получилось. (Уходит.)

Константин. Злой… Заносчивый горбун. Даже не может скрыть самолюбия. Но деньги не у него. Иначе не переспрашивал бы о них.

Подходит к фотографии отца и переворачивает её лицом. Всматривается в портрет.

Вот кто в сенат бы въехал! (Отходит от фотографии и оглядывается.) Еще, пожалуй, впутается в историю, этот Олег. А монтировку не взял.

А жаль! (Вдруг стремительно подходит к шкафу, выбрасывает из него разные вещи и откуда-то из глубины вытаскивает завернутый в детскую клеенку предмет. Размотав бечевку, достает браунинг.) Смотри, сохранил его. Как ребята не заиграли? (Зачитывает надпись.) Именное… (Быстро направляется к двери, где находится Косовец.) С ума сошел! (Возвращается и прячет оружие в стол. Затем собирает разбросанные вещи и заталкивает их в шкаф.)

Из кухни, с тарелками на подносе, выходит Косовец.

Косовец. Если вы ищете деньги, то там их нет.

Занавес

Второе действие

Косовец. Если вы ищете деньги, то там их нет. (Проходит с подносом к столу и раскладывает закуску.)

Константин. Такие деньги в шкафу не держат, Анна Николаевна. Мне показалось, что у отца остались очки от солнца. Однако я их не нашел. Глаза стали уставать. (Убирает оставшиеся вещи в шкаф.)

Косовец. Очки в оправе «директор» лежат в зеркальном ящике.

Константин. Как вы все запомнили, Анна Николаевна? Где хранятся, название оправы? (Проходит к зеркалу и достает из ящика темные очки.)

Косовец. Стекла мы привезли из Болгарии, а оправу «директор» заказали здесь, в нашей «Оптике». Когда с человеком связана лучшая часть жизни, помнишь любую мелочь.

Константин (примеряет очки). Скажите, Анна Николаевна, а оправы «замдиректора» в «Оптике» нет?

Косовец. А что вам мелочиться, Константин? Носите эту – на вырост!

Константин. Спасибо за поддержку, Анна Николаевна. В грядущем месяце все решится.

Косовец. Как у вас складывается в театре, неважно?

Константин. Неважно? Почему вы так решили?

Косовец. Я всех мужчин делю на «работников» и «соловьев».

Константин. Это как же?

Косовец. «Соловьи» – это те, которые трелями занимаются: обещают, спорят, машут руками, журчат на собраниях, – словом, заливаются.

Смысла от них никакого, но если избавляться, то половина наших чиновников без работы останется. Другое дело – «работники», эти молчаливы, часто злы, говорят, что они рабы на галерах, тянут за пятерых и, как правило, знают дело.

Константин. Я отношусь к какому типу?

Косовец. Вы типичный соловей, Константин. Простите, что я так откровенно говорю, но если я ошибаюсь, только к лучшему.

Константин. Вы говорите не откровенно, а беспощадно.

Косовец. Не обижайтесь, я прямолобая, в отца.

Константин. Прямой, говорят, глупый до святости, но о вас так не скажешь.

Косовец. Обиделись?

Константин. Нет, вы ошибаетесь. Просто вы не знаете сцену… В театре любят и умеют говорить. Время мчится, старые театральные идеи при смерти, новые – чужеродны и пошлы. Произошла подмена, культура мчится к бесам, как всадник без головы. Все стало эфемерно, царствует пиар, конвейер «зажигает» новые звезды, но они мелькают и не обжигают сердце. Отсюда нереализованные мечты, воспаленные амбиции, постоянная зависимость: дадут роль или нет, отметит критик или забудет, первый состав или второй, – все это надо объяснить, оправдать, упаковать в какую-то логику, – здесь и приходит на помощь слово. Контрастность порождает грубость отношений… Актрисы бессердечны, изменчивы, завистливы. Мужчины – хамские, дубленые души! Все они – люди исключительного невежества и глубокого равнодушия, притворщики, истерически-холодные лжецы с бутафорскими слезами и театральными рыданиями, упорно-отсталые рабы, готовые радостно пресмыкаться перед режиссером и начальством. Их дети, эти бедные гастрольные канарейки, лучше всего знают своих родителей, они говорят: «Давайте играть в актеров, изобразим, как мы перепьемся, передеремся и ляжем спать».

Косовец. Господи, какой ужас! Так ненавидеть актеров может только несостоявшийся актер. Какая же мука для вас работа в театре?

Константин. Это одна сторона, Анна Николаевна, но вынужден признать и другую: когда вся эта команда бессребреников влюбляется в пьесу и начинает работать – рождается чудо! За показной внешностью открывается святая преданность искусству, наивный героизм, когда спектакль требуется творчески защищать… Тут мелочи отодвигаются, торжествует вдохновение и правда! Ну, а вечером прихожу я – завпост, с рабочими сцены, и всё до последнего гвоздя вырву с корнем, разбросаю по карманам, и чуда нет! Так что я не соловей, а если соловей, то разбойник.

Косовец. Вы так по-разному все оцениваете, что, возможно, и то, и другое – неправда.

Константин. Нет, Анна Николаевна. У меня, что на уме, то и на языке.

Косовец. Отец ваш другим был.

Константин. Вы уверены?

Косовец. Да, уверена! Он был искренним человеком, и двух правд у него не было.

Константин. Мы все искренние, Анна Николаевна, порядочных только нет, вот беда.

Косовец. Все, что рассказал Степан, не так просто! В этом следует ещё разобраться.

Константин. В Индии идолов делают из кусков: камень от жары лопается, и тогда треснувший кусок всегда можно заменить.

Косовец. Что вы имеете в виду?

Константин. Что? Подменить поступки невозможно. Всегда появится тот, кто выльет на тебя щи.

Косовец. Вы придаете фактам другой смысл.

Константин. Возможно, но факт налицо.

Косовец. Разве вы не видите, что Степан запутался, все утрирует… Не могло этого просто быть. Вашего отца я знаю… Прикинуть, кто из них человеком потом вернется – нетрудно… Иван – махина, а Степан – ботва.

Константин. Он его в детстве не Степкой, а Тешкой звал.

Косовец (убежденно). Вот-вот! Он знал Степана, знал, что тот не выдержит… И потом, перекладывать ответственность на того, который теперь не ответит, разве это по-мужски! Ирина – другое дело: ночная кукушка одной темы – самоутверждения.

Константин. Я только сейчас понял, как, в сущности, отец был одинок. Только вы… Одна вы только и были рядом, заботились о нем. С возрастом они такие беззащитные…

Косовец. Нет, и Валя, и Олег, и даже Степан – старались его поддерживать. Когда болел, каждый день к нему ездили. Олег даже доставал кумыс – врачи рекомендовали… Не помогло…Сел на кровать, пошла горлом кровь и залила всё! (Взяв себя в руки.) А где Олег?